***
– Вам самим-то там не холодно, нет? – зло прошипела Цири, плотнее кутаясь в красный плащ. В костре сухие голые ветви всегда смотрелись лучше, чем на стволах деревьев. Грязная, покрытая мхом и серыми пятнами болезни кора тлела, яркие рыжие края углей ползали по ним, снимая один слой за другим, за собой оставляя только горку серого пепла. Цири жалась все ближе, чувствуя, как тепло разливается по ее коже, плотнее кутаясь в плащ, подбрасывая в огонь еще веток. Холодно, холодно, дров нет, один хворост. Мрак медленно опускался на землю, лес, окруживший ганзу, засыпал. Эта стоянка выдалась долгой, скучной, и уставшие в дороге путники развлекали себя как могли. Гислер и Искра довольно перешептывались, улыбались друг другу, не стесняясь заинтересованных взглядов товарищей, Рееф точил и без того острый клинок, Кайлей бросал кинжал в землю и довольно вскрикивал, когда лезвие входило в почву. Мистле угрюмо смотрела вдаль, мерзла, лишь бы не подходить к костру: с Цири они поругались еще несколько дней назад и до сих пор не начали общаться. – Холодно же, – пожаловалась бежавшая княжна, кутаясь еще сильнее. – Подбросьте уже веток в костер, мы же мерзнем. – Они заканчиваются, – отозвался Рееф, взглянув на медленно уменьшающуюся кучу хвороста. – А в лес сейчас идти не стоит, здесь нельзя рубить дрова, только собирать хворост. – Это почему еще? – наморщив носик, спросила девушка. – Стража ворвется в наш костер и вытащит оттуда полено? С Крысами она провела достаточно времени, и достаточно хорошо знала каждого из ганзы. Запреты не значили для них ничего, только внутренние правила банды могли иметь хоть какой-то вес. Стоило ей задать свой вопрос, Рееф отложил клинок, голос его показался девушке взволнованным. Цири обратила внимание только сейчас, но каждый член банды казался ей слегка настороженным, Искра держала руку на рукояти ножа, спрятанного под плащом, Ассе оглядывался на каждый шорох, в воздухе чувствовалось напряжение. Ждали чего-то? Нет, Цири бы знала, ведь во все неприятности банда влезала вместе. Совсем недавно их начал преследовать старый Пан Арно, хозяин земель к северу отсюда. Крысы обчистили трех его посланников, убили несколько особо ретивых солдат, оказавшихся детьми местного дворянина… Только погоня эта кончилась, когда кончились северные и центральные земли, сейчас, в этих неизведанных Цири краях опасность не ждала их, верно? В конце концов, они так веселились всего несколько часов назад… – Что-то не так, – вновь подала голос Фалька, понимая, что на вопрос ее так никто и не ответил. – Просто ты не из этих мест, – произнесла Мистле, разворачиваясь к огню. – И не можешь понять, почему мы не хотим идти в этот лес. – В деревнях близ этого леса рассказывают страшные истории, – рассказала Искра, прожившая здесь дольше. – Вот же невидаль, – улыбнулась Цири, сдерживая смех. – В деревнях деткам рассказывают сказочки про ночной лес. – А эти подкреплены фактами, – бросила в ответ Искра. – Здесь недалеко жил мой прадед, работал кузнецом, как отец, – рассказал один из товарищей. – Всегда приносил к лесу мясо на кости. Местные говорили, что лес его любит. Цири упрашивала себя не смеяться, понимающе кивать, серьезно морщить лоб, слушая соратников, в конце концов старшие товарищи слишком уважали свой авторитет и берегли его. Только холод и дрова, что вот-вот кончатся, не давали ей покоя. Сказки, страшилки для деревенской мелюзги испугали их так, что ганза не хочет соваться в сумеречный лес даже за опавшими ветвями? Ни управляющая ими Искра, ни Гислер не боялись авторитетов, юродивых, богов, божков и любых местных духов, грабя караваны благочестивых купцов и храмы, вымогающие деньги с послушников. Почему же теперь они испугались слухов, распускаемых умирающими старухами? – Вы шутите? – спросила она, выгибая тонкую бровь. – Мы похожи на веселых шутников? – с улыбкой спросил Кайлей. – Прости, красавица, ты действительно не из этих мест и не слышала того, что слышали мы. И не видела все те обглоданные кости. – Но мы же все равно остановились здесь, – ответила Цири, презрительно фыркнув. – На поляне, – громко заметила Искра. – Уверяю тебя, в ночной лес никто из нас не пойдет ни за какие деньги. На окраинах все ветки уже собрали местные, а идти в чащу… Не советую, Фалька. – Мы здесь замерзнем, – ответила Цири. – Замерзнем насмерть, уже ни в один лес в своей жизни не сможем войти! – Я могу тебя погреть. Противная улыбка снова застыла на лице Кайлея, тот самодовольно смотрел на реакцию окружающих. Мистле демонстративно закатила глаза, сдерживая более жестокие порывы, Ассе прыснул, кто-то из компании тихо произнес «снова за свое». Цири поднялась с места, все также кутаясь в красный плащ, украденный ею из княжьей повозки. Ноги замерзли, промокшие сапоги сушились рядом, а легкие сандалии не могли удержать тепло вязанных носок. – Я наберу веток сама, если вы такие ссыкуны, – произнесла девушка себе под нос. – Ты даже не хочешь послушать сказку? – спросил Гислер, не собираясь возвращать на место бежавшую княжну. Темнота крепла, время шло, совсем скоро Цири не сможет разглядеть под ногами опавшие ветви. Ласточка остановилась, оглядываясь к притихнувшим соратникам. Если эта история так сильно напугала их, должно быть, она обязана оказаться интересной. Если и не пугающей, то занятной – однозначно. Цири спиной прислонилась к камню, лежащему рядом с ней. Затея эта была плохой, тот впитал вечерний холод и сейчас отдавал его девушке, только гордость не позволила ей недовольно отпрыгнуть и отряхнуться. Пусть уже начнут свой рассказ. – Когда-то давно неподалеку отсюда люди построили храм. Не потому, что нашли место силы, не потому, что кто-то из жителей привез свою веру в эти края, но ради каприза. – Каприза? – спросила Цири. – Каприза, – ответил Гислер, продолжая рассказ. – Известный разбойник, имя которого сейчас никто не может вспомнить, решил стать богом, заставить местных жителей приносить ему жертвы, молиться и почитать, как живую легенду. Все было честно: люди должны были приносить разбойнику дары, а тот обеспечивать их безопасность. – И они приносили, – подхватила Мистле. – Еду, молодых девушек, скот. Они приносили все больше и больше, пока разбойник не превратился в их глазах в истинное божество, в защитника и заступника. И это стало угрозой жрицам местного монастыря. Ветви трещали в костре, оборачиваясь пеплом, в лесу кричала хищная птица. Монастырь… Цири вспомнила храм Миэтеле, в котором жила когда-то давно, в прошлой жизни. В ее храме никаких угроз не было, только сладкое тягучее спокойствие, занимающее юную княжну. О былом она вспоминала редко, крайне редко, и сейчас не знала, что делать с этими воспоминаниями. Плакать или кричать? Ласточка молча кивнула, показывая, что понимает, о чем идет речь. – Сначала они явились к нему по-доброму, пришли рассказать, что прикидываться богом грешно и чревато в загробной жизни. Только с разбойниками так говорить нельзя, их не учат жизни и не дают советов, – продолжал Гислер, облизывая сухие губы. – Он убил всех, кроме одной, чтобы с ее помощью предупредить остальных жриц о том, что в этих краях других храмов не нужно. – И она рассказала? – Всем, кому смогла, – улыбнулась Искра, подхватывая рассказ. – Разбойник не учел, что настоящие боги действительно обладают магией. Силами, которых у налетчика быть не может. Настоятельницы десятков храмов и монастырей, расположенных неподалеку, явились сюда, чтобы наложить на ублюдка проклятье. До чего же клишированная история. Горе-ведьмачка вздохнула, чувствуя, что сейчас лучше проглотить смешок. Цири знала с десяток похожих, если не одинаковых рассказов. Она закатила глаза, понимая, чем все кончится. Ласточка не замечала, но Мистле смотрела на нее с нескрываемым интересом, в ее светлых волосах запуталось новое перо, подчеркивающее глубину глаз: перо голубой сойки. Ждет, что Цири испугается от рассказанной сказки и не захочет этой ночью спать одна, прихорашивается, напрашиваясь на комплимент? – И в кого же его превратили? – скучающе спросила Фалька. – В зверя. – Оборотня? Волколака? – Зверя, – повторил Гислер. – Они превратили его в дикого зверя, что не может выйти за пределы леса, не может ходить под чистым небом, не прикрытым листвой. И так до скончания веков. – Монахини думали, что прокляли наглеца, превращая его жизнь в сплошную муку, но на самом-то деле подарили ему новую жизнь, о которой монстр не мог и мечтать. Он стал богом, богом, которому местные жители продолжали приносить жертвы, они просили у него разрешения для прохода в лес, просили позволения спрятаться в тени деревьев от летнего зноя… – Каждый, кто зайдет в этот лес без разрешения и возьмет в нем чужое, встретит его, – произнесла Мистле. – И неизвестно, вернется ли. Цири снова поежилась, и вновь лишь от холода, страху не удалось заполнить напряженные мышцы. Лес шумел, вот он, совсем рядом, а никакого зверя в нем нет. По дороге к стоянке Цири видела волчьи следы, но стая прошла здесь так давно, что встретить их она не сможет, даже если очень захочет. Кое-где зайцы объели кору, там, где смогли достать, птицы мирно перешептывались, пока вечер готовил лес к ночи. Девушка улыбнулась, чувствуя, что Крысы смотрят на нее, ждут чего-то, улыбнулась, вновь распрямляя спину, осторожно потягиваясь, показывая, насколько ее не впечатлил их общий рассказ. Ветви, собранные при дневном свете, трещали в костре, огонь медленно умирал, отдавая уставшим путникам последнее тепло, и оставалось его так мало, что впору было сбиваться в кучу и жаться друг к другу. – Я пойду, – бросила девушка, разворачиваясь лицом к лесу. – Если там действительно живет оборотень, я знаю, как с ним справиться, если нет, то еще лучше. – Фалька, постой, – возмутилась Мистле, срываясь с места. – Ты вообще слышала, что мы говорили? – Вы рассказали мне сказку, – ответила Цири, улыбаясь, словно шутя. – Прекрасно, спасибо, отличная сказочка для отстающих в развитии детей. Хотите замерзать насмерть, делайте это без меня. Я принесу охапку веток и вернусь. – Гислер! – крикнула Мистле, оборачиваясь к командиру отряда. – Скажи ей! Может, просто двинемся дальше? – Дальше идти часа четыре, здесь никто не живет уже много лет. Пусть идет, если так хочется, мы тут никого не держим, – ответил тот, кивая головой в сторону темнеющего леса. – Только возьми сушеного мяса и нож. Можешь успеть сделать подношение или ранить его перед смертью, кто знает. Зираэль улыбнулась, понимая, что никто не собирается останавливать ее силой и тащить обратно, наверняка, они тоже замерзли, просто боялись сдвинуться с места. Соратники молчали, смотря ей вслед, а Цири упрямо шла вперед, плотнее кутаясь в красный плащ. Красивый, яркий, приятный на ощупь… Жаль, что совсем не грел. Сейчас Ласточка с сожалением вспоминала, что вместо красивой вещицы могла забрать теплый овечий плед, лежавший в том же сундуке. Жаль, что любовь к пестрым цацкам сыграла с ней злую шутку. Издали лес казался куда более страшным, чем здесь, вблизи. Ветви деревьев тихо шумели, толкаемые холодным ветром, блуждающие огоньки, обнаруженные неосторожным человеком, растворялись в чаще, ночная птица тихо кричала вдали. Рыжий огонь лагеря все отдалялся и отдалялся, превращаясь в размытое пятно света за горизонтом, и лагерь оборачивался смутно различимой точкой. Темнело быстро, бесконечные ветви деревьев прятали собой синеющее небо, и Цири спешно подбирала с земли ветви, которые еще могла разглядеть. Сухо. Слишком сухо и холодно для этого края, Цири снова поежилась, чувствуя ветер на собственной коже. Под ее шагами хрустели опавшие ветви: добрый знак, они тоже сухие, и загорятся хорошо, не будут сильно дымить, рассказывая всем в округ, где остановились налетчики. Бежавшая княжна улыбалась, понимая, что не испугалась выдуманного много лет назад разбойника, что единственная из всей их шайки осмелилась пробраться в этот лес под покровом темноты, заработала повод смеяться над Крысами в пути всю оставшуюся ей жизнь. Хвороста оказалось много, люди редко ходили сюда, пополняя запасы, и «дары природы» ждали на каждом шагу. Невероятная сухость не позволяла грибам расти здесь, в тени деревьев, но Цири была уверенна в том, что под ногами прячутся десятки ягодных кустов, что плоды их лопаются под ее шагами. Искать ей не хотелось: пальцы мерзли, ветвей становилось все больше и больше, уже найденные выпадали из ее рук, пачкали красивый красный плащ грязью. Пришло время возвращаться назад. Радостная Цири развернулась, но свет от огня затух, впереди не было ничего, кроме тумана, крадущегося по сухой земле. Запах хвои щекотал кончик носа, несостоявшаяся ведьмачка прислушивалась, пытаясь различить в тишине голоса. Ласточка повернулась снова, снова и снова, полы красного плаща вздымались над землей, бежавшая из родных краев княжна начала волноваться. Она забрела так далеко, увлекшись игрой? – Мерзнешь? – спросил кто-то над ее ухом, наигранно-заботливо искажая красивый мужской голос. Мерзнет, холодок как раз пробежал по спине. Определив источник звука, Цири развернулась, но никого не было перед ней, лишь бесконечная пустота вдруг смолкшего леса. Только стволы деревьев, прикрытые густым белым туманом, словно свежевыпавшим снегом. Нервная дрожь захватила руки девушки, сказки внезапно показались ей не глупыми деревенскими россказнями, а важным предостережением, передаваемым из поколения в поколение. – Нет, красавица, даже не вздумай, – шепнул все тот же голос, когда Ласточка осторожно раскрыла губы. – Попробуешь закричать, и… – Эй, кто-ни… – выкрикнула Цири, но была остановлена. Тяжелая мужская ладонь закрыла ей рот, соль чужого пота осела на потрескавшихся от холода губах. Чувствуя, как сильное горячее тело прижимает ее к себе, сдавливает, ломает, Цири заворочалась, пытаясь выбраться, локтями толкала чью-то грудь, целясь в самую ее середину. Собранный хворост выпал из ее рук, сухие ветви деревьев с грохотом посыпались на землю, покатились вперед, занимая свои места. Долго сопротивляться Ласточке не пришлось, тьма, разбавляемая белым киселем тумана обернулась бесконечной черной пеленой, закрывшей ее глаза.***
Первое, что она поняла при пробуждении – холод прошел, уступил жару дома. Здесь, где бы Цири сейчас не находилась, ее окружало тепло, слышался мягкий шорох огня в растопленном камине. Это не улица, не зловещий хвойный лес, тропы которого закрывали облака туманной дымки. Ласточка поняла, что над головой ее сейчас возвышается плотно сбитая крыша, а под ногами лежит крепкий деревянный пол, не позволяющий холоду проникнуть внутрь. Но три часа езды отсюда показали: в округе нет ни единого домика… Девушка открыла глаза не сразу, прежде велела себе успокоить дыхание. Сердце колотилось в груди быстро, в нос бил слабый запах железа, на губах осел вкус соли. Она вспомнила все, что видела, прежде чем закрыть глаза для долгого обморока. Темнота собственных век не помогала ей успокоиться. Бойкое воображение успело нарисовать вокруг ржавые цепи, испачканные запекшейся кровью таких же несчастных, как она, замызганный каменный пол подвала, черепа вокруг «гостьи». Горе-ведьмачка понимала, что сейчас увидит место своего скорого успокоения, запечатлеет его в памяти, расскажет об этом ждущим на небесах предкам. Только открыв глаза, она обнаружила, что поспешила с выводами. Нет, убранство вовсе не было ужасным, напоминающим мясницкую лавку. Цири окружили теплые деревянные стены с широкими окнами, не достающими до пола лишь парой сантиметров, украшенные тканными вручную коврами с изображением оленей и волков. Ласточка попыталась двинуться, но ощутила, как руки сковало болью. Ее связали, связали вместе оба запястья и прибили веревку к полу, заставили сидеть здесь, в полутьме. В углах помещения горели тусклые сальные свечи, над крышей шумел ночной лес. Они в чаще, где-то здесь, неподалеку от стоянки. Сердце гулко билось в груди, девушка слышала, как кто-то дышит за ее спиной, лениво поднимается с места. Красивый мужской голос всплыл в памяти, его сильные руки, тело, управившееся с ней легче, чем с наглым котенком. Кто принес ее сюда? Цири сглотнула слюну, скопившуюся под языком, попыталась выпрямить спину, но длины цепи было мало для того, чтобы сесть с комфортом. С комфортом можно было лежать, поджав ноги к животу, и плакать. – Очнулась? – спросил голос, все равно не дождавшись ее ответа. – Хорошо. Знаешь, сюда давно никто кроме меня не заходил. – Кто ты? – справившись с дрожью, спросила девушка. – Мое имя тебе не потребуется. Пока не потребуется, а дальше посмотрим на твое поведение, моя лапочка. Лучше расскажи мне, где таких смелых берут. – Я… Я не знаю, где ты меня взял, – пожаловалась ведьмачка тихо. Несмотря на страх, сковавший ее нутро, Цири старалась выглядеть холодной и сдержанной, обмануть похитителя напускным спокойствием и выпрыгнуть в одно из окна, когда тот клюнет на ее хитрую уловку. Девушка закусила губу, услышав, что половицы двинулись под похитителем: тот сделал шаг в сторону, после – еще один и еще, приближаясь к ней все быстрее. Он засмеялся, издал тихий смешок, улыбнулся ее напускной дерзости. Мурашки снова прошлись по плечам Ласточки, заставив девушку неприятно поежиться. – Спутники звали тебя Фалькой, но ты совершенно на нее не похожа, – произнес мужчина тихо, слегка наклонившись к Цири. – Она когда-то останавливалась здесь неподалеку, занятная была девушка, вовсе не похожа на проклятую... В них-то я знаю толк, – заметил незнакомец. – И я никогда прежде не слышал, чтобы этим именем нарекали своих детей, для такого местные слишком суеверны. – У меня необычные родители. Ее голос задрожал, сорвался, предал свою хозяйку, Цирилла прикрыла глаза в смущении. Зря, для незнакомца ее страх не стал неожиданностью, он уже знал, что жертва напугана, что сердце ее вот-вот выпрыгнет из груди, истечет кровью. Хозяин дома отвлекся, раздражаясь нарушению стройного порядка этого мирного вечера. Одна из свечей начала коптить, Ласточка не могла видеть ее, но Зверь заметил. Всего три шага позволили ему добраться до стены и устранить помеху: задуть одну из свечей. – Я… Мне очень сложно говорить с кем-то, кого я не вижу, – шепнула Ласточка, понимая, что должна вернуть себе ощущение контроля над ситуацией, обмануться спокойствием. – О, ты хочешь взглянуть на меня? – улыбнулся мужчина. – Приятно, что наши желания совпадают. Но в последнем Зираэль уверена не была. Она хотела освободить руки, разбить окно и острым осколком вырезать на груди похитителя свое имя прежде, чем заколоть его. Новое имя, что только что оказалось им же и забракованным. Чего же хотел от нее незнакомец – Цири еще не знала, но смутные догадки, занимавшие ее мысли, не внушали надежды на светлое будущее и общность их интересов. «Он убьет меня, этот псих убьет меня», – пронеслось в ее голове. Игра ему нравилась, мужчина медленно, дразняще медленно шел вперед, обступая свою жертву. Высокий, княжна заметила это еще тогда, когда носом уткнулась в его грудь. Длинные черные волосы «разбойник» не убирал в хвост, распускал, позволял тем переливаться на свету. Его яркие зеленые глаза показались Ласточке холодными, взгляд – острым, он оставлял за собой порезы на ее коже, пока скользил, изучая тело. Красный плащ вдруг показался ведьмачке еще более тонким, захотелось укутаться в него плотнее, только не получалось. Эльф. Под тонкой тканью его рубахи проглядывалась сталь мышц, Цири пришлось отвернуться: румянец занял ее щеки. – Какая ты чудесненькая лапочка, – наигранно приторным тоном заметил мужчина, передразнивая ее манеру говорить. – Боишься меня? Да, все верно, страх не будет лишним. Только не переживай так сильно, я даже не ем людей. – Я тоже. Отпусти меня, – шепнула ведьмачка. – Ты… Ты лесной сумасшедший, рассказывающий эту сказку? Я никогда больше сюда не приду. – Сумасшедший, – повторил эльф тихо. – Нет, так не пойдет, – ответил ей Зверь, позволяя себе очередную улыбку. – Я хочу, чтобы приходила, но обеспечить регулярные визиты после освобождения не могу. Лучше оставить тут, правда? Во всяком случае, это будет умнее, – добавил он, замечая, что гостья не разделяет его точку зрения. Ведьмачка вновь попыталась встать, но веревка не позволила той сдвинуться с места. Эльф улыбнулся, ему нравилось видеть ее такой: смотрящей на хозяина дома снизу вверх, напуганной, смущенной собственным страхом. Ласточка вновь отвернулась, оценивая обстановку. Наверное, он не лжет, и кроме него здесь никого не бывает. Дом выглядел жилым, но неуютным, словно эльфу и не хотелось здесь быть. Цирилла запрокинула голову назад, взглянула на стену, расположенную позади. Столько оружия она видела лишь в дворцовой оружейной. – Нравится? – спросил эльф громко. – Конечно, тебе нравится. Тебе, похоже, до сих пор нужно подобным пользоваться. Нужно было… – А ты… А почему твои шпаги висят на стене? – спросила Цири, продолжая краснеть перед незнакомцем. – Они больше не нужны мне, я не могу выйти за пределы этого леса, а в лес уже давно никто не заходил. О, особенно такие юные девушки. Взгляд его резал, все еще оставлял на ней свои следы, Ласточка чувствовала боль под кожей. Девушка дернулась, когда хозяин дома сделал шаг ей навстречу, затем снова, но не могла отодвинуться ни на сантиметр. Он готовился к этому моменту, ждал шанса, надеясь на случайное везение и наивную гостью. Мужчина не спешил, не то наслаждался игрой и растягивал удовольствие, не то не желал пугать ее больше положенного. Цири не хотела гадать, она лишь кусала губы, пока с них не сорвался тихий сдавленный писк. Эльф остановился напротив нее, опустился на одно колено, двумя пальцами сжимая ее подбородок, чтобы ведьмачка не могла отвернуться. – Думала, что так просто сможешь явиться сюда без приглашения? – спросил он внезапно изменившимся голосом. – Думала, что можешь прийти, вильнуть бедром и убежать, когда тебе захочется? – Я не знала, что кто-то здесь… – Не ври мне, Фалька, я слышал каждое слово, оброненное тобой или твоими друзьями на той поляне. Тебя предупреждали о том, кто ждет в чаще. – Это сказки, – шепнула девушка, закрывая глаза. – Просто сказки, сказки для маленьких детей, ничего больше. – Ох, лапочка, – вздохнул мужчина, сжимая ее подбородок крепче. – Одна часть меня даже рада тому, что ты засомневалась в правдивости услышанного. Ведь из-за этого ты и пришла сюда, ко мне. Интонации эльфа менялись слишком быстро, его громкий голос медленно плыл над потолком, заполнял собой все пространство, заполнял и ее. Он поселился в мыслях Ласточки, впился в них клыками, рвал изнутри. Словно зверь, оголодавший за долгую зиму. Цири поежилась, нехотя распахнула глаза, заметив, что мужчина рассматривает ее, что он наклоняется, почти осторожно целует ее в щеку, оставляя на бледной коже девушки мокрый след. – Я ничего тебе не сделала, ничего, – шепнула Цири, кусая губы. – Даже если ты – тот… Тот Бог, я ничего не… – Поэтому я и прощаю тебя, – шепнул он, губами задевая ее краснеющую щеку. – Только сначала нужно покаяться своему господину. Можно и не на коленях. Господину? Но как она могла? Цири собиралась спросить, но мужчина не дал той времени. Из заднего кармана штанов он достал нож, лезвия которого не хватило бы даже для резки хлеба, и избавил запястья Ласточки от сдерживающих их веревок. Поднять ее над полом оказалось слишком легко, Цирилла не успела опомниться, как уже оказалась в крепко сжатых руках мужчины. Все плыло перед глазами, ее затекшие руки болели, разум отказывался искать решение. В нос все еще бил острый запах хвои, идущий уже от одежды эльфа, под судорожно сжимающимися пальцами ведьмачки его кожа казалась скользкой и теплой. Он нервничал, нервничал едва ли не сильнее, чем сама похищенная. Неужели, легенды не врали, и проклятый монахинями эльф жил в этой чаще многие десятилетия, не видя никого вокруг? – Сюда, – не сказал, но прорычал он тихо, ногой отворяя старую скрипучую дверь. В спальню. Она задумывалась, как спальня, как уютное местечко тому, кому сон необходим – смертному. С кроватью, нишей, выделенной для высокого балдахина, здесь уже не было высоких застекленных окон, не было зажженных свечей, свет проникал в эти покои лишь из приоткрытой двери. Ласточка чувствовала, как сердце бьется внутри нее, как оно ускоряет ход, как дрожит в страхе, в предвкушении. Теперь она поняла, к чему все шло. Пока Цирилла путешествовала с Крысами, подобное не касалось ни ее, ни Искру, ни Мистле, ни тех несчастных девушек и женщин, что встречались бандитам на пути. Гислер запретил соратникам распускать руки, и был прав, благороден в своем щедром распоряжении… Только неосторожно лишил своих подопечных нужного в дороге знания – мужчина опаснее, когда девушка молода и хороша собой. – Нет! – закричала Цири, хватаясь за дверную балку. – Нет, не сюда, не надо. – Тише, – холодно шепнул незнакомец, распутывая ее пальцы. – Поверь, будет лучше, если ты упрешься в мягкую кровать. Я давно не видел женщин. Девушка снова попыталась вырваться, но смогла лишь дернуться, когда эльф больно сжал ее талию. Цирилла понимала, что спастись ей не удастся, и ерзаньем она только злит Зверя, но успокоиться не могла, страх не позволял ей. Полумрак комнаты, так щедро врученный ей незнакомцем, не делал происходящее ни лучше, ни проще, Цири чувствовала лишь страх, понимая, что молить о пощаде бесполезно, ее слова канут в похоти, в желании. Он бросил Ласточку на кровать, бросил неосторожно, та ударилась затылком о стену. В голове на несколько секунд поселился нарастающий гул, и Цири не успела проследить за тем, как эльф расстегнул пуговицы своей рубашки, как продолжал самодовольно улыбаться, смотря на нее, распятую на кровати. Он справлялся с нею легко, словно с котенком, лезущим в игру взрослых кошек, и то лишь раззадоривало эльфа продолжить. – Не подходи, – прошипела девушка, отползая в дальний угол. – Не подходи ко мне. – Я же говорил тебе: тише, – с нажимом ответил Зверь. – Это неизбежно. Но она все еще могла попытаться сбежать, могла поспорить с судьбой. Как только руки эльфа оказались на шнуровке его штанов, как только те справились с завязочками, Цири подалась в сторону, надеясь, что в таком виде эльф не сможет за ней угнаться, запутается в вещах и упадет. Она не знала, все ли эльфы двигались так быстро, но этот, точно хищник, двигался четко и молниеносно, попадая в самую цель. Он схватил ее у дверей, удержал при себе, не позволяя вырваться. Теплые губы эльфа коснулись ее уха, девушка вновь оказалась припечатанной к кровати, но теперь с помощью его тела, нависшего над ней. – Хорошо, если ты так хочешь усложнить это, пожалуйста… – шепнул тот, языком проводя по ее щеке. – Хочешь поплакать в первый раз, я могу организовать это. «В первый раз». Это же – хороший знак, верно? Значит, он не намерен убивать ее сразу, и действительно не съест, как дикий зверь. Но можно ли назвать жизнь, полную принуждения – хорошим знаком? Не проще ли ей было умереть сейчас? Ласточка тихо застонала, чувствуя, что зубы мужчины медленно вонзились в ее шею, что тот потянул на себя мягкую кожу, заставляя Цири выгнуться в пояснице. Нет. Первый раз не должен быть таким, верно? Цири представляла плотскую любовь с мужчиной не так. Когда губы незнакомца легли на ее собственные, Ласточка осуществила задуманное: она укусила его. Сильно, добравшись до алой крови, текущей под кожей Зверя. Тот только хмыкнул, не прерывая поцелуя, языком проникая лишь глубже. Все, что девушка могла сделать сейчас: заставить себя не плакать перед ним. Поцелуи сыпались на нее один за другим, эльф не останавливался, распаляясь все сильнее. Он находил девушку красивой. Красивой, даже когда лицо Фальки было перепачкано дорожной грязью, а молочно-белое тело пахло потом. Красный плащ полетел на пол, за ним ее темно-серая рубаха, кожаные штаны для верховой езды. Зверь не раздевал ее, он рвал одежду ведьмачки в мелкие клочья, оставляя ее без белья. Цири не пыталась прикрыться руками, не пыталась спрятать от эльфа свой стыд, она смирилась с происходящим, понимая, что единственный ее шанс на спасение – улизнуть после того, как все кончится. Если зверь не свернет ее шею. – Молодец, – шепнул тот. – Умница. Можешь кричать громко, здесь тебе можно все… Здесь только один хозяин. Голос эльфа срывался, желание брало над ним верх, и обманчиво-нежные касания становились все грубее, все тяжелее. Его пальцы оставляли на коже следы, яркие свидетельства голода. Ласточка стискивала губы, заставляя себя молчать, пока мужчина ласкает ее грудь, пока он трогает ее там, где до него ласкала лишь Мистле. Цири пыталась представить ее на месте хозяина дома, но не могла. Кожа старой подруги никогда не была такой теплой. – Я рад быть твоим первым мужчиной, – шепнул эльф, положив руки на плечи пленницы, придавив ее к кровати. – Но я не могу обещать, что буду осторожен с тобой, мне сложно сдержаться. – Ублюдок, – выплюнула девушка, позволив себе тихо пискнуть, почувствовав его руку меж своих ног. – Тебе, видимо, тоже. Незнакомец не обманул: нежным он не был, не был и осторожным. Цири почувствовала боль, боль, словно в нее вонзили кинжал или разделочный нож, проникли в самое нутро. Не кричать у нее вышло, не вышло и не заплакать. Стыд, боль, отчаяние, чувства заполнили ее до краев, нашли выход в тихом сопении. Цирилла всхлипывала, чувствуя очередное движение, набирала в рот воздуха, но все не могла заставить себя вдохнуть его, наполнить грудь. Зверь, словно жалея, гладил Ласточку по волосам, по бледной шее, смахивал с ее щек слезы. Он молчал, не издавал звуков, только смотрел на нее, пытаясь сдержать все ту же хитрую улыбку, пытаясь продлить долгожданное удовольствие еще на один миг. Его движения были быстрыми, глубокими, жестокими, тепло пальцев оставляло на отзывчивой коже ведьмачки свой след. Зираэль закрыла глаза, понимая, что скоро ее пытка кончится. Эльф упал на нее, придавил своим тяжелым телом к кровати, заставил сдавленно вскрикнуть, руками упереться в мокрую грудь. Цири продолжала плакать, словно дитя, а незнакомец осторожно прижимал ее ближе. Нет, ему не хотелось ломать новую игрушку так рано, не хотелось вновь остаться здесь одному, как двадцать, как пятьдесят лет назад. Зверь знал, что совсем скоро она станет сговорчивее, ласковее, начнет ластиться к нему, точно домашняя кошка. Нужно лишь заставить ее захотеть есть, захотеть спать, захотеть, чтобы между ног ее перестало так саднить от жестокого обращения. – Эредин, – произнес он тихо, когда ведьмачка перестала шмыгать носом. – Мое имя - Эредин. – Я хочу уйти, дай мне уйти, ты сделал, что хотел, и… – Чччччшш, тихо, – ответил тот с улыбкой. – Ты привыкнешь к этому чувству. Эльф пропускал ее светлые волосы сквозь пальцы, гладил Ласточку по рукам, в тусклом свете рассматривал следы, оставленные им на ее коже, целовал, пока Цири вновь не набралась сил и не попыталась оттолкнуть его от себя, юркнуть в распахнутую дверь и уйти в лес, чтобы там потеряться. Нет, не выйдет, придется остаться здесь на долгие-долгие годы, научиться жить под одной крышей с Богом, со Зверем, с ним. Эредин знал каждое дерево, каждую тропку, Ласточке не сбежать, как бы она ни пыталась.***
Иней, лежавший на еще не проснувшейся после долгой ночи траве, не удивил ни одного члена банды, этого следовало ожидать после вечерних заморозков. Искра проснулась первой, первой огляделась по сторонам, первой опечаленно вздохнула. Эльфка не стала поднимать панику, будить кого-то, кричать или заходиться в истерике, она молча наблюдала за поднимающимся над лесом рассветом, понимая, что Фалька не вернулась вчера. Солнце ленилось, облака густели над ним, точно мягкие телеса зимнего одеяла, и светило неспешно пробуждало мир. После Искры проснулся Гислер, затем Мистле, Рееф и Эссе. Больше же не проснулся никто. Фалька так и не вернулась этой ночью, Кайлей необычайно долго не открывал глаза поутру, пока кто-то из Крыс не догадался толкнуть его, не ощутил, насколько холодно его тело. – Дошутился, – шепнул Рееф во внезапно застывшей над поляной тишине. – Замерз, – поправила его Искра, осторожно касаясь собственного виска, словно чувствуя внезапную боль от услышанного. – Он же… Выпил ночью, да? Дурак и гуляка, больше нечего сказать. Поехали отсюда. Налетчики переглянулись, ожидая команды своего атамана. Гислер молчал, ошарашенный произошедшим. Он мерз, мерз, как все его соратники, но не мог знать, насколько близко стоит к смерти. Говорят, что от холода умирать не сложно, не больно, холод милосерден. Ты словно закрываешь глаза ради недолгого ночного сна, а на деле уже никогда не поднимаешь веки. К горлу подступила тошнота. Виноват ли он в случившемся, виноват в том, что привел доверявших ему соратников сюда, к чертову лесу? Если бы они шли дальше всю ночь, свалились бы от усталости посреди дороги, могли натолкнуться на патруль, сгинули бы все. Эти мысли, раздумья и догадки еще долго не покинут его после того, как жестокая поляна окажется позади. – Я повезу его сам, – севшим голосом заметил Гислер, вглядываясь в бледное лицо товарища. – Мы похороним его подальше отсюда. – Но Фалька… – начала Мистле, но не смогла договорить. – Украдена зверем, Мистле, разве ты не понимаешь? – Ее мы похоронить не сможем, – С сожалением заметила эльфка. – Но в этом нет нашей вины, мы предупреждали… – Она же могла потеряться, заблудиться там, в чаще темно. Мы должна найти ее, – сопротивлялась девушка. – Мистле, в этом нет нашей вины, – ответил за всех Эссе, понимая, что ни один из них не сунется в этот лес. Не было их вины, верно, не было, все произошло само, ведомое рукой Предназначения. Если двум бойцам Крыс суждено навсегда здесь остаться, ничто не сможет воспротивиться этому решению, только повиновение. Каждый из присутствующих чувствовал на себе чужой взгляд, словно со стороны холодного хвойного леса. Мистле послушно кивнула, с губ ее сорвалось облачко пара, никто не заметил слезу, катящуюся по ее щеке. Разбойники умирают рано, это для них не ново, только терять дорогих сердцу соратников на остановке тяжелее, чем в бою. Нечего было сказать, тишина висела над дорогой, укрывая путников от ветра. Крысы ехали молча, к лесу никто не оборачивался, и тихое, доносящееся из самой чащи «Кто-нибудь!», не услышал никто из них.