Some legends untold

Аконит. Верно, так их звали в академии, так седобородые ученые травники называли это растение между собой, обсуждая удивительные свойства его корней и соцветий. Шани долго пыталась вспомнить истинное имя этих растений, окруживших чужой фамильный склеп. Нет, учение она не бросила. Медичка с сожалением сознавала: учиться ей придется всю жизнь, каждый свободный миг оттачивать умения в угоду быстро развивающейся медицине… В этот раз забыть об усвоенном ее заставил Геральт. Геральт. Шани невольно закусила губу, думая о нем: медичка привыкла, что эти мысли несут за собой каплю боли. Старый ведьмак не был так осведомлен, как его юная спутница. Аконит он называл Волкобоем, и Шани не спешила поправлять его. Она давно поняла, что дело это крайне неблагодарное. Нет, не поучать Геральта, но пытаться изменить в укладе его жизни хоть что-то, пусть это будет даже имя для столь часто встречающейся в его ремесле травы. «Геральт еще не уехал», – напомнила себе медичка, поднимаясь вверх по холодным каменным ступеням, взглядом провожая ярко-голубого мотылька. «Нужно навестить, но я так устала», – думала она. Раненые все прибывали, их свозили в город со всех концов страны, а лекарских рук не хватало. Нильфгаард – жестокая машина, шестерни которой перемалывают кости северян в труху, Шани – одна из тех, кто эти кости вновь склеивает, и отдыхать ей нельзя. Она потратила много времени на свадьбе у подруги, бегала по городу по делам своей семьи, еще дольше искала встречи с ведьмаком, в чьих глазах она была лишь очередной влюбленной дурочкой… Прочь из головы. Сейчас нужно почтить память другого гуляки. Шани прикрыла глаза, очутившись в старом фамильном склепе некогда богатой семьи. В щелях сложенных из кирпича стен поселился мох, внутри помещений отчаянно пахло сыростью, никого здесь не было, только… Только свечи отчего-то не гасли. Медичка наклонилась к одной из них и поняла, что вокруг нет подтеков воска, словно эта – новая, словно ее принесли не так давно. С подобным ей уже приходилось встречаться, и Шани не испугалась смерти, ждущей в камне чужих гробниц. Она знала, что пришла с добрыми намерениями, и духи учтут это, решая, дозволено ли девушке войти. По шее ее пробежали мурашки: Шани чувствовала чужой взгляд, но знала, что живых здесь нет и не было уже давно. Когда что-то зашуршало в одной из комнат, девушка не зажмурилась, лишь продолжила идти дальше, уверяя себя, что это – только крысы. В полумраке склепа она различала блеск золота у могил, но жадность не владела ее сердцем. То, что принадлежит мертвецам, пусть у них и останется, Шани не желала ложиться в могилу ради дорогой побрякушки с чужого пальца. Дойдя до центрального зала, по стенам которого располагались медленно тлеющие гробы, Шани остановилась, втягивая в грудь больше воздуха. Запах разложения еще не выветрился, и то не было новостью. Шани выяснила, что Витольд умер не так давно, не прошло и двадцати лет после его кончины. – Здравствуй, – сказала девушка, нервно заправив прядь коротких рыжих волос за ухо. – Надеюсь, я не отвлекаю. «Какая глупость», – тут же подумала медичка, скорчив виноватую улыбку. «Ну какие могут быть дела у мертвеца?» Шани осеклась, подумав об этом. Она ничего не знала о том, как люди продолжают существование за неизбежной чертой смерти, и даже не успела спросить у призрака, пока танцевала с ним под луной. А теперь ведь и возможности не будет, тайна останется тайной. – Прости, если я нарушаю твой покой, Витольд. И… И вообще все упокоенные здесь души простите меня. Я просто пришла сказать, что хорошо провела время на свадьбе, – сказала она, положив в центр комнаты собранный в поле букет цветов. – Я знаю, что ты охотнее принял бы настойку на травах, но я не могу такое дарить. Шани почти видела, как призрак закатил глаза и съязвил в ответ на ее откровение. Она смущенно улыбнулась, чувствуя дуновение свежего ветерка. Заходя сюда, девушка не заметила сквозняка: свечное пламя горело ровно, не дрожа и не затухая, касание воздуха означало одно – призраки слушают ее. Шани села на холодный камень, вытащила из-за пазухи полосочку благовоний, купленных на рынке, и подожгла. Ведуны говорят, что духам такое нравится, напоминает о жизни, в которой можно было есть, пить и существовать. «Это поможет вам пообщаться», – сказала Шани торговка, вручая покупку. – Мне хотелось навестить тебя здесь, – созналась девушка, оглядывая высокий потолок, точно призрак смотрел на нее оттуда. – Здесь… Здесь мило. Благовония пахли гвоздикой, корицей и апельсином, напоминали медичке вкус подогретого вина. Усталость, копившаяся в теле так долго, вдруг дала знать о себе слишком ярко, Шани прикрыла глаза, но распахнула их, услышав шорох ближе. Крысы так осмелели? Гостья улыбнулась, но не знала, о чем еще следует говорить с человеком, которого узнала лишь после того, как он покинул мир живых. – Это было очень импульсивное желание, – продолжила та, снова закрывая глаза. – Знаешь, обычно… Обычно я общалась с людьми другого сорта. В академии нет ни буянов, ни гуляк, ни ведьмаков. «Ни ведьмаков», – повторило за ней эхо, и Шани смутилась. О Геральте она думать не хотела хотя бы сейчас, хотя бы здесь обойтись без воспоминаний о том, как наемник смущенно отстранил ее, пьяную... За размышлениями медичка не открывала глаз, продолжая медленно тонуть в собственных мыслях. «Нужно зайти в лазарет, когда вернусь в город, нужно отправить Натали подарок, пока я здесь, нужно будет заскочить в Новиград, если мне дадут разрешение на въезд…» «Нужно поспать» – потерялось в веренице планов уже давно, но сейчас у Шани нашлось время. Сладкий запах благовоний, ласкающий опущенные веки полумрак, тишина… Можно ли где-то выспаться лучше? Конечно. Дома, в теплой кровати, предварительно выпив травяной чай и почитав перед сном, только выбора медичке не дали, организм расслабился, и девушка не сопротивлялась. Открыла глаза она уже не в старом сыром склепе, а в скрипучей деревенской лачуге. Шани обнаружила себя укрывшейся под кроватью в компании нескольких малолетних детей, держащихся за ее юбку. Девушка сморгнула с глаз слякоть, щекой потерлась о старый шершавый ковер, словно желая удостовериться в том, что ощущения реальны. – Что мы… – попыталась узнать Шани, но кто-то из детей громко шикнул на нее, сильнее сжав крохотные пальцы. Вдалеке с грохотом открылась входная дверь, впечатавшись в дребезжащую пустую полку. Шани вздрогнула, жавшиеся к ней дети тоже, пол сотрясался от шума шагов. Медичка не видела никого, но понимала: в дом вломились мужчины, их тяжелую поступь она запомнила, служа лекарем на войне. Дети дрожали, но Шани все не могла испугаться. Она продолжала удивляться тому, как вдруг оказалась здесь. Кто-то вошел в комнату, служившей убежищем и кровати, и Шани, прячущейся под нею, и дети медленно зажали собственные рты, желая не издать ни звука. «А они знают, как действовать в таких ситуациях», – удивилась девушка, чувствуя, что страх передался и ей. Медичка повторила защитный жест. Только это ни к чему, что-то подсказывало Шани, что под кровать все равно заглянут. Ждать не пришлось, кто-то цепко схватил девушку за ногу и одним резким рывком вытащил из-под кровати и ее, и детей, держащихся за медичку. Открытый клочок кожи под шеей зашелся огнем: пол в комнате шершавый, ковер – соломенный. Юбка, закрывавшая чулки Шани, порвалась, взгляду бесцеремонного незнакомца открывалась тонкая полоска кожи между шортами и высокими гольфами. – Привет, – послышалось слишком громко, и Шани разлепила глаза. Дети кинулись в рассыпную, кто-то уже вылезал из окна, кто-то шмыгнул за дверь, но человеку, обнаружившему их тут, не было никакого дела. Вломившийся лишь рассмеялся, провожая детей самодовольным взглядом. Медичка сощурилась: за головой незнакомца располагался слишком яркий свет от окна, привыкнуть было сложно. Незнакомец… Его волосы были рыжими. Не такими яркими, как ее собственными, но медный оттенок горел в них огнем, уравновешиваясь лишь льдинками голубых глаз. Шани приоткрыла губы, но не могла вымолвить ни слова, а незнакомец бесстыдно рассматривал ее там, где больше не было юбки. – Витольд, – сказал он, не поднимая взгляда к ее глазам. – Витольд фон Эверек, Шани, рад второму знакомству. Знаю, так я выгляжу куда лучше, – отчеканил мужчина, приглаживая кушак. Девушка подскочила на месте, заставляя себя выпрямить спину. Витольд? Но он же был мертв уже много лет. Что-то заставило девушку ощупать собственные руки, ей остро захотелось увериться в том, что они до сих пор материальны, что их можно коснуться, их можно сжать. Витольд громко рассмеялся, наблюдая за ней, понимая, о чем сейчас думает медичка, и Шани почувствовала, что начинает краснеть. Точно на первом курсе перед строгим лектором. – Нет, ты не умерла, все в порядке, ничего не изменилось. Ты, голубка, жива, а я – мертв, – улыбнулся он, словно ничего не произошло. – Что творится? – спросила девушка, кривя губы. – Где мы тогда? – Мы в твоей чудной, твоей красивой головушке, – ответил мужчина, уперев руки в боки, обходя и осматривая Шани, словно лошадь на местном рынке. – Ты навестила меня, а я – тебя. Да, это – Витольд. Медичка узнала его по голосу, по манере разговора, по самодовольным речам. Витольд… Как живой. Девушка на секунду приложила руку ко лбу, пытаясь понять, нет ли у нее жара, не лежит ли она в бреду, отравившись парами в лаборатории. Воспоминания о склепе канули в небытие, и Шани не поняла, что задремала, усыпленная сладким запахом благовоний. – Хорошо, – ответила она, имея в виду только «ладно». – А что здесь происходит? – О, это называется – налет, милая, – с гордостью в голосе ответил Витольд. – Мы с дружиной взяли эту деревушку. Вот, так сказать, выносим все добро. Шани, наконец, оглядела комнату, ставшую ей и детям убежищем. Здесь нечего выносить. Матрас, укрывший шершавое дерево, состоял из колючей соломы, стены украшали пустые полки, вырезанные очень и очень давно. На полу валялись игрушки: наскоро слепленные из глины куклы и солдатики, камешки разной формы… Медичка подняла взгляд. Поверх кушака пояс Витольда украшала массивная золотая пряжка, золотая серьга красовалась в его ухе, пуговицы на нижнем кафтане из дорого сукна – тоже. То, что этот человек грабит босоногих кметов – могло бы показаться смешным, если бы Шани от происходящего не стало так грустно. – Хочешь посмотреть, как мы подмяли под себя корчму? О, золотце, зрелище шедевральное. Корчмарь семенит, как цыпа перед петухом. – У меня юбка пор… – А, не волнуйся, если кто будет долго пялиться на мою девку, выколю ему оба глаза. Идем. Он спросил ее, но ответа не дождался. «Девку», – подумала медичка, снова кусая губу. Едва закончив говорить, Витольд неаккуратно взял Шани за запястье и потащил за собой на улицу. Небо напоминало настоящее небо: такое же голубое, светлое и далекое. От сухой земли поднималась пыль, в траве трещали кузнечики, и медичка поняла, что узнает эту деревушку. Они проезжали и эти дома, и эту корчму, и даже некоторых людей она уже видела. Шани поняла, что то, что видится ей сейчас – не плод воображения, а воспоминания Витольда, изменяемые лишь ее присутствием. Может, в тот день на ее месте была другая? Неужели так это и бывает? От мыслей о бандитских налетах Шани почувствовала дурноту. Она была на войне, видела все ее ужасы, и запах крови до сих пор не вымылся из глубин ее кожи до конца. Неужели сейчас он станет сильнее? Послушно следуя за Витольдом, чувствуя его живую, теплую хватку, девушка смотрела по сторонам. Бритый наголо парень приставил саблю к шее одного из кметов, пособники выносили неплотно набитые мукой мешки из распахнутого дома. Где-то неподалеку истошно кричала женщина, но никто не спешил ей на помощь, Шани видела, как слышащие ее пособники Витольда улыбаются и отводят глаза. Дети сидели возле родителей, плакали, но матери не спешили утирать их слезы, надеясь на милосердие налетчиков. В грязной старой корчме на стенах не висели высушенные головки чеснока или стручки жгучего перца. Не было ни знамен, ни ковров, ни рисунков, только пустота и запах тлеющих дров. Шани поняла, что это – не деревня, только село, село, медленно умирающее с голоду. Люди Витольда окружили корчмаря, смеялись, шутили… В сторону атамана они старались не смотреть. – Налей нам, – громко распорядился Витольд, и на небольшой грязный столик, спрятанный от других в тени угла, тут же оказались поставлены две удивительно чистые рюмки без сколов и небольшая, но заполненная до самого края бутылка бехеровки. – Я не буду пить, – пожаловалась Шани, морща нос, чувствуя, что происходящее будит в ней небывалую злость, отвращение. – Ну же, Золотце, выпей со мной хоть немного, – произнес Витольд, снова изменив тон до заигрывающего. – Так лучше пойдет. – Это мерзко, – ответила медичка. – Это – твое ремесло? Серьезно? – Расскажи-ка подробнее, что именно в моем ремесле тебе мерзко, Шани, – ответил Витольд слишком тихо. Такого с ней не случалось уже давно. Шани – тихая, мирная по своей природе, она редко вступала в открытый конфликт, еще реже высказывала свое недовольство вслух, не в письмах к матери. Когда северные короли направляли ее отряд из одного края страны в другой, когда ее посылали исследовать городские колодцы и затерянные в лесах болота, ампутировать раненным солдатам еще здоровые конечности, боясь нагноения и гангрены, Шани держала язык за зубами, но сейчас… Нет, она не знала бедности ни в детстве, ни в наступившей юности, Шани считала себя дочерью среднего класса, но глаза ее видели, как несчастны низшие слои населения. – Твоей семье должно быть за тебя стыдно, – пожаловалась девушка громко. – Они давно мертвы, Шани. Витольд слушал ее спокойно, но его люди начали замечать, что губы атамана чуть сжались. Не сговариваясь, они реагировали как один – ретировались, решив, что сейчас лучше оказаться отсюда как можно дальше. Шани продолжала говорить, и Витольд наполнил рюмки, осушив первую в гордом одиночестве. Перстни на его руке звякнули, когда пустой сосуд опустился на стол, и Шани вдруг замолчала, поправляя непослушную прядь, выбившуюся из-за уха. – Ты грабишь нищих, Витольд, только оглянись вокруг! Но оглянуться пришлось самой Шани. Она взглядом обвела корчму, понимая, что в ней никого не осталось. Голые стены показались ей еще более угрюмыми, опустевшая стойка – брошенной в панике. Девушка подняла глаза, чтобы встретить разъяренный взгляд атамана, чтобы увидеть, как он опрокидывает очередную рюмку и ухмыляется ей. – О, наверное, мое ремесло не так благородно, как охота на всяких диких тварей, да? – спросил он, скаля зубы в ухмылке. – Я – не Геральт, герой из баллад златовласых дев и пидаров в панталонах. – Да ты сам – чудовище, – огрызнулась Шани, понимая, что не может остановиться. – Геральт бы никогда… Женщина, истошно кричавшая на улице, затихла, и медичка лишь сейчас поняла, почему она подавала голос раньше. Шани поднялась с места, стул за ней скрипнул, и Витольд поспешил подняться следом. Его стул упал, стук дерева о дерево эхом поднялся к низкому потолку, и Шани закусила губу, чувствуя, как холодок бежит по ее коже. – Я – разбойник, Золотце. Атаман разбойников, – говорил Витольд тихо, а Шани слушала, отступая к двери. – А ты тут – просто девка. – Ты – труп, – подала голос девушка. – Труп и глупец, – ее щеки краснели, но медичка отчаянно старалась задеть Витольда побольнее, злясь на то зло, что он причинял другим. Мужчина громко рассмеялся, наклонившись вперед, положив руки на собственные колени, чтобы не упасть в порыве веселья. Он взял со стола недопитую бутылку, сделал глоток, после – еще один, а затем бросил опустевший сосуд в стену. Сотни осколков разлетелись в разные стороны, и Шани подпрыгнула, словно один из них угодил и в нее. – Я – глупец? – спросил он, продолжая ухмыляться, развязывая пояс собственного кунтуша, сбрасывая кушак на пол. – Шани, это не я принес в свой склеп благовония, погрузившие тебя в мои крепкие объятья. Она вспомнила… Вспомнила, где находится и как именно здесь очутилась. Красневшие раньше щеки стали белыми, кровь отхлынула от лица, и Шани попятилась к стене, впечатавшись в нее слишком быстро. Витольд загнал ее в угол, он не медлил, подошел чуть ближе, чтобы поймать Шани в капкан собственных рук, подпиравших стену с двух сторон от нее. – Я хотел устроить тебе свидание, – говорил атаман, и его горячее дыхание обдало шею Шани теплом, запах алкоголя вскружил ее голову. – Красивое свидание, Шани. Да любая из этих деревенских девок сейчас была бы счастлива быть на твоем месте. Возможно. Возможно, была бы, ведь выбор у них не велик: либо лечь под атамана, либо под одного из его дружины… Под одного или подо всех? Шани вновь закусила губу, понимая, что навещать его было ошибкой. В голове вдруг всплыло воспоминание о том, как Витольд отказался уходить, когда пробила полночь, как он подрался с кметами на той свадьбе, как много пил. Почему раньше это казалось ей лишь невинными шалостями? Девушка попыталась уйти, наклонилась, чтобы пройти под рукой мужчины, но тот снова впечатал медичку в стену. – Куда? Его рука бесцеремонно скользнула в разрез, так некстати появившийся на юбке девушки после поимки. Шани вздрогнула, чувствуя, что Витольд прижался к ней всем телом. Особенно четко она ощущала одно: призрак хочет ее, хочет сильно, так, что готов взять уже сейчас, уже здесь, у этой стены. Шани невольно заскулила, слабыми руками упираясь атаману в грудь. – Отпусти меня, – фыркнула девушка, отворачиваясь. – С чего бы, Золотце? Я не привык получать отказы и сейчас не собираюсь привыкать. Тогда, на свадьбе, мне времени не хватило, но сейчас-то… – Нет, не надо, – попросила она, внезапно срываясь на писк. – Ненавижу это, – пожаловался Витольд, наклоняясь ближе, шепча Шани в самые губы. – Ненавижу, когда вы начинаете ныть. Шани тоже ненавидела чувство беспомощности и слезы, что идут вместе с ним. Медичка, уже сталкивавшаяся с приставучими солдатами прежде, улучила нужный момент. Когда Витольд убрал от стены одну свою руку, чтобы расстегнуть одежду и открыться, Шани ударила того коленом в пах. Не оригинально, но очень метко, медичка хорошо знала анатомию и понимала, что лишь в этом сейчас состоит ее шанс на побег. Атаман согнулся, ослабил хватку, и девушке хватило сил, чтобы вырваться из его жадных рук. Она толкнула дверь, сопровождаемая десятком изучаемых взглядов, побежала вперед, не встретив на своем пути препятствий. Дружина Витольда не спешила ее ловить, все привыкли, что «девку» атамана трогать не стоит. Раз бежит так резво, значит, все уже кончилось? – Держи! – крикнул мужчина, показавшийся в проеме. Медичка уже не видела, но лицо Витольда покраснело от захватившей его злости. – Шани, Золотце, если ты не извинишься, я заставлю ребят держать твои руки и ноги! Она не оборачивалась, просто бежала вперед, к маячившему на горизонте лесу. Тени, отбрасываемые деревьями, казались безопасными, но что-то глубоко внутри подсказывало, что в этой глуши могут водиться и волки, и сколопендроморфы. Интересно, умирая во сне, нагнанном благовониями, она умрет и наяву? Если нет, то быть разорванной волком лучше, чем изнасилованной в лесу. Ветви били девушку по лицу, словно были настоящими, пальцы Витольда до сих пор ощущались на ее оголенных ногах, и Шани продолжала кусать губы до крови. «Только бы не поймал, только бы не поймал», – думала она. – Держи! – раздавалось за спиной. – Тащите ее ко мне! Медичка судорожно вспоминала слова той старой торговки, пытаясь понять, как ей проснуться, как избавиться от наваждения и вернуться в реальный мир, в котором Витольд давно кормит червей и бактерии. «Это поможет вам поговорить», – только и обозначила та, но о подобном эффекте не предупреждала. Шани бежала вперед долго, и голоса нагоняли ее, люди Витольда умели различать следы. Ноги слабели, дыхание сбивалось, ее нагоняли. Медичка знала, что поимка беглой «девки» – только вопрос времени. Времени, которой ей нужно потянуть. И не прогадала. Пока крепко спящая Шани скрывалась от разъяренного атамана в лесах Вызимы, жаждущий поживиться ведьмак вернулся в фамильный склеп фон Эвереков, собирая остатки золота, прогоняя заплутавших духов. Геральт нашел и Шани, и тлеющий уголек благовоний, поспешив затоптать его скрипучим сапогом. Едва мысок оторвался от холодного каменного пола, Шани открыла глаза, часто моргая, вновь привыкая к полумраку и холоду. – Привет, – сказал Геральт, улыбнувшись столь неожиданной встрече. – Ты к Витольду, да? – заговорчески улыбаясь, спросил ведьмак. – Так чего же ты мне не сказала? Не то, чтобы я снова хотел его видеть, но, знаешь, путешествие в призрачный мир опасно, лучше бы ты попросила у меня лампу, мы бы все окурили и… – Геральт! – вскрикнула девушка, импульсивно хватаясь за ногу ведьмака, обнимая его, прижимаясь к холодному доспеху. Тот не шелохнулся, застыл, наблюдая за тем, как Шани медленно приходит в себя. Запах сырости окружил ее снова, мягкий свет свечей мерк, огоньки гасли. Свежий ветер трепал непослушные волосы Шани, и она знала, отчего. Витольд злится. Злится, что был к ней так близко, что за годы одиночества успел забыть о том, как добиваться добровольного согласия женщины, что сейчас потерял все свои шансы, и Шани сюда больше никогда не придет. Никто не явится еще очень долго. – Что-то случилось? – только и спросил Геральт, подавая руку, помогая девушке подняться с холодного камня. – Нет, – солгала она, выдавливая из себя улыбку. – Все нормально, только пойдем. Ведьмак выгнул бровь, осматривая девушку с ног до головы. Она долгое время сидела неподвижно, но дышала так, словно бежала уже несколько часов. Геральт не решился спорить, только убрал в поясную сумку несколько золотых цепочек и монет, что давно были не в ходу в этих краях. – Грабишь могилы? – спросила Шани, прекрасно зная ответ. – Да, – ответил Геральт, нисколько не стесняясь. – Им больше не нужно, а мне пригодится в пути. Хочешь что-нибудь? – учтиво спросил ведьмак. – Там было колье с изумрудом. – Нет, – отмахнулась медичка, решив, что сейчас читать морали не будет. – Просто пойдем… «У меня плохой вкус на мужчин», – подумалось ей, и нервная улыбка захватила губы девушки. Шани хотела наклониться и забрать цветы, собранные ею с любовью всего несколько часов назад, но не стала. Вместо этого она сощурила глаза, вперив взгляд в не так давно оставленный здесь гроб. Она не могла видеть, как Витольд, сидевший поверх собственной могилы, провожал ее виноватым взглядом, как он с неприязнью смотрел на Геральта, как с сожалением – на нее. В траве стрекотали кузнечики, далеко лежащее небо медленно наливалось свинцом, скоро пойдет дождь, и дороги размоет. Плотва топала копытом, стоя рядом с воротами, и Геральт поспешил погладить ее по крупу. Лошадь не среагировала на ласку, куда больше ее заботило одно: нет ли в руках хозяина чего-то съестного. Съестного у Геральта не оказалось, и Плотва недовольно махнула хвостом. – Я подвезу, – сказал ведьмак, вновь подавая руку Шани. – Отсюда до Оксенфурта недолго, минут сорок на лошади. – Нет… Может, ты хочешь пройтись со мной? Мне нужно проветриться после сырости склепа. Тебе, кстати, тоже не помешает. Для легких будет полезно. – О, я же надеюсь жить долго и счастливо, – заметил Геральт со смешком, но на лошадь не сел. – Пойдем. Расскажи мне, как дела в Академии, в лазарете… Уставший ведьмак улыбнулся, и Шани поспешила отвести взгляд, напоминая себе о том, как обманулась недавно. «Не те мужчины», – вспомнила она, произнесла одними губами. Мать была права, нужно искать кого-то среди коллег и других студентов, чтобы не ошибиться, как сегодня. «Как всегда», – с горечью подумала она, снова посмотрев на ждущего ответа ведьмака. – Да, – ответила Шани, надеясь, что вскоре забудет свой «сон», забудет все, что сегодня с нею случилось. – Расскажу.