Чужая жизнь

      Неделя пролетела в одно мгновение, Гарри даже не мог толком вспомнить, чем был занят все эти дни. Учась днями, читая ночами и во все внеурочные перерывы, он пытался нагнать однокурсников и никак не мог понять: да какого ж чёрта этому Поттеру не училось.       Во второй день учёбы Макгонагалл вызвала его к себе. Было такое престранное чувство, словно тень Дамблдора стелилась за ней, иначе как ей вообще пришло в голову, да и зачем, вызывать его к себе лично. Но оказалось всё намного проще: она лишь хотела знать, почему Гарри не выбрал себе ни одного практического курса. В течение последующего часа Гарри подбирал наилучшие эпитеты, чтобы рассказать, как трудно ему теперь после войны, как тяжело он воспринимает свою силу и как хочет пока лишь подготовить базу, ведь в его знаниях сейчас столько невосполненных дыр.       Это было не так уж далеко от реальности, ложь, в которую вплетены искренние правдивые мысли, — лучшая ложь. Профессор под конец прослезилась, искренне обещая, что когда Гарри захочет — например, после рождественских каникул, — она с радостью даст ему возможность взять несколько курсов по практике.       Спускаясь по винтовой лестнице и касаясь кончиками пальцев потрескавшихся стен, Гарри не испытывал чувства вины из-за неловкого обмана: ему в любом случае не хватало знаний, просто большая их часть — практические. Те небольшие бытовые чары, что не получались дома, в Хогвартсе стали выходить проще, но это был предел.       Всю последующую неделю дни Гарри сплелись в одно длинное сонное учебное мгновение. Гермиона, обрадовавшись такой поттеровской тяге к знаниям, всеми силами старалась ему помогать, даже против его воли. Вечера после занятий они проводили в своих любимых креслах у камина под десятками любопытных взглядов, которые со временем перестали замечать.       Если жизнь внутри гостиной устаканилась спустя дня три, после того как Гарри в десятый раз ответил на все животрепещущие вопросы, принял неловкие объятия и подписал для родных колдографии, то вне гриффиндорских стен он предпочитал перемещаться под мантией-невидимкой, это было куда безопаснее. Надежда, что студенты примут факт учёбы с ними того-самого-Гарри-Поттера, растаяла на первые сутки, да до такой степени, что мысль о безоаре в зубе уже не казалось такой дикой.       Во всей этой кутерьме Гарри всё равно находил моменты, чтобы посмотреть на Малфоя, проследить за ним или просто подумать в своей голове о его странной призрачной бледности и усталости. Неведомое Поттеру желание следить за Драко не из-за страха, что он что-то натворит, а из-за искреннего чувства интереса и заботы было чем-то новым. Эмоции, отличные от эмоций тела, завораживали, Гарри тянулся к ним с куда большим, чем необходимо, рвением.       Неизменным в его Хогвартских буднях со второго дня стали тайные посещения заброшенного полуразрушенного крыла. Там, благодаря всё ещё живой карте Мародеров, получилось найти достаточно отдалённую и большую аудиторию, чтобы практиковаться в чарах до трясущихся рук и полуобморочной усталости. Гарри пытался было наложить Силенцио, чтобы иметь хоть какие-то гарантии на приватность, но… в общем, ничего хорошего из этого не вышло.       Вот и сегодня, оставив Гермиону наедине с книгами и сославшись на уже привычно слетевшее с уст «желание прогуляться», он, наскоро накинув мантию, отправился в своё укромное место. Мигрень, так невовремя напавшая именно сейчас, никак не давала сосредоточиться на Нумерологии, хотя Гарри, наверное, слишком наивно надеялся, что прогулка до аудитории и нелепые попытки в Трансфигурации будут иметь больший успех.       Стараясь не тратить силы даже на Люмос, Гарри отсчитывал дорогу по памяти, заодно тренируя ориентацию в пространстве. Два пролёта вниз, повернуть за угол и прямо семьдесят шагов, затем снова вправо и пятнадцать шагов до упора. Дальше была стена, но, если чуть сдвинуться влево и нашарить рукой дверную ручку, можно обнаружить аудиторию, бывшую, наверное, когда-то кабинетом какой-нибудь Истории Магии.       Старые в потрескавшейся краске стены, сломанные парты и колченогие стулья, и несколько шкафов без дверец и полок. Идеальная атмосфера, чтобы что-то во что-то превратить, ну, или хотя бы попытаться. Гарри зажёг принесённый с собой в первые дни подсвечник с парой почти сгоревших свечей и разложил учебники на более-менее сохранившемся столе. Пытаться преобразить интерьер было явно рано, так что он надеялся к концу вечера хотя бы изменить форму камня, а может, и сделать его, например, железом. Если хватит сил.       Когда третья капля пота уже начала стекать по лицу, а несчастный булыжник хоть с одного угла соизволил округлиться, дверь аудитории с громким хлопком вышибло, а палочка Гарри после слишком знакомого Экспеллиармус отлетела в неосвещённый конец класса. С тяжёлым вздохом глубоко оскорблённого человека Гарри воззрился на взбудораженного черт его знает чем гостя, ожидая, очевидно, каких-то пояснений, которые не потрудились себя ждать:       — Кто ты такой и что ты сделал с Поттером?       — Ты ебанулся?!       На самом деле за эту секунду промедления, пока Гарри буравил взглядом лицо Малфоя, в его мыслях пронеслись тысяча и один вариант завершения этой ситуации. И ни один, если говорить откровенно, не был счастливым или спокойным для него. Но всё равно желание спросить «как оно есть» пересилило панику, подкрадывающуюся к его внутренностям и сжимающую его в тиски.       Судя по ошалевшей физиономии Драко, он тоже ожидал совершенно не такой реакции. Пусть и в полутьме, но в данную минуту в Малфое было больше жизни, чем за все эти дни смог рассмотреть Гарри. Растрёпанные волосы, съехавшая мантия, которая оказалась вся в пыли, румянец то ли бешенства, то ли смущения и палочка, всё ещё направленная прямиком Гарри в грудь. Раз-дра-жа-ет.       — Ты собираешься тыкать меня этим всю оставшуюся ночь или, может, что-то объяснишь?       Красные пятна, которые всего лишь розовели до этого на малфоевском лице, стали ярко алыми, практически светясь в темноте. Палочка чуть дрогнула в руке, но осталась на месте, только Малфой сдвинулся с прохода вглубь класса и прислонился к покосившемуся столу. По его лицу было заметно, что тот собирается с мыслями, и странное поведение Гарри, а также его активное немигающее лицезрение малфоевских эмоций процесс ему явно не упрощают.       — Просто ты, ну, вёл себя странно, — брови Гарри поползли вверх, чем видимо подтолкнули Малфоя к попытке рассказать всё как можно быстрее и менее понятно, — ну, учиться начал, не общаешься ни с кем, смотришь на меня…       — Смотрю, говоришь?       Драко замолчал, только опустил палочку и принялся буравить взглядом пол, кажется понимая всю странность своей логики. Гарри не спешил что-то добавлять, его сердце внутри разрывалось от адреналина, который бежал по крови из-за чёртовой паники. Малфой был не так уж и неправ, ведь Гарри совершенно расслабился, так и не пытаясь строить из себя Поттера, а позволяя себе быть собой, насколько это возможно в сложившейся ситуации.       — Знаешь, Малфой, ты тоже в этом году не отличаешься социальной активностью.       — У меня, Поттер, для этого достаточно причин. Суды, знаешь ли, идут до сих пор.       Гарри удивился, стараясь не подать вида. Суды. Вот об этом он забыл, когда вспоминал войну, вспоминал павших и выживших. Увы, но чувство вины или долга кому-то с чужими воспоминаниями не передавалось, иначе бы Гарри точно сошёл с ума ещё в первые часы. Он не представлял, что стало с семьёй Малфоя, но понимал, что, наверное, Люциуса в итоге вряд ли ждёт что-то хорошее. О Драко он, честно говоря, даже не думал.       — Как видишь, — Гарри обвёл рукой класс и заодно свою неудавшуюся попытку трансфигурации, — проблемы после войны есть далеко не только у тебя. Не подашь мне палочку?       Малфой дёрнулся, явно пытаясь понять стоило ли доверять Поттеру, но, кажется, не найдя причин для отказа, призвал палочку Акцио и медленно протянул. Гарри спокойно взял её в руки, в очередной раз поражаясь теплу и ощущению струящейся магии из его пальцев в тонкое древко. Ещё бы слушалась она так, как и должна, цены бы ей не было.       — Раз уж ты так нагло прервал мои «уроки», а заодно, кажется, не собираешься меня убивать, несмотря на мою проблему, то, может, ты соизволишь мне помочь? — удивление и недоверие на лице Драко стоило бы снять на колдокамеру, на секунду Гарри даже задумался, насколько это адекватная причина заняться колдографией. — А заодно, знаешь, в ответную благодарность, я мог бы помочь тебе?       Удивление слишком быстро скрылось за напускным безразличием, которое было знакомо Гарри ещё с первого взгляда на послевоенного Малфоя. Закрытая холодная маска вместо яркой гаммы эмоций неописуемо расстраивала.       — Я помогу, Поттер, но только лишь потому, что ты умудрился спасти мне жизнь.       Гарри постарался припомнить о каком именно моменте сейчас идёт речь, но решил не уточнять, чтобы не спугнуть так внезапно открывшуюся потрясающую возможность. Помимо того, что чистокровный маг о магии знает явно больше него, Малфой притягивал Гарри так сильно, как никто кроме него. Совместные уроки звучали слишком заманчиво, чтобы даже помыслить об отказе.       — Но мне от тебя ничего не надо, надеюсь, ты это уяснишь.       Гарри кивнул, не доверяя голосу, и так же кивнул второй раз, подтверждая, что завтра в том же месте примерно в это время они будут заниматься. Молча смотрел, как Малфой отряхивается, накладывает на себя Силенцио и ещё несколько заклинаний, чтобы уйти незамеченным, и растворяется в ночной тишине. Только спустя пару минут он смог сесть, прислонившись к пыльной парте, и закрыть глаза — мигрень вместе с огромной бурей эмоцией пыталась снести его изнутри. Завтра…

***

      В гостиную он вернулся достаточно скоро, даже не пытаясь попробовать трансфигурировать что-то ещё. Адреналин уступил место усталости и тревоге, которые теперь манили Гарри выпить успокаивающую микстуру и хоть немного поспать. В гриффиндорской гостиной, несмотря на время суток, горели свечи, освещая алые цвета мебели, стен и оставленных студентами где-то мантий. Только одна фигура выбивалась из общей картины, сгорбленная над здоровенным талмудом Гермиона, практически засыпая, всё равно продолжала читать, укутавшись в плед чуть ли не с головой.       Осторожно подойдя ближе и легонько тронув её за плечо, Гарри уселся рядом, немигающе смотря в пламя камина. Если бы он доверял своей магии, то, несомненно, наколдовал бы Темпус, чтобы точно знать и заодно спросить, какого ж чёрта они до сих пор не спят, но пробовать даже не пытался. Гермиона особенно устало вздохнула и захлопнула книгу, ставя её на пол, а заодно отодвигая от себя подальше ногой.       — Как всё прошло?       — Странно. Как книга?       — На удивление интересно, но слишком абстрактно, хочу завтра поискать что-то более конкретное.       Гарри не знал, у кого спросить о той мысли, что так волновала его с их с Малфоем последнего разговора. Можно было бы поискать в книгах, но он боялся, что информация, хранящаяся там, никак не подойдёт для его ситуации. Но для чего нужны друзья, если не для странных вопросов ни с того ни с сего посреди ночи?       — Гермиона, а если бы я, допустим, теоретически, захотел выступить за кого-то в суде?..       — Надеюсь, это тебе действительно важно и ты не пытаешься лишить нас обоих сна без веской на то причины?       Гарри состроил самое честное выражение лица из всех, что были в его арсенале, и потянул на себя край пледа, закутывая туда часть своей уставшей туши.       В течение следующих часов его мозг просто кипел от обилия информации: о способах, вариантах, возможностях и предполагаемых Гермионой трудностях. Головная боль, уже кажется въевшаяся в подкорку, отступила, уступая место для слова, которое не оставляло в покое Гарри до тех пор, пока он не вырубился на кровати от усталости. Слово, пугающее как ни что другое.       Веритасерум.