Время быть героями

      ДЕ ВИЛЬЕ       Ему нужна знойная рыжеволосая красавица, тонкая, но с пышными формами. И чтобы танцевать умела.       Когда де Вилье озвучил свои пожелания хозяйке заведения, она заверила, что все её девочки безупречно пластичны и великолепно танцуют. В этом у него не было причин сомневаться: закрытое заведение «Бархатные ночи» открыто обсуждалось в определённых кругах и считалось лучшим на Феззане. Но когда хозяйка пообещала де Вилье красивейшую из женщин, это показалось ему пустым бахвальством сводницы.       «Бархатцы» делали всё для удобства клиентов, это следовало признать. Просторная комната, куда привели де Вилье, была обита панелями винного цвета. Дорогие настенные часы, зеркало в золочёной раме и никакой мебели, кроме кровати и глубокого кресла. Зато уютный огонь в камине и розы повсюду. Настоящее любовное гнёздышко.       Обернувшись к открывшейся двери, де Вилье признал и другое: бахвальства за хозяйкой не водится. Перед ним действительно стояла самая красивая женщина. Не старше двадцати пяти, высокая, с превосходной фигурой. Тонкие пальцы потянули за шнуровку накидки, и вскоре женщина осталась в одном коротком платье.       Де Вилье приблизился, оглядывая её. Волосы… такие густые, что все заколки покажутся на них преступлением. Кожа светлая и ухоженная, и веснушки на руках, как у большинства рыжих. Выглядит по-детски невинно, даже на женщине её профессии. А глаза пронзительные и жёсткие, наверняка смутившие не одного клиента. Но она красавица, и ей можно почти всё.       – Не смотри так оценивающе, я этого не люблю.       Она подчинилась и потупила взгляд.       – Нет, не прячься. Я хочу видеть тебя. Как тебя зовут?       – Доминик.       У неё был приятный низкий голос, ласкающий одним звучанием. Де Вилье отошёл на пару шагов. Вне сомнения, Доминик – шедевр, и смотреть на неё надо как на лучшее произведение искусства.       – Станцуй для меня, – произнёс он хрипло.       Он сел в кресло у камина, предоставив женщине действовать. Она не спешила. Прошла к окну, задёрнула шторы плотнее, отчего свет в комнате стал ярче и жарче. А может, в присутствии этой женщины всё вокруг становилось таким.       Де Вилье вздрогнул, услышав музыку, которая полилась словно из ниоткуда. Потом только сообразил, что Доминик нажала кнопку плеера, искусно прикрытого цветами.       Музыка была странной. Она то рокотала, то затихала, а потом вновь набирала силу. Тело Доминик извивалось в такт мелодии, а руки возносились вверх, как при колдовском обряде.       Это не был стриптиз: в нём попросту не было нужды. Де Вилье видел каждый изгиб тела женщины, а опытный взгляд примечал и остальное: манящую ложбинку между грудей, напряжённые соски, дерзкий взгляд, стреляющий без промаха.       «Ей платят за этот взгляд», – сообщил внутренний голос. Конечно, был бы на месте де Вилье кто-нибудь вроде Рубинского – и красавица могла бы рассчитывать на богатого покровителя. Такова мечта всех представительниц её профессии – вырваться на волю, стать порядочной и обеспеченной дамой рядом с успешным мужчиной. Но чёрный балахон служителя Культа делал де Вилье всего лишь клиентом, которого надо ублажить.       Тем не менее танец и взгляд у этой женщины получались такими естественными, что де Вилье позволил себе забыться и просто наблюдать.       Доминик прошла по комнате, держа руки высоко над головой, а ногами рисуя на полу невидимые узоры. Только тогда де Вилье заметил на её правой ноге браслет. Он охватывал щиколотку тонкой нитью, и по нему змеились витиеватые знаки, но какие именно – не разобрать.       Внезапно женщина остановилась. Де Вилье поднял голову и увидел в глазах Доминик страсть. Настоящую, а не ту, за которую платят. Уж он-то с его опытом в таком разбирался.       Удивление едва не перекрыло нарастающее желание. А Доминик просто улыбнулась и протянула ему руку. Он принял её без колебаний и рывком привлёк женщину к себе.       Входя в заведение, де Вилье думал, что не останется даже до рассвета. Вместо этого он покинул «Бархатные ночи» только поздним утром. Сан обеспечивал ему неприкосновенность, деньги – репутацию, а тонированные стёкла автомобиля – безопасность, но настроения это не улучшало. Ночь с Доминик стоила всех ночей со всеми его предыдущими женщинами, и тем отвратительнее казался наступивший после неё день.       Даже несмотря на то, что днём он играл в другие игры и они нравились ему больше ночных.       С Трунихтом было просто. Пара осторожных фраз, намёк тут, намёк здесь – и вот председатель убеждён, что сам додумался вызвать командующего флотом Изерлона для следственной комиссии. Конечно, комиссия – идиотский предлог для любого военного. Но из идиотского предлога в Альянсе превосходно стряпают реальные угрозы, даже для Яна. Нет, в особенности для Яна.       Долгое наблюдение за этим парнем только укрепило уверенность де Вилье: не тянет Ян Вэньли ни на марионетку, ни на диктатора. Он слишком хорош и популярен, и его надо убирать в любом случае. Над средствами можно подумать: как-никак национальный герой. И всё равно – убирать.       С мальчишкой Лоэнграммом дело обстояло иначе, потому-то де Вилье и летел по всем улицам Феззана к Адриану Рубинскому.       Его пропустили без очереди, как и ожидалось. Когда он вошёл в кабинет, Феззанский Лис разливал по бокалам вино. Красное сухое, его любимое, как де Вилье успел понять за пять лет знакомства.       – Признаться, вы заинтриговали меня, Рубинский, – сказал он, принимая бокал.       Хозяин офиса сел на диван напротив и улыбнулся уголками губ.       – Как я вам говорил, расстановка сил изменилась, – Рубинский подался вперёд, к пульту управления. Одно движение – и огромный экран на стене замерцал, после чего на нём возникла диаграмма.       – До прошлогодней битвы при Астарте соотношение экономических и политических сил Империи и Альянса было пятьдесят к сорока. Десять процентов сохранял за собой Феззан, что позволяло нам поддерживать баланс. Теперь же, – Рубинский снова тронул пульт, и линии диаграммы сместились, – соотношение враждующих сторон – шестьдесят к тридцати пяти. Гражданские войны привели к противоположным результатам: Империя усилилась, а Альянс ослаб. Это уже нельзя назвать балансом.       Да. Зато можно назвать крахом Альянса Свободных Планет.       – Мы поможем Райнхарду фон Лоэнграмму объединить мир под властью Империи. Разумеется, на самом деле контролировать всё будем мы.       Сквозь бокал де Вилье посмотрел на диаграмму, на которой остался всего один сегмент – «Империя».       – Выглядит впечатляюще, но как вы собираетесь этого добиться на деле?       – С помощью бывших врагов Лоэнграмма.       Де Вилье подумал бы, что собеседник шутит, но один из самых могущественных людей Галактики шутить не умел.       – Я вас слушаю, Рубинский.       Лис прищурил хитрые карие глаза и понизил голос:       – До меня дошли слухи о планах Культа относительно Лоэнграмма.       Рука де Вилье дрогнула на колене, а Рубинский продолжал:       – Я бы попросил вас приостановить дело. Не время создавать из Лоэнграмма тирана, пока он не вкусил всеобщей любви. Он ещё не император.       Де Вилье намеренно затянул паузу, наблюдая, как напрягаются мышцы лица союзника, и наконец расщедрился на реплику:       – Он уже герцог.       – И всё-таки вы согласны со мной?       – Я не пойду против воли Его Высокопреосвященства. Лоэнграмма нужно уничтожить.       – Разумеется. Но не сейчас. Давно понятно, что он мечтает об императорском троне. Сейчас Лоэнграмма от этой мечты отделяют лишь семилетний сопляк и старик Лихтенладе. Убить их он не может, для него важно прийти к трону законным путём.       – Устранить, не убивая.       – Именно.       Однако поступить с малолетним императором так, как альянсовские политики поступят с Яном Вэньли, благородному герцогу не позволяет совесть.       – Для этой игры нужны куклы из другого материала, – медленно произнёс де Вилье.       – И у нас очень кстати есть пара подходящих.       Диаграмма на экране сменилась лицами. Последний представитель угасающего дворянского рода и простолюдин из побеждённой армии. Жалкое зрелище.       – Какие же роли вы им отвели?       Рубинский закрыл глаза.       – Только главные, епископ.