Героиня второго плана

Когда Тсуна столкнулась с кусочком из собственного пророчества, её прошибло потом, и она медленно опустилась на стул. Откуда-то пришло осознание, что это та самая белая змея — как и при каких обстоятельствах Занзас увидит её спину Тсуна не знала, но это было совершенно неважно. Это та самая белая змея — и, как только Кагуцути заглянет в её глаза, всё завертится. — Что-то не так, Хибари-сан? Змея останется, даже не просите — это вы, во всём многообразии значения. Татуировки обычно несимметричны, но вы совершенно особенный случай, так что я взял на себя смелость добавить двух карпов ближе к пояснице. Это грубый эскиз с основными элементами — то, что сейчас растушёвано красным, станет маской демона, которую венчают вот эти рога, думаю, они попадут в район лопаток. Не могу изобразить её сейчас, пока не сделал лицо дракону вашего мужа. Я хотел, чтобы фоном шла морда дракона, но... Не пошло, драконьи усы добавим позже, над карпами. И я крайне не рекомендую добавлять на синее облака — я понял, что это важный знак для вашего мужа, но на вас не ляжет ничего, кроме чистого неба. Или вы передумали? Тсуна тихо выдохнула и вернула эскиз, не замечая ни карпов, ни рогов. Её рука, державшая лист, всё ещё немного подрагивала. — Нет, мастер. Вы и в самом деле никогда не ошибаетесь. Когда начинать? А потом оказалось, что набивать татуировку это очень больно, а традиционным способом ещё больней — потому что тату-машинка наносит рисунок за день, а тебори растягивает процесс на месяцы и даже годы. Они с Кё-саном ложились под бамбуковые палочки через день — такая интенсивность была связана со свадьбой, так что Хибари-гуми приняли решение пожертвовать техникой безопасности и понадеяться на живительные способности Пламени. Тсуна на первом же сеансе утратила всю гордость и выла, стонала, плакала, но снова и снова оголяла спину, подставляясь под жилистые руки и краску. Кё-сан стоически терпел. В промежутках между татуированием Тсуна занималась свадьбой — общалась с организаторами, выбирала фурисоде, договаривалась с храмом и бронировала отели. Близнецы помогали по мере сил — но последнее слово всё равно оставалось за ней. А ведь ещё требовалось разослать официальные приглашения… Италия молчала. Это было странно и немного подозрительно, и Тсуна вдруг осознала, насколько же она привыкла участвовать в мафиозной жизни. А без Вонголы, Варии и Хибари-гуми делать было решительно нечего, и Хибари-сан чувствовала себя солдатом, вернувшимся с войны. Не боли её спина, пошла бы на курсы экстремального вождения или записалась бы в тир — потому что всё чаще и чаще в её голове проскальзывало желание «держать себя в форме на время затишья». Так пролетел месяц, и время летело бы дальше, если бы в какой-то момент строители не обратились к ней со словами про «странную посетительницу». И Тсуна ожидала чего угодно, кроме дрожащей Савады Наны, которая сжимала в руках карту, сумочку и пачку денег, которые пыталась всучить охранникам, чтобы проникнуть на территорию их будущего особняка. И она выглядела настолько решительной, что люди просто не могли послать её назад — и она, увидев Тсуну, тихо выдохнула и обмякла, пробормотав: — Ты и в самом деле жива. Хибари Тсунаеши не знала, какие демоны заставили её позволить охране пропустить свою мать, и что за духи морочили ей голову, если она позвала эту женщину в одну из бытовых построек и усадила на стул. И почему-то налила ей чай, ощущая, как в груди разрастается комок, и зачем-то села напротив, готовая выслушать. Тогда, дома, она физически не могла смотреть маме в лицо, пусть та и просила о возможности всё объяснить — сейчас она была готова смотреть и слушать. Только вот Савада Нана не смотрела на неё — она, сгорбившееся, постаревшая, уставилась куда-то на свои ноги и, кажется, пыталась не заплакать. — Когда ты исчезла в последний раз, я обзвонила все морги и больницы. Я обошла всех учителей, твоих друзей и одноклассников, я обратилась в полицию, чтобы они нашли тебя, я даже попыталась нанять частного детектива, но денег не хватило, а потом, когда Иемитсу перечислил новые, мне отказали, сказав, что уже поздно тебя искать. И я хочу сказать, что я не сержусь ни за деньги, ни за украшения. И что после того, как я обращалась с тобой, ты имела право не предупреждать меня об отъезде, не писать, что ты жива, и не звонить, когда ты вернулась домой, и не звать на свадьбу. Даже сейчас ты могла не пустить меня на порог, и ты была бы в своём праве… Я просто хочу, чтобы ты знала, что я всегда волновалась за тебя, гордилась тобой и считала самым лучшим на свете ребёнком. И что я тебя люблю. Вот. Мама всё-таки расплакалась, и Тсуна вдруг почувствовала, как слёзы подкатывают к глазам. — Как…как ты нашла меня?.. Нана вздрогнула. — Мама Ханы-тян позвонила мне, чтобы рассказать, что ты здесь. Я попыталась попасть к тебе, когда вы ещё были в Намимори, но у меня не было адреса, а потом вы уехали. Я пыталась узнать адрес у мальчиков, с которыми вы вернулись, но они стояли до последнего, так что… Думаю, мне повезло — в какой-то момент Кёко-чан вспомнила, что ты собиралась провести время до свадьбы где-то в Токио. Хана-тян рассказала, что вы строите дом — так что я просто приехала сюда, давала взятки и просматривала клиентские базы, пока не наткнулась на это место. Не очень героично, не правда ли? Но я так хотела… так хотела убедиться, что ты жива и здорова, что… Что… Это было слишком. Слова, которые она так давно мечтала услышать, вдруг прозвучали — в самый странный, самый неподходящий момент. И вот теперь они висят в воздухе, стучат в её голове, а Тсуна снова маленькая девочка, которая лежит в больнице и ждёт звонка от взволнованной мамы. Боги и демоны, это выше её сил. Неудивительно, что она плачет. — Мам… Нана бросилась к ней, прижала к груди, суматошно целовала, куда дотянется. — Девочка моя… Моя маленькая, несчастная девочка… Прости меня, Тсуна. Если можешь, прости. Можешь больше никогда не приезжать ко мне, только изредка звони, чтобы я знала, что ты жива. Или не звони, если не хочешь — тогда просто отправляй сообщения. Хоть просто точку отправляй — что угодно, но чтобы я понимала. Ох, прости меня. Я так виновата, так виновата… Они плакали вместе чёрт знает сколько времени. Сидели, обнявшись, что-то кричали, подвывали и не могли остановиться — так было до тех пор, пока океан эмоций внутри Тсуны не начал утихать. У мамы, кажется, было то же самое — она осторожно расцепила объятия и села на место, явно смущаясь и не зная, что делать и куда смотреть. — Знаешь, я привезла подарок. Понимаю, что ты не хочешь видеть меня на своей свадьбе, так что… — Можешь на неё прийти. Тсуна чувствовала, что ещё не до конца разобралась с тем, как она теперь относится к своей маме, и сможет ли она её когда-нибудь простить, но груз, висевший на её плечах, растворился, и она может попробовать. Нана замерла, с дикой надеждой поворачиваясь к дочери. — Тсуна… — Только отцу не говори, ладно? И не зови. Мама вздохнула, с болью посматривая Тсунино лицо. — Тсуна, он… — Нет. Это не то, что с тобой. И если тебя я могу простить, то его… Нет, его там не будет. Даже не проси. Нана закусила губу, а потом осторожно произнесла: — Он… просил у меня прощения. За Мигеля, за тебя, за… всё. Я знаю его, Тсуна — он правда хочет всё исправить. Хибари-сан хмыкнула, вспоминая безразличное лицо, душащее горное Пламя и презрительный посыл про «знай своё место». Савада Иемитсу не хочет ничего исправлять — он хочет удобную жену, которая будет терпеть его выкрутасы, и влияния на дочь, забравшуюся на удивление высоко для жалкой, никчёмной девчонки, никогда не стоившей его внимания. Но Нана, конечно же, поверит ему и простит — также, как она сама простит эту слепоту маме. — Это не из-за Мигеля, мам. И не из-за того, что он бросил нас давным-давно, а теперь приезжает на всё готовенькое и сваливает назад, словно ты удобная тумбочка, которая стоит в удачном месте. Это… личное. Между ним, мной и Кё-саном. И ноги его не будет на моей свадьбе. Он может попытаться, конечно — просто чтобы испоганить мне мой день, но я вышвырну его оттуда именем Облака, Хибари-гуми и Десятого Поколения. И в этот раз я и в самом деле никогда не прощу тебя, если ты вздумаешь его позвать, чтобы нас «помирить». Савада Нана пискнула от ужаса, потом тихо вздохнула и откинулась на спинку стула. — Хорошо, я ему не скажу. Тогда… увидимся? Тсуна слабо улыбнулась, надеясь, что помириться с матерью было правильно. — Да, мам. До встречи.