Героиня второго плана

Тик-так, тик-так, тик-так — часы такие громкие, что у Тсуны болит голова. Она в квартире, где когда-то они с  Мигелем  учили итальянский,  стоит напротив Манчини Орфео и смотрит, как он сминает в руках приказ. Они оба знают, что внутри. Они понимают, что у них нет времени. Это Ураган позвал её сюда. На него страшно смотреть — он нечёсанный, небритый, с красными глазами и сигаретой в губах. На его руках больше всего трупов, он уничтожает тех, до кого может дотянуться — он тот, кого снова начали называть Гением. Он сидит напротив, сминая в руках бесценные бумаги. Ещё одна папка лежит на столе — в ней на хрустящей гербовой бумаге отпечатан новенький приказ, который обречёт на смерть ещё одну Семью. — Он спятил, Тсуна. Он сошёл с ума. Он… — Не должен стать Дечимо? Манчини  съёживается, как побитая псина. Глядит затравленно, словно до сих пор не верит. Снова вчитывается в документы,  подпитывая свою решимость,  снова затягивается,  будто это может что-то  изменить. Он позвал её, потому что  ему плохо — Тсуна пришла, чтобы воспользоваться его слабостями и изменить ход войны. Им нужно семеро предателей, и плевать, что Занзас  не до конца  верит в её Пламя — она знает, что без Урагана  ничего не получится. Ей мерзко и тяжело от этого — у неё нет выбора, кроме как сыграть на струнах чужой души. Если бы она не пришла, Орфео никогда не усомнился — и, когда начнётся переворот, погиб бы, защищая убийцу своей Семьи. Возможно, когда-нибудь он скажет Тсуне спасибо. Тсуна знает, что никогда себя за это не простит. — Не говори так. Он… Тсуна стиснула зубы, подавляя ярость, и осторожно махнула в сторону разбросанных документов. —  Мигель пошёл против омерты, развязал войну, подставил под удар Семьи, подписал смертный приговор твоим родным, а ты его оправдываешь? Под конец она шипела, изо всех сил стараясь не сорваться на крик. Манчини Орфео смотрел на неё, но не видел, и Тсуна чувствовала, как в воздухе разливается его Пламя. Зёрна сомнения посеяны, и посеяны давно — от неё требовалось лишь немного подтолкнуть. — Не оправдываю, Тсуна. Я прощаюсь с ним. С Боссом, в которого я верил, с другом, которого я прикрывал. Видит дева Мария, я был верен и честно выполнил свою часть сделки — но никакие договорённости, никакая дружба не искупит убийство Семьи. Наследник Тимотео пошёл против омерты, и я… чёрт, я не знаю, что дальше, но не думаю, что смогу увидеть его и не попытаться убить. Прости, что втягиваю тебя в это. Давай сделаем вид, что ты ничего не слышала? Это было переломным моментом. Точкой, от которой изменится будущее. Тсуна чувствовала, как нити вероятностей проходят сквозь неё, как мир вокруг замедляет свой бег, а Орфео светится, предлагая решить его судьбу. И ей не было нужно Пламя, чтобы это понять, потому что она сама сказала: Кровь на траве. Люди, склоняющие головы. Семеро Предателей. — Мигель поступил ужасно, Орфео. Он не просто пошёл против омерты или подставил твою Семью. Я понимаю, почему ты сомневаешься, но… Подумай, сколько людей погибнет, если спустить ему это с рук и оставить Наследником. Как много Семей повторят судьбу Манчини, когда он станет Дечимо? Это было бы идеальным выходом. Официальное обвинение от Манчини Орфео, представителя Десятого Поколения, который имеет доступ к документам, может легко получить доказательства и имеет право обвинять. Если правда всплывёт, Мигель не сможет остаться Наследником — Вонгола падёт, если дон Тимотео сохранит за ним кресло после развязывания войны. Ураган молчал. Тсуна не стала ждать его ответа. — Мой брат неплохой человек. Он добрый парень и отличный друг, но он не тот, кто должен занимать кресло Дечимо. — Тсуна… — Он не приспособлен для этого. Он просто не может нести такой груз. Или ты думаешь, что это его единственная ошибка? Что дальше он исправится и больше никого не убьёт? У него никогда не было характера — и сейчас, после того, что случилось, он сломлен окончательно. Это было правдой. Очевидной, неприкрытой правдой, известной каждому, включая Ноно. Мигель сломался — сейчас он сырая глина, готовая подчиниться тому, кто придёт его спасти. Ноно слишком стар, его здоровье сильно подкосили последние события — идеальное время для восхождения новой власти, и неважно, прямой или из-за кулис. ЦЕДЕФ или Вария? Шило и мыло, на самом деле. Но Тсуна, при всей равноценности сторон, сделает всё, чтобы выбрали своих. — Да… да. Ты права. Парень на её глазах окончательно сломался. В этом мире разрушилось всё, во что он верил, что ценил и любил — сейчас, вслед за ними, от её слов мучительно погибал взрывной весельчак Хаято Гокудера. Ломался, горел, исчезал — на его месте стремительно прорастал Орфео Манчини, беспощадный сын беспощадной Семьи.  Именно так закончила свои дни маленькая трусишка Савада Тсунаеши — именно так, сквозь кровь и потери, на свет появляется истинная Мафия. — Он нарушил омерту. Сделал то, чего не должен был. И никакая дружба не искупит того, что из-за него погибла вся моя Семья. Но Тсуна — кто позволит  мне, бастарду мёртвого рода, выступать против будущего  Дечимо? Нас всего  двое, а за ним Вонгола. Что мы можем изменить? Что мы вдвоём можем сделать  против наследника Ноно? Тсуна осторожно  улыбнулась. — Всё немного не так, Орфео-кун. Мы не одни. И никогда не будем. Пойдём? Они успели аккурат к началу собрания, и вид мрачного Урагана поверг в шок всех, кто был готов рискнуть — и только Занзас с изумлением приподнял бровь, а после кровожадно ухмыльнулся, начиная толкать одну из своих невозможных речей. Люди, склоняющие головы. Кровь на земле. Семеро Предателей. Они подходят всё ближе и ближе — теперь, когда три части пророчества сбылись, пути назад не было. Каждый из них знал, что делать. Все были полны решимости. На следующий день  после судьбоносной встречи Альянс содрогнулся от обвинений Манчини Орфео.