«Мне больно, и эта боль Режет глубоко, как лезвие бритвы, Оставляя меня кричать о любви, Когда я опустошен и напуган». Our Last Night "Sunrise".
Сердце в груди у Леры бешено колотилось, отдавая звоном в голову. По воспалённому сознанию будто водили ножом. Его сильная рука в русой копне волос и неповторимый привкус табака на губах. Дворжак с наслаждением втягивала Ванин запах через нос. В этот момент в гримёрку вошёл Серёжа. Прошло лишь несколько секунд, за которые молодой техник успел ахуеть, а пианистка успела его заметить. Лера громко замычала, упёрлась в мужскую грудь обеими руками и начала с силой отталкивать Евстигнеева. Поцелуй был безвозвратно прерван. — Прошу заметить, что я ничего не видел! — Серый закусил губу и подошёл к Ване. — Что с маской? — пытаясь оправиться от опьяняющего поцелуя, Рудбой облизал губы. — Я подшаманил тут, она продержится до конца, дома перепаяю, — техник разъяснил всё с очень профессиональным тоном. Дворжак стыдливо прятала взгляд. Евстигнеев включил зубки, нацепил маску и выскочил из гримёрной. Лера всё ещё находилась в исступлении. Дыхание сбылось, в ушах звенело. Она любила его, черт подери, любила! — Завязывай с этим, Лер, ничем хорошим не закончится, — дождавшись, пока Рудбой уйдёт из гримёрки, техник одарил русоволосую недоверчивым взглядом и тоже покинул помещение. Сердце стучало настолько сильно, что лёгкие сжимались и дышать было практически невозможно. Голова шла кругом, а в глазах всё плыло. «—Что со мной?! — Это влюблённость, девочка...»***
Лера минут пять неподвижно сидела в гримёрке. Её пальцы неприятно дрожали. Она не могла просто успокоиться и восстановить дыхание. Её ангелы внутри окончательно вышли из-под контроля. Они рвались к нему, как к запретному демоническому плоду. Обратный отсчёт пошёл. Дворжак резко вскочила на ноги и покинула гримёрку. Девушка судорожно искала в темноте знакомые лица. Громкие басы били набатом по воспалённому сознанию. — Женя! — пианистка, тяжело дыша, схватилась за предплечье девушки. — Что случилось?! — Муродшоева пыталась перекричать громкую музыку. — Мне нехорошо! Я поеду в отель! — у русоволосой плохо получалось доносить до подруги какие-то звуки, потому приходилось переходить на крик. — Мне кого-то с тобой отправить? Или сама? — кричала Женька. — Я сама! — слегка пошатываясь, заверила собеседницу Дворжак. — Точно не хочешь остаться?! У нас потом афтепати! Будет весело! — мамочка Окситабора улыбнулась. — Нет, встретимся в отеле! — она запустила тонкие длинные пальцы в уложенную копну волос. От громких басов музыки и оглушительного "Брррррра!" от Порчи Лера почти теряла сознание. Она перестала осознавать, где она находится и как отсюда выйти. Пианистка потянула за руку Адетту. — Чего тебе?! — эстонка была не очень рада тому, что её отвлекали от шоу. — Я в отель! Мне нехорошо! Ты к нам приедешь или домой?! — русоволосая пыталась взять себя в руки. — Я не знаю! Говорят, афтепати будет! Я на него пойду! А потом... Посмотрим, я напишу! — не удосужившись даже попрощаться, Тета развернулась обратно к сцене и дико завизжала. Закатив глаза, Дворжак поплелась к намеченному выходу.***
За окном пролетали нити ночных фонарей, вились ленты ограждений. Снег бился о стёкла, яркие огни отражались от её распахнутых глаз. В голове играл давно забытый "Революционный этюд". Она не могла идти дальше. Ей было нельзя идти дальше. Она не хотела ломать себе жизнь. Дворжак была убеждена, что, позабавившись с новой игрушкой, Евстигнеев оставит её на страницах своей жизни, и никто больше не сможет ей помочь. Лера должна была оттолкнуться от этой пристани, но она была не в силах, да и не хотелось. Москва стала кровавой точкой на её личной карте. Здесь рушились судьбы, росли небоскрёбы чувств и вершились великие грехи. В Москве люди любили и врали, разбивали сердца и находили новые. Весь этот хаос здесь был, есть и всегда будет. Леру тошнило от этого города, какие бы возможности здесь не открывались перед ней. Она дрожащие рукой протянула доброжелательному таксисту купюру и вылезла из машины. Холодный воздух отрезвлял и давал жизненных сил. Дворжак поднялась на нужный этаж и заперлась в своём номере от внешнего мира. И самое ужасное - то, что ни одна песня в её плеере не могла заглушить навязчивые мысли. Они рвались наружу, заставляя страдать, ведь заведомо было понятно, что Х Э П П И Э Н Д А Н Е Б У Д Е Т. Кинув наушники и телефон на кровать Жени, Лера уставилась в потолок. На тёмной ровной поверхности её воспалённое сознание рисовало нотный стан и чёрные ноты-горошинки на нём. «Даже здесь вы не даёте покоя, Сергей Васильевич...» Она должна была поговорить с Ваней, это было самым здравым решением на данный момент.***
В коридоре послышались неровные шаги, хлопнула дверь, ведущая в соседний номер. Почти неподвижная Лера резко переместилась в сидячее положение. «Это он...» Девушка встала с кровати и подошла к зеркалу. В полумраке она в любом состоянии выглядела неотразимо, но Дворжак всё же поправила осевшие локоны и убрала из-под глаз осыпавшуюся тушь. Русоволосая остановилась лишь у самой двери номера. Ладони предательски вспотели. Пианистка начала с силой тереть их о новые чёрные джинсы. Внутри всё сжалось, заставляя Леру дышать глубже. «Иди! Не стой!» Она осторожно положила дрожащую руку на железную ручку и медленно нажала вниз. Дверь бесшумно отворилась. В номере царил полумрак. Лера не сделала и шагу, ноги отказывались идти. Освещённая коридорными люстрами, над креслом взвилась копна огненно-рыжих волос. В кресле, спиной к двери, сидел Фёдоров Мирон Янович, издавая сладкие стоны. Над ним, словно дикая львица, нависала полностью обнажённая Адетта. Картина была настолько омерзительна Лере, что захотелось обматерить обоих. Номмик бросила злой взгляд на незваную гостью и снова припала к губам рэпера. «Меня здесь не ждали...» Пианистка ещё тише закрыла дверь и попыталась проглотить волну возмущения. Но когда в её жизни что-то было хорошо? Правильно. Никогда. На опешившую Дворжак шла потерянная Муродшоева. — Привет, ты Мира не видела? Твоя подружка после концерта домой поехала. Он сначала с нами в баре был, а потом пропал, — Женя говорила это до боли посредственно. Ей нужно было лишь узнать, что с ним всё в порядке. — Нет! Ты что? Конечно нет! Где я его увижу?! — слишком приторно. Дворжак, актриса из тебя полное говно. Серо-голубые глаза нервно забегали по лицу подруги. Худая ладошка мёртвой хваткой вцепилась в железную ручку. — Всё хорошо? Что там? — Евгения нахмурилась и положила свою руку поверх ладони русоволосой. — Не надо, Жень, пойдём лучше, вина выпьем за удачный тур! — пианистка до боли закусила губу. — Отпусти, — Муродшоева сказала это тем самым тоном, под которым прогибались абсолютно все. Лера глубоко выдохнула и убрала руку с ручки двери. Отойдя на шаг назад, Дворжак показала, что девушка может заглянуть в номер рэперов. Недоверчиво смотря на действия русоволосой, менеджер очень тихо приоткрылась дверь. Секунда, и на миловидном лице отразились самые неподъемные эмоции. Дверь медленно закрылась, издав в конце почти незаметный щелчок. — Женя? — русоволосая округлила светлые глаза. — Столько раз это видела... Почему так больно сегодня? — на карие глаза накатились жгучие слёзы. — Не знаю. Пойдём, — Дворжак передёрнуло, ей тоже сильно хотелось плакать. Видимо, этот день был паршивым не только для неё.***
Дверь номера скрипнула. Промёрзший насквозь Евстигнеев сделал пару неуверенных шагов. Он очень долго слонялся по городу, приводя мысли и чувства в порядок. И наконец-то созрел для разговора. В глубине помещения были различимы горькие всхлипы. Мужчина медленно прошёл дальше. На одной из кроватей сидела Дворжак. Серо-голубые глаза моментально поймали Ваню в плен. На девичьих руках лежала убитая горем Муродшоева. Мамочка Окситабора часто всхлипывала, уткнувшись носом пианистке в живот. Ваня затаил дыхание и округлил глаза. «Уходи...» Дворжак произнесла это лишь губами, но Рудбой уловил абсолютно всё.