«Больше терпеть нету силы, Больше терпеть невозможно. Боже, какой он красивый, Как же любить его сложно».
— И что? Мы так и будем сидеть каждый раз, смотря друг на друга? — он, зевая, измученно вздохнул. — Я не буду брать тебя за руку, — она надула губы, как маленький ребёнок. — Чего ты так боишься? — он нахмурился. — Если бы знала, то обязательно бы сказала, но я сама не знаю, — она закусила губу. — Ебать... Логика! Женщины! Это было самое натянутое и непонятное утро за весь тур. Мирон, проснувшись, был сам себе удивлён, увидев рядом Адетту. Евстигнеев очнулся в номере у Порчи и Эрика. Когда пришло время выселяться, атмосфера накалилась до предела. Мирон вёл себя как обычно, не чувствуя ни вины, ни какого-то бремени. Мамай, Эрик и Порчи тоже лепетали про всё подряд, будучи не посвящёнными ни в один местный конфликт. Ваня постоянно искал момента поговорить с Лерой. Серёжа пытался вести себя как обычно, надеясь забыть вчерашний поцелуй друзей. Лера с Женей постоянно молчали. Девушки не собирались даже обмениваться взглядами с окружающими. Им просто было не до этого. Дворжак было тошно от того, что она очень хотела быть рядом с Евстигнеевым, но не могла. А Муродшоева всё как ни старалась, не могла выкинуть из головы вчерашнюю картину. Москва как-то потускнела за утро. В город пришла питерская неподъёмная серость. Она шла за Окситабором по пятам. Они уже заходили на вокзал, когда команду догнала группа тринадцатилетних школьниц. Наперебой они просили у музыкантов фото и автографы. Мамаю обычно удавалось оградить от слишком ярого наплыва фанатской любви Ваню и Порчи, а вот Мирон всегда был на Жене. — Так, дамы, мы опаздываем на поезд. Расходитесь! — Илья встал стеной, разделяя девушек и Рудбоя с Порчи. Остальные фанатки тут же плотным кольцом обступили Оксимирона. — Женя, пожалуйста! — Мамай говорил это сквозь стиснутые зубы. Муродшоева измученно вздохнула и закатила глаза. Девушка нехотя начала пробираться к Фёдорову через кольцо маленьких девочек. — Разошлись все! Мы опаздываем на поезд! Отпустили Мирона! Иначе он ещё раз отложит выход третьего Микстейпа! — Женя делала это очень профессионально и фанатки её слушались. Муродшоева с силой сжала запястье мужчины и вытянула его из визжащей толпы. — Спасибо, Жень, — он сказал это слишком посредственно, будто все идёт так, как и должно быть. — Иди нафиг, — менеджер сказала это чересчур сухо, заставляя Фёдорова задуматься. — Та-а-ак! Давайте, берите шмотки, идём на перрон! — скомандовал Мамай.***
Тот же самый поезд. Те же самые места. Только дорога лежит в обратную сторону. Из одной столицы в другую, но Мамай всё равно сказал, что они едут в "свою деревню". Стук колёс снова убаюкивал. Многие музыканты спали. Тета сопела у прохода, оперевшись о плечо Леры. Дворжак тоже дремала, положив голову Муродшоевой на предплечье. Женя спала, оперевшись головой о холодное стекло поезда. Ваня всю дорогу беспрерывно смотрел на Дворжак. Она тоже ему очень и очень нравилась. Он влюбился в эту пианистку, как мальчишка. И эта ситуациях была крайне забавной. Они хранили в сердцах самые тёплые взаимные чувства, только вот закон построил между ними толстую неприступную стену. Лера спала лишь первый час. Всё следующее время она, не открывая глаз, пыталась мечтать. Но ничего не выходило. Все мысли шли в одно и то же русло. Иван Евстигнеев захватил её сознание в плен. Внезапно, пианистка почувствовала, как кто-то встал прямо перед ней в полный рост. Она немного прикрыла глаза. Над девушками нависал Мирон. Он, не отрываясь, смотрел на Женю. Кареглазая изредка подрагивала от холода. Фёдоров бережно расправил свой пуховик и с самой тёплой улыбкой, на какую он только был способен, укрыл Муродшоеву. Лера через силу сдерживала писк умиления. — А меня укроешь? — Евстигнеев закусил губу. — Захлопнись, — прошипел рэпер и сел на место. «Трахаться он может с любой особью женского пола, у которой пристойное ебло и есть за что подержаться, но, пускай он этого и не признаёт, любит он только её».***
— Санёк заказал бочку какого-то крутого пиваса, зовёт праздновать наше шоу в Москве. Кто идёт? — Мирон что-то листал в телефоне. Команда только что вышла с вокзала и уже собиралась расходиться по домам. — Я буду, — Мамай улыбнулся, пытаясь засунуть в портмоне свой паспорт. — Мы с Порчанским подгоним, — пообещал Эрик. — Я нет. Алёна выдумала опять какую-то годовщину, мы идём в Мариинку, — Серёга надул губы. — Лох, — с удовольствием выговорил Дарио. Португалец обожал это русское слово. — Завали, — буркнул техник. — Жень? — Мирон, не чувствуя ни капли натянутости в их разговоре, бросил вопросительный взгляд на Муродшоеву. — Нет. Я поехала, пока всем, — менеджер за весь предыдущий месяц так устала от Окситабора, что даже не посмотрела на парней на прощанье. Девушка, закинув дорожную сумку на плечо, поплелась к ближайшей станции метро. — Чего это она? — шепнул Серёга. — В душе не ебу, — округлил глаза Илюха. — Захлопнулись моментально, — Янович нахмурился и резко стартанул. — Женька! Что-то случилось?! — Окси схватил уставшую девушку за предплечье. — Отпусти, Мирон, — она слишком резко дёрнулась, потеряв равновесие, чуть ли не упав. Янович вовремя успел подхватить. — Отпущу. Если сегодня вечером ты возьмёшь трубку, — он шептал это ей почти в губы, глядя прямо в распахнутые глаза. — Возьму, — будто заколдованная, она смотрела ему в глаза. Через секунду опьянённая обаянием рэпера, Женя вспомнила, почему она сейчас так хочет выползти из его объятий и вернуться домой. — Пока, Мирон, — Муродшоева непроизвольно выделила букву "р" в его имени и вырвалась из крепких мужских рук. Янович несколько минут стоял и смотрел ей вслед. «А что, собственно, я сделал не так?» — Ты че, Мир? — Ваня сдвинул брови. — Да ничего. Ладно, кто ещё идёт? — Фёдоров через силу попытался вернуться в беседу. — Мы... Мы идём, — Евстигнеев настойчиво взял Дворжак за руку. — Кто это "мы"?! Я не иду. Не в этой жизни, — Лера искренне удивилась. — Что? Почему? — Рудбой опешил. — Потому что мы с Тетой идём домой, — Лера закинула рюкзак на спину, дождалась, пока это сделает эстонка, схватила подругу за руку, и девушки поспешили на автобусную остановку. «Домой?...» В мужской компании повисла неподъёмная тишина. Никто не знал, что и сказать. Питерский пронизывающий ветер разгонял по коже волны мурашек. — Эти женщины такие непредсказуемые, — подметил Порчи. — Вань, ты идёшь? — Оксимирон жалостливо сдвинул брови. — Нет. Я, пожалуй, останусь дома, — Рудбой сказал это слегка заторможенно, всё ещё смотря на два удаляющихся силуэта.***
— Ну, и что это было? — когда подруги оказались в квартире эстонки, рыжеволосая соизволила задать вопрос. — Просто мне нужно кое-что обдумать, — Дворжак устало выдохнула. — Ясно. Ляжешь со мной, я вчера плюшевого мишку своего порвала, — акцент Адетты ласкал слух. — Хех... Узнаю свою Тету. Тогда у меня к тебе тоже есть несколько вопросов, — Лера закусила губу, начиная снимать верхнюю одежду. — Валяй, — рыжеволосая уже сняла куртку и обувь и пыталась сообразить, куда засунуть сумку. — Что вы вчера устроили с Мироном? — Дворжак нахмурилась. — Ты нас видела? Он был хорош! — Адетта прищурилась, улыбнулась во все свои тридцать два и немного попрыгала на месте. — Нет! Я... Я имею ввиду... Это как-то неправильно, — пианистке всё ещё было неприятно прокручивать в голове его грязные прикосновения и пьяные поцелуи. — Что значит неправильно?! У нас же с ним нет ничего! Мы взрослые люди. Я свободна, у него нет девушки. Просто секс без обязательств, не гунди! Пошли пить чай, — дождавшись, когда русоволосая снимет всю верхнюю одежду, Тета лениво пошла по коридору и завернула в один из дверных проёмов. Эти слова эстонской девушки заставили Леру реально задуматься. Ведь Номмик была права. Как бы больно Жене не было, это были лишь её проблемы, ведь Мирон был ей просто другом, возможно, семьёй, да, они были как брат и сестра, но ничем большим.***
Муродшоева вернулась в свою квартиру. Именно сегодня она казалась ей такой маленькой. Лишь одна комната. Слишком тесно для всей горечи, которая накопилась в Жене за всё время. Сняв обувь и куртку, не относя сумку в комнату, менеджер поплелась на кухню. В холодильнике её ждала богом забытая бутылка красного вина. Худыми пальцами она открыла её. Карие глаза долго смотрели на полку, заставленную хрустальными бокалами. Девушка, поморщившись, взяла большую кружку для чая и налила вина почти до краёв. «За тебя, Фёдоров Мирон Янович, за те возможности, которые ты мне дал, за ту боль, что принёс в мою жизнь и за мой, похоже, хронический дебилизм. Cheers».