День гнева

Воздух в древнем тейге был спертый и тяжелый. Знающему сколы скал и щербатые куски колонн рассказали бы достаточно — о том, как много лет назад здесь случился обвал, похоронивший под собой сотни жизней, о том, как беспощадные камни завалили отдушины, отдав тейг на растерзание времени. Но наземники не знали сюда дороги, да и практичные старатели гномы уже давно вычеркнули его из своих карт — много ли толку живым от мертвых развалин… Те, кто пришел в тейг после них, не страшились времени и не нуждались в воздухе. Два порождения тьмы смотрели друг другу в глаза. У одного лицо было изуродовано скверной, так что левый глаз почти ослеп; и тонкая паутина золотых нитей равногранными узорами оплетала наросты плоти надо лбом. Кожа его была изжелта-серой, сухой и тонкой, как пергамент, и через нее проступали вены, темные, словно по ним текла смола. Все в нем было странным, не-мертвым и не-живым, ему не нужны были легкие, потому что дышать не было необходимости, и сердце — комок искореженных мышц — выталкивало из себя не кровь, а скверну. Будто из какой-то извращенной прихоти творец-скульптор смял глину, вылепил все это — чуждое, неправильное, жуткое, эту издевку над красотой и насмешку над образом человека. Эти слишком тонкие руки, слишком острые ребра, словно бы готовые вот-вот прорвать кожу изнутри, как гнилой мешок. Слишком внимательный взгляд. У второго черты лица угадывались правильней — человечней — но скверна не пощадила и его, сплавила, срастила вязь металла с плотью, прогрызла, вытянула и искорежила, словно отрицая все установленные природой пропорции. Глаза его смотрели прямо и колюче-остро, взглядом владыки, привыкшего к подчинению; и вены на его неестественно тонких руках были такими же черными, как у первого, и такую же липкую вязкую черноту перекачивало сердце. А еще у второго было имя. Это имя принадлежало ему по праву, пронесенное, принесенное из оскверненного прошлого, из искалеченной памяти — имя, когда-то обозначавшее того, кем он был; имя, обозначавшее того, кем он ныне должен был стать. Корифей, магистр Империума Тевинтер и верховный жрец Думата, чуть заметно склонил голову в приветствии. — Мой лорд Архитектор, — произнес Корифей. Камни древнего тейга разнесли его голос эхом, раззвенели вдоль стен, разбили застоявшуюся вековую тишину на мириады осколков — то ли зыбко-иллюзорным слепком, то ли пронзительным образом Тени, донесшимся извне, из навек утраченного прошлого. Голос воскресил память, слова вернули знание. Второй, эмиссар порождений тьмы, в чьих пальцах искрила сила магии, неведомой ныне живущим, не шевельнулся. — Ты узнал меня? — тихо спросил Корифей. — Я пришел напомнить тебе о тайне.