День гнева

— Все готово, миледи. — Факел, — коротко приказала Корделия, закатывая длинный рукав мантии. — Я вернусь через несколько часов, дождись меня. Илинор передал ей факел, покорно отступил на несколько шагов и почтительно склонил голову. Стены крипты скрадывали звуки; где-то над ними возвышался храм и прихожане просили благословения у алтаря Разикале, и нищие, вопреки ленивым угрозам стражи пробиравшиеся внутрь, занудно клянчили подаяние. Но здесь, глубоко внизу, не было слышно ничего, лишь как заскрежетал запирающий механизм на каменной двери, когда в небольшое резное углубление Прорицательница вложила кругляш амулета Сновидцев. Корделия бесстрастно смотрела, как сдвинулась с места тяжелая глыба, раскрываясь на две створки, как изнутри на нее дохнула темнота. Три года назад она в первый и последний раз прошла этим коридором, взволнованная и исполненная и гордости, и решимости показать себя достойной своего новопринятого имени. Строители его, древние мастера, давно затерялись в веках, и были стерты из летописей их имена, и тайна секретного прохода оставалась чистой и неприкасаемой, сохранившаяся лишь в руках магистров. От каждого из семи храмов вел свой путь, что открывался собственной печатью, и все они сходились воедино в центре. Корделия Иллеста прошла в темноту меж створками, и защитная магия, тяжелая и вязкая, не оставившая бы и пепла от случайного нарушителя, лишь едва заметными уколами коснулась ее кожи, там, где ее не прикрывали одеяния. На груди женщины висел ее пропуск, ее ключ, и этого было достаточно. За ее спиной каменная дверь сомкнулась снова. Корделия помнила — идти надо было около получаса. Коридор не петлял и уводил вперед по практически идеальной прямой, лишь порой чуть заметно обозначая подъем или спуск. Проход оставлял ощущение пространства; он был достаточно широким, чтобы двое могли пройти бок о бок и достаточно высоким, чтобы не дотянуться рукой до каменных сводов. Факел, хоть и немного оттягивал руку, горел сильно и ровно — строители позаботились о вытяжке, и воздух, пусть и не был напоен свежестью, затхлым не был, несмотря на годы запустения. Внутри было чисто и сухо, лишь кое-где, исподтишка, словно воришка, пробивался колючий мох. Старые плиты, которыми были вымощены пол и стены, хоть и потрескались от времени, но все еще держались достойно, и можно было ручаться, что тайный путь встретит еще не одно поколение магистров. Все-таки, камни намного более долгоживущи, чем люди. Постулат, который они решили опровергнуть. Сетий заручился ее согласием пятой — разговор с шестым и последним, жрецом Зазикель, он оставил на самый конец; как с едва заметным недовольством признался Амладарис, порой даже для него общение с чересчур непредсказуемым служителем Хаоса было подлинным испытанием терпения. Безумие и расчет, непоследовательность и тактика в том сплавились в такую запутанную вязь, что самим драконам не под силу было бы разобрать, где что — и этим он был опасен; едва ли не опаснее, чем прочие из магистров. Но в том, что Корифей добьется своего, Корделия не сомневалась — теперь, когда у него в руках были почти все козыри, остаться в стороне означало потерпеть поражение. А Безумец был в достаточной степени безумен, чтобы рискнуть и при менее хорошем раскладе. Вот, возможно впервые со времен древности, семеро, обладающие силой, знанием и властью, сошлись в единстве, ведомые одной идеей, готовые положить все на ее алтарь. Что произойдет, если они не достигнут успеха? Что произойдет, если… Корделия остановилась, различив серебристое мерцание впереди; от стены отделилась тень, потянулась навстречу, гибко меняя форму. Вечный страж тайного прохода, вырванный из-за Завесы дух, воплощение Воинствующей Правды — еще одна проверка, линия защиты магистров от друзей, что опасней недругов. Звездный Синод знал, как опасно может быть доверие, как лишний жест может обернуться кинжалом под ребра, но случались редкие времена, когда без доверия было не обойтись. Правда застыла в дрожащем, вибрирующем воздухе прямо перед лицом Прорицательницы, в пустых глазницах духа был лед и холод, в пустых ладонях — всепроникающая смертоносная сталь. Разум женщины слепил ей красивый облик, но это была красота бескомпромиссного убийцы, и Корделия не сомневалась, что серебристые пальцы легко бы могли вырвать ей сердце. — Я пришла без злого умысла, — негромко промолвила магистр, и слова отразились эхом от каменных плит. — Мои намерения чисты. Дух не шелохнулся. Морозный холод вполз в вены, протянулся ниточками по крови. Корделия заставила себя стоять на месте, выжидая; она знала, что в одно мгновение иллюзорный холод мог обратиться настоящим льдом, и вскрыть, вспороть изнутри плоть и суставы, как мясники вспарывают бычьи туши, без сожалений вытряхивая потроха. Правда не была брезглива, ей не было дел до причин и оправданий, до дипломатии, дружбы и ненависти, до высшего блага и наименьшего зла — для нее существовало лишь черно-белое здесь и сейчас, и любые оттенки затаившейся лжи приравнивались к вердикту «виновен». И поэтому не могло быть надежней стража, и поэтому даже семеро, проходя через звенящее серебро, позволяли себе ненадолго забыть об опасности. Холод растворился в темноте, и Корделия позволила себе один беззвучный вдох. И тяжелая дверь, рядом с которой рассеялся в пустоте дух, пропустив ее, отворилась без единого звука, едва тонкая рука женщины коснулась створки. Она вложила факел в стальную распорку на стене и вошла. Внутренний зал — Форум, как называли его еще первые Сновидцы — был погружен в мягкий полумрак. Его освещали зависшие у самых сводов кристаллы, испускавшие неяркое светло-голубое мерцание, достаточное, чтобы не уставали глаза. Несколько кристаллов поменьше были встроены в стены и тонкими лазурными прожилками шли промеж напольных плит, создавая иллюзию, почти что достойную туманных сноявей Тени. Еще один, самый крупный камень искусной огранки, располагался в центре массивного круглого стола, выточенного из цельного куска мрамора — и его свет был ровным и ярким. Зал Форума был достаточно велик, чтобы вместить целую сотню человек, но сейчас там находились всего трое. Появление Корделии прервало их негромкую беседу, и они развернулись к ней, наклонили головы в жесте уважения. — Да славятся драконы, — тихо произнесла Корделия, склоняясь в ответном приветствии. Этикет предписывал женщине говорить первой. — Мой лорд Корифей. Мой лорд Дозорный. Мой лорд Архитектор. Здесь, в зале Форума, не было принято называть иные имена. Здесь они все были лишь аватарами своих богов, воплощением и продолжением их воли. — Моя леди Прорицательница, — бесстрастно отозвался жрец Лусакана, властителя ночи. Его фигура, облаченная в черную мантию, практически терялась в полумраке, и лишь лазурные блики освещали его лицо, строгое, с заострившимися скулами. Он уже разменял седьмой десяток и был самым старшим из семерых, неизменно оставаясь главой Круга Наблюдателей уже около двадцати лет. Осторожность и опыт были его опорой, а о возможностях силы и дара не знал никто — и не особо стремился проверять. Ходили слухи, что пару лет назад ему был брошен официальный вызов, и дуэль за право вещать волю бога была проведена, как того требовали правила, — но после этого соискатель сгинул бесследно. Победил он, и был обманут, или проиграл — и был убит, не знали, а если кто знал — предпочитали молчать. Корделии нечасто доводилось иметь дело с самим Дозорным Ночи — по крайней мере напрямую — но Круг Наблюдателей заведовал сетью шпионов и разведчиков, и тем не было равных в искусстве добычи информации. За информацию требовалось платить, и цена была разной, но торговаться в этом было не принято, и платили все. За одно можно было ручаться — слово Дозорного было вернее стали, и сведения, что от него получали, были достоверными настолько, насколько это было вообще возможно. О том, в чем он не был уверен, магистр предпочитал не говорить — и если случалось так, что его разведчики ошибались или лгали намеренно, то наказание было безжалостным. Драконы вообще не любили прощать ошибки и миловать проигравших. И Лусакан, ночной страж, не был исключением. Его верховный жрец был под стать своему владыке, скрытен и молчалив, предпочитавший обычно высказываться лишь в конце, или когда ему задавали прямой вопрос. Многих искренне раздражала эта черта; Мастер Огня едва ли не демонстративно разговаривал с ним лишь через посыльных, ссылаясь на то, что у него нет времени выуживать каждое слово. Сетий Амладарис, обычно участвовавший во всех собраниях, лишь едва заметно усмехался, наблюдая за их неустанными прениями — но все прекрасно понимали, что когда дело будет действительно серьезным, все пикировки уступят место работе. Корделия встретилась взглядом со вторым из мужчин; он отложил в сторону бумаги, что разбирали до ее прихода, подошел к ней, неторопливо склонился в поклоне, учтиво поцеловал ей руку, едва коснувшись губами тонких пальцев. — Честь и радость видеть тебя вновь, моя госпожа. Восхищен и очарован. Многие называли верховного жреца Уртемиэля красивейшим из смертных мужей, словно дракон Красоты сам простер крыло над его рождением. Архитектор был все еще молод, лишь на несколько лет старше Корделии; у него были солнечно-светлые волосы — он собирал их лентой — и изумительно правильные, словно с эталона для лепки скульптур, черты лица и тела. Одеяния его, обычно свободного кроя, лишь подчеркивали равно грацию и силу, и слишком многие знатные леди из альтус жадно и завороженно ловили его слова на мессах. Архитектор — Гай из благородного дома Ранвий — был неизменно мягок, спокоен и учтив, практически в любых ситуациях сохраняя присущую лишь ему едва заметную иронию, и изначально соперники полагали его легкой добычей. Сетий тогда мельком сказал Корделии, что вмешиваться в это не стоит, она сочла совет разумным и не ошиблась. Спустя очень короткое время у Архитектора не осталось врагов — по крайней мере врагов, громко известных знати — и очень многие из тех, кто сперва не принимал его всерьез, присягнули ему в вассальной верности и встали за спиной надежной опорой. В Империуме, ведомом принципом «власть достается лучшим», не могло быть лучшей рекомендации. Корделия еще в свою бытность младшей жрицей в Круге Ищущих несколько раз встречалась с ним, тогда еще тоже не носившим имени Архитектора, и встречи оставили прекрасное впечатление. Его красотой она любовалась и восхищалась, как любая женщина, но на более откровенное предложение тогда ответила отказом — ей не хотелось ничего добавлять в их устоявшийся тандем. Гай Ранвий был не только красив, он был умен и не уступал ей в остроте мысли, и разум его был пронзительно-пытлив и тоже искал ответы. Корделия не раз говорила ему, что он добился бы многого под крылом Разикале, но Гай был художником, а не ученым, и ответы были нужны ему лишь как средство к воплощению его видения красоты. Тем не менее, взаимное уважение сохранилось между ними и после вступления в новый ранг, и Круг Ищущих, хранящий старые анналы, нередко помогал Строителям. — Ты льстишь легко, как прежде, и ничего не меняется, — ответно улыбнулась Корделия. — Мне ли не знать, что ты, познавший истинную красоту, уже не сможешь искренне назвать красивой ни одну смертную женщину. Между ними не было лжи. Архитектор мягко сжал ее руку и почти мгновенно отпустил, отступил на полшага, возвращаясь на прежнюю дистанцию. — Это иная красота, — негромко произнес он. Корделия молча наклонила голову. — Признаться, часть меня все еще не может поверить в то, что все согласились присутствовать, — негромко сказала она, мельком взглянув на последнего-первого из них, кто до сих пор сохранял молчание. — Лишь из глупости я недооценивала ваши дипломатические таланты, мой лорд. Сетий негромко засмеялся. — О, если бы Сенат и Архонт были настолько же легки на подъем и настолько же внимали гласу рассудка… К тому же весь мой талант заключается лишь в первом шаге и бесконечных пробах и ошибках. Но без помощи Архитектора, первым откликнувшегося на мою просьбу о помощи, замысел оставался бы замыслом. Гай Ранвий, вернувшийся к своим записям у стола, едва заметно улыбнулся уголком губ, развел руками. — Не преувеличивай мои заслуги. Разве кто-либо из нас посмел бы остаться в стороне, когда перед ним раскрывают крылья величие и возможность? Это была привычная учтивость сильного, ожидаемая от того, кто возвещал смертным бессмертие Уртемиэля. Учтивость, которая могла быть одновременно изящной и пустой, как бывает пуста красота, не наполненная смыслом. Но Корделия, на миг встретившись глазами с Ранвием, ощутила, что в ней намного больше смысла, чем могло показаться на первый взгляд, и намного больше искренности, чем допускала привередливая власть. И что ей, Прорицательнице Тайны, несомненно, было бы интересно узнать, что на самом деле привлекло сюда Архитектора. Но время для этого придет позже, когда будет принято решение и не останется поводов колебаться. Пока же стоило сосредоточиться на задаче. Корделия подошла к разложенным на мраморной столешнице пергаментам, завороженно вгляделась в тонкие переплетения узоров, где поверх уже известных ей эскизов рука Гая Ранвия вывела танцующую вязь аркана. От рун, казалось, вплавленных в пергамент, тянуло живой силой, терпким запахом Тени, и Корделия невольно вдохнула глубже, почти неосознанно пытаясь задержать в себе это ощущение снояви и небытия. Воспоминания о присутствии. Воспоминания о всезнании и о вседозволенности. Чары, что использовал Архитектор, не были из известных ей — он сплетал руны, словно бы повинуясь чистому вдохновению, неведомому зыбкому чутью, приходящему извне. Творчество и дар Корделии существовали на остро-неопровержимом знании и годах исследований; творчество и дар Гая Ранвия были воплощением самого искусства. Иллеста знала, что приложив усилия и время, она смогла бы раскрыть алгоритм этих чар, выписать их в формулу, облечь в строгую закономерность и законы сущего, но… Работу Архитектора Красоты не хотелось анализировать. Ею хотелось восхищаться. К Корделии беззвучно подошел Дозорный, остановился в нескольких шагах, молчаливый и бесстрастный, как обычно. Чуть склонил голову набок, рассматривая бумаги — взгляд его, пронзительный и острый, казалось, умел проникать в саму суть людей и предметов. Даже глаза у него были непривычного прозрачного цвета, словно оживший горный ручей или льдистый осколок хрусталя — и их словно бы не касалась тень старости. — Стоило бы изменить рекурсию, — негромко и суховато заметил он, обращаясь больше к самому себе, нежели к Корделии. Но заинтересовавшаяся его словами магистр уже поняла, что он имел в виду, и согласно кивнула, невесомо проследила кончиком пальца витую линию: — Да, этот узел стягивает на себя слишком много силы. Возможно, если развернуть вектор… Закончить она не успела, за ее спиной с едва различимым стуком открылась дверь, ведущая к крипте в храме Тота. В Форум вошел Мастер. Кузнец Огня. — Мои лорды, — он коротко склонил голову, отдавая дань учтивости и уважения, и голос его, звучный и глубокий, как колокол, наполнил собой залу. — Моя леди. Прошу простить меня за опоздание, но путь сюда довольно неблизкий, надо признаться. Надеюсь, я не пропустил ничего ошеломительно важного? Корделия улыбнулась ему. — Мы не посмели бы начать без тебя, друг мой, — спокойно отозвался Корифей. — Тем более, что у нас наверняка найдутся те, кто и вовсе забудут о назначенном времени. Мастер лишь негромко фыркнул, отлично поняв намек; о непрекращающихся трениях между верховными жрецами Тишины и Хаоса складывали байки даже среди сопорати. По слишком разные стороны бытия располагались их истины, и даже в мире, где правила материальность яви, споры их находили свое отражение. Впрочем, равно как и жар и свет Огня всегда противостояли холоду и мраку Ночи. Корделия не смогла удержаться, искоса взглянула на молчаливого Дозорного. В серо-прозрачных глазах того отражалось что-то слишком похожее на скучающее презрение. В этот раз не засмеяться было намного сложнее. Мастер поймал ее взгляд, с беззлобной насмешкой развел руками. Он был высок и широкоплеч, с русыми волосами и широкими ладонями, и в его взгляде, казалось, звенела сталь. На собраниях Магистерия и приемах аристократии, равно как в своей рабочей мастерской, он неизменно привлекал к себе внимание, слишком ярко выделяясь на фоне других. Если Архитектор мог быть олицетворением красоты, воплощенной в изяществе, то Мастер был живым воплощением красоты силы. Сила окутывала его незримым одеянием, стекала по складкам плаща, звенела в мускулах и во взгляде. Сила требовала подчинения, и многие в свое время склонились перед ним, признав его первенство. Не единожды у Мастера были разногласия с Архонтом и Магистерием, и с остальными жрецами, и лишь благодаря осторожному влиянию Корифея разногласия не вылились в открытые конфликты. Сетий Амладарис, кажется, единственный нашел ключ к сердцу и разуму Кузнеца Огня, Улия из благородного дома Сент, и грозное пламя разгорелось, но все же не обратилось сокрушающим пожаром. Для магистров это был лучший исход из возможных, Улий был слишком полезным союзником, чтобы потерять его из-за глупой нетерпимости. Круг Ищущих не был близок Кругу Подмастерьев, их пути и влияние лежали в разных областях, и Корделии не так часто доводилось пересекаться с Мастером. Но из того, что она знала о нем, и из того, что слышала, маг успела составить себе впечатление и продумать то, как следует повести себя, если случай столкнет их вместе. Наигранно вспыльчивый характер Мастера одновременно отталкивал и притягивал ее — и в особенности то, что он, хоть и был опасен и умен, и знал уловки дипломатии не хуже прочих альтус, все же предпочитал говорить открыто, если то позволяли обстоятельства. Редкое качество в Империуме — и потому особенно ценимое. Особенно — если откровенность не переступала границы глупости. — У меня прием через несколько часов, — сообщил Мастер, повернувшись к Корифею. Чуть сощурился. — Дело не жизни и смерти, но в любом случае мое присутствие было бы желательно. Возможно, мы могли бы начать? Сетий едва заметно передернул плечами, но более ничем не выдал своего раздражения. Его голос остался спокойно-учтивым: — Я хотел бы дождаться Голоса Андорала… проект Круга Прислужников имеет чрезвычайную важность для Империума, и мы не можем позволить себе совершать ошибок. Еще несколько минут, мой друг, прошу. Я уверен, опоздание не является намеренным. Корделия была уверена в абсолютно противоположном, и была так же уверена, что Сетий был прекрасно осведомлен об истинных причинах. Оценщик всегда был чрезмерно осторожен, и зачастую эта осторожность граничила с беспредельной подозрительностью. Магистр не хотела даже думать о том, на что пришлось пойти Корифею, чтобы убедить того в необходимости сотрудничать. Но верховный жрец Андорала был слишком важен для осуществления всего замысла, он знал о самой концепции контроля и подчинения намного больше, чем могли бы даже предполагать все остальные. Через Луция Фара осуществлялось управление регионами и провинциями — пусть и не напрямую, пусть и фактической властью оставались назначенные Архонтом наместники. Но Оценщик Рабства имел намного больше влияния, чем могло показаться на первый взгляд, незримо участвуя и в дипломатии, и в торговле. И конечно же, Круг Андорала заведовал Великой Ареной, излюбленным развлечением равно черни и аристократии. Именно Арена, смертоносные бои людей и зверей, кровь и сталь, восславила Андорала на весь Тевинтер и была самым великим подношением ему. И именно здесь, под огромным круглым атриумом Арены, под ее кровостоками располагался скрытый от чужих глаз зал Форума. Вполуха слушая неторопливо-негромкую беседу Архитектора и Дозорного о достоинствах и недостатках мультивекторных комбинаций чар, Корделия перебирала в уме известные ей факты, сведения и слухи, которые могли бы быть полезны им, и которыми можно было бы поделиться. Существовали вещи, о которых она — и Круг Ищущих — предпочли бы не распространяться вовсе, и это жрица собиралась оставить на самый крайний случай. Пусть здесь и сейчас магистры Звездного Синода были союзниками, но ни один разумный союз не заключается навечно. Было бы воистину неосмотрительно лишить себя преимущества в будущем. Оценщик Рабства и Безумец Хаоса вошли в залу с противоположных сторон, с разницей в несколько мгновений. — Мои лорды, моя леди, — суховато произнес Луций, склоняя голову в приветствии. — Прошу простить за опоздание, неотложные дела задержали меня в Сенате. И верховный жрец Зазикель откликнулся эхом: — Мои лорды, моя леди. Они были различны, насколько это было возможно — Луций был крупным мужчиной, слегка полноватым, и говорил размеренно, взвешивая каждое слово. Магистр Фервил Караниан, голос дракона Хаоса, был невысок и щупл, с пронзительным взглядом и высоким голосом. Сродни своему богу, он был непредсказуем в словах и в действиях, и, как считала Корделия и не она одна, — любые совместные начинания с Кругом Зазикель были сопряжены с долей риска, которую было невозможно просчитать. Но неотъемлемой стороной риска является азарт, и обратной стороной потери является победа. Фервил Караниан был игроком, великолепным, прекрасным игроком, и принимать участие в его игре, равно как и оставаться наблюдателем, было совершенно неповторимым опытом и ни с чем не сравнимым удовольствием. Прорицательница Тайны во многих случаях предпочитала находиться в стороне от действий Непредсказуемых, служителей Хаоса, но не отказывала себе в попытках угадать и понять их стратегию. И во многих случаях потерпев поражение, не переставала ими восхищаться — как восхищаются изящной многоходовкой мастера. Хотя стоило признать, что зачастую восхищение было слишком тесно переплетено с раздражением. — Вне всяких сомнений, есть дела, что не терпят отлагательств, — спокойно произнес Корифей. — Я понимаю и искренне благодарю вас за то, что вы сумели уделить нам время. Равно как и вы, мой лорд. Его поклон-приветствие, обращенное к жрецу Зазикель, было учтивым ровно настолько, чтобы остаться на зыбкой грани между вежливостью и оскорблением. Игра, которую могли позволить себе сильные, но игра, уже настолько въевшаяся в кровь, что в ней стало слишком много правды. И Фервил Караниан, единственный из всех присутствующих магистров пренебрегший традиционно принятым на собраниях Форума темным плащом без знаков отличий, ответил ему таким же учтивым полупоклоном. Рядом с Корделией едва заметно улыбнулся наблюдавший за этой сценой Архитектор. — Ну что же, тогда, полагаю, мы можем начать, — негромко сказал он.