Голоса

      «Птица выбирается из яйца. Яйцо — это мир. Кто хочет родиться, должен разрушить мир».

Герман Гессе «Демиан»

      Слёзы наворачивались на глаза убитой горем женщины. Крики душевной боли раздирали внутренние органы в клочья, острая пульсирующая боль проходилась по венам, выступающим на старческих висках, и каждый раз накатывала с новой силой. Слишком велика была утрата. Родное чадо вспорхнуло из яйца и падает в бездну. Пропасть всё темнее, а надежды на выживание — сводятся к минимуму. Рассудок рвался наружу и кричал, что дорожка ложная, нужно разворачиваться и бежать обратно, стирая ноги в кровь. Однако. Чувство, что ты убиваешь тирана всей своей жизни изнутри, внутривенно, было слаще всего, что Юнги когда-либо курил, употреблял или нюхал.       — Прошу, милый, прекрати, — надрывающимся голосом умоляла мать, облокачиваясь своим бренным телом на стол.       Юнги трясло. Беспощадно и неистово. Подойдя насколько возможно ближе и усмехнувшись, надорвав засохшие губы, он шепотом вымолвил:       — Прекращу я всё только тогда, когда выполню предназначение по уничтожению крушителя всей моей жизни. — Не имело смысла продолжать фразу и уточнять, о ком ведётся речь, презрительные и хитрые глаза с чётким прицелом указывали на мать.       — Какого чёрта ты говоришь? — срываясь, кидая на пол кружку, возмущалась мать, — да я всю свою жизнь провела, заботясь о тебе, забыв о своём никчемном существовании! И всё ради того, чтобы вырос такой выродок как ты?       Ноги подкашивались. Невозможно было поверить, что дитя, в которое было вложено столько бессонных ночей, сбережений, заработанных кровью и потом, да даже в конце концов, времени и сил, прямо сейчас стоит и сдерживает жгучий порыв прикончить тебя как какую-то вшивую собачонку на соседней улице за углом.       Глаза Юнги бушевали диким пламенем преисподней, зрачки бегали, искали понимания в глазах матери. Без толку. Теперь в голове всё окончательно встало на свои места. Тело атаковал сильнейший шторм дрожью в конечностях, а голос стал пронзительным и убивающим.       — Хочешь знать, что я думаю на этот счёт? Я не просил другого человека вмешиваться и проживать за меня жизнь. Дружеское предупреждение. Если не хочешь, чтобы сегодня был твой последний вздох — не суй свой паршивый нос в мою жизнь. Ты уже изрядно там повозилась.       Выгорев, Юнги выдохнул, закрыл глаза и направился к выходу под нечеловеческие крики матери. Хлопнувшая дверь отдалась дрожью в каждой клеточке несчастной.       «Нужно быть стойкой. Соберись», — твердила она, пытаясь убедить саму себя. Она вытерла слезы со старческого лица, вздохнула и… обессилев, упала. Невыносимая ноша для любящей матери. Лампа, которая колыхалась от ещё совсем недавно бушевавших в этой комнате страстей, угасала. Женщина потянулась к выдвижному ящику с кухонными приборами и истерично дернула за ручку. В руки попал самый тяжелый и острый. «Прости, Юнги…». Раздался шлепок, после чего огонь этого дома погас. Навсегда. ***       Юнги ощущал, что разум и тело взорвались, их обломки раскидало в противоположные углы ринга. Контроль над своими действиями затерялся в череде безумных идей, производимых другими обитателями черепной коробки, которые жалобно молили о новой порции крови. Разум покрылся дымкой, позволяя Голосам ненависти, злости и жалости к самому себе властвовать. Юнги двигался едва заметной тенью за впереди идущей мишенью, которая, по сути, и не была-то выбрана специально. Тактика «ткнув пальцем» была любима Голосами и в основном использовалась, так как требовала меньше всего затрат, особенно по времени, ибо худшее, что они могли себе представить — ждать.       — Девушки с ухоженным видом такие манящие. — Голоса лепетали, окрыленные пьянящим ароматом вседозволенности, о чём-то своём, желанном, — Предчувствие подсказывает, что их красота находится не только поверх, но и под одеждой, в этот самый момент сдерживать себя становится изнурительным занятием, если только не бессмысленным.       Юнги крался со слегка ощутимой дистанцией, ведь любая неосторожность могла испортить сегодняшний пир. Пар, который исходил изо рта, высушивал и без того обветренные губы и символизировал готовность, высшую степень возбуждения. Собачонка стояла на старте и ждала лишь громкого выстрела из пистолета, чтобы наброситься и разорвать добычу, а после получить желанный трофей. Голоса, которые звучали в голове теперь более отчётливо, выжидали. Они знали, что и как нужно сделать хозяину, чтобы выйти победителем в кровавой игре. Рука нежно ласкала рукоятку горячо любимого орудия, кинжала, чьё лезвие могло легко проникнуть в тёплую плоть, порвать упругие мышцы и разрезать за раз большую часть сухожилий. Сладкий запах предвкушения.       Голоса млели от мысли, что еще немного, сделай только два шага вперед, и остриё проткнёт кожу, разукрасит её пёстрыми оттенками алого, зальёт серость асфальта яркими пятнами и разгонит в воздухе стойкий аромат металла, который легко осядет на кончике языка, впитается в волосы и кожу Юнги. Голос приказывал шагнуть вперед, он надрывно выл в голове, скрёб когтями черепную коробку и требовал как можно скорее воткнуть лезвие по самую рукоятку. Затем плавно прокрутить по часовой стрелке, выжидая жалобный скулёж жертвы, чтобы резко вынуть кинжал и нанести ещё ударов двадцать, пока хладный труп не окажется прямо у ног могущественных.       Юнги подчинился и сделал последний шаг. Он незамедлительно вонзил лезвие прямо в бок ничего не понимающей девушке, прокрутил для точности до самого упора и вытащил кинжал при первом жалобном стоне, игнорируя нечеловеческий крик жертвы. И всё это только для того, чтобы развернуть страдающую к себе лицом, взглянуть в ошарашенные, покрасневшие от набегающих слёз глаза и плавно вонзить лезвие в брюхо, аккуратно, с медицинской точностью. Девушка упала на землю вместе с громким шлепком удара костей об асфальт и надрывными потоками крови, льющимися изо рта. Голоса зашептали, они ликовали, внушали вновь и вновь мысль о том, что Юнги молодец, он верно поступил. Верно. Люди, которые не могут себя защитить — не достойны жизни.       Это был поистине великолепный процесс, заслуживающий отдельной картины или скульптуры в самом знаменитом музее планеты. Аромат, который наполнял ту ночь, был сладок и пленителен, он впитывался в поры, заставлял себя запомнить. Мин смотрел на дрожащее тело сквозь пелену, видел, как панически шевелятся синеющие губы, как бедняжка силилась позвать на помощь, но не могла и звука выкрикнуть, лишь тяжёлые хрипы.       — Тише-тише, почему ты такая шумная? — шептал Юнги, опустившись на колени рядом с жертвой — Полежи спокойно, и я дам тебе угощение. Ну, или позволю жить. Хотя, полагаю, я дам тебе слишком много «сладкого», даруя жизнь. А так ведь нельзя, разве тебе мама не говорила, что это может создать проблемы? Пойми, я лишь забочусь о тебе. Верь мне, — изящная ладонь аккуратно поглаживала бледные щёки мученицы, размазывая кровавые брызги и наслаждаясь ужасом на дне тёмных зрачков.       Несчастная видела, как сверкнули глаза её личного ночного кошмара, она отчётливо наблюдала наслаждение в его глазах, мысль о спасении просто не могла появиться в голове. Спасения не было. Собрав последние силы, израненная уперлась руками в грудь Юнги, силясь оттолкнуть последнего, и попыталась уползти в сторону оживленных улиц, привлечь к себе внимание, сделать хотя бы что-то пока сознание окончательно не покинуло разрезанное тело. Юнги отбросило, и глухой удар об камни сигнализировал жертве: «это мой шанс».       Окровавленная девушка встала и пыталась идти, размахивая кровавой рукой. Ноги предательски подкашивались и замедляли темп. Худшие исходы этого вечера, один за другим, приходили на ум и пробуждали ненужные слёзы, которые затуманивали взгляд. Юнги прислонил костлявую руку к затылку — кровь. Охотничий взгляд устремился точно на цель. Игры закончились. Он достал пистолет, направляя его прямо на неблагодарную, делая один точный выстрел с глушителем. Пуля вошла в бедро, пробивая ткани и кость насквозь. Юнги усмехнулся, заводя пистолет за спину и заправляя в джинсы. Он медленно пошагал в сторону истекающей кровью, тихо смеясь над жалкими попытками спасти свою жизнь. Мин наклонился к неблагодарной стерве и развернул лицом к себе.       — Знаешь, я не люблю, когда меня не слушаются. Очень не люблю, — беззлобно прошептал Мин, наслаждаясь паникой в глазах жертвы.       Голоса восторженно смотрели на свое творение, это было именно то, что они хотели видеть: испуганная, дрожащая, не готовая к смерти. Идеально! Однако остался последний ингредиент.       — Почему же ты дрожишь? А-а, не говори, я знаю ответ. Наверняка ты не хочешь умирать, да? Слушай, никто и никогда не будет готов к этому. Просто прими свою судьбу, прими это как самый великий подарок, который ты когда-либо смогла получить.       Юнги философствовал, облизывая кровавое тело взглядом и сглатывая нарастающее желание прикончить жертву прямо сейчас, наслаждаясь хрипом, тем, как толчками вытекала кровь изо рта, как всё окрашивалось в красный. Она больше не ощущала боли, её тело достигло предела, отключая нервные окончания, позволяя сознанию угаснуть. Однако страх, который не покидал сознание еще с первой секунды, побуждал стекать слезы бесконечным потоком по щекам…       — Заболтала же ты меня! — улыбка сверкнула на лице Юнги.       Мин почувствовал это безграничное, воодушевляющее состояние! Беспомощный человек лежит у твоих ног… не это ли самое прекрасное, что может быть на свете?       Юнги придвинулся к лицу израненной, ловя её синие окровавленные губы своими, смакуя, ощущая особый трепет по всему телу. Он целовал её, вгрызался в тонкие губы, проталкивал язык, оглаживал, покусывал нежную кожу живого трупа, а потом и вовсе осознал, что этого недостаточно. Соблазн был слишком велик. Прикусив зубами язык обездвиженной, Юнги резким толчком головы вытащил его из полости рта, натянул, а после, замахнувшись кинжалом, отрезал виднеющуюся часть языка.       — Твоя кровь такая сладкая! — зарычал обезумевший Мин, выплевывая изо рта то, что мешало ему и вновь углубился в наполненный кровью поцелуй.       Юнги почувствовал невероятный кайф, поддавшись животному искушению. Он сжал рукоятку кинжала сильнее и со всей силы перерезал горло несчастной, наслаждаясь поначалу сладковатым ароматом крови, с долей солоноватости, а затем наблюдая за прекращающимися брызгами, приобретающими оттенки гнилостности. Мин в голове провел сравнение этого кровавого фонтана с тем, что обычно ставили на вечеринках, наполняя его сладким шоколадом или терпким алкоголем. Юнги искренне сожалел, что у него не оказалось при себе фруктов или ягод, он бы с удовольствием обмакнул их, чтобы с наслаждением поглотить каждую, пока кровь не перестанет литься окончательно.       Голоса насытились, они остались более чем довольными, поэтому, в последний раз взглянув на плод своих трудов, решили вернуть сознание Юнги обратно, злорадно напевая какую-то безумную песенку.       — Юнги, милый. Просыпайся. Ты не против подчистить за нами кое-что? — злобно прошептали они. ***       Юнги медленно возвращался в реальность, хлопая ресницами и приводя в движение окоченелые части тела. Опираясь телом на руку, полностью покрытую ссадинами, юноша силился подняться с холодного асфальта, но острая ноющая боль раздалась в голове и тело заполонила усталость. Недоумевающий и растерянный, Мин предполагал почему мог оказаться посреди темной улицы, но не один из вариантов даже и близко не стоял с реальным положением дел. Приподнявшись и осмотревшись, взгляд Юнги остановился на хладном окровавленном трупе, находящемся на расстоянии вытянутой руки.       — Безумие, безумие, безумие… — зрачки глаз бегали из стороны в сторону, веки закрывались, а потом в надежде вновь открывались, но по-прежнему видели одну и ту же картину. Руки, покрытые кровью и царапинами, собирались в кулак и как можно больнее пытались ударить по голове, чтобы наконец эти несчастные галлюцинации пропали, — Верно, это всего лишь иллюзия. Это все неправда, неправда, неправда…       Воздух, находившийся на улице ещё мгновение назад, улетучился, теперь же, легкие жадно пожирали всё, что осталось от кислорода частыми вздохами и выдохами, отчего стенки щек прилипли к зубам, образуя впалые скулы, на которые падал жалеющий свет от одиноко стоящего на этой улице фонаря. Мандраж проходил по всему телу плавно — от ног до головы — и каждый раз заставлял содрогаться все сильнее, в результате окончательно повалив тощее тело юноши на асфальт. Прямо перед глазами было только одно — человек — или скорее то, что от него осталось, а человеческого от него осталось крайне мало.       Девушка, лежащая на спине, умерла с безобразно скорчившимся от боли лицом, на котором так и было написано: «сукин сын убивал меня чувственно, чтобы каждую прожитую секунду я могла ощущать только лишь его прикосновения». Выпячивающиеся из орбит глаза убитой застыли, созерцая усыпанное звездами небо и его спокойную гладь, вместе со слезами, которые прокатывались и оставляли разводы крови на щеках. Рот, порванный в уголках губ, остался открытым и демонстрировал оставшуюся часть языка, которая тонула в алой жидкости.       Из опустошающего потока мыслей Юнги вытащил пронзительный крик птицы, подлетающей прямо к изголовью девушки. Ворона — мерзкое создание — отребье этого мира пришло на зов и предвкушала пир. Осознанный и устрашающий взгляд был нацелен на юношу пока он демонстративно не отодвинулся от добычи птицы. Мгновение, и ворона уже накинулась на лицо девушки, вцепилась острыми когтями в мясистые щеки и точным ударом клюва пронзила оболочку глаза, сначала дробя, а после подбрасывая и заглатывая мелкие кусочки.       — Эй, ты что там делаешь? — раздался напуганный голос прохожего за спиной, который стремительно набирал шаг, направляясь в сторону, где еще совсем недавно происходила бойня.       Словно зачарованный Юнги сидел около бездыханного тела весь обмазанный кровью и смотрящий безучастным взглядом куда-то вдаль. Хотелось заплакать из-за жалости к совершенно невиновной девушке, которой просто не повезло, хотелось разбиться насмерть от гнева, что такой ублюдок, как Юнги, до сих пор существует и имеет дерзость вдыхать воздух, который отнял у своей жертвы. Хотелось многого и в тоже время ничего. Глаза закрылись и после недолгой паузы в голове вновь воцарили чужаки, которые яростно, безумно и горячо любили Юнги. Принявшись управлять нестабильным телом они ринулись вглубь уличной темноты и скрылись за ближайшим домом. Издалека раздался душераздирающий вопль мужчины, потерявшего любимую. То, что объединяло Голоса и Юнги, в эту самую минуту, это надежда на отсутствие повторной встречи с незнакомцем.