В спальне с Aen Elle

— Цири, погоди… Тебе не нужно туда идти. Зачем? Ведь мы победили, — сказал Геральт, пытаясь ее остановить. Напрасно. — Ты победил. Дикую Охоту. — Она покачала головой и покосилась на молчаливого Аваллак’ха, стоявшего позади ведьмака. — А моя битва еще даже не началась. — Ты совсем не соображаешь, куда ты собралась и с чем тебе предстоит сражаться. — Не надо, Геральт. Я как раз очень хорошо представляю. А ты — нет. — Я вижу, что Аваллак’х хорошо промыл тебе мозги. — Ты ошибаешься. Это было мое решение, и только мое. — Что-то с трудом верится. Раньше ты не горела желанием спасать мир. — Раньше я не знала, что ему угрожает такая опасность. Я видела миры, для которых все уже кончено. Да и ты сам тоже достаточно их повидал, по твоим же словам. — Но наш-то мир пока в порядке. — Это ненадолго. — Но на наш век хватит… Или нет? — Хватит, — кивнула Цири. — А что потом? — Потом. Не знаю. Наши славные потомки как-нибудь потом. — Наши? — грустно улыбнулась ведьмачка. — Или мои? — Ну, твои. Главное, чтобы не сейчас. И не ты. Я только-только снова тебя отыскал и не хочу терять даже во имя самой высокой цели. Да и зачем бороться с Белым Хладом? Мы же люди, dh'oine. Мы и так выживем. Мы как тараканы. В конце концов шапки-ушанки и меховые трусы никто не отменял. — Ты такой смешной, Геральт. — А это не твои слова. — Уже мои. Той беспечной Цири, которую ты когда-то знал, больше нет… Мне пора. Прости. И пожалуйста, не пытайся меня остановить. У тебя все равно ничего не выйдет. Прощай или, я надеюсь, до встречи… Хорошо, что Геральт пришел в самый ответственный момент. Самый тяжелый. Так Цири не пришлось ничего говорить Аваллак’ху. Ей хотелось сказать ему миллион слов: все то, что она так ни разу не решилась ему открыть и что сейчас, перед лицом белой неизвестности, уже не имело никакого значения. Что у нее были к нему чувства. Что была ревность. И слабая надежда на ответные чувства. Была неуверенность и даже раскаяние. Была безнадежность. Робкое тепло и последовавшее за ним охлаждение. Все это теперь неважно. Все, что Цири чувствует сейчас, — это убивающий ее тело и душу мороз. Она уже ничего не ощущает кожей и ничего не видит перед собой — осколки льда практически ослепили ее. Она не слышит ничего за свистом ветра. Закрываться от него руками — ничего не даст. И одежда больше не защитит. Даже и пять пар меховых подштанников. И десять не спасут. То, чему Цири бросила вызов, — бездушная, неумолимая смерть, от которой еще не сбежал никто. Не сбежит и она. Хлад выжигает ей память: превращает воспоминания — и плохие, и хорошие — в безжизненные, застывшие картинки. Цири хлопнет ресницами — и все ее прошлое рассыпется в колючее крошево и присоединится к вечной метели. Все они были правы — и люди, и эльфы, и Геральт, и Аваллак’х, и короли, и чародейки — одной ей не справится… А может, она не одна? Лишь одно воспоминание о тепле еще живо. Тогда было тоже холодно, но все-таки тогда они, она и знающий, были вдвоем и сумели согреть друг друга. Он был ранен. Она без сил. Он был не в состоянии себя исцелить. Она — не могла даже стоять на ногах. Они забрались в какую-то нору, чтобы переждать непогоду и перетерпеть боль и слабость. Просто долго лежали рядом молча. А затем на обоих напала сонливость, и, не сговариваясь, они придвинулись друг к другу ближе. Она уткнулась лбом в его плечо, а он дышал ей в шею. Руки она спрятала у него на груди под мантией, а колени — между его коленей. Так спокойней, почти не страшно. Не потому, что Аваллак’х тогда смог бы ее защитить. Он бы не смог, едва ли, не в том состоянии. Ей не было страшно, потому что ей не пришлось бы умирать одной. И он бы не сгинул в одиночестве: перед лицом смерти она бы сказала ему, что он для нее значит. В объятиях друг друга они почти полностью расслабились и задремали… А затем произошло что-то непонятное. Цири даже не до конца уверена, а случилось ли что-то на самом деле. Словно в тумане, она ощутила, как его дыхание участилось и стало обжигающим; как ее пальцы против ее воли вцепились в его одежду. Он уткнулся лбом ей в шею и сжал руки на ее талии… Цири хотела спросить, уточнить, тряхнуть головой, смахнув пьяное наваждение… А вдруг мираж рассеется? Нет, ни за что. Знающий просто бредит, разводя ей колени и слегка, одним боком прижимая ее к твердой земле. Он спит и ничего не скажет. Зачем его будить? Нет, он не целует ей шею, ей кажется. Он просто касается губами ее вспотевшей кожи. Он тянется к ремню на ее штанах просто потому, что одежда промокла и ее нужно просушить. Он не шепчет ее имя, у нее просто слуховые галлюцинации. Она не стонет и не подается ему навстречу — у нее просто затекли мышцы. И он ни за что и никогда не овладеет ей, потому что это ниже его достоинства. Его тяжесть ей не приятна, это она просто задыхается под его весом. На самом деле ей не жарко, не томно и не хорошо, это просто сон, который вот-вот закончится. И уж, конечно, он не мог ничего простонать ей прямо в губы, когда оставил в ней частицу себя. Только это Цири все еще помнит, хотя холод уже с мясом вырвал из нее все воспоминания. Она не справится, не сможет. Одна не сможет. Но может, она не совсем одна?

***

Она вывалилась из телепорта прямо ему под ноги, и он тут же подхватил ее и отнес в тепло. Из-за заледеневших слез Цири даже не поняла куда, да это было и не важно. — Я думала, что больше тебя не увижу. — Я тоже сомневался. Но теперь понимаю, что зря. Твоих способностей оказалось достаточно, хотя я и не всегда в них верил. Она подняла на него глаза и слабо улыбнулась: — А моих сил и недосточно. Недоуменный взгляд. — Что это значит? — Что пророчество сбылось. Ты ведь не думаешь, что я решилась бы сунуться к Белому Хладу одна?