Сначала нужно ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет. Наполеон I Бонапарт
24 января 1711 года со дня сошествия Основателя, Тристания
В одной из комнат забытой всеми таверны сидели два человека. Уперев левую руку в бедро, а правой подперев подбородок, крепкий мужчина с шикарной каштановой шевелюрой вопросительно уставился на худого, скрюченного и седого кардинала Тристейна. — Вы же понимаете, что двор не одобряет политику Её Величества, — взгляд Ришелье был тяжёлый, из-под лобья он смотрел на своего собеседника. — Эта девочка рушит вековые традиции, который соблюдал даже её очень своенравный дед. Собеседник Его Святейшества откинулс на спинку стула, от чего тот застонал, словно от боли и с хитрым прищуром посмотрел на кардинала. — Мне всё одна мысль покоя не даёт: зачем вам всё это? Вы всегда опекали Генриетту как свою дочь, а теперь говорите мне подобное. Не боитесь, что я сейчас же донесу на вас лейб-гвардейцам, мушкетёрам или магической страже? — Нет, — в ответ засмеялся кардинал. — Я этого не боюсь, герцог. Вы никак не сможете доказать свои слова. К тому же у вас есть зуб на Её Величество. — Правда? — герцог погладил свою пышную бороду. — Если я не одобряю её политику, не значит, что у меня на неё зуб. — А кто вас посадил в темницу, господин герцог? — прервал собеседника Ришелье. — Кто учинил погром в вашем поместье? Герцог со вздохом поднялся из-за стола и прохрустел своими мощными костями. — Ваша Светлость, — дворянин нарочито выделил слово «светлость». — Никогда род Вальер ещё не имел подобного влияния в королевстве, как при Генриетте I. И вы думаете, что я соглашусь вам помогать? — Я ещё ни разу не ошибался, Вальер… — Слушай, Ришелье. Смирись. Девочка выросла и стала королевой. И мы все, как её подданные обязаны служить ей и государству. — Вот именно, герцог! — вспылил кардинал. — Государству! А то, что она делает — его только разлагает! — Старое — даёт нам уверенность. Новое — ведёт нас к победе. Честь имею, Ваша Светлость!11 января, Тристания
На улицах толпились зеваки. Несмотря на холод и снег, улицы города были заполнены горожанами. Даже крестьяни из окрестных деревень прибыли в город, чтобы посмотреть на подобное зрелище. Под бой барабанов в город возвращались войска Тристейна. Чеканя шаг, первой городские ворота пересекла рота лейб-гвардейцев. Знамённую группу возглавлял её командир. На чёрном полотнище знамени красовалась белая лилия — символа королевского дома Тристейна. Под лилией изображён раскатанный свиток, на котором написано: «Идущие на смерть». Вслед за ротой лейб-гвардии в город зашли три полка корпуса капитана Хатори с такими же знамёнами. Хотя полками назвать это было сложно. За время боёв с Пьеро, экспериментальный корпус потерял до половины своего первоначального состава, поэтому на фоне остальных частей армии, они смотрелись как минимум скудно. Вся численность гвардии составляла около одного батальона. Вслед за гвардией в город вошли повозки. Нет, даже не повозки. Клетки на конной тяге. Внутри клеток сидели офицеры-изменники. Пленную колонну сопровождали кирасиры Лепика. В одной из повозок сидел виновник всего этого парада — генерал Пьеро. Взгляд его был потухший, а лицо бледное. Не так он представлял себе свой триумф. Жители ликовали. Никогда ещё Тристейн не одерживал столько военных побед за столь короткий промежуток времени. Популярность Генриетты среди крестьян и горожан взлетела до уровня Основателя. Её почитали за святую. В проходящих солдат бросали цветы, лавочники пытались всучить им свои товары — бесплатно. Не зря говорят, что если хочешь укрепить свою власть — нужна маленькая, победоностная война. У Генриетты таких было две. И военный провал под стенами Южной Готы уже был забыт. В памяти лишь оставался Тарб, Росайт и Тулон. Капитан Хатори ехал подле крайней кареты, в которой сидела Её Величество Генриетта. Офицер без любопытства разглядывал зевак. Сказать, что офицер не был в какой-то степени тщеславен — значит соврать, но усталось, накопившаяся за последнее время, дала о себе знать. Вид офицера был совсем не парадным. Волосы под кивером отрасли и убого закрывали уши. Чёлка постоянно падала на глаза и мешала. Щетину брить сил и желания просто не было. А завершали весь этот парад недосыпа — огромные мешки под чёрными глазами офицера. Вяло махая толпе, офицер то и дело вскидывал голову вверх и глядел на хмурое небо Тристании. Зима тут была суровее, чем в его родном Токио.***
Едва карета Её Величества добралась до дворца, армейские части стали покидать город. В столице остались лишь те, кто был там расквартирован. Как только полки покинули город, горожане окружили королевский дворец. За его воротами разместили клетки с пленными. И итак уже разбитые дворяне слышали в свой адрес ругательства и проклятья, которыми их осыпали те, кто ещё помнил городские бои в Тристании. Ближе к вечеру всех заключённых перевели в тюремные казематы дворца. В усиление к полку мушкетёров на дежурство заступили кирасиры. На часах было 21:44, когда капитана Хатори вызвали в покои Её Величества. Выдохнув, капитан распахнул дверь спальни королевы. Генриетта сидела за небольшим столиком. Хоть она и выглядело прекрасно в пышных бальных платьях, простая дорожная юбка, чуть выше колен, армейский китель и сапоги, до середины голени, смотрелись на ней ослепительно прекрасно. Королева почесала затылок и жестом пригласила капитана сесть напротив. Офицер кивнул и прошёл в спальню. Усевшись на стул напротив правительницы, он вопросительно кивнул, но королева никак на это не отреагировала. Лишь просунула руку в свои чёрные, шерстяные чулки и с наслаждением почесала голень. После отодвинула лежавшие на столе бумаги, убрала чернильцу с пером на стоявший рядом журнальный столик и сладко потянулась, не в силах сдержать зевок. После чего достала из-под стола бутылку вина и два бокала. — Это очень хорошее вино, — прокомментировала Генриетта, разливая содержимое бутылки. Когда бокалы были наполнены, королева взяла один из бокалов и приподняла его, собираясь чокнуться с офицером. Капитан поддержал её затею. — Будем, — коротко произнесла королева. Раздался звон бокалов. Генриетта лишь слегка пригубила напиток, а офицер выпил бокал залпом и скривился. Откашлявшись, он с возмущением посмотрел на Её Величество. — Каберне Совеньён, — прокомментировала девушка. — С юга Галлии, урожай, — Генриетта прищурилась, пытаясь вспомнить. А потом наплевала на это и взяла в руки бутылку. — 1703-его года. — Крепкое, — констатировал офицер. — Нет — терпкое, — королева подправила капитана. — Его бы с нежным сыром каким-нибудь. Ладно, — Генриетта легонько стукнула по столу ладонями. — Что теперь делать будем? — Что? Девушка откинулась на стуле и с вопросом посмотрела на гвардейца. — Я собираюсь давать бал в честь разгрома Пьеро, — начала Генриетта. — На балу будет проходить награждение офицеров. Хочу, чтобы вы представили мне списки на награждение. Отдельно офицеров, отдельно солдатов. — Вы собираетесь награждать солдат? — А почему бы и нет? — королево широко зевнула. — Солдат медалями, офицеров орденами. — Я вас понял, Ваше Величество. Но почему я? Походом командовал капитан Лепик. — Я хочу, чтобы списки составили именно Вы. Это не обсуждается, — девушка снова пригубила свой бокал. — Капитана включать в него не стоит, я сама представлю его к награде, именем королевства. Может, ещё вина? Капитан жестом отказался. — Это всё, зачем меня позвали? — Нет, боюсь, что нет. Я бы хотела обсудить с вами несколько военных реформ. — Ваше Величество, это огромная для меня честь, что вы хотите это обсудить именно со мной, но у вас есть Генеральный Штаб и военные министры… — Может хватит?! — Генриетта со сталью в голосе окрикнула офицера. — Если я хочу обсудить это с вами, значит я хочу обсудить это с вами! Хатори взглотнул. Генриетта стала сильно его удивлять. Что там, при Тулоне. Что сейчас, во дворце. Он видел её разной. Но сейчас офицер впервые видел её за работой. Уставшей, злой и настолько настойчивой. — Как вам будет угодно, Ваше Величество. — Что ж… Тогда у меня есть пару вопросов, — королева склонилась над столом и стала рыться в поисках нужной бумаги Время было уже шесть утра, когда дверь в покои королевы и оттуда выбрался гвардейский офицер. Прохрустев шеей, он двинулся в сторону выхода из дворца. В коридоре его встретил мушкетёрский караул, который моментально отсалютовал ему, едва капитан показался в их поле зрения. Хатори в ответ лишь кивнул и двинулся на выход. Спустя двадцать минут юноша стоял на пороге таверны «Чарующая Фея». Как на его родине это называлось? Мейд-кафе, кажется? Толкнув дверь, он увидел несколько девушек, которые натирали столы. Ещё несколько официанток носились с посудой в сторону кухни. — Мы уже закрыты, — раздался голос откуда-то изнутри таверны. — Я хотел снять тут комнату, — в ответ рыкнул офицер. Из кухни показалась милое, черноволосое личико. Чуть прищурившись, она что-то вскрикнула и подбежала к Хатори. — Я вас помню! Вы сюда приходили с господами Сайто и Гишем! — Да, я вас тоже помню. Вы же дочь управляющего? — Да-да, меня зовут Джессика, — девушка лучезарно улыбнулсь. В их первую встречу она приняла капитана за какого-то нищего странника. А теперь на Акиро был мундир капитана гвардии, а на левой стороне груди красовались знак шевалье и орден Основателья 1-й степени. — Вы раньше частенько у нас бывали. Давно я вас не видела… — Служба, — коротко ответил офицер. — Ну так что там с комнатой? Найдёте? — Конечно же! — девушка моментально удалилась куда-то на кухню. Хоть у офицера и была своя комната во дворец, сейчас оставаться там он хотел меньше всего. Что-то внутри гложило его. И что это было, молодой офицер сказать не мог.15 января, Тристания
Этот день вскоре войдёт в историю Халкегинии. С утра в городе царило небывалое доселе оживление. Горожане обсуждали новость между собой, а с окрестных деревень столицу заполнили молодые люди. Именно в этот день Тристейн отказался от наёмных и поместных армий. Сказать, что это было чем-то небывалым, просто промолчать. Все армии Халкегинии опирались лишь на наёмников и поместные армии, наёмников, которые нанимали крупные землевладельцы-аристократы. Даже прогрессивная Германия не решилась на подобный шаг. Хатори с самого утра уже был во дворце. Они с королевой ожидали знатной бури со стороны дворян Тристейна. Ведь теперь зажиточное тристейнская аристократия теряла свою силу. Если ты не можешь владеть личной армией — ты не можешь навязывать свою волю. Генриетта всецело доверилась капитану Хатори, предложившему перейти на профессиональную армию. Теперь полки будут формироваться на деньги из казны, а те, кто раньше поставлял наёмников — будут поставлять деньги на содержания армии. Подобное не устраивало высшее дворянство, поэтому с самого утра, едва был опубликован приказ, герцоги, графы и маркграфы обивали порог приёмной Её Величества. Но все их намерения убедить королеву разбивались в прах — в кабинете Генриетты находился капитан Хатори, который просто разворачивал таких «умников» обратно домой. — Это возмутительно! — прокричал один из маркграфов, покидая кабинет королевы. — Корона должна платить нам, а не мы короне! Часть частных полков и батальонов были заранее оповещены о подобной реформе. Это были преданные королеве люди и они смогли сохранить свои формирования, но при этом утратили автономию. Пойдя на такой шаг, королева сразу же настроила против себя значительную часть дворянства, но Хатори удалось убедить её в том, что её власть должна опираться не на горстку герцегов, а на тысячи штыков, которые она получит таким путём. Командиры полков и батальонов ставились Генеральным Штабом, который полностью был подчинён королеве. Почему полностью? Потому что его здание находилось в сотне метров от казарм лейб-гвардии. Генриетта лично увидела всю силу своих гвардейцев и решила сделать ставку на штыки, чем на волшебную палочку.***
В следующую неделю было сделано много всего. Из-за побед тристанийского оружия, популярность армии среди простолюдинов взлетела до небес. От рекрутов просто не было отбоя. Капитану пришлось решить целую прорву логистических вопросов. По всей стране начали отстраивать полевые лагеря, для подготовки солдат. Пришлось наладить целую структуру, которая должна была заниматься лишь денежными вопросами: закупкой снаряжения и выдачей жалованья. Новость о армейских реформах Тристейна облетела весь материк. Где-то восхищались смелостью Генриетты, утверждая, что пора уже отказаться от старых устоев. Где-то её проклиная, крича, что она взбалмошная девка. Но лавина уже начала свой сход. Основной проблемой Тристейна, на данный момент, был недостаток опытных офицерских кадров. Старая установка: «Офицер дворянин должен показывать чудеса храбрости», буквально уничтожило офицерское сословие во время войны с Альбионом. Поэтому многие из молодых лейтенантов и капитанов были продвинуты по службе, а их места заняли совсем ещё юные су-лейтенанты и лейтенанты, которые ещё полгода назад были учениками Академии Магии. Преображена так же была и гвардия. Её численность была увеличена до численности полнокровного полка. Гвардия состояла из одного лейб-гвардейского батальона и трёх регулярных. Лейб-гвардейцами командовал всё тот же Мюрат, правда, теперь под его руководством было не полсотни, а триста человек. Основной боевоей единицей на поле боя, у новой армии Тристейна, был батальон. Батальон состоял из трёх рот, по сто человек в каждой. Офицерский состав роты насчитывал две лейтенанта (или лейтенанта и су-лейтенанта) и капитана — командира роты. Командующим батальона был майор. Несколько батальонов входили в состав полка. Объединения двух-трёх полков сводились в бригаду, трёх-четырёх — в дивизию. Две-три дивизии сводились в корпус. Бригадами командовали бригадные генералы, дивизией — дивизионные, соответственно. Для командиров корпусов ввели звание: генерал-аншеф. Если же несколько корпусов пришлось бы свести в армию, то один из генерал-аншефов получил бы маршельский жезл, на то время, которое он командовал армией. Забегая вперёд, можно сказать, что Генриетте придётся ввести в армию звание маршала, но это всё будет позже. А сейчас молодая королева за неделю смогла сформировать восемь пехотных полков. Это был поразительный результат. Почти десять тысяч новых солдат за неделю. И это только призывники. Из наёмников, что согласились перейти на постоянную службу, тоже удалось сформировать четыре пехотных и два кавалерийских полков, которые преобразовали в конных шассеров.***
27 января 1711 года, со дня сошествия Основателя был казнён Пьеро. Без какого-либо пафоса или прочих процедур. Он и три офицера его штаба были повешены на столичной площади. После их тела были сожжены, а прах развеян. После такой демонстрации силы многие из недовольных дворян успокоились. Часть из самых талантливых офицеров в тайне были помилованы. На этом настоял лично Хатори. И объснение этому было вполне логичное — недостаток опытных офицерских кадров. Часть полковников и майоров Пьеро отправились в регулярные части, командовать ротами и батальонами под фамилиями своих матерей. Среди них был Франсуа Аксо. Который стал командиром 3-его Тарбского пехотного полка. У Хатори были свои планы на гения осадной инженерии. Королеве Тристейна надоело правительницей страны, находившейся на отшибе. В стране проснулись имперские амбиции. Хотя, поговаривали, что это всё было затеяно лишь для того, чтобы кое-кого впечатлить. Но ответить на этот вопрос можно будет спустя время. А пока была назначена дата праздничного бала — 1 февраля.