Сломанные Крылья

Весь мир сжался для Принца до размеров одних лишь королевских покоев, на которые он смотрел через прутья клетки, куда его с легкостью заточила мачеха. Пойман в силки, как птица, вот только ни птицей, ни человеком он не был. Тернистый путь не привел его ни к чему, круг замкнулся там, где начался. Он не достиг ничего, лишь потерял свою свободу из-за собственной глупости. — Милый принц, — смеялась мачеха, забавляясь его растерянностью — Неужели ты думал, что я не почувствую, как вам удалось снять мое проклятье? Неужели я могла не заметить, как рухнули мои чары? Я почувствовала это сразу, а мои верные бесы рассказали мне все о вас — о жертве твоей сестры, ее спасении, о той стране, где вы поселились. Знаешь, юный Принц, напрасно было опасаться моей мести — мне было достаточно того, что я выжгла любовь к вам из сердца короля и прогнала Вас прочь со двора. Но ты сам шел ко мне в руки. Обиженный, проклинающий весь мир, думающий лишь о своих страданиях. Ты думаешь, феи стали бы помогать тебе, когда ты проклинал их, считая их помощь жестокой несправедливостью? У тебя ветер в голове, ты не ценишь то, что получил. Я не могла не воспользоваться этим. С этими словами мачеха вскинула руку, запустив в Принца искрами зеленого огня, тотчас опалившими его новое, пестрое крыло. Перья заколыхались и разлетелись по комнате, кружась в магическом вихре. Не в силах совладать с болью, что причиняло ему заклятье, Принц упал на колени. — Коли ты сам пришел ко мне, то сослужишь мне службу. Ты так легко отделался, но хотел большего. Поэтому тебе я найду особое предназначение. Королева щелкнула пальцами, и в углу комнаты выросла огромная, в человеческий рост клетка со слегка светящимися зеленым стальными прутьями. Еще один взмах ее руки — и ее верные бесы подхватили почти бесчувственного Принца и бросили за железную решетку, где он находился и по сей день, уже потеряв счет времени. Принц снова ненавидел и презирал самого себя, но на этот раз не уродливое крыло, а собственная глупость были тому причиной. Как он мог быть так беспечен? Ослепленный лишь своим желанием, он бросился в омут с головой, доверившись туману, обманному мороку. И пусть слова, произнесенные видением Фата-Морганы, принадлежали вовсе не ей, он чувствовал, что феи не сказали бы ему ничего иного, лишь напомнили бы ему о том, насколько эгоистичное его желание. Но разве он многого хотел? Он ведь просто хотел быть человеком, таким как братья, он хотел проводить с ними время, радоваться жизни с ними наравне. Все вокруг произносили колкие речи, от которых просыпалось мучительное чувство стыда, но разве хоть кто-то пытался его понять? Понять, как это жить в чужом, отвратительном теле? Братья знали об этом, когда, едва обращенные в лебедей, делали первые неуверенные взмахи невесть откуда взявшимися крыльями. А сейчас они старались забыть это, как страшный сон, перевернуть черные страницы книги своих судеб. Что с ними сейчас? Быть может, они снова ищут его среди моря и скал, сходя с ума от волнения, даже не подозревая, как он далеко, в плену в собственном замке, под неустанным прицелом изумрудных глаз королевы. Он мечтал узнать, что стало с его родным королевством, но видел лишь покои мачехи. Вспоминая полуразрушенный вид своего замка, он догадывался, что ее комната — единственное место, где сохранились следы былой роскоши. А что же тогда стало с народом? А с отцом? Комнаты мачехи были прекрасны, но ее волшебная книга, бесчисленные склянки с таинственно переливающимися зельями, свитки с заклятьями и другие колдовские артефакты придавали этой красоте зловещий оттенок. Наверняка мачеха держала его клетку так близко к себе не из страха, что он сумеет сбежать. Сломать чары и с двумя руками было бы непросто задачей, что уж говорить Принце с одним крылом. Наверняка она хотела лишь поиграть с ним, измучив ожиданием. Иногда мачеха даже разговаривала с ним, высмеивая его глупость и туманно намекая на свои грядущие планы, но никогда не отвечая на его вопросы. — Он жив, — это было единственное, что она рассказала Принцу об его отце. Единственное, что осталась Принцу — часами наблюдать за Королевой и бесчисленными бесами, ставшими по ее приказу его стражами. Бесы кружились по комнате в своих диких танцах, шипя и сверкая хищными глазами. Принц понял, что бесы вполне разумны, но они никогда с ним не разговаривали, лишь ехидно посмеивались над ним. Они приносили ему еду, свободно проходя сквозь прутья клетки, не упуская возможности потрепать его за крыло или укусить. Это было не больно, но очень обидно — даже глупые бесы считали его жалким, издеваясь над его слабостью. Порой целые стайки этих созданий собирались в уголках его клетки, дразня его и повторяя слова мачехи визжащими голосами. Вот и сейчас Принц заметил, что в самом углу притаились два этих создания. Принц давно приучил себя не обращать на демонических существ никакого внимания, но одно из них заставило его нарушить это неписаное правило. Принц, обреченный убивать время одним лишь только наблюдением, почти научился различать демонов, изучив их вид и повадки. Одно из существ бесспорно было горгульей — мощные кожистые крылья, крепко сложенное тело, покрытое темной, блестящей, как морская гладь, кожей не оставляли ему сомнений в том, кто перед ним. А вот другие существо заставило его отвлечься от собственных мыслей — думать о чем-то далеком и бессмысленном стало его новой привычкой, попыткой не сойти с ума от безнадежности и тоски. Бес был не похож на своих собратьев. Сверкающие изумрудным глаза были единственным, что выдавало в нем демоническое начало. Всем же остальным он напоминал вовсе не сверхъестественное существо, а нелепое слепленную куклу из воска, подобную тем, в которые мачеха порой втыкала иголки, прежде чем бросить в пламя своих причудливо изогнутых свечей. Хрупкое, тщедушное тельце беса навевало Принцу мысли о том, что однажды кто-то из колдунов, ненароком перепутав его с восковой игрушкой, предал его огню. Все в нем — слишком тонкие лапки, слишком искривленный хвостик, изогнутые в совершенное разные стороны рожки — было каким-то неправильным. Будто в волшебной книжке вместо красивой картинки появился нарисованный рукой ребенка набросок. Когда-то давно Принц видел уличных художников, пририсовывающих добропорядочным гражданам гротескные черты, приводящих обладателей портрета в возмущение, а у всех остальных вызывающие восторг и дикий смех. И маленький бес казался именной такой нелепой карикатурой на могущественное создание. А действо тем временем продолжалось, и Принц невольно заинтересовался им. Горгулья, если это слово было применимо к ним, смеялась, толкая маленького беса к нему. А тот будто весь съежился от прикосновения острых когтей и грохочущих звуков ее голоса. Бес упирался, а горгулья что-то шептала ему на ухо, пихая беса вперед к Принцу, а бес сопротивлялся всеми силами своих тонких лапок, хватаясь за прутья. Горгулья фыркнула и, небрежно отшвырнув беса прочь, сама двинулась к Принцу. И этот жест, полный пренебрежения и самодовольства, вызвал у него прилив ярости. Значит, эти существа вздумали превратить его в игрушку, науськивая на него друг друга и соревнуясь, кто сумеет посильнее его задеть? Это было уже слишком, это выходило для Принца за все рамки терпения. Едва горгулья приблизилась к нему, обнажив ряд острых зубов, Принц бездумно, машинально, не понимая, что он делает, ударил ее крылом, отбросив прочь. То самое крыло, что он ненавидел, внезапно сослужило ему хорошую службу. Удар получился настолько мощным, что горгулья в мгновение ока отлетела прочь и удалилась из клетки, рассерженно шипя. Принц усмехнулся, наблюдая за ее в высшей степени разочарованным видом. А когда он, наконец, перевел взгляд на маленького беса, глаза его удивленно расширились. На лапке беса сияло нефритовым светом кольцо, сотканное волнами пульсирующей энергии. А мгновением позже, Принц понял, что такое же красуется и на его собственной единственной руке. — Что это? — пораженно произнес Принц, ни к кому, в сущности, не обращаясь. — Теперь я в долгу у тебя, смертный, — ответил бес, и в странном, непривычном для человеческого уха голосе Принцу почудились нотки обиды. Принц был удивлен тем, что демоническое создание впервые в жизни заговорило с ним, но жадно вслушивался в его слова, словно собака, напавшая на след дичи, ни капли не скрывая свой почти охотничий интерес. А бес тем временем говорил Принцу о том, что тот сейчас ненароком раскрыл один из секретов волшебства — когда волшебник делает что-то хорошее для магического создания, сам, по доброй воле, то оно становится его слугой, его должником. Принц ахнул. Так служение демонов — это их странная благодарность? — Нет, — серьезно ответил бес, отведя глаза, — Власть волшебников основана лишь на страхе. Они запугивают нас, подчиняют себе заклятьями и клятвами, принося при этом огромную жертву. — Какую? — Этого я сказать тебе не могу. Но благодарность — худшее чувство для нас. Она толкает нас на слепое подчинение, на исполнение любого желания. Принц вздохнул: — Мое желание тебе известно. — Да, — просто ответил бес. — Так что же? — нетерпеливо воскликнул Принц, забыв об осторожности, впившись в своего собеседника жадным взглядом. — Освободить тебя я могу. Но для того, чтоб ты стал человеком, нужно большее. — Так что же? Принц ожидал чего угодно — еще одной загадки, требовавшей пойти неведомо куда и найти неведомо что. Если бы бес велел ему отправиться в еще одно странное место и искать новые трофеи, Принц бы горько рассмеялся и попросту отослал беса прочь, помня коварство мачехи. Но слова беса были просты и пронзительно жестоки. — Кровь, — просто ответил тот, — Кровь родственника исцелит тебя. В глубине души Принц ждал этих слов и так же сильно их боялся. — Ты отбросишь уродливое крыло и станешь человеком, — продолжал бес. В голове Принца вихрем проносились образы — хрупкие фрагменты из жизни сестры и братьев. Эльза, юная королева с истерзанными руками, жемчужными нитями в волосах, нежным голосом и чуть грустной улыбкой. Братья с их неуверенным смехом и лукам, что было так непривычно держать в руках, которые еще недавно были крыльями. Обеспокоенные, бесстрашно кинувшиеся искать его в шторм, не боясь разбиться о скалы и ветер. Нет, он не мог убить ни одного из них. Ему не занять это место. — Я не стану убивать братьев. И сестру тоже. Бес усмехнулся: — Это не единственные твои родственники. Принцу не составило труда понять намек ехидного беса. Отец. Сколько же ночей он провел, думая о доме! Как порой он ненавидел отца, желая распять его или сжечь на костре за то, что тот бросил их на произвол судьбы, с легкостью согласившись с решением мачехи! Как только он не пытал его в своих тайных снах, где отец ежедневно проходил мучительный путь от железной девы до гильотины? Ребенком, он готовил отцу пламенные речи, что должны были разбить его сердце, пробудив в нем горечь и раскаянье. Но сейчас, холодно-насмешливые слова мачехи останавливали его, усмиряя его пыл холодным прикосновением. Это лишь чары. Отец тоже жертва, которой повезло чуть больше, чем его детям. — Я не стану, — твердо произнес Принц, — убивать отца… Ему показалось, или бес горько, а вовсе не злобно, усмехнулся? — Но, — продолжил Принц, — я хочу его увидеть. — Что ж, — фыркнул бес, скованный новым долгом, — это легко исполнить. Но тебе придется подождать нужного момента. — Какого? — Когда все уйдут на шабаш, — грустно ответил бес. Эти слова немало удивили Принца. Бес помогал ему? Быть может долг был тому виной, а может и нечто большее? Принц еще раз оглядел его придирчивым взглядом. Маленький, тонкий, тщедушный, хрупкий. Юный? Принц задумался о том, сколько же ему лет. Быть может ему и тысячи лет, но что-то подсказывало Принцу, что по человеческим меркам, бесенок не старше его самого. Искривленные рога, слабые крылья. Принц вдруг понял, почему сделал тот самый жест. Не только из желания защитить себя. А из жалости. Маленький бес, не умеющий сопротивляться старшим товарищам, так сильно отличающийся от всех напомнил ему себя. Жалкого, непохожего на других, но отчаянно желающего жить такой же жизнью, как и все. Нить долга, что связала их, сплелась из жалости к другому, так незаметно переплетающейся с собственной ничтожностью. — Когда шабаш? — В полнолуние. Теперь Принц извивался в своей клетке, пытаясь разглядеть сквозь прутья кусок луны, и эти попытки неизменно сопровождались насмешками королевы. Последнее время она пребывала в удивительно хорошем расположении духа. Шабаш обещал быть грандиозным — Принц не раз замечал, как мачеха красуется около зеркала, примеряя диковинные наряды, а зеркало что-то отвечает ей таинственным потусторонним голосом. — Сиди в клетке, птенчик, — сказала она на прощание, а Принц почувствовал себя скотиной, которую почти с любовью и заботой откармливают на убой. Если точнее, то ручной птицей — для охоты. Открыв окно, Королева жестом призвала свою свиту, приказав одному из существ стать ее личным средством передвижения. Самая большая горгулья услужливо взвизгнула, выгнув спину так, что б Королева могла с легкостью ее оседлать. Бросив Принцу взгляд сытой довольной кошки на зажатого в лапах мышонка, ехидный, почти ласковый, она улетела, сопровождаемая демонами, на одном из которых она унеслась прочь, навстречу ночи, холодному ветру и приключениям, о которых Принц даже не хотел думать. А сам остался один, единственным его спутником был бесенок. — Почему ты не с ними? — осторожно спросил Принц, боясь разрушить хрупкую иллюзию дружбы. — Я слишком мал, — тяжело вздохнул бес, — Так они говорят. Нефритовые глаза сверкнули темным блеском. Принц понял, что его суждения не так уж далеки от истины. — Веди меня, — приказал он. Кольцо на запястье вспыхнуло неистовым огнем. Бес кивнул, и в тот же миг решетки рухнули, дав Принцу свободу. Идя по коридорам замка, что когда-то был его домом, Принц не узнавал его. Холод и паутина были единственными обитателями, что он встретил на своем пути. Стены были опутаны серебряными нитями паутины, а вековая пыль, опустившаяся на них, покрывала его одежду, кожу, крыло, лишая его белизны, обращая ее в серость, она забивалась в его легкие, мешая дышать. Факелы больше не разгорались мощным, теплым светом, они уже не были надежными маяками, что вели через темноту, успокаивая и даруя надежду. Колдовской свет, пропитанный, как и все в этом замке, изумрудным, нереальным, искаженным сиянием танцевал, мерцая, рисуя на стенах зловещие силуэты, так похожие на демонов, что стерегли его, желая обмануть, искажая, играя, смеясь. Принц старался не смотреть на него, отдавшись воле беса, надеясь, что магическая верность не позволит завести его в ловушку. Слишком много вопросов рвалось с губ, они хотели разорвать клетку его притворного спокойствия, сведя с ума, но Принц изо всех сил гнал их прочь, отбрасывая невидимым крылом. — Но где же все? — решился все-таки спросить Принц. Это было разумно — узнать о тех, кто мог помешать ему, нечаянно повстречавшись на пути. — Все? — ухмыльнулся бес? Принц в который раз почувствовал себя круглым дураком. — Слуги. Свита. Двор, — отчеканил он. — Здесь больше нет никого из смертных. Единственных слуг ты уже успел лицезреть, сидя в клетке. — А с ними что стало? — медленно произнес юноша, почти уже зная, что он услышит в ответ и отчаянно не желая этого слышать, — С людьми? — Ты думаешь, Королева держит тебя здесь просто так? Ей нужны новые силы. Принц, даже не успев осмыслить его слова, сплести разорванные фрагменты слов и видений в единую прочную цепочку, дернулся как от удара. Темная сторона Принца, та самая, что гневилась на фей и без колебаний раздирала хрупкими зубами мощные крылья птиц, засмеялась, наслаждаясь неожиданно разлившимся в груди теплом. Разве кто-то из всех этих людей помог им, глядя на то, как отец, разгневанный клеветой мачехи, выгонят их прочь? Разве хоть кто-то вступился за них, сказав свое робкое слово против? Быть может, слабые протесты и слились бы в гром толпы, и это изменило бы хоть строчку в его судьбе? Но нет, они смотрели, пытаясь завуалировать свой праздный интерес. Но голос, что принадлежал Принцу из прошлого, маленькому мальчику, что восхищался красотой Дворца и величием королевства, жарко зашептала ему о том, что все они не виновны. Сил его мачехи хватило на то, что бы превратить цветущее королевство в туманную пустыню, покрытую пеплом былой славы, так почему же она не могла выжечь и их мысли, лишив их теплоты и сочувствия? Голос напоминал о счастливых днях детства, где слуги отца любили их, восхищаясь, заботясь, ухаживая за Эльзой и ее братьями, расчесывая золотые волосы и рассказывая на ночь сказки. — А что с остальным народом? — Тебе это действительно интересно? Улыбка беса покоробила Принца. — Да! — резко бросил он. Бес определенно затрясся в странном подобии смеха, пожимая плечами. — Мы пришли. С замершим сердцем, Принц вошел в зал, ожидая увидеть нечто, что его ужаснет его, заставит содрогнуться, посмеявшись над былыми детскими кошмарами и пережитыми страданиями, что разорвет его воображение невиданной жестокостью. Он ожидал, что глаза его ослепит нефритовых свечей, что сотни острых, как лезвия, когтей вопьются в его плоть, с диким смехом разрывая на кусочки, смакуя каждый из них. Но зал был темен, магия не била по глазам, лишая сознания. Просто искрилась в воздухе, неявно, почти незаметно. Обычный человек наверно бы и не заметил ничего странно, но Принц, что провел много времени в дикой компании потусторонних существ, чувствовал нереальное, предупреждающее покалывание каждой клеткой тела. А крыло так и вовсе заныло. Почти вслепую Принц двинулся вперед, на ощупь, пытаясь привыкнуть к темноте и вспоминая зал, куда его привел бес. Это был Тронный Зал. Мальчишкой, он видел его лишь мельком, залитый светом льющимся через прозрачные витражи и высокие, казавшиеся бесконечными потолки, что завораживали его, и он постоянно пытался проскользнуть в него, пользуясь любым моментом, когда вездесущие глаза нянек, наконец, уставали следить за ним. Глядя на гранитный, величественный, огромный трон из светлого гранита, он предавался мечтаниям о том, как однажды сядет на него, увенчанный сияющей короной, гоня от себя мысли о том, что этого никогда не будет. Королем должен был стать его самый старший брат, это судьба не для него, одиннадцатого. Но сейчас все изменилось. Братья давно уже не грезят о короне, которая безраздельно принадлежит мачехе. Единственным источником света были браслеты на запястья — его и беса. Он протянул руку вперед, пытаясь найти отца. Сперва он подумал, что натолкнулся на статую — такой гранитно-ледяной была его кожа, что он никогда не подумал бы, что она принадлежит живому существу. Но неверный свет показал, что это лишь это иллюзия, тускло осветив лицо его отца. При мимолетном взгляде на него, Принцу захотелось отшатнуться. Он увидел перед собой старика, убеленного сединой. Некогда красивое лицо разрывала сеть морщин, что превращала его в лицо гранитной статуи, нечаянного разбитой чьей-то неловкой рукой, что только усиливало первую иллюзию. Белизна, что сейчас отливала зеленью из-за единственного источника света, была пугающей, неестественной, а в сомкнутых губах не было ни кровинки, зато вены на истощенных, повисших как плети, руках готовы были вот-вот лопнуть, взорвав изнутри чернильный узор. — Отец? — робко молвил Принц, делая шаг назад. Быть может, он уже опоздал. Статуя, восседавшая на троне, с видимым усилием разлепила отяжелевшие веки. Взгляд и тот был каменным, как мутное стекло, чуждое любым проблескам мысли. — Это ты… Голос дребезжал, хрустальное эхо насмешливо разносило его по высоким сводам, превращая старческий лепет в звон стекла. — Да, отец. Каждое слово, казалось продирало грудь короля, осколками царапая его легкие. Фразы не складывались, прерываемые его кашлем и судорожными вздохами, что не приносили облегчения — глоток воздуха был для него подобен добровольному проглатываю кинжалов. — Мне так жаль. — Не надо, отец, — взмолился Принц. Но тот продолжал свою речи полную боли, что терзала его легкие при каждом слове, и горечью, что звенела в его голосе, превращая шепот в звон похоронного колокола, что звучал по Королю. Принц знал наперед все, что он скажет, не нужны были ни оправдания, ни мольбы о прощении, которые отец упрямо произносил, будто не чувствуя, как синие чернила его вен обращаются в багровые кляксы, стекающие по губам. Принц простил его, но отец продолжал свою исповедь, рассказывая все о чарах мачехи и своей слепоте. — Я не виню тебя, — Принц взял руку отца в свою, не обращая внимание на то, как сам покрылся холодом от прикосновения к его стеклянной коже. — Освободи меня! — тихо прошептал отец, пытаясь сфокусировать на сыне, тонущем в темноте, взгляд затуманенных глаз. — Как? — как же тихо ответил сын. — Убей меня. Эхо разнесло это признание по залу, разрывая подвесные потолки осколками его жестоких слов, подобно взрыву. Эхо звенело в ушах Принца, путая мысли, околдовывая и лишая воли, затмевая собственные мысли. Наконец, он вывернул из бездны этих слов, скинув с себя их дьявольское разочарование. Его просьба манила, но Принц не желал ей верить. Ловушка! Еще один обман, еще одна надежда разбита вдребезги, как его фальшивое крыло. Новый, бесконечный обман, новая колющая ветвь на его тернистом пути. — Это не ловушка, — подал голос молчавший на протяжении всего разговора отца с сыном бес. — Как я могу тебе верить? — Ты привязал меня к себе. Посмотри на своего отца. Его слабость — это цена, которой колдунья платит за свою красоту и магию, могущество и власть. — Я не понимаю, — обреченно произнес Принц, лихорадочно переводя взгляд с полумертвого отца на издевательски, ненормально, непривычно серьезного беса. Голос, тихий, печальный, с нотками тоски и обреченности, раскрывал ему еще один секрет. — Магия дарует не только величайшую власть, не только исполняет все прихоти и затаенные желания. Она дает волшебнику ни с чем несравнимое удовольствие, восторженную лихорадку, дикий экстаз. Но за все нужно платить. Плата после смерти — душа, отданная нам, демонам. При жизни — ее мгновения. За каждый жест, каждое произнесенное заклятье, каждую исполненную мечту волшебник платит секундами, днями или годами своей жизни, неумолимо сокращая время своих часов. Волшебники боятся смерти. Не желая заплатить эту цену, они крадут время других людей — жертвуя чужие минуты взамен своих. Так делала и твоя мачеха. — А убив его, я разрушу заклятье? — Ты разобьешь ее часы, выпустив ее время. — Я не могу. — Ты должен. Отец умоляюще кивнул, соглашаясь со словами бесенка, но Принц этого даже не заметил. — Почему ты говоришь об этом мне? — Долг. — Это выходит за рамки долга. Бес вздохнул: — Душа колдуньи — ценная добыча, лакомый кусочек для моих собратьев. Если бы благодаря тебе, мне удалось вернуть ее им, моя жизнь бы изменилась. Жалкое создание, готовое ради своей цели забыть все. И Принц не знал, кого же точнее описывает эта мысль. — Почему же, — произнес Принц, опустив взгляд, — ты думаешь, что я убью ее? — Разве сейчас ты этого не сделаешь? Принц окинул взглядом неживой, иссушенный силуэт отца, а перед глазами его мелькали образы пустые темных коридоров и выбитых окон. — Конечно, сделаю. — Это принадлежит тебе, — с этими словами бес протянул Принцу меч. Обычная сталь, без примеси зеленого пламени. Принц узнал его — это был старый меч его отца. — Давай же, сын мой, — лихорадочно произнес король. — Я не хочу. — Помоги мне, сын. Будь милосердным — дай мне расплатиться за все зло, что я нечаянно причинил тебе. Закрыв глаза, Принц взмахнул мечом, не замечая, как в такт оружию дергается его крыло. Он не видел, как меч легким движением рассекает хрупкую старческую шею, снося голову, которую, казалось, только магия приковывает к телу. Принц не видел, как из раненой плоти взвился фонтан крови — не алой, а старой, затхлой, багровой. Он был не в силах распахнуть глаза, все, что ему оставалось — лишь попытаться отпустить свои мысли прочь в долгий полет от земли с темными замками и страшными признаниями, не замечая капель горькой крови отца на своих губах. Но кровь коснулась не только его губ, капли ее растекались на его крыло, стирая пыль, рисуя на нем узоры вен. А после мир взорвался тем самым светом, оставив его глазами лишь изумрудное сияние, на фоне которого как безумные мелькали багровые пятна, бешеные мотыльки, и не были ничего кроме них, все тело его забилось в агонии. А после пришло осознание того, что что-то изменилось. Не в мире. В нем самом. Ушло ненавистное ощущение скованности, крыло больше не висело на его плече мертвой плетью, теперь на его месте зародилась бешеная, горячая пульсация крови. Принц схватился за крыло, не веря своим ощущениям — он больше не ощущал под ладонью грубости птичьих перьев. Руки его натолкнулись на нежную, гладкую кожу. Человеческую кожу. Не веря себе, боясь открыть глаза, Принц попытался взмахнуть обрубком, но не услышал привычного мерзкого шелеста. Это был не взмах крылом, а простое поднятие руки. Человеческой руки. Он снова стал нормальным! Боясь, что чудо рассеется, Принц открыл глаза, и тут же его ждало еще одно удивительное открытие. Бес уже не походил на жалкий кривой скелетик, покрытый кожей. Рога были идеально ровными, завитки хвоста больше не напоминали свинячьи, теперь неистовый огонь глаз вполне подходил изящному, но крепкому телу. Ошеломленный, Принц догадался, что капли крови тронули и его странного друга. А может, это чудо сотворила их связь. Взглянув на другую руку, Принц ожидал, что увидит на ней лишь ожог там, где когда-то было кольцо, но к его удивлению, символ его власти остался на месте. Как и на лапке беса, что сейчас прожигал Принца уголёчками-глазами, толкая его на продолжение пути. Он мог бы сбежать, уйти, получив желаемое, но не мог противиться своим чувствами и данному в сердцах обещанию. Крепче сжав в руке меч, он бросился в королевские покои. Стальной, закаленный в боях огнем и кровью меч, не видел разницы между тонкими костями и стеклом, ведомый рукой Принц он разбивал зеркала, ломая свитки и кукол, обращая стеклянные сосуды и зельями в пыль. Зелья взрывались со злобным шипением, совсем как демоны, наполняя комнату едким дымом, который Принц в своем запале попросту не замечал. Вот только то, что он всей душой каждая уничтожить — волшебная книга — не поддалось ему. Лезвие проходило сквозь нее, не причиняя ни малейшего вреда страницам. Принц схватил одну из свечей и попытался сжечь ее, но все его усилия были тщетны — вокруг книжки распространилось зловещее сияние, но сама она оставалась нетронутой. Принц на мгновение замер в нерешительности, гадая, спросить ли совета у беса, когда треск шипящих страниц разорвал голос мачехи — тонкий, лишенный былой коварной мягкости, неистовый, режущий уши, пронзительный. — Ты вздумал тягаться со мной, мальчишка! Я превращу тебя в пыль! Теперь колдунья была похожа на свою жертву — рвами ее лицо рассекали морщины, а седина сверкала в волосах нитями. Но мгновенное сходство с отцом не вызвало у него помутнения рассудка от жалости, напротив в душе вспыхнула искра ярости, из которой разгоралось пламя мести. Она отвратительна — слабая, старая, лишенная своего источника силы. Оставить ее жить в этом обличии было бы достаточным наказанием, но пятна крови отца, мгновенно начавшие на сетчатке свою первобытную пляску, способны были расплавить сталь, разбить любые осколки холодного расчета в его мыслях. Мачеха кричала, бросая в него сгустки силы, вырывая их из собственного тела, что разваливалось, обращаясь в прах на глазах. Но Принц не отвечал ей, легко увертываясь от пульсирующих следов ее ярости. Убить ее мечом, на лезвии которого сейчас сверкали отблески странного света? Он мог бы сделать это, но мысль об отце лишала эту перспективу привлекательности, заставляя его содрогаться от отвращения. Она не достойна даже этого. Решение пришло самого собой, в этом неистовом танце искр и оглушающем треске, среди огня и пламени. Видимо, отчаявшись поразить его чарами, мачеха схватила с пола одно из чудом уцелевших зелий и уже занесла руку для удара, когда Принц в миг перехватил ее, и с легкостью развернув ставшее внезапно таким хрупким и болезненным тело, оттолкнул ее от себя — прямо к книге, окруженной зеленой аурой. На мгновение в глазах мачехи мелькнул ужас от осознания того, что Принц решил сжечь ее, приготовив для нее участь, которой едва избежала его сестра. Принц улыбался, надеясь, что собственное пламя станет для колдуньи ее погребальным костром. Но этого не случилось. Едва язычок пламени лизнул кончик ее платья, от книги повалили клубы густого дыма, в котором растаял ее силуэт. Едва дым рассеялся, Принц осознал, что пламя утихло. Осторожно, держа в вытянутой руке меч, он приблизился к затихшей книге и ахнул от изумления. С одной из ее страниц на него скалилась, пытаясь протянуть скрюченные руки через кожаный переплет, лицо его мачехи. Принц протянул к книге руку, намереваясь вырвать портрет мачехи, но книга злобно захлопала страницами-крыльями, угрожающе зашипев. Принц отпрянул, закрыв книгу и прихватив ее с собой. Он знал, что найдет способ предать портрет пламени, выжечь из своей жизни лишние фрагменты. Он не гордился произошедшим, но и не жалел. И все же знал, что не такие поступки должны восхвалять в хрониках летописцы. Все было кончено, теперь ему никогда не подняться в небеса, никогда не ощутить трепет ветра на своем крыле, никогда ему больше не почувствовать прикосновение брызг соленого моря и ласково-обжигающего тепла солнца, так ясно, как прежде. Небо станет как прежде далеким и неприступным, чужим и смеющимся над землей. Больше ему не нужно будет запираться в башне, алчными глазами ловя каждый миг тающих закатов и ослепительных рассветов. Но сейчас противостоять старой привычке оказалось не в его власти. И подойдя к проему разбитой оконной арки, юноша жадно впился взглядом в небесную даль. Только сейчас среди переливающихся всеми оттенками пурпура облаков он ищет в туманной розовой дали призрачные очертания совсем другой страны. Принц улыбнулся, при мысли о том, что он наконец увидит Эльзу и братьев вновь, разделив их теплое спокойствие и новые забавы, голос его легко вольется в переливчатый хор их веселых голосов, но тут взгляд его упал вниз, на город, и от увиденного у него сжалось сердце. Мачеха высосала из его родной земли все силы, превратив некогда цветущее королевство в чахлый, умирающий сорняк. Не отдавая себе в этом отчета, Принц легонько прикоснулся к по-прежнему надетому на руке браслету. Появившийся бес кивнул, намекая, что готов выполнить его указания. — Принеси мне бумагу и чернила, — коротко ответил Принц, не отрывая взгляда от гнетущей панорамы города. Он вернется, он обнимет Эльзу, он проведет еще немало времени на королевских охотах и пирах. Но не сейчас. Его стране нужен новый правитель. Сейчас он должен стать Королем. ~ 2012 ~