Медовый месяц

5. Дав обещание, Анна держала его примерно час. Время это она провела за чтением, написанием письма дядюшке — его писать было проще всего, ведь не приходилось подбирать тщательно слова и думать, о чем же следует умолчать. Мама, и без того не слишком довольная зятем, прослышав только о расследовании, затеянном Анной наутро после свадьбы, примчалась бы сюда, а то и развода добилась. Но вот, письмо было закончено и отложено, книга оказалась не слишком интересной, заняться оказалось попросту нечем. Что дурного, подумалось тут Анне, если спуститься и кофе выпить? В конце концов, не для этого ли на первом этаже почти всякой гостиницы есть ресторан? Глянув на себя в зеркало и оставшись вполне довольной собственным цветущим, счастливым видом, Анна вышла из номера, спустилась вниз и придирчиво выбрала столик. Прежде ресторации она практически не посещала. Для девушки это было неприлично, и, кажется, единственный раз, когда сидела она за столиком… да, это было, когда расследовали они с Яков Платонычем сперва смерть горничной, а затем и убийство инженера. Анна провела пальцами по плечу, почти физически ощущая прикосновение теплых рук. Тогда ей немалых усилий стоило сохранить трезвую голову и не отдаться случайной почти ласке. Но и Яков Платоныч, конечно, был виноват в чувствах, которые вызывал в ней; он явно дольше дозволенного касался ее, помогая надеть пальто. Потом они еще много чего наговорили друг другу, но Анна решила помнить только хорошее, отринув все страшное, злое, обидное, что с ними произошло и что они наговорили друг другу. Как совсем недавно вычитала Анна у одного латинского автора, от всех обид спасение — в забвении. Заказав себе чаю, Анна устроилась поудобнее, сохраняя неприступный, независимый вид и в то же время изучая всех тех, кто проходил по залу ресторации. Гостей было немного, официанты были незаметны. Прошмыгнули вдоль стены две горничные, и быстро пропали за плюшевой шторой, должно быть, на черной лестнице. Что Яков Платоныч уехал к своему приятелю один, было немного обидно. Она все еще много не знала о своем муже, и не то, чтобы ожидала неких неизведанных бездн — нет, она убедилась уже, что все его лучшие качества сполна искупают возможные недостатки, а любовь так и вовсе наградила ее блаженной слепотой. Но все же… Анне было любопытно. - Отчего, скажите, такая прелестная дама скучает в одиночестве? Анна подняла взгляд. Перед нею стоял молодой, лет, должно быть, двадцатипяти, мужчина в мундире гвардейского полка, отглаженном, новеньком, с иголочки, с отменной выправкой, и с сияющим лицом. И наглым. Анне он остро напомнил беднягу инженера своим самодовольством. Она давно простила его бесстыдное поведение, даже признала свою неосторожность и неправоту в тот злополучный раз, но имя вычеркнула из своей памяти. И вот он точно ожил и стоял перед ней. Лицо было другое, но выражение то же: наглое, самодовольное и, как сейчас уже понимала Анна, похотливое. Взгляд офицера опустился к книге, которую она прихватила из номера почти машинально. - Le Ciel et l'Enfer?* Мадмуазель, вы увлечены спиритизмом? Уважение в голосе офицера Анне немного польстило, но все остальное продолжало раздражать. - Мадам, - поправила она, улыбаясь сахарно, как, бывало, делала мама, встречая неприятных людей. - Анна Викторовна Штольман. - Ротмистр Голубицкий, к вашим услугам, - ротмистр щелкнул каблуками и поклонился, после чего кивнул на стул. - Вы позволите? - Я… - Анна испытала странную смесь смущения, паники и совсем немного — самодовольства, ведь любой женщине приятно нравиться. - Я жду мужа. Улыбка ротмистра осталась столь же широкой, сверкающей, радостной. Мужа он к сведению принял, но едва ли посчитал препятствием. Став объектом охоты, Анна испытала страх пополам с возбуждением. - Могу я хотя бы составить вам компанию, пока не явится ваш счастливый супруг? - улыбнулся ротмистр. - Уверяю вас, намерения мои чисты. Просто, общаясь в офицерских кругах, я порядком утомлен скептицизмом моих товарищей. Никто из них не допускает существование тонких материй. - Увы, - кивнула Анна. - Вы, кстати, слышали? - ротмистр понизил голос самым загадочным образом, и воспользовался этим, чтобы склониться к ней ниже. - В этой самой гостинице появляется призрак. - Да что вы говорите?! Присаживайтесь, ротмистр. На ловца, подумалось Анне, и зверь бежит. Не нужно опрашивать горничных, вызывая их подозрение. Достаточно послушать словоохотливого ротмистра. Главное, чтобы он не начал читать стихи и посвящать оды ее прекрасным глазам. - И что же это за призрак? - А я, представьте, знал его при жизни, - ротмистр сел, облокотился на стол, приняв картинную позу, хоть портрет с него пиши, и усы огладил. - Шиловский его звали. Неприятный был человек, упокой господь его душу. Вот как… Читали ли вы, любезная Анна Викторовна, «Пиковую Даму» господина Пушкина? - Конечно, - кивнула Анна. - Так вот, подобно Германну, приятель мой Шиловский был жаден, а вдруг в одночасье начал отчаянно играть в карты и проигрался. Ни гроша у него за душой не осталось. С чего ему это взбрело в голову, я, право, и не знаю, но уж что вышло. И бедняга, потерявший все, включая собственный дом, оставшийся еще от прадедов его, прибыл в эту гостиницу, да и повесился в пятнадцатом нумере. И с тех самых пор, вот уже несколько лет является он и предлагает сыграть с ним в карты. Говорят, если обыграть его, то будет необыкновенно везти во всякой игре. А если проиграть, то тут уж, как водится, в любви. - И что же, - спросила Анна. - Вы пробовали? Ротмистр усмехнулся, сверкнув ярким синим глазом. - Ну что вы, Анна Викторовна! Я человек неробкого десятка, но с призраком играть… тут уж не знаю, кем надо быть. Это уж, как говорится, сам черт тебе брат. - Как это верно. Ядовитый голос Яков Платоныча был Анне вполне знаком, как и взгляд, которым он, подошедший к столику, наградил бедного ротмистра. Анна поспешила подняться и взять мужа за руку, и рука эта немного дрожала. Ревность его была Анне приятна и досадна одновременно. - А мы тут с ротмистром Голубицким говорим о местных достопримечательностях. - Какая прелесть, - процедил Штольман сквозь зубы. - Мне не терпится их осмотреть. Не выйти ли нам на прогулку в парке? Анна обхватила руку его, прижалась теснее и ненавязчиво подтолкнула к дверям. В самый последний момент вспомнила о книге и забрала ее из рук веселящегося ротмистра. Улыбнулась виновато. Только на улице Яков наконец-то расслабился, выдохнул, и даже позволил себе смущенную улыбку. - Яков Платоныч! - укорила его Анна. - Ну что вы в самом деле! Мы поговорили несколько минут, так что же, теперь вы его на дуэль вызовете? - Зачем? Я его так убью. - Я заметила, - вздохнула Анна. - Как только у меня объявляется поклонник, с ним непременно что-то случается. Вы, часом, не обладаете сверхъестественными способностями, о которых мне не желаете говорить? Яков Платоныч только хмыкнул. - А между прочим, - продолжила Анна, - если бы вы не устроили эту сцену ревности, мы бы расспросили ротмистра Голубицкого о покойном Шиловском. - Мы сделаем лучше, - Яков наконец-то улыбнулся широко и непринужденно, поскольку, видимо, счел, что они достаточно далеко уже отошли и от гостиницы, и от негодяя Голубицкого. - Мы поговорим с сестрой Шиловского, Марией Петровной. Я узнал ее адрес. Это заслуживало благодарности, а потому Анна привстала на цыпочки и поцеловала мужа в щеку.