Медовый месяц

К приятелю своему, Яковлеву, Яков поехал один. Так это выглядело как простой визит вежливости, и можно было сделать вид, что именно старое приятельство — единственная цель приезда; Анна бы непременно начала задавать свои вопросы. К тому же, если Яковлев не изменился за прошедшие годы — а люди, по наблюдениям Якова вообще мало менялись — знакомить его с молодой женой вообще не следовало. Человек это был не то, чтобы неприятный… Непростой, вот уж точно, и не всегда способный удержать себя в руках. По молодости они предавались одним и тем же страстям: играли в карты, пили, на дуэлях бились отчаянно, хотя по счастью не до крови. Яков со временем научился подчинять все свои немалые недостатки контролю, чем немало гордился. Что касается Яковлева, то в последний раз, когда они виделись, пьянство сослужило тому неважную службу, и из Петербурга он был отправлен сперва в отпуск (похлопотали наверху), а затем сюда, где прижился вполне. Квартиру Яковлев снимал вполне приличную, на соседей было не пожаловаться, а предупредительный мальчишка-чистильщик бросился Штольману наперерез еще в дверях. Бросив мальчишке монету — обувь в чистке явно не нуждалась — Яков поднялся на четвертый этаж и передал записку. Долго ждать не пришлось, а впрочем, долго было и не выдержать. В комнате стоял тяжелый табачный дух, а это было, пожалуй, единственное, что Штольман действительно не любил. Сразу Нежинская пришла на ум, чьи письма пахли одновременно французскими духами и горьким табаком. Впрочем, не прошло и пять минут, как дверь распахнулась, и распахнулись медвежьи объятья Яковлева. - Яков Платоныч! Сколько лет, сколько зим, друг мой! Был Егор Семеныч Яковлев на полголовы выше, шире в плечах, и в целом обладал комплекцией и манерами медведя, причем — медведя шатуна. Обнял фамильярно, так что кости треснули, хлопнул по спине, и в гостиную за собой увел. Здесь тоже было накурено, но дым постепенно улетучивался через настежь открытые окна. С улицы доносилась веселая перекличка лоточников и чья-то азартная перебранка. - Сколько ж мы не виделись? Коньячку-с? Отменный, шустовский. - Не откажусь. Яков сел поближе к окну, оглядывая квартиру старого приятеля. Она все так же походила на холостяцкую берлогу, тем более, что в отличие от аккуратиста-Штольмана Яковлев редко утруждал себя и вещи оставлял там, где они брошены. Газеты стопкой, какие-то книги, поднос с недоеденный завтраком, уже успевшим засохнуть и по всему видать — позавчерашним, рюмки с осадком на дне, несвежая сорочка. Правильно Яков сделал, что не стал брать с собой Аню. Сразу же представилось живое брезгливое выражение на ее лице, и не удалось сдержать улыбку. Ане бы Яковлев при всем ее человеколюбии ну никак не понравился. - Какими судьбами занесло в наш город, а? - Яковлев подмигнул. - Никак служба, а, Яков Платоныч? - Да нет. Частным порядком, - Штольман пригубил коньяк, и впрямь отменный, в этом он толк знал. - И вот, решил навестить. - Визит вежливости, понимаю, - кивнул Яковлев, насмешливо ухмыляясь. - Ты, друг мой, всегда таков был. Вежлив — мочи нет. Этот, вежливец. И Яковлев хохотнул над собственной шуткой. - Я, Яков Платоныч, всегда находил в твоих способностях к расследованию преступлений что-то, знаешь, сверхъестественное. И ведь еще фартило тебе! Как фартило! Яков позволил себе улыбку. И в самом деле, сверхъестественного в его жизни теперь хватало сполна. - Я слышал, тебя в провинцию сослали за некие провинности, - Яковлев подмигнул, мол, знаем мы эти ваши провинности, господин Штольман. - Небось, заскучал там? - Да нет, как раз наоборот. - А-а, верно ведь говорят, что в тихом-то омуте черти водятся? - Яковлев осушил рюмку коньяка, еще налил и подсел ближе, локтем опираясь на стол. - А я вот рад видеть тебя, Яков Платоныч. Чахну я тут. Скучно — сил нет. И дела-то такие, знаешь, заурядные. - Так уж и все, Егор Семенович? - иронично уточнил Штольман. - Город большой, шумный, торговый. - Не, ну бывало пару раз. А один раз, ты не поверишь! - призрак у нас тут людей морил! Призрак, ты представь, Яков Платоныч! - и Яковлев расхохотался. Это-то Яков как раз очень хорошо себе представлял. С тех пор, как он осознал существование некоего тонкого, эфирного мира и анину правоту, на некоторые прошлые дела своего затонского периода он смотрел иными глазами. И вспоминалось частенько, как он в шахматы с Ферзем играл. Аня, к слову, в шахматах оказалась совершенно лишена какого либо дара, и Яков давно оставил попытки обучить ее хотя бы азам. - И что? - спросил Яков, когда Яковлев отсмеялся. - А что? Как его, призрака, ловить? - пожал безразлично плечами Яковлев. Меж двумя зеркалами, поставленными друг против друга. Яков качнул головой, избавляясь от этих глупых мыслей. Руки его машинально принялись тасовать колоду, сегодня потерявшую даму. Впрочем, пиковой даме туда и дорога. - Может партейку? - Яковлев кивнул на карты. - Пожалуй, откажусь, Егор Семенович, - покачал головой Штольман. - А-а, как же, как же, - понимающе кивнул Яковлев, да и улыбнулся паскудно. - Слышал я разговоры, друг мой, будто ты проигрался несколько лет назад в пух и прах. И что же, зарок дал? Это прозвучало даже сочувственно. Яков карты убрал и рюмку отставил, сцепил руки на левом колене. - Вовсе нет. Просто обещал жене, что не буду играть по-крупному. - И давно ли ты женился? - Да уже… - Яков не сдержал довольной улыбки, - побольше суток. Яковлев едва коньяком не подавился. - Э-э, едва хомут надел, и сбежать вздумал? - У Анны какие-то свои дела, дамские, - соврал Яков. - А я, вот, вспомнил, что ты, Егор Семеныч, тут живешь. - Медовый месяц, значит? - Яковлев окинул Штольмана взглядом, точно выискивая следы порчи и гнили, покрывающей непременно каждого женатого мужчину. И глядел при том с жалостью. - Так и есть, - кивнул Яков. - Проездом мы. Завтра поезд. А пока, вот, в Олимпии остановились. - Самое для молодоженов место, - ухмыльнулся Яковлев. - Ты только проследи, чтобы не в пятнадцатом нумере. Там, говорят, призрак поселился. Для картежников — самая-самая опасность. - Опять призрак? Что же у вас за город-то такой? - хмыкнул Яков. Яковлев еще пару раз перевел темы на общих знакомых, да на хомут, который старым его приятелям вздумалось понадевать себе на шею. Яков слушал вполуха, изредка перенаправляя беседу, пока снова не зашла речь о покойнике из пятнадцатого номера гостиницы Олимпия. - Да обычное дело, - отмахнулся Яковлев. - Я его вел, и, скажу тебе, Яков Платоныч, времени потратил даже больше, чем следовало из-за сестры покойника. Такая дура скаженная, сил нет! Все твердит и твердит, что мол брат ее не сам повесился, а если и сам, то не из-за карточного долга. А проигрался этот Шиловский в пух и прах, последние портки заложил, на шнурке от гардины повесился. А она все не успокаивается. Яков кивнул задумчиво. Что ж, в том, что касалось беспокойников, Анна оказалась в который раз права. Если не висельник Шиловский, то его сестра точно не желала оставлять дело, как есть. А уж как вел расследование Яковлев, Штольман, увы, мог предположить. Плохо вел, оставил множество концов, вопросов, непроясненных загадок. И доволен остался, когда Шиловского зарыли за церковной оградой без молитвы и покаяния, поскольку было Яковлеву на все наплевать. Нет, Аннушке он точно не понравится. - Так может сыграешь партейку? - предложил уже слегка пьяный Яковлев, вытаскивая засаленную колоду, потерявшую, кажется, вдесятеро больше карт, чем штольмановская. - Твоя взяла, Егор Семенович, - Штольман потер ладони, взял колоду и принялся ловко тасовать ее. За карточной игрой он надеялся вызнать имя сестры и обстоятельства дела. Да и обыграть Яковлева было, честное слово, приятно.