Медовый месяц

Шторы были раздернуты, окна распахнуты, и с улицы пахло дождем и цветами. Лунный свет, найдя прореху в тучах, робко скользнул по подоконнику, по полу, накрытому ковром, по изголовью из темного ореха и легко коснулся лица спящей Анны. Она чуть нахмурилась во сне и отвернулась, пряча глаза от шаловливого луча. Яков улыбнулся. Наблюдать за ней давно уже было для него удовольствием. Иногда почти невинным, когда просто хотелось понять, что же творится в этой исключительно умной, но порой на грани безумия головке. Иногда это превращалось в пытку, Яков понимал, что ему не дозволено прикоснуться, огладить румянец на щеке, влажные пухлые губы, убрать за ушко непокорный локон. Или вот как сейчас просто смотреть, наслаждаясь самой возможностью близости. Одно лишь осознание того, что Аня — его, вся его, любит его, и всегда будет рядом, приводило Якова в состояние полнейшего, безмятежного счастья. Его ничто сейчас не могло нарушить. Яков лег, опираясь на локоть, закрывая Анну от лунного света, взял ее нежно за подбородок, поворачивая к себе лицо. Жена его во сне облизнула губы, они заблестели в ночном сумраке. С приятным осознанием, что можно больше не подавлять свои желания, а только лишь подстраивать их под анины, Яков склонился и поцеловал легко эти губы, такие сладкие, точно еще хранящие след съеденного за завтраком варенья, а может быть — тех поцелуев, которыми обменивались они час назад. Bocca baciata non perde ventura, anzi rinnova come fa la luna. Анна в полусне ответила на поцелуй, забормотала что-то, касаясь губ его своими, и Яков отстранился с сожалением. Анна, юная его, неопытная, и так была достаточно утомлена — и удивлена, пожалуй, собственными желаниями. Пылкость подводила ее. Немного отодвинувшись, Яков оставил руку свою лежать поперек аниной груди, чтобы чувствовать, как она вздымается в спокойном дыхании, и сам закрыл глаза. Сердце любимой женщины билось под его ладонью, и это ощущение даже немного пугало его. Как Аня привыкала к новому своему имени и статусу, так и Якову требовалось немало времени, чтобы осознать все произошедшее. Он никогда не стремился к браку. Не то, чтобы бежал от него (была даже нелепая минута, когда он надеялся получить ответ от Нины), но просто не представлял себя чьим-либо мужем. Это ведь не страсть, не желание засыпать с кем-то в одной постели, даже не желание просыпаться вместе. Это… Яков не мог подобрать нужное слово, а сердце анино билось под его рукой, и в этом также была любовь. Он придвинулся ближе, обнял ее, уткнулся лбом в ее плечо, в кружевную оборку ее сорочки. Анна шевельнулась и вдруг села резко. И Яков сел, глядя на нее. - Аня? Что случилось? Анна не ответила. Глаза ее были широко раскрыты, луна отражалась в них, плавала, мерцала. Откинув одеяло, Анна встала и медленно, но вполне уверенно направилась к дверям. Во сне. - Scheiße! - выругался Яков полузабытым дедовым ругательством и бросился за Анной в погоню, на ходу надевая халат и ее прихватив по дороге. Не хватало еще его Ане бродить ночью в одной сорочке да босиком на сквозняках. Нагнал ее Яков в коридоре, в халат укутал, и замер в нерешительности. Он слышал, что страдающих сомнамбулизмом будить нельзя. Вернуть Анну в номер не удалось, она вырвалась с силой, которой Яков прежде не замечал за ней, и упрямо пошла к лестнице. Снова пришлось нагнать ее, обнять за плечи и вести осторожно, не давая упасть. Яков прекрасно представлял, куда она идет. Конечно же в пятнадцатый номер, к проклятому призраку! Вот только к ним Яков ее еще не ревновал, но начинал уже понимать со всей обреченностью, что именно духи принесут ему больше всего проблем. Одно только обнадеживало: ему случалось уже видеть Аню в трансе, и это не длилось долго. Скорее всего, оказавшись в номере, она придет в себя, и можно будет схватить ее в охапку, отнести наверх, в постель, и не отпускать от себя ближайшие… лет тридцать. А еще вернее, дверь окажется заперта. Надежды на это, последнее, не оправдались. Дверь в пятнадцатый номер была распахнута настежь, даже подперта тяжелой тумбочкой, со стола сдернута скатерть, окно распахнуто, и по комнатам гулял ледяной ветер. Возле шкафа, который Яков разломал (за что до сих пор вяло укорял себя) сложен был рядком плотницкий инструмент, но отчего-то мастер не завершил работу. Потом Яков сообразил, что одна из оконных створок также сломана. Мастер, должно быть, вышел ненадолго по какой-то надобности, но совсем скоро вернется и застанет чету Штольманов в весьма неловком положении. Анна тем временем подошла к столу, обеими руками оперлась о столешницу, так что ее длинные локоны легли на покрытое трещинами дерево, и пробормотала что-то. Яков подошел ближе, прислушиваясь. - Подлец Голубицкий! Подлец Голубицкий! - бормотала Анна жутким, низким голосом с совершенно чужими интонациями. - Подлец Голубицкий! Подлец Голубицкий! Подлец Го!… Речитатив ее оборвался на полуслове, Анна вдруг обмякла и начала оседать на пол. Яков едва успел подхватить ее, прижал к себе и голову ее запрокинул, вглядываясь в глаза. Анна моргнула, взгляд сделался сонный и смятенный. - Яков? Яков выдохнул облегченно, лбом прижался к ее горячему лбу и зашептал: - Умоляю, не делай так больше, Анечка! Я уже на все согласен: духи, спиритические сеансы, оборотни. Хочешь, мы тебе пистолет купим? Только не это? - Что? - шевельнула Анна губами у самых его губ. Яков прихватил нижнюю ее губку своими, ощутил слабый привкус крови, поцеловал ее, прижимая к себе. Зарылся лицом в густые волосы, дождем пахнущие. - Не позволяй им тобою управлять, Анечка. Ты никому не позволяешь, даже мне. Вот и им нельзя. - Я… - Анна чуть отстранилась, вгляделась в его лицо, потом осмотрелась удивленно.- Что?.. Как мы здесь оказались? Яков тяжело вздохнул, никак не комментируя происходящее. - Да, - кивнула Анна. - Я… Я в трансе была? - В трансе, - согласился Яков. - И что я говорила? - Что ротмистр Голубицкий — подлец. Анна огляделась вновь, точно искала в комнате следы призрака или же ротмистра. А не зря он Якову сразу не понравился. Ведь видно же, что подлец, и покоя не дает ни беспокойнику Шиловскому, ни его, Якова, Ане. Тут в коридоре послышались шаги, свет показался, теплый, желтый, трепещущий — от большой лампы. Яков посмотрел на стол, под которым они так удачно укрывались с Аней этим утром. Без скатерти стол уже не казался таким монументальным, да проку от него не было. Шаги все приближались. Яков схватил Аню за руку и потянул в сторону спальни, единственного места, куда плотник едва ли стал бы заглядывать. Если, конечно, там ничего не успело сломаться. Яков начал думать, что призрак Шиловского — просто исключительно зловреден, и ему доставляет удовольствие морочить людей и доставлять им неудобства. И в любом случае, дух, морочащий людей в их медовый месяц, помощи, по мнению Якова не заслуживал.