Маленькое недоразумение

Ed Sheeran – Give Me Love

Огонек       Тина жила у него уже несколько дней. Для Персиваля, не привыкшего видеть в своем доме кого-либо вообще, а тем более жить с кем-то, контроль над ситуацией ускользал из рук быстрее, чем хотелось бы, как вода сквозь пальцы. Голдстейн удивляла его все больше, перестала зажиматься в робости, проявляла для ребенка ее возраста чудеса, превосходящие допустимую меру. Она была активной, любознательной, она стала такой, какой была во взрослом амплуа.       Тина могла полдня просидеть за изучением картинок и рассказа, которые Грейвз купил. Он с особой для него серьезностью подбирал интересные, для ребенка ее возраста, сказки, вспоминал свое детство, выуживая оттуда названия тех, что были интересны ему самому в то время.       Она любила располагаться на мягком ковре в его кабинете, пока он работал с бумагами (отпуск отпуском, но работа всегда), посадить медведя рядом с собой, открыть книжку и погрузиться в реку фантазий черных букв. Сотворенный в первый день шар света всегда следовал за ней, днем почти невидимый, но к вечеру наполнялся волшебной мягкой яркостью.       Грейвз не выгонял ее только потому, что она не мешала. Именно так мужчина и думал. Он бы проклял себя, если бы признался, что в комнате от ее присутствия становится чуть ярче, а холод одиночества растворялся в шелестах страниц и в таких простых жестах девочки, как убрать обратно выбившуюся прядь за ухо или поднять упавшую на спину игрушку.       Он незаметно следил за ней поверх бумажек, каждый раз отдергивая себя, но через несколько минут его взгляд снова принадлежал маленькой фигурке на полу. Грейвз опасался привыкнуть к этому.       Персиваль жил с одиночеством, делил с ним пустые комнаты, оставлял одного на кухне, потому что предпочитал завтракать утренним уличным кофе или перекусить в самом конгрессе, пил в его присутствии пару стаканов не-маговского виски и ложился спать, окутанный мерзлостью бесконечного одиночества. Грейвз считал, что это уже навсегда и смирился с неизбежной длинной дорогой отшельника.       Тина встала на этой дороге, выросла деревом из под толстого серого асфальта, и Грейвзу пришлось остановиться и хорошенько протереть глаза. Она была непризванным чудом, огоньком во тьме и Персиваль начал против воли тянуться к теплу. Но не позволял своей руке дотронуться, зная, что тогда огонь разрастется и он обожжется, и боль будет ощущаться сильнее всех огненных заклятий.       Но девочка не ведала о его терзаниях и без разрешения (будто бы Персиваль смог отказать) привыкала к такой обстановке и к мужчине.       В один из теплых весенних вечеров, когда солнце, блеснув напоследок яркими лучами, утонуло за высотками города, в кабинете установилась спокойная атмосфера уюта. Лампа на столе мужчины и зависший над полом шар разбавляли темноту, а присутствие Тины и вовсе стало чем-то обыденным, приобрело вкусный оттенок домашнего.       Звук страниц стих и не звучал уже несколько минут. Грейвз, зачитавшись очередным договором, поднял глаза и увидел стоящую прямо напротив стола Тину. Глаза ее были направлены на лежащую палочку, но она явно испытывала встревоженность, зная, что отвлекать мужчину ни в коем случае нельзя, но вопрос так и просился наружу. Она прикусила губу, чтобы он случайно не вылетел.       Грейвз сразу понял, чего она хочет попросить, но не мог удержаться от притворности непонимания просьбы. - Что-то случилось? – спросил он спокойно, чуть приподнимая брови, внутренне по-доброму наслаждаясь детской неуверенностью и изматывающим сомнением ее любопытство. - У меня тоже будет такая, когда я вырасту. – Девочка кивнула подбородком на палочку. Если бы ты знала, Тина, что она уже у тебя есть. – И я тоже научусь магии. - Да, научишься, и, думаю, станешь прекрасной волшебницей. – Грейвз бы никогда не решился это сказать взрослой Тине. Он видел ее талант, но после каждого удачного задания лишь сухо кидал одобрения и незаметно потом наблюдал за потухшими глазами. Он делал это не со зла, но, чтобы она не теряла бдительность, приходилось опускать ее на землю. - А что Вы умеете? Можете показать? Моя мама может много чего, Вы бы удивились, насколько она потрясающая! Куинни всегда смеется с маленьких птичек, а мне нравятся искорки. - Ну раз нравятся… - Грейвз отложил бумаги, заметив, сколько скрытой радости плещется во взгляде Тины. Ради нее мужчина отвлекся от работы, только чтобы сотворить волшебство, только чтобы снова увидеть яркий блеск восхищения в ореховых глазах.       Он взял палочку, встав из стола и прошел к ковру. Присев и скрестив ноги, он приманил пальцем Голдстейн, и, когда она так же тихо опустилась напротив него, восторженно хлопая ресницами, он щелкнул пальцами, светильник и шар погасли, и комната погрузилась во тьму.       Персиваль выдержал паузу, прислушиваясь к дыханию девочки, и потом, медленно подняв палочку, выпустил вверх сноп искр. Зеленые частицы зависли над их головами на несколько секунд, в которых Персиваль, почти не дыша, боясь упустить момент, смотрел на Тину. Цвет расцвёл на её лице, руках и одежде, запутался в темных волосах, ее широкая улыбка охватила весь воздух вокруг своей безмятежностью, а направленный вверх взгляд бегал от одной искры на другую.       Когда они начали по спирали опускаться, разрезая темноту своим светом, Грейвз выпустил следующую партию, но уже красных. Тина ловила их руками, сквозь смех говоря что-то о том, какие они щекотные, но мужчина почти не слушал. Он был очарован, был одухотворен настолько сильно, что готов был выпускать искры хоть всю ночь, лишь бы ощущать всем телом исходящую от его маленькой коллеги теплые ветра благодарности, окрашенные пульсирующими разноцветными искрами.       Мужчина вдруг понял, что ему давно не было так спокойно в сердце и так не одиноко на душе.