Ничего личного?

      Так было всегда. С самого детства Куинни не могла удержаться от подшучиваний в сторону чрезмерно серьезной старшей сестры, которые всегда вызывали бурю эмоций у последней. Конечно, с годами Тина научилась относительно стойко переносить их и, по мере своих возможностей, не поддаваться на провокации. Но сегодня ей показалось, что время обернулось вспять. Словно они вновь подростки и впервые засматриваются на мальчиков. И если Куинни, флиртуя и заигрывая, чувствовала себя, как рыба в воде, то Тина считала подобное поведение ребячеством, отвлекающим взрослого человека от действительно важных дел, и злилась, когда попадала в подобные ситуации.       «Глупая, глупая Куинни!» — в сердцах думает Тина, быстрым шагом преодолевая знакомый маршрут от дома до работы. Никакой аппарации, ей жизненно необходимо прогуляться и привести мысли в порядок.       И как только Куинни взбрело в голову, что мистер Грейвз мог расценить их поцелуй, как что-то иное, нежели вынужденную меру для достижения общей цели? Они — ответственные люди, которые умеют держать эмоции под контролем. Это Куинни, и подобные ей ветреные особы, придают слишком большое значение тому, что на самом деле и выеденного яйца не стоит.       И думать тут не о чем, а уж тем более додумывать. Точка.       Тина поднимает ворот пальто, спасаясь от промозглого декабрьского ветра, и решает взять себя в руки и не идти на поводу абсурдных предположений.       Прогулка дает свои плоды, и когда Тина оказывается в стенах Вулворт-билдинг, даже когда стоит у двери, ведущей в кабинет Грейвза, сжимая в руках папку с отчетом, она почти не вспоминает утренний разговор с сестрой.       Она несколько раз стучит в дверь и уверено распахивает ее, готовая ко всему. — Мистер Грейвз, доброе утро, я принесла отчет.       Она замолкает, понимая, что в кабинете никого нет. Надо бы уйти и вернуться позже, но Тина решает, что не случится ничего страшного, если она оставит отчет на столе начальника. Она уже делала так раньше. Тина хочет перешагнуть через порог, но в последний момент останавливается. Она видит перед собой легкую, едва различимую дымку в воздухе, и понимает, что вход в кабинет мистера Грейвза перекрывает сильный магический барьер. Она знает, что барьер был и раньше, но после печально-известных событий Грейвз укрепил его. Что ж, совсем неудивительно и вполне обосновано. Но делать нечего. Тина разворачивается, чтобы уйти, когда над головой раздается бесстрастный женский голос: — Аврор — Порпентина Эстер Голдштейн. Доступ разрешен.       Тина вскидывает голову в попытке разглядеть откуда идет звук, но не видит ничего кроме дверного проема. Дымка рассеивается, воздух становится полностью прозрачным, и Тина понимает, что барьер снят, и она может войти.       По всей видимости новый барьер слишком опасен, и мистер Грейвз подстраховался на случай, если к нему в кабинет ворвется кто-то из коллег. Для этого он установил опознаватель личности. Очень кропотливая и сложная работа. И вроде бы даже работает.       Это Тина сейчас и выяснит. Она медленно, с незначительным опасением, переступает порог, но ничего ужасного не происходит, все остается на своих местах. Ее не откидывает, не оглушает и даже не разрывает на части.       Она входит в кабинет, быстро пересекает расстояние от двери до массивного стола, на котором громоздится великое множество вещей необходимых для работы. И при всем при этом стол не выглядит захламленным, все упорядочено и подчинено некой системе, но места на нем почти нет. И так и этак осмотрев стол, Тина прикидывает куда же ей примостить свой отчет. Кое-как ей удается сунуть папку между пустыми бланками и аккуратной стопкой потрепанных свитков. Во время этого процесса свитки слегка съезжают, и внимание Тины привлекает уголок фотографии, выглядывающий из-под них. От любопытства она облизывает губы. Это же личное фото! Она никогда не видела в кабинете мистера Грейвза ни одной фотографии и не знала о нем ровным счетом ничего, кроме его выдающихся профессиональных заслуг и знаменитых предков в семейном древе.       Исходя из видимого изображения на уголке, Тина предполагает, что на фото женщина. Затем изображение слегка двигается, и Тина может разглядеть покатое плечо и темный локон. Точно женщина.       Тина протягивает руку. Она только чуть-чуть подвинет фотокарточку, совсем немного. Это же не преступление? Ей просто жуть как интересно, чье фото хранит на столе человек, который так тщательно скрывает свою личную жизнь.       Но едва ее палец касается фотографии, дверь в кабинет открывается. Тина вздрагивает, как пойманный на месте преступления вор, отдергивает руку и резко оборачивается.       От волнения пересыхает в горле. Одно дело просто войти в кабинет и оставить отчет, а совсем другое рыться в личных вещах. Если человек хочет, чтобы фото его и его близких рассматривали, он поставит их в рамку или повесит на стену. Тут же все иначе. Фото явно не предназначено для чужих глаз. Тина корит себя за излишнее любопытство и решает впредь не совать нос в дела мистера Грейвза, иначе это может плохо закончиться. Например, он разозлится и вычеркнет ее из списка допущенных в свой кабинет лиц, ничего не сказав об этом, и тогда Тина, шагнув сквозь барьер, ощутит на себе все его прелести. — Доброе утро, Голдштейн, — слегка удивленно приветствует ее хозяин кабинета. — Доброе утро, мистер Грейвз. Извините, что без спроса. Хотела оставить отчет. Столько дел, знаете ли, не было времени вас ждать. Я пойду, пожалуй, — скороговоркой выдает она, пятясь к выходу.       Чушь! Никаких сверхважных дел у нее нет, о чем Грейвз прекрасно осведомлен. Но Тине кажется, что еще секунда и он, каким-нибудь загадочным образом, поймет, чем она тут занималась. — Так быстро уходишь? — он подходит к столу, мельком бросая взгляд на тонкую папку. Ладони Тины холодеют. Он знает. Может быть зашел раньше, а она не заметила? — Я был уверен, что тебе интересно узнать, как прошел вчерашний допрос. И первым делом ты завалишь меня вопросами, — абсолютно ровно говорит Грейвз, подцепляя пальцами папку с ее отчетом.       Тина облегченно выдыхает. Разумеется, он просто хочет поговорить о деле. Чувствуя себя настоящей идиоткой, она радуется, что Грейвз не читает мысли, как ее сестра. Как бы глупо она тогда выглядела! — Вообще-то, да. Мне интересно. — Все прошло крайне продуктивно, — Грейвз медленно переворачивает листы, бегло читая написанные впопыхах неровные строчки. — Эти двое, в попытке скосить срок, тут же начали выдавать друг друга. Нам даже раскалывать их не пришлось. Теперь их ждет суд и заслуженное наказание. Попутно они поделились весьма ценной информацией, что поможет нам накрыть еще несколько незаконных точек и упрятать за решетку парочку заслуживающих того лиц. Позже тебя введут в курс дела. — Он поднимает лицо от бумаг и смотрит на Тину. — И мы могли упустить все это, если бы не твоя находчивость и решительность, Тина.       Тина проклинает все на свете, а особенно Куинни, когда начинает слышать в его словах подтекст, которого, по мнению ее рассудка, а не эмоций, точно нет. Он ведь просто констатирует факт! — Эм, спасибо, сэр, — неуверенно отвечает она, перебирая тонкими пальцами длинную цепочку, висящую на шее — очевидный знак волнения. — Но простой похвалы явно недостаточно, поэтому я рассказал Серафине, что поимка двух опасных преступников полностью твоя заслуга. Она осталась впечатлена, а ее очень сложно впечатлить. Думаю, это станет неплохим дополнением к твоему делу.       Лицо Тины вытягивается. Он, что издевается над ней? — Что, простите? — почти шепотом спрашивает она, еще более яростно дергая цепочку. — Вы рассказали мадам Президенту о том, что случилось?       По лицу Грейвза невозможно ничего прочитать, кажется он вовсе не замечает, что его подчиненную вот-вот хватит удар. — Разумеется, я не вдавался в подробности и удивлен, что ты не стала избегать скользких тем и прописала в отчете все, как было, — он поднимает руку, и из недр стола выплывает черное, заостренное перо. Размашистым движением он ставит подпись и протягивает папку Тине. — Это очень смело.       Бледные щеки Тины покрываются красными пятнами. Она готова сквозь землю провалиться, и все этажи Вулворт-билдинг этому не помеха. Она-то думала, что максимально сухое упоминание о случившемся - признак настоящей хладнокровной выдержки. — Я перепишу отчет, — быстро говорит она, чуть ли не выхватывая папку из его рук. — Прямо сейчас. — Это лишнее. Я ведь его уже подписал.       Точно. Подписал.       Их взгляды пересекаются, и Тина с ужасом понимает, что ей нравится смотреть на него. Отрицать бессмысленно — Персиваль Грейвз очень привлекательный мужчина. И от осознания этого, казалось бы, очевидного факта Тине становится не по себе. А как он смотрит на нее? С интересом или же просто так, без лишних мыслей? Тина не ответит, она совсем не разбирается в этом. Смотрел ли он так раньше? Может да, а может и нет. И все же есть что-то волнующее на дне его глаз, отчего Тина впадает в некое замешательство.       Она отводит глаза, на всякий случай, от греха подальше.       «Не вспоминай! Не вспоминай!» — отчаянно бьется в ее голове.       Между ними никогда ничего не было и не будет. Это факт. И Тина даже не думает о том, что это может измениться. Но ощущения есть ощущения. От них никуда не деться. Разум и логика — это прекрасно, вот только они не всегда главенствуют над банальными желаниями и, пропади они пропадом, ощущениями. Еще сутки не прошли с тех пор, как руки этого мужчины прижимали ее к себе, как эти же руки откровенно касались ее. Разум не может справиться с жаркой волной, нарастающей в теле, когда думаешь об этом. И если кто-то засовывает язык в твой рот, и от этого у тебя подкашиваются коленки, то можно смело ставить крест на доводах рассудка.       Тине приходиться смириться с тем, что произошедшее наложило свой отпечаток на их отношения. В чем-то Куинни была права. Но она верит, что все обратимо. Со временем воспоминания утихнут и все вернется на круги своя.       Она расправляет плечи и возвращает Грейвзу уверенный взгляд. — Мне пора вернуться к своим обязанностям, сэр. - Да, конечно, — кивает он, и Тине кажется, что он хотел сказать что-то еще, но передумал.       Уже на выходе он окликает ее: — Голдштейн, еще минуту, пожалуйста.       Тина сжимает ручку двери и чуть оборачивается. — В эту субботу состоится традиционная рождественская вечеринка, — деловым тоном сообщает Грейвз. — На этот раз в «Вьющемся змее». Все, кроме группы быстрого реагирования, могут прийти.       Тина судорожно вспоминает, входит ли она в этом году в группу быстрого реагирования. Наверное, нет, если Грейвз заговорил с ней о вечеринке. И все же спрашивает: — Разве я не вхожу в группу в этом году? — Нет, по графику дежурств у тебя выходной.       Тина удивлена. В прошлое рождество она также была свободна. — Явка обязательна? Грейвз садится в глубокое кресло напротив стола и начинает перебирать бумаги. На Тину он больше не смотрит. — Почему же? Это не обязанность. Все на добровольных началах.       Тине почему-то становится жутко интересно, придет ли сам Грейвз, но спрашивать она, разумеется, не станет. — Спасибо за информацию, сэр, — кивает она и наконец покидает кабинет.

***

— Рождественская вечеринка пройдет в этом году в «Вьющемся змее», — порхая по кухне с палочкой наперевес, делится новостями Куинни. — Я знаю, — вскользь бросает Тина, помогая сестре с украшением дома. Каждый год Куинни превращает их квартиру в картинку с обложки рождественского каталога. — Мистер Грейвз сказал мне утром. — Мистер Грейвз? — Куинни оборачивается к сестре, и еловая шишка, покрытая серебристыми блестками, имитирующими снег, замирает в воздухе.       Ну вот, опять. Стоило прикусить язык и не упоминать это имя. — Он только сказал, где и когда пройдет вечеринка. И все. — О, Мерлин, Тина! Какая же ты наивная! Неужели не понимаешь, что таким образом он прощупывал почву и пытался выяснить, пойдешь ты или нет. Это ведь практически приглашение пойти на вечеринку вместе. — Могу тебя заверить, что ни о чем подобном он не думал. Все прозвучало крайне сухо и официально. — Конечно, сухо и официально, сомневаюсь, что он может иначе. Поэтому читай между строк. — Что за глупости! — взрывается Тина. Как бы она не старалась, но спокойствие и сдержанность явно не ее сильная сторона. — Скорее всего они ведут учет тех, кто придет. — А в прошлом году он интересовался чем-то подобным?       Тина задумывается, вспоминая прошлый год, а затем мрачнеет. Она совершенно не помнит, спрашивал ли в прошлом году Грейвз, пойдет она на вечеринку или нет, она вообще не помнит, чтобы видела его там. Но зато она помнит кое-что другое. — Ты спрашиваешь меня про тот год? Тот самый год, когда ты сказала Освину Фраю, что я буду совсем не против его общества, и он весь вечер крутился рядом с нами, уверенный в том, что я хотела пойти с ним, но постеснялась пригласить? — Освин — своеобразный волшебник, но он так мило думал о тебе, представлял, что ведет тебя к алтарю, и я не смогла удержаться. Он заслужил один-единственный шанс, — оправдывается Куинни, чувствуя надвигающуюся угрозу. — Ты так добра, — елейным голосом, таящим в себе всю желчь мира, цедит Тина. — Ко всем, кроме собственной сестры. — Все было не так ужасно, — очередная неудачная попытка оправдаться и сменить праведный гнев на милость. — Он — чудак, Куинни! — Просто нестандартно мыслит. — Он ниже меня на полторы головы и в двадцать три года почти облысел! — Внешность — не главное. — Он пришел на вечеринку в жилете, на котором были нарисованы цветные яблоки, и в полосатых брюках! — Одежду легко заменить. Чуть-чуть поколдовать над образом. — Он весь вечер совершенно не смешно шутил и сам же смеялся своим плоским шуткам! — Он просто перенервничал рядом с тобой. — Ладно. Опустим подробности того вечера и нюансы внешнего вида Освина. Дело даже не в этом! Но он ведь всего на свете боится и не сует носа дальше своего кабинета в отделе магического хозяйства. — Не все рождены быть героями. — Куинни, — Тина чувствует раздражение неприятно скребущееся под кожей. — Я никогда не забуду ту рождественскую вечеринку. Она ведь незабываема. Незабываемо ужасна! — Ты слишком строга. Да, возможно, Освин не самый лучший вариант, но это был просто вечер, который тебя ни к чему не обязывал. Лишь легкое, непринужденное общение. — Спасибо тебе, Куинни. За заботу, — сквозь сжатые зубы ворчит Тина, прожигая сестру взглядом.        Губы Куинни расплываются в широкой улыбке, а в глазах загорается неподдельный энтузиазм, от которого у Тины бегут мурашки по коже. — Хорошо, допустим, прошлая вечеринка прошла так себе. Но нет худа без добра. Благодаря Освину, мы кое-что узнали о тебе. — И что же?       Куинни грациозно взмахивает волшебной палочкой, и в воздухе материализуется белый лист бумаги. — Итак, резюмируя все вышесказанное тобой. — Внизу листа появляются две точки. — Тот, кто мог бы понравится тебе, не должен быть заметно ниже.       Куинни ведет рукой вверх и точки превращаются в шкалы примерно одинаковой высоты. — Должен иметь хорошие волосы.       Куинни вырисовывает до боли знакомую прическу вверху одной шкалы. — Куинни, — голос Тины начинает опасно вибрировать, а руки сжимаются в кулаки. — Должен со вкусом одеваться.       К прическе добавляются строгий костюм, галстук, шарф, а затем длинное темное пальто. — И быть бесстрашным карьеристом без чувства юмора, — быстро заканчивает Голдштейн-младшая, последний раз взмахивая палочкой.       Куинни всегда хорошо рисовала, и теперь на листке красуется схематичное, но легко узнаваемое изображение Грейвза и Тины с подписью: «Идеальный мужчина для моей сестры».       Тина несколько секунд смотрит на парящий перед носом листок, а потом вскидывает руку и со злостью сминает его.  — Да любой мужчина рядом с Освином смотрелся бы выгодно, — шипит она, продолжая комкать в пальцах похрустывающую бумагу. — Это ничего не значит. — Ладно-ладно, — смеется Куинни и поднимает перед собой руки, будто бы сдается. — Просто имей в виду.       Тина бросает на нее еще один гневный взгляд, а после идет к кухонному столу и кидает на него смятый в ком лист.  — Лакарнум Инфламаре, — шепчет она, с удовольствием наблюдая, как яркие язычки пламени пожирают бумагу, а вместе с ней ненавистный рисунок. — Как цинично, — с притворным сожалением вздыхает Куинни. — Агуаменти.        Из ее палочки вырывается струя воды и тушит импровизированный костер. Сестры смотрят на сизый дымок, растворяющийся в воздухе, и молчат.       Внутри Тины все бурлит, как в жерле вулкана, она даже не скрывает своего раздражения, позволяя Куинни прочувствовать все оттенки ее негодования. И Куинни начинает идти на попятную, понимая, что вывела сестру из себя. — Ты сильно злишься, Тинни? — она поворачивается, глядя исподлобья виноватыми глазами. — Я ведь из лучших побуждений. Правда.       Тина закатывает глаза. Нет, она совершенно не может долго злиться на свою любимую младшую сестренку, пусть та и ведет себя иногда жуть как несносно. Но Куинни об этом знать необязательно. Она ставит блок на чтение мыслей и поджимает губы. — Злюсь, — Тина отступает на шаг и скрещивает на груди руки, всем своим видом обозначая недовольство. — Ну, Тина, — жалобно тянет Куинни, протягивает к ней руки и стремительно заключает в удушающие объятия. — Я ведь просто хочу, чтобы ты была счастлива. И, может быть, иногда немного увлекаюсь. «Знаю», — думает Тина, но стоически молчит.       В комнате так тихо, что слышно, как тикают настенные волшебные часы. — И кстати про вечеринку. Хочешь, я дам тебе мое новое платье с вышивкой?       Тина не может сдержать улыбку. Вот оно — извинение от Куинни. Она так долго выбирала это платье, а теперь готова расстаться с ним. Большая жертва. Тине платье, к слову, тоже приглянулось, но она решила уступить сестре. Для нее это было совсем несложно. — У которого спина открыта? — Ага, — кивает Куинни, крепче прижимая к себе сестру. — Тебе оно так пойдет. Будешь самой красивой.       Самой красивой? Тина никогда не хотела быть самой красивой. Ее вполне все устраивало в себе. В повседневной жизни она предпочитала выглядеть просто, а одеваться удобно. Но, если того требовали обстоятельства, Тина легко могла изменить привычке. Иногда, например, для очередного задания, работая под прикрытием, она наряжалась, ярко красилась и делала прическу. Без зазрения совести могла флиртовать и кокетничать, поправлять игривым движением волосы, копируя Куинни, и томно смотреть в глаза. Но в жизни Тина избегала подобной модели поведения, предпочитая вести себя совсем иначе. Она стремилась сделать карьеру, стать уважаемым аврором, и, может быть, в глубине души, боялась показаться легкомысленной. Возможно, этот страх сковывал ее, но Тина не видела в этом проблемы.       И все же она оставалась молодой женщиной и иногда могла повести себя соответственно возрасту. — Хочу, — внезапно соглашается Тина, представляя себя в платье сестры. — Оно твое, — с нежностью в голосе отвечает Куинни.       Год или даже неделю назад, она бы не задумываясь отказалась. Но почему-то в этот раз ей хочется что-нибудь изменить в привычном укладе вещей.       В конце концов, почему бы полностью не расслабиться и не стать кем-то другим, хотя бы один раз в году.