Безмолвно правильно

Чонин купил коробочку охлаждённого сока по просьбе Тэмина, к которому шёл на встречу. Они уже давно не виделись, кажется, что целая жизнь прошла с их последнего нормального времяпровождения. Для старшего уж точно. Он успешно продвигался вперёд, как танцор, вскоре планируя открытие собственной школы. Лето выдалось нежарким. Было легко дышать и непривычно приятно для этого времени года гулять по городу в обед. Ким неспешно приближался к назначенному месту. Хоть и опаздывал, ускоряться не собирался. Он давно не гулял по Сеулу. Жизнь предоставила ему возможность работать в одном из известнейших агентств, занимающимся рекламой, и он за неё уцепился. Пусть он и был не самым важным членом своей рабочей команды, но он старался позитивно воспринимать любые поручения, впитывая опыт для создания чего-то своего, где смог бы воспользоваться накопленными знаниями. За несколько лет он практически не бывал дома, ночуя на работе или пребывая в других городах. Тэмин облезет, младший слишком устал сидеть в помещении, ему хочется ещё немного оттянуть окончание момента свободы. Чонин сменил направление маршрута и пошёл к месту встречи в обход. Если он не получил даже сообщения, значит, его пока не ждут. Вообще-то ему казалось, что он знал этот район, но оказавшись не там, куда направлялся, он немного очень растерялся. Блуждания по окрестностям привели к испитию чужого сока, за которым он направился в ближайший магазин, дабы было, чем загладить вину за задержку перед другом при встрече. Чонин не был силён в использовании навигатора, но, наверное, это был тот самый случай, когда пора было начинать освоение. Задумавшись над картой, Киму чуть не прилетело открывшейся дверью, в которую он собирался войти, но передумал. Вышедший молодой человек, отрезвивший Чонина опасностью, замер, испуганно и непонимающе, слегка неверяще вылупившись на Кима. На чужом лице быстро сменялись эмоции от испуга с лёгким налётом раздражения от чужой невнимательности, до сомнения в собственном зрении и чужой идентификационной принадлежности, переходя в замедляющий понимание шок. Чонин испытывал примерно то же, нос к носу стоя со своим хёном, который некогда был в глубоком смысле слова его. Сейчас он внимательно сканировал лицо на наличие изменений, взгляд цепко изучал до мурашек знакомые черты. В человеке напротив таилось что-то родное и незнакомое одновременно. Чонин не знал этого мужчину, но при этом он помнил о нём всё. Это разнящееся, нелогичное чувство вызывало ощущение несуществующего головокружения, оно крутило эмоции, задевая нервные окончания в нелогичном порядке, бросая мозгу то желание закричать, то рассмеяться, но было в этом что-то томительное, неповторимо прекрасное. Возникло понимание того, что это его хён, и того, что его сейчас нельзя коснуться, как прежде, нельзя заговорить с ним, как всегда, потому что не было этого «как всегда». Они больше не были знакомы, за годы, приближающие к тридцати, человек заметно меняется, это было так. И это происходило прямо сейчас между ними. Но чёрт его подери, если он не угадывал в этой до бабочек в животе родной ауре свои же мысли. Он осознанно вернулся к некогда родным, ныне почти забыто-завораживающим глазам и, поймав чужой взгляд, убедился, как убедился и его хён. — Хён, — просто позвал Чонин более не своего Кёнсу слегка осевшим от накатившего голосом. Кёнсу знакомо слегка дёрнул бровями, как и прежде, отвечая, что он слушает, что слышит и ждёт. — Хён! — уже увереннее позвал Ким, выпуская живую улыбку на волю. Какое-то небывалое счастье охватило его, как когда-то очень давно, когда он ещё был студентом и только привязался собачьей любовью к своему хёну. Нестерпимо хотелось обнять своего давнего не просто знакомого, но оба чётко ощущали, что даже в их ментальной связи существуют грани приличий, обрисованные не только обществом, но и возрастом. — Чонин, — мягкие губы расплылись в тёплой знакомой улыбке. Хоть черты и стали острее, но в остальном сохранялось прежнее впечатление, скрытое сухой серьёзностью чужого образа. Он протянул руку для рукопожатия и, получив ответное, приобнял младшего в скупой мужской манере. Это было не тем, что витало в воздухе общим желанием, но так было правильнее. Они не были знакомы для больших вольностей. Но они познакомятся. Это не было произнесено, но Кёнсу без вопросов и вежливых уточнений просто повёл младшего куда-то, на ходу раскрывая цель своего посещения магазина. Он бесцеремонно вручает Киму половину своей ноши, совершенно не видя возможности отказа. В этих простых и близких действиях было что-то тоской осевшее в груди, колышущееся смиренным счастьем от оживших воспоминаний приятной простоты общения. Было до желания летать просто говорить о простых вещах, как, например, новый рецепт к ужину, который Кёнсу решил опробовать в связи с рабочей деятельностью, и до тревожного шёпота в голове волнительно затрагивать что-то более важное, связанное с личной жизнью или, возможно, семьёй. Признаться честно, ни один из них не знал, какие ответы на личные вопросы бы успокоили их душевные тревожные всплески горчащего непонимания себя. Не было такого, чтобы кто-то из них не представлял, как сложится жизнь другого, того, как, возможно, произошла бы их встреча, спустя годы, как бы они выглядели, чем бы занимались, как бы себя вели, с чего бы начали. Это не было навязчивой идеей, но между ними витала приятная ностальгия, преследовавшая обоих. Когда они разувались, у Чонина предупреждающе маякнуло сообщение от Тэмина. Ким не хотел, чтобы Кёнсу заметил, поэтому лишь бегло прочитал, подтверждая домыслы относительно поисков его бренного тела, но проигнорировал, мысленно разок извиняясь за то, что он такой «жопа и даже без ручки, чтобы написать короткое сообщение». В этот момент у него было кое-что поважнее друга, который наверняка обидится на такую постановку изложения. Но что поделать, если Ким попал в свою квартиру. Хоть он в ней и не жил много лет, но ему всё в ней было знакомо, исключая незначительные изменения в интерьере. Его поражало и волновало то, что он вновь оказался именно в этой квартире, и не было пределов его мысленным атакам хёна, касательно этого места. Невероятный. Этот мужчина был непостижимо верным некоторым вещам в своей жизни, как, например, чистоплотность, но чтоб настолько. Младший зачарованно оглядывал каждый угол щемяще знакомого жилища. Сложно было объяснить, были ли чувства, обострившиеся этим вечером, особым видом ностальгии или это было возрождением чего-то томившегося внутри приятным осадком. Чонин предпочёл оставить анализ на другой день, позволив себе просто наслаждаться. И всё же с каждым пунктом вечера возникало острое чувство правильности, какое жило только между ними, и это доставляло настолько, что Чонин уступил себе в желании быть младше и безрассуднее, позволяя себе исключительно нужный им тактильный контакт. Он отключил телефон, обрывая всяческий доступ посторонних к себе и его хёну. И вообще-то звать Кёнсу хёном теперь тоже было неправильным, но между ними не было правил, а приличия они послали к другим, наедине они им ни к чему, чужие бы не поняли. Отужинав, Чонин шлёпнул старшего по рукам, намекая, что сам помоет. Потом они смотрели телевизор и младший, оставив осторожность, просто касался Кёнсу, когда окликал, когда смеялся, заваливаясь всем своим весом на чужой бок, или когда напряжённо всматривался в сюжет, нервно сжимая соседствующее со своим бедро в особо напряжённые моменты, и старший и не думал возражать такому поведению. Всё было забыто-привычным и уютным. Чонин, как и годами ранее, сидел по-турецки, раскачиваясь на месте, когда тело затекало от однообразности, Кёнсу же часто менял положения, начиная с «нога на ногу» и заканчивая на коленках у Чонина, но не сегодня. В этот вечер они остановились на позе «зеркально привались на соседа». Волшебство витало в воздухе приятной лёгкостью и ощущением свободы. Они не обсуждали личную жизнь и работу, друзей и сложности быта, но молча обговорили самые главные моменты, предпочитая говорить о продуктах, еде, погоде, соседской кошке, орущей по ночам, о старых комедиях и новых телешоу. Было ещё много всего, поэтому, когда они очнулись, вернувшись к реальности, на часах было раннее утро. Кёнсу приготовил завтрак, неторопливо собираясь на работу, совершенно не ощущая себя не спавшим. Киму пришлось уйти первым, так как ему ещё предстояло нелёгкое объяснение с другом, касательно собственной целости и сохранности, плавно переходящее в извинения. Прощание началось немного неловко, пока младший обувался, но прямо перед уходом вместо слов, Чонин по-детски задорно чмокнул хёна в щёку, торопливо благодаря и намереваясь слиться до вечера, но старший никогда не жаловался на скорость реакции, легко перехватив инициативу. Кёнсу ухватился за плечо ретирующегося, заставляя остановиться, и просто поцеловал. Мягко, ненастойчиво, но уверенно, как делал это несчётное множество раз. Коротко и ясно, в своём стиле. Утреннее прощание. — Я не менял номер, купи потом молока, — с ненавязчивой улыбкой сообщил он, закрывая дверь, после того, как выставил за неё младшего. — Удачного дня, — послышалось уже из-за двери от уходящего из прихожей До. Чонин, как распоследний идиот, улыбался едва не до треска, спускаясь по лестнице, пролетая пролёты, совершенно не внимая возмущению и злости друга в трубке. Ким был счастлив и пусть друг знает. Пусть все знают. Детские эмоции зашкаливали, вернувшись с новой силой, в более зрелой форме. Переварив суть вещей, пронеся взгляды на вещи сквозь время, меняя угол обзора, и избавляясь от тяготящих факторов, можно вернуть что-то, о чём неосознанно копилось сожаление, принимая действительность безмолвно правильной. А детали — просто интересное дополнение. Как новое начало.