Он красивый, я не спорю, Но чудовище внутри. Я глаза твои закрою, Отвернись и не смотри. Снег мелькает часто, Будет белое на красном. Не смотри. ©
~***~
Снегопад застал их на середине пути. Ветер швырял в лицо мелкую снежную пудру и пробирал до костей. Было слишком холодно, но Сакура приняла решение. Люди из дальнего лагеря, которым они обещали помощь, не переживут суровые заморозки, а снег, если он к утру не перестанет, вероятно, отрежет ущелье от внешнего мира. Сакура велела собрать всю одежду, какой можно было утеплить экипировку команды. Они выступили сразу, как смогли. Всего десять человек: семь крепких добровольцев, Юдай, Айко и Сакура. Холод не позволял им разговаривать, потому что с каждым словом тело покидали драгоценные крупицы тепла. Так что большую часть пути они шли, обмениваясь короткими фразами и передавая друг другу флягу с алкоголем, по вкусу напоминающим керосин. Только когда лагерь был уже совсем близко, команда приободрилась и завязался шутливый диалог, в котором Юдай доказывал, что раскраснелся от холода, а не от гадкого пойла из фляги. Сакура не принимала в этом участия. Она должна была сохранять концентрацию. И ещё она думала о Сасори. Вспоминала его ресницы, его чистый, словно прозрачный, голос, и те немногие приятные слова, какие он успел ей сказать. Внутри Сакуры было даже холоднее, чем снаружи, поэтому она единственная обходилась без фляги. Спустя полтора часа они вышли к пологому спуску в низину, где умостился промёрзший палаточный городок. Отсюда он был, как на ладони и Сакура внутренне в очередной раз подивилась неудачному расположению. Она повернулась к своей команде. — Идти назад будет непросто. Помогите им собрать только необходимые вещи, потому что один перегрузивший себя человек будет тормозить всех, и мы замёрзнем на полпути. — Всё сделаем, Сакура, ты не беспокойся, — сказал Юдай. Все остальные закивали. — Идём? — Нет, это не всё, — она тёрла замерзшие руки одну об другую, обводя всех взглядом. — Если мы будем атакованы, держитесь Айко и возвращайтесь в лагерь. Я буду задерживать противника, сколько смогу. Не ждите меня, не пытайтесь помочь. Это ясно? — Конечно, Сакура, ты не волнуйся так. Всё ведь тихо. Всё правда было тихо. Юдай отечески похлопал её по плечу. — Что бы мы делали без тебя, девочка, — сказал он. — Ну, Юдай, ты бы, например, не похудел! — сказал один из парней, и все рассмеялись. Юдай подбоченился. — Я теперь бегаю каждое утро, — сказал он гордо. — Ну, всё, вперёд, — оборвала Сакура. — Больше никаких разговоров. — У них тут за главного нормальный мужик, зовут Гэнки, — шепнула Айко. — Он тоже поможет. Сакура отстранённо кивнула. Снегопад усиливался и, хотя она боялась признаться в этом даже себе самой, её терзало дурное предчувствие. Она была благодарна, когда внизу Айко предложила взять организацию на себя. Лагерь ожил, как разворошённый муравейник. Люди суетились, грузили спины огромными рюкзаками и сумками. Всё шло по плану, а Сакура всё никак не могла унять своего взволнованного внутреннего голоса. В горле ворочался твёрдый комок. — Знакомьтесь! — Айко бодро махнула рукой на немного смущенного невысокого мужчину. — Гэнки Нисимура. А это Сакура. — Слышал о вас, — Гэнки почтительно поклонился. — Спасибо, что так вовремя пришли нас выручить. Ночью это место завалит снегом, а потом ещё может с холмов спуститься, — он обвёл склоны широким жестом и вздохнул, — право не знаю, что бы мы делали без вас. Все трое теперь задрали головы, созерцая белеющие холмы. Взгляд Сакуры плавно скользил по местности и вдруг наткнулся на нечто странное. На середине спуска неподвижно стоял человек. Неподвижно, то есть абсолютно без движения, словно каменный. Она никак не могла рассмотреть, за снежными порывами, что он там делает. После Сакура множество раз прокручивала этот момент, снова и снова. И каждый раз она убеждалась, что прекрасно рассмотрела его в первую же секунду. Просто не могла заставить себя поверить. Только когда Айко сказала: «У него за спиной лук», Сакура почувствовала в груди своё собственное колотящееся сердце. — Эй, ты видишь? Сакура, — Айко тронула её за плечо, но Сакура не заметила, она глядела на лучника. Тот казался чернильным пятном на девственном пергаменте заснеженного склона. — Я должна посмотреть, — произнесла она, и в тупом трансе побрела в его сторону. Капюшон, чёрная плотная куртка, чёрный отполированный лук. Сакура шла медленно и расстояние между ними сокращалось неощутимо. Она шла и говорила себе, что это просто охотник, просто человек из лагеря, просто какой-то человек, но шаги становились шире и кровь барабанила в ушах. «Сакура!» — услышала она из-за спины, — «Сакура, погоди!». Лучник отвёл назад капюшон, склонил голову. Он её поприветствовал. Сакура сорвалась с места. Так пуля вышибает из головы всякие мысли. Она мчалась вперёд, перепрыгивала через корни деревьев, через засыпанные снегом валуны. Сакура забыла обо всём, кроме ненависти, словно плетью гнавшей её вперёд. Это был он. Это был тот самый стрелок. Хотелось только одного: чтобы кулак, до боли перегруженный чакрой, нашёл цель и раздробил ублюдку каждую косточку. Сакуре хотелось смертоносного хруста. Стрелок не стал дожидаться смерти. Он выпустил голубую стрелу, просвистевшую в сантиметре от её лица, потом ещё одну, ворвавшуюся в сугроб под ногами, а затем нырнул в лесную чащу. Его чёрный силуэт теперь мелькал между деревьями, и Сакура преследовала его, стиснув зубы. Когда расстояние между ними сократилось до зоны поражения, она нанесла первый удар. Земля под кулаком застонала и с треском раскрыла пасть, проглатывая ряды кустарника, щепки и чавкающее снежное месиво. Стрелок обернулся и выстрелил. Удар его не зацепил, и Сакура снова взяла замах. Деревья корчились, трещали и падали, от грохота звенело в ушах, но лучник оставался невредим. Ветки искромсали Сакуре все рукава, она влетала в них на полной скорости, лишь бы не упустить его из виду. Напрасно ей показалось в первые минуты, что она легко его настигнет. Время шло, Сакура гнала лучника вглубь чащи, и сил ещё было достаточно, просто тело становилось тяжелей после каждого неточного выпада. Он будто нарочно держал дистанцию, при которой Сакура могла до него дотянуться, но стоило ей нанести удар, как он буквально растворялся в воздухе, оказываясь совсем в другом месте. «Он не просто убегает», — подумала Сакура, — «он меня провоцирует». И вдруг, будто очнувшись, она увидела происходящее со стороны. Что-то не клеилось. Он почти не стрелял. И ей не нравилось, что погоня вошла в темп, словно марафон. Словно не было цели сразиться, а одна единственная цель бежать. Сакура чуть сбавила скорость, и подтверждая её чудовищную догадку, он тоже сбавил! Но может это только кажется? Может он просто устал? Нужно понять наверняка. Нужно проверить. Сакура продолжала мчаться за ним, но больше не атаковала, не тратила силы. Когда он обернулся, чтобы выпустить в неё очередную стрелу, она сделала обманное движение, подалась плечом влево, будто собираясь отскочить, а в последний момент отскочила в другую сторону. Она подставилась под стрелу. Та неизбежно должна была войти ей в плечо. Быть может, решив, что она ранена, он и сам ослабит защиту? Однако то, что произошло, заставило сердце Сакуры провалиться в холодную чёрную яму. Стрела растворилась. Он не просто целился мимо. Сакура готова была поклясться, что он испугался, чуть не подстрелив её. Она вскрикнула от шока и остановилась. Ненависть, ослепившая её, парализовавшая все инстинкты, отступала вглубь, оставляя на поверхности совсем другое чувство. Ловушка ещё не захлопнулась, но Сакура уже была внутри. Уже попалась. Она попятилась назад. Стрелок спрыгнул на землю и спокойно убрал лук за спину. Чёрные, словно смоль, глаза, никаких эмоций. Он ничего не предпринимал, просто наблюдал за ней, как за птицей в клетке. Справа раздался рык, Сакура обернулась и увидела огромного бурого пса, перекрывшего ей путь назад. На неё нахлынула паника. — Что вам нужно? — выкрикнула Сакура. Пёс зашелся лаем, из его пасти брызгала слюна, но он не смел к ней подойти. И лучник только молча ожидал, словно следуя простой понятной инструкции. «Айко», — прошептала она одними губами. У неё похолодели руки. — Айко! — крик взмыл к верхушкам деревьев и умер вдалеке. Сакура рванулась в сторону лагеря, но пёс прыгнул наперерез и сбил её с ног. Они покатились по земле. — Назад! — скомандовал лучник. — Назад, я сказал! Сакура вывернулась, занесла руку, чтобы убить животное, но оно само отпрыгнуло и, скуля, метнулось в кусты. «Айко», — снова прогремело в голове. Сакура вскочила на ноги. Больше её никто не пытался остановить. Она бежала назад к лагерю, бежала быстрее, чем когда преследовала стрелка. Они узнали. Узнали, что она единственная способна вести бой, и выманили её. Но она ещё может успеть. Как же они узнали? Спотыкаясь, задыхаясь, глотая срывающийся снег, она целую вечность бежала обратно. Она ничего не понимала. Почему на холме оказался именно он, почему отпустил её обратно без боя, почему отвёл стрелу? Почему, почему, почему… Сакура захлёбывалась вопросами, ледяным воздухом и осознанием: что бы там ни случилось — это её вина. Это она дала волю эмоциям и бросила на произвол людей. Своих друзей. «Меня не было совсем недолго», — прошептала она, — «они должны быть живы». Лес редел. Впереди маячил белоснежный ковёр склона, Сакура вылетела на открытое пространство. — Айко! — закричала она. — Айко! Она нашла взглядом ближайшую палатку, серое прямоугольное пятно. Глядя на эту палатку, она начала спуск. Подошвы соскальзывали, приходилось цепляться онемевшими от холода пальцами за выступающие корни. Забраться по такому склону было куда легче, чем вернуться назад, поэтому Сакура спускалась медленно, но упорно, шаг за шагом, не выпуская из поля зрения свой ориентир. Она уже едва выносила смесь холода и страха. Ноги не слушались, она не шла, а скатывалась, отбивая плечи и колени. Лишь бы не опоздать. Лишь бы успеть вовремя. Внизу ветер был тише, но такой же пробирающий. Палатка, к которой Сакура бежала, трепыхала отстёгнутой занавесью, как птица, подрезанным крылом. Взгляд выискивал малейшее движение, выискивал людей, но в конце концов упал на тело ребёнка. Внутри всё оборвалось. Ребёнок лежал в снегу, словно воробушек, не перенёсший заморозки. Из груди Сакуры вырвался вопль. Она упала рядом с ним на колени, расстегнула куртку, даже когда пальцы почувствовали, какой он холодный, она всё равно нащупала артерию. Ребёнок был мёртв. Чувствуя, как накипают на глазах слёзы, она с остервенением вытерла их изрезанным рукавом. Сакура вскочила на ноги. Она бросилась в лагерь, как бросаются с обрыва, мощным отчаянным рывком. Она спешила помочь раненым, но лагерь встретил её оглушающей тишиной. Мёртвые лежали в снегу. Никому не нужна была её помощь. Перед глазами мутнело. Она спотыкаясь прошла в одну сторону, потом в другую, а потом стала крутиться на месте и видела вокруг только смерть. Все мертвы. Все до единого. В это невозможно было поверить. Как это случилось? Как это случилось так быстро? — Кто-нибудь! — крик чуть не вывернул её наизнанку. — Отзовитесь! — взгляд метался от тела к телу. — Кто-нибудь! Никто не откликнулся. Снег заметал погибших. Заметал пятна крови: алые, тёмно-красные, почти чёрные, точно распустившиеся экзотические цветы. Она кинулась к двум ближайшим телам, попыталась нащупать пульс, но те были холодны, как лёд. Она опоздала. Где-то здесь, среди мёртвых, лежали её друзья. Лежали люди, которых она привела на смерть. Зубы с силой стиснулись. От ненависти Сакуру трясло. Она была переполнена ненавистью. И вдруг почувствовала, как нечто невесомое закралось внутрь, словно самый кончик пера скользнул по позвоночнику — чьё-то безмолвное присутствие. Кто-то был здесь. Стоял прямо у неё за спиной. Она сделала вид, что не замечает, склонилась ниже над телом, пока чакра скапливалась меж сжатых пальцев. А потом голос, который Сакура знала лучше своего собственного, произнёс: — Оставь их. Они мертвы. Из неё будто выбило душу. На секунду всё внутри застыло, даже сердце смолкло. Сакура медленно обернулась, и её зелёные глаза расширились, стали огромными и бездонными, словно две пропасти. Это было невозможно. Сасори стоял возле шатра, наполовину растерзанного ветром, и спокойно смотрел на неё. Тёмно-бордовая накидка всё равно не казалась такой яркой на фоне снега, как его волосы. На них оседали снежинки. Оседали и не таяли. Она непроизвольно подалась вперёд, но сразу остановила себя. — Нет, — проговорила она, — это неправда, это иллюзия. Слёзы сразу же обожгли лицо. Сакура не пыталась их сдержать, она все силы бросила на то, чтобы сохранить трезвый рассудок. Ладони сложились в прерывающую гендзютсу печать. Куноичи сконцентрировалась на потоках чакры, которые от холода едва различала, и тело откликнулось. Нужно было действовать. Прямо сейчас. Но она не могла. Она лишь сжимала ладони и слышала своё собственное участившееся дыхание, поверх всех остальных звуков. Сасори склонил голову, будто интересуясь, чем она занимается. От этого простого, такого знакомого движения у неё из горла вырвался всхлип. Если она разрушит гендзютсу, он исчезнет. Снова исчезнет. Хоть сейчас он казался таким реальным. Даже эта усмешка, от которой в груди оборвалось. Сасори не то чтобы улыбнулся, это было гораздо ближе к презрению. — Иллюзия? — он толкнул ближайшее тело носком ботинка. — И это тоже? Или только я? — Не подходи. — Сакура, — он произнёс её имя, выдохнул с облачком пара. — Это я. — Нет. Ты погиб. — Что с того? — Не подходи. Сасори на это беззвучно хмыкнул. — Хорошо, — сказал он. — Я и не собирался. Но легче не стало. Она чувствовала, что не справится с этим испытанием. Она чувствовала, как само тело сдаётся, как холод пробирается всё глубже. Ради чего? Ради чего ей бороться? Все погибли. Она всё равно замёрзнет. Назад пути нет. «Неужели ты будешь такой жалкой?» — подумала она, но внутри уже что-то надломилось, и четкая печать тигра рассыпалась на мгновение в молебный жест. Сакура опустила руки. Она даже не успела сделать шаг назад. Сасори раздраженно перешагнул через труп и остановился прямо напротив неё. — Что ты делаешь? — Я не знаю… — Сложи, наконец, эту чертову печать. — Не могу. — Тогда шиноби, заключивший тебя в гендзютсу одержит верх. В чём логика? Было так больно видеть его, так нестерпимо больно, но на губах Сакуры появилась слабая улыбка. Она протянула руку и коснулась его бардовой накидки. Бархат. Настоящий Сасори никогда не носил таких вещей. Он предпочитал оставаться в тени. — Тебе не понять, — прошептала Сакура. Пальцы безвольно соскользнули по мягкой ткани. Она подняла взгляд и заглянула ему в глаза. Глаза были те же. Внимательные, не упускающие ни единой детали, неподвижно глядящие из-под ресниц. Она так их любила, что готова была смотреть в них до последнего вздоха. Лицо Сасори застыло в том же мрачном раздражении, с каким он толкнул мертвеца, но Сакуре он всё равно казался потерянным. Они оба теперь молчали. Ветер швырял и закручивал вокруг них снежные потоки, словно невесомые полотна органзы. Снег жалил обветренные губы. Сасори отвел взгляд и не спеша расстегнул перчатки. Время, которое он чувствовал, словно собственный пульс, обтекало их со всех сторон. Оседало ледяными крупицами. Слишком многое изменилось с тех пор, как он видел её в последний раз. Тогда она тоже плакала. Какая всё это была глупость. — Глупость, — сказал он вслух и собрал её пальцы в ладонях. Сакура вздрогнула, её ужалила реальность прикосновения. Где-то в глубине, под пеленой холода и самообмана, встрепенулся рассудок. Она посмотрела на руки, завладевшие её пальцами, а потом снова посмотрела ему в глаза. Она была такой хрупкой. От неё почти ничего не осталось. Сакура была крошечной искоркой жизни в самом центре мёртвой низины. Окруженная холмами и смертью, и покрывшей всё белизной. Теперь, когда он был на своём месте, когда он заполучил желаемую власть, это стало не важно. Так Сасори сказал себе. Просто никак не мог отпустить её ледяные руки. Он уже слышал то, чего Сакура не замечала: голос, звонкий, полный ужаса, выкрикивающий её имя. Сасори видел, как расширились её зрачки. Как она посмотрела на него по-новому. Испуганно, недоумевающе. Он раскрыл ладони, её руки выскользнули. И он почувствовал, как улыбка, сама собой, растягивает уголки губ. — Конец иллюзии, — прошептал он. — Сакура! Сакура, где ты! Айко выбежала из-за шатра и застыла там, на расстоянии, которое обманчиво казалось ей безопасным. — О, господи… — прошептала Сакура. Тяжело дыша, Айко уперлась рукой в остатки изгороди, её вторая рука как тряпочная висела вдоль тела. Последних сил стоило ей добежать сюда. — Сакура, не верь ему! — взмолилась Айко. — Он всех убил! — Что?.. — Это сделал он! Шум нарастал в груди, чудовищный шелест, с каким к берегу крадётся цунами. Огромная кипящая волна переполнила Сакуру за одну секунду, смела все эмоции, слизала их с поверхности, словно какую-нибудь деревушку. И она ощутила подступающую к горлу тошноту, когда всё чудовищным образом встало на свои места. Ведь только он мог устроить ловушку с лучником, только он мог знать наверняка, что она побежит, только он мог бесшумно и быстро убить сотню невинных людей. — Нет, я… Я не понимаю… почему?.. Сакура обернулась к нему, ещё до конца не осознавая своего вопроса. Взгляд обежал неподвижную фигуру, словно ища опровержения, но Сасори ничего не отвергал. Он улыбался. И сколько в этой улыбке было самодовольства. Будто, в самом деле, рассыпалась иллюзия. Сакура, дрожа всем телом, смотрела на него в упор. — Почему ты их убил? — Так было нужно. Сакура покачала головой, она отрицала. Отрицала то, что он говорит. В голове гудел смешанный поток мыслей, вопросов, эмоций, она просто не могла выудить нужную. — Не может быть, нет… — проговорила она и зажмурилась, но будто спохватившись, сразу же распахнула глаза. — Неужели это в самом деле ты… — Никакой радости?.. Он не договорил, потому что Сакура вдруг ринулась к нему. — Я ДУМАЛА, ТЫ УМЕР! — заорала она. — Я думала, что ты умер!!! — и даже не представляя, что за этим может последовать, с силой толкнула его в грудь, а затем ещё раз и ещё. Айко в ужасе попятилась назад. Она уже знала, на что способен этот человек. Но Сасори лишь смерил Сакуру насмешливым взглядом. Эта часть встречи нравилась ему больше. Глаза Сакуры, переполненные слезами и злостью, распахнутые, обезумевшие, отражали сверкающий белоснежный склон, переливались, словно огранённые ледышки. — Я действительно умер. Сакура почти что его не слышала. В это невозможно было поверить. Он устроил ловушку. Он всех убил. Он был жив. Господи. Он был жив. Эта мысль, которая беспорядочно металась в пустоте, вдруг полыхнула и прошла по всему телу электроразрядом. И Сакура впервые по-настоящему ощутила, как это больно, снова видеть его перед собой. Больно. Разрушающе. Больно. Руки прижались к животу, к тому месту, в котором боль разрасталась. Она нащупала её, сквозь одежду и плоть, и зажала руками, словно открытую рану. Боль утихла и вспыхнула по новой от его голоса. — Хочешь что-то спросить? — Сакура! — выкрикнула Айко у него из-за спины. — Пожалуйста, не слушай его! Сасори раздраженно цокнул. Он мельком взглянул на Сакуру, будто прикидывая, чем рискует, и та вдруг поняла, что сейчас произойдет. Она не могла этого допустить. Она кинулась к нему. — Нет! — закричала она. — Нет, не смей! Не тронь её! Сасори только поднял руку, и земля под ними сделала рокочущий вдох. Воздух наполнился чужеродной энергией от одного присутствия которой хотелось свернуться в комок. Айко сразу рухнула, но Сакура устояла. Она повисла на его руке. — Прошу тебя, не делай этого, — взмолилась она. — Нет, Сасори! Только не её! Только не её! Сердце бешено колотилось. Она не видела, жива ли Айко. И она никогда прежде не встречалась с подобной техникой, не знала, как этому противостоять. Всё стихло само, и Сакура обнаружила себя на земле. Она увидела Сасори, который склонился над ней. Попробовала встать и поняла, что едва способна пошевелиться. Сасори присел рядом. Он протянул руку, стиснул её скулы, смял их с безразличной небрежностью. — Ну, посмотри на меня, — заговорил он тихо и зловеще, — у меня нет времени на эти сцены. Знаешь, зачем я здесь? — Сакура намеренно отвела взгляд в сторону, он хлопнул её по щеке, а затем снова подхватил лицо и заставил на себя посмотреть. — Не нужно отворачиваться. Сакура сморгнула слёзы, глядя ему в глаза. Она впервые в жизни так сильно его ненавидела. Она смотрела на Сасори, на его сжатый рот, ресницы, низко нависающие над зрачком. Чёрные и неподвижные. Она вспоминала их столько раз, и тогда ей казалось, что она могла бы отдать всё, абсолютно всё, лишь за возможность ещё раз взглянуть на них. Сакура не знала. Не знала, что небо услышит её мольбы и в самом деле потребует свою цену. Она смотрела на его ресницы, но видела только боль и ужас этих несчастных людей перед смертью. Её губы дрогнули. — Почему, — прошептала она. — Почему ты убил их? — Потому что мог. Лучше бы он вскрыл её скальпелем, сотню раз. Лучше бы опоил самым мучительным ядом. Смотреть на него было невыносимо. — Эти люди… даже не могли тебе ответить. — Эти люди — пустое место. Забудь о них, ясно? Теперь он сам от неё отвернулся. Его губы сжались с каменной непреклонностью, и невозможно было вообразить, будто когда-нибудь их способна снова коснуться улыбка. Сакура хорошо знала этот взгляд в сторону. Сасори злился. Настолько, что это нарушало его драгоценную рациональную мысль. Зачем она только знала это? Она больше ничего не хотела о нём знать. Слёзы так и лились. Его пальцы медленно соскользнули с влажных скул к подбородку. Он выдохнул. — Ты должна уйти из лагеря, — сказал он. — Сегодня же. — И ты явился, чтобы отдать этот приказ? — Сакура, — его голос снова обрел силу, взгляд сфокусировался на ней. — Я не должен здесь быть. Знаешь, я даже не пытаюсь объяснить себе, что я здесь делаю. Назовём это глупостью, тебе такое легко будет понять, верно? Я говорю тебе покинуть лагерь. Со своими жалкими приятелями или без них. Мне плевать. Просто сделай это сегодня. И если мы встретимся ещё раз, ещё раз где-нибудь пересечёмся… Сакура так неожиданно усмехнулась, что он не договорил. — Хочешь сказать, ты меня убьёшь? — Ты не веришь? — Верю, конечно, — она закрыла глаза, улыбаясь странной дрожащей улыбкой. — Просто, может быть, не стоит ждать ещё одной встречи? Он, должно быть, задумался над этим предложением, потому что молчал. Где-то за его спиной тихо застонала Айко, но Сакура притворилась, что не заметила, потому что он мог вспыхнуть. И он тоже притворился. — Сделай, как я сказал. Сасори поднялся, а Сакура осталась лежать, потому что подняться просто не было сил. Она смотрела на него снизу вверх и чувствовала, как душа рассеивается в пепел. Он был так красив, как может быть только нечто ядовитое и смертоносное. Природа наделяет такой красотой только смерть. — Мне пора, — сказал он, но всё ещё не уходил. Сакура не видела того, что видел он. Не видела себя крошечной, съёжившейся на снегу. Дрожащей и раздавленной. Его рука потянулась к воротнику. Он расстегнул замок и красный бархат взмыл в воздух, а затем накрыл плечи Сакуры ненавистным теплом. — Поднимайся или замёрзнешь. Она ничего не ответила, и он отвернулся и пошел прочь. Внутри Сакуры царила пустота. Она смотрела на его удаляющийся силуэт и даже не плакала больше. Просто выждала, пока Сасори исчезнет из поля зрения, а затем набралась сил и подползла к шатру. Там, скорчившись под изгородью, лежала Айко. Она дышала. Она была жива.~***~
— Тысяча сто тридцать восемь. Тысяча сто тридцать девять. Тысяча сто сорок. Тысяча сто сорок один. Неджи лежал на спине и смотрел на плывущие облака, подсвеченные луной. Сознание не покинуло его, но оно было заперто в теле, которое позабыло, как двигаться. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог даже повернуть голову. — Ты себя не взорвал, — слабо проговорил он. — Тысяча сто сорок два. Облака плыли, звезды мерцали в чёрных прогалинах неба, луна была ужасно яркой, она была ослепительна. — Тысяча сто сорок три. — Не взорвал, — так же слабо протянул Дейдара, уставившись на эту луну. Когда он закрывал глаза, под веками плыли яркие пятна. Он лежал в паре метров от Неджи и тоже был не в силах пошевелиться. — Тысяча сто сорок четыре. Тысяча сто сорок пять. — Я так и знал. — Тысяча сто сорок шесть. Тысяча сто сорок… Неджи мечтал закрыть уши. — …семь. Тысяча сто сорок восемь. Парализующая техника, очевидно, зацепила их в последний момент. Такие техники Неджи уже встречал, а вот то, что случилось после — никогда. Они изменили положение в пространстве. За одно чёртово мгновение. И тот, кто сделал это, в отличие от них, не затыкался ни на одну секунду. — Тысяча сто сорок девять. Тысяча сто… — Тоби. — Сенпа-а-ай? Тоби сидел по-турецки в самом центре поляны, с запрокинутой головой. Он тоже смотрел на небо. Когда Дейдара окликнул его, Тоби подорвался с места и поглядел на распластавшегося подрывника сверху вниз. — Ты знаешь, где они? Хоть примерно. Лицо Тоби сделалось грустным, он покачал головой. — Они должны быть здесь, но… их нет. — Чего ты ожидал? — сказал Неджи. — Он дурачок. Он возможно даже не понял, что ты сказал ему сделать. — Тоби всё понял! — воскликнул Тоби. — Лучше тебе его так не называть, — проговорил Дейдара. — По крайней мере, пока я слышу. Воцарилась тишина. Луна запуталась в облаке и, словно задыхаясь под ним, она выпрыскивала лучи света то с одной его стороны, то с другой. Тихо шурша, Тоби сел на землю, запрокинул голову. — Тысяча сто-о-о… — он долго и задумчиво тянул «о», потом послышался его печальный вздох. Неджи поблагодарил вселенную и сразу проклял её. — Один. Два. Три… Четыре. Почти час они неподвижно и молча лежали, пока Неджи не ощутил, как восстанавливается кровоток. Он смог повернуть голову. Дейдара спал и Тоби, свернувшись клубочком в центре поляны, тоже спал. Напрягшись, Неджи перекатился на бок и привстал на локте. До чего действенная техника. Если бы она угодила в них чуть раньше, никакого взрыва бы не было. Им сильно повезло. Неджи поочерёдно разминал суставы, а его мысли витали вокруг обороны лагеря. Он думал, как укрепить скрывающую технику, как обезопасить ресурсы, как выйти на связь с остальным миром, и вдруг, среди этого, он подумал, что сейчас очень удачный момент, чтобы навсегда избавиться от помехи в лице Дейдары. Многие считали Неджи честным и благородным человеком, но сам он себя таким не ощущал. Он был честолюбив. Он был хладнокровен. Он любил поступать правильно. Что же было правильным сейчас? Если он убьет преступника S класса, разве кто-то станет его осуждать? А если он убьет его исподтишка? Мысль текла спокойно, её направление совершенно не взбудоражило нервную систему. Такое желание может посетить каждого. Оно казалось простым и честным, естественным. Разве не естественно убивать тех, кого ненавидишь? Особенно посреди войны. Расстановка сил предписывает сражаться с ненавистными людьми на одной стороне; тогда вероятно, у него, Неджи, может быть своя тихая незаметная война? Стоя над Дейдарой он всё думал об этом. Силы восстанавливались. Чакра уже спокойно растекалась в ладони, острая, как бритва. Неджи присел на одно колено. Он не держался за идею благородства. Она никогда его не привлекала. Чакра покалывала в кончиках пальцев, согревала центр ладони. Лунный свет озарял лицо спящего. Ненавистное красивое лицо. Неджи сел на землю. Посмотрел на небо. Облака исчезли, открывая взору тысячи звёзд. От шороха Дейдара дёрнулся, резко сел. Сон сморил его неожиданно крепко. Он не ожидал увидеть Неджи, сидящего рядом, и инстинктивно напрягся. — Я их нашёл, — сказал Неджи, глядя прямо перед собой, в лесную тьму. — Они идут в нашу сторону. — Да? — Да. Верхушки деревьев покачивались от ветра. Воздух был свежим и холодным. Дейдара вдохнул его. Плавно откинулся на спину, потянулся, заложил под голову руки. — Отлично, хм. Значит подождём.~***~
Двое суток в подземной тюрьме. Никаких известий о Конан. Хидан сам не понимал, почему до сих пор не спятил. Почему впихнул в себя два завтрака, два обеда, два ужина, два раза лёг спать, два раза проснулся. Вечером второго дня, стоя возле умывальника, он вдруг понял, что сейчас заплачет. Накрыло внезапно, но так же быстро схлынуло. И не то чтобы Хидан стремился подавить в себе боль, просто она сама выбирала, когда и как долго его терзать, а затем сама по себе отступала, оставляя его в беззвучной, безвкусной пустоте. Тогда он просто сидел, ни о чём не думал. На третий день, утром, он проснулся и обнаружил, что решетчатая дверь открыта нараспашку. У входа в камеру, на железном подносе его ждал завтрак. Хидан подошел к двери, настороженный, словно пёс, которого однажды приманили костью, чтобы ударить. Он взял завтрак, вернулся к койке, принялся жевать, глядя на открытую решетку. Съел всё до крошки, отставил поднос. Он чуял, это какая-то недобрая хуйня. Допустим, дверь оставили открытой случайно. Что с того? Хоть бы все двери Сэнки распахнулись разом, отпуская его на все четыре стороны — уйти он не мог. Скорее, это чья-та поганая насмешка. Он догадывался, чья. При всём отторжении, Акасуна не стал бы страдать подобной хернёй. Хидан откинулся на койку, заложил под голову обе ладони, уставился в потолок. Знал ли Таку, что Сасори ему помог? Являлось ли это в принципе помощью? Ведь он не знал, жива ли Конан. Может, всё это безжалостный спектакль? Нет. Слишком масштабное представление ради его персоны. Что бы этим двоим ни понадобилось от него, они вполне могли получить это силой. Это не было спектаклем. Это было правдой. Его Конан убили ради удовольствия. К горлу подкатило. Хидан сглотнул. Резко сел. Сцепив руки, он ждал, пока отпустит: пока боль ослабнет и глаза перестанут жечь несуществующие слёзы. Он пробовал дать им волю, их не было. При этом он вовсе не чувствовал себя раздавленным. Он был очень сосредоточен. Он чувствовал силу в сцепленных руках, чувствовал, как в мозгах вертятся грёбаные шестерёнки. Снова посмотрел на дверь. Поднялся. Медленно приблизился, выглянул. В коридоре никого не было. — Ладно, хуй с тобой. Он покинул камеру и пошел по коридору. Сначала медленно, крадучись, потом своим обычным шагом. И справа, и слева тянулись сплошь пустые камеры. Хидан дошел до поворота и наткнулся на охранника. Тот сидел на стуле, поперёк коридора, закинув ноги на выпирающий из стены кирпич. Как и ожидал Хидан, охранник не удивился, увидев его на свободе. Он поднялся, почесал бок. — Хочешь пройти? Хидан глянул ему через плечо: в конце коридора виднелась лестница, она вела на первый этаж резиденции. Охранника он мог убить голыми руками. Мог подняться наверх, попробовать найти Акасуну. Но всё это показалось ему опрометчивым. Поэтому он молча покачал головой, прошел в обратном направлении, вернулся в камеру и закрыл за собой решетку. Он чувствовал себя хомяком в игрушечном лабиринте, который попал в руки к злобному ребёнку. По сути так и было. Утром камера всё ещё была не заперта, но Хидан больше не выходил. Он не пытался понять, что это значит, не придумывал план бегства. Он ждал, пока Таку наскучит играть с ним в эти дебильные игры. Он не желал развлекать его. Всё, чего хотелось Хидану, это заживо разорвать Таку на куски. Впрочем, таким фантазиям он тоже волю не давал. Нужно быть собранным, думал он, максимально собранным, на случай, если Конан жива, и у него появится шанс ей помочь. Когда спустя ещё пять дней в камеру ворвались охранники, повалили его на пол, с криками, оскорблениями, насмешками, когда они почти час избивали его на холодном бетонном полу, Хидан, стиснув зубы, зажмурив глаза, улыбался, потому что он чувствовал, это финальный аккорд. Он ждал этого. Ждал, когда у Таку закончится терпение. Выбившись из сил, охранники поставили его на ноги, и потащили по коридору. Повреждения плавно затягивались, вызывая приятную зудящую ломоту. Хидан болтался, словно тряпичная кукла, но сознание его было незамутнённым. Он слышал каждый звук, запоминал каждый поворот, на всякий случай. Подземелье осталось далеко позади. Кровь, стекающая с уголка рта, сочащаяся из не успевших схватиться ссадин, мазала красивые кремовые ковры резиденции. По правую руку тянулись одинаковые двери, Хидан насчитал четыре. Напротив пятой охранники бросили его, и он, споткнувшись, зацепившись за стену, едва устоял на ногах. — Стучи. Голос прозвучал из-за спины, и тут же в спину ему упёрлось острое лезвие, на уровне сердца. «Финальный аккорд», — снова усмехнулся про себя Хидан. Он постучал. Из-за двери послышалось певучее: «Войдите». Охранник надавил на ручку, Хидана грубо втолкнули в комнату, он споткнулся о порог, упал, услышал, как хлопнула дверь позади, и ещё пару мгновений смотрел в пол, прежде чем поднять голову. Лаборатория. Вернее, обычный кабинет, адаптированный под лабораторию. Длинный стол тянулся вдоль двух стен, сходясь между ними углом. Что на нём лежит Хидан не видел, но видел содержимое подвесных ящиков: пробирки, книги, серебристые инструменты. Спиной к нему, напротив одного такого распахнутого ящика, стоял Саито Таку, облаченный в тяжелое шелковое кимоно. Его длинные волосы были схвачены серой лентой. — Присаживайся. Таку не обернулся. Он покачивал длинным указательным пальцем створку ящика, разглядывая что-то внутри. Хидан встал, отметив на полу кровавые отпечатки собственных ладоней. Ему не хотелось садиться, он пролежал в камере неделю, но он всё-таки сел на единственный стул, который стоял рядом с белой кушеткой. Он сел как можно дальше от Таку и приказал себе быть на чеку, каждую чёртову секунду. — Почему ты не вышел? Я приказал тебя выпустить. — Боялся заплутать в коридорах, — хриплый голос Хидана всё-таки звучал вызывающе, почти дерзко. Он знал, что нельзя иначе. — Ммм, вот как. — Ответ устроил Таку. Тот снова качнул пальцем скрипучую дверцу. — И ты совсем не хотел заглянуть ко мне на чай? Зубы Хидана скрежетали, сжатые до судороги. На одно мгновение перед глазами возникла перекрученная умирающая Конан, тошнота распирала горло. Он хотел рвать этого выродка на куски, хотел раздавить в кулаке его крошечное склизкое сердце. Он процедил: — Не слишком заладилось последнее чаепитие. И Таку сразу же обернулся, словно только и ждал упоминания, намёка. С жаждой садиста, готового хлебнуть чужой сладкой боли, он заглянул Хидану в глаза. В его голосе не было ни единой эмоции, он был ровным и пустым. — Ах, Хидан. Неужели ты расстроился? Мне так жаль. — Тебе не жаль. — Твоя правда. Хидан не отворачивался и не пытался скрыть свою ненависть, она ревела бешеным пламенем в его немигающем взгляде. Таку всматривался в искаженное болью лицо, и уголки его губ мелко дрожали, словно под тяжестью невидимого груза. Он долго-долго смотрел, а затем, сверкнув рваной полубезумной улыбкой, отвернулся обратно к столу. — Знаешь, — заговорил он, — иногда мне хочется быть добрым-добрым, таким добрым для всех… хочется всех одарить и всех приласкать, чтобы вы любили меня и смеялись. А иногда мне просто хочется смотреть, как вытекают ваши мозги. Но что же мне, отказывать себе в удовольствии? — он пожал плечами. — Я не могу. Поэтому тогда был отличный день, чтобы полюбоваться на твою боль, а сегодня… сегодня мне просто хочется поболтать с тобой, Хидан. — Я бы сказал тебе, что ты больной, но ты ведь и сам это знаешь? — Это не правда. Это ты больной. Ты целиком состоишь из боли, разве нет? Говоря это, Таку с живейшим любопытством изучал пробирки, которые стоят на столе. По одной он постучал ногтем, другую взболтал и поставил на место. Хидан сглотнул, у него совершенно пересохло во рту. — Что тебе нужно от меня? — Мне? От тебя? — Таку рассмеялся. — Я бы тебя выпотрошил и вышвырнул на помойку. Но Сасори… Сасори сказал, что ты ему нужен для каких-то опытов. «Вот оно», — вздрогнул Хидан. — «Вот где нельзя проебаться, соберись нахуй». Таку словно всё это время подводил его к плохо замаскированной ловушке. Только Хидан не знал, в чём она заключалась. Он почти перестал дышать. Таку снова обернулся, посмотрел на него через плечо. — Может, ему нужна твоя кровь? — Если так, пусть выкачает хоть всю. — Зачем? — Может, лучше узнать у него? — Нет, не лучше. Его словам нельзя верить. Он очаровательный лжец, — Таку вздохнул с притворной грустью. — Сасори-Сасори… — протянул он. — Ты знаешь, как мы с ним познакомились? Хидан долго и мрачно смотрел Таку в спину. — Держу пари, это очень романтическая история. Таку усмехнулся. Он продолжил рыться в склянках, он зачем-то менял их местами, изредка бросая на Хидана косые взгляды. Потому приходилось строить из себя охуительного слушателя. — Весьма. Мне было восемь. Я хорошо помню… мама сказала сбегать к господину Куроки и взять у него в долг капусту. День был пасмурным. Собирался дождь. И я почему-то решил, что за капустой не пойду. Я пошел к реке. Просидел там до самого вечера. Ах, хороший был день! — А дальше? — Мм… Дальше? Дальше я почувствовал запах дыма и побежал домой. Лицо Хидана застыло, он весь застыл на мгновение. Позвякивание склянок сменилось на шуршание, потому что теперь внимание Таку привлекла раскрытая тетрадь. Он что-то прочел, задумчиво протянул «мм» и обернулся к Хидану, уперев ладонь в стол. — Было темно, повсюду валялись трупы. Я пришел домой и увидел, что отец и мать тоже мертвы. Я не знал, куда мне идти и сидел возле дома. А потом я увидел Мастера Сасори. Я спросил его, кто это сделал. А он сказал: «Это сделал я». Губы Таку тронула улыбка. Хидан в душе не понимал, как из этой херни вытекало, что он стал учеником Акасуны. Он ждал, когда Таку продолжит, но тот отвернулся обратно к склянкам и дальше ничего не рассказывал. — Так значит «выкачайте хоть всю». Удивительная щедрость! Что он пообещал тебе взамен? — А?.. — Что он пообещал тебе взамен, раз ты на всё готов? И зачем ему нужна твоя кровь. Ну? Тут Хидан понял, что возможно сболтнул лишнего. Нахер он это сказал? Как исправить ошибку? Ничего не приходило в голову. Да и Таку вовсе не идиот, чем больше будешь юлить, тем сильнее он насторожится. Хидан молчал. Он уже мысленно проклял себя. Как вдруг замок щёлкнул за спиной. Мрачнее обычного, в мокрой насквозь экипировке, на пороге стоял Сасори. Наверное, он какое-то время слушал их разговор, прежде чем прикрыть за собой дверь. — Я говорил тебе, — сказал он, без приветствия, словно всё это время был здесь. — Они вычислят, как блокировать геном очень быстро. Мы должны быть на шаг впереди. Сасори подошел к столу, вытащил у Таку из-под руки свою тетрадь, показательно её закрыл, и отложил. — Шаг-впереди, шаг-позади… — пропел Таку и сахарно улыбнулся. — Что взамен? Что ты ему дашь? — Избавлю от твоего общества. — Какое хамство, Сасори-сан. Вода капала с волос Сасори, он спокойно смотрел на Таку, словно ему ничего не стоило держать удар и отвечать на его вопросы. Наконец Таку скорчил неестественно сочувствующее лицо. — Наверное, ты устал. Отвратно выглядишь. — Наверное. — Что ж, — протянул Таку. — Ладно. Я оставляю его тебе. Он собирался уходить. Хидан никак не мог поверить, что Таку просто возьмет и уйдет. Тот явно был раздражен, у двери он задержался. Глаза его недобро сверкнули в сторону Акасуны. — Зайдёшь ко мне, — приказал он холодным тоном. Дверь закрылась. Хидану показалось, что у него с плеч свалилось нечто тяжелое и смрадное. Он глубоко вдохнул, хотел было сказать «спасибо», но Сасори поднес указательный палец к губам. Звук шагов Таку еще долго затихал в коридоре, пока, наконец, не стих совсем. — Не пойму, ты тут большой босс или заключенный, как я? — И то, и другое. Сасори окинул взглядом стол, обнаружил перестановки, и терпеливо принялся передвигать предметы на прежние места. Выглядел он и правда херово. — Слушай… — Я не скажу тебе, жива ли она. — Чё?! — Сбавь тон. Хидан заговорил тише, почти зашептал. — Акасуна, блять, я же сказал, я сделаю что угодно. Что угодно, нахуй. Но я должен знать, я не могу так! Я просто должен! — Ты обещал делать, что я скажу, даже если Конан погибнет. Так к чему тебе знать, жива ли она? — Мне нужно! — Хидан схватился за голову. — Сведи эмоции к минимуму. Когда ты выполнишь, то что я скажу, ты всё узнаешь. «Легко говорить о сведении эмоций к минимуму мудаку, который вообще нихера ни к кому не ощущает», — яростно подумал Хидан. Раньше, он сказал бы это вслух. В груди у него металось нечто живое и испуганное, оно не находило выхода, билось в истерике, и Хидан впился пальцами в сиденье стула, чтобы успокоиться. Сасори недолго приводил стол в порядок, он просто сгрёб в сторону всё, что Таку успел разложить, и тем самым поставил точку. — Пойдём, — сказал он. Хидан молча последовал за ним в коридор, к соседней комнате. Сасори отворил дверь, потом отдал ему ключ. — Переночуешь здесь. — И всё? Мне просто ждать? — Завтра я зайду. — Ладно, понял, — сказал Хидан. Сасори вышел в коридор. Дверь плавно затворилась за ним. Хидан остался один, в тишине своей новой комнаты. Она оказалась вполне сносная, даже уютная. Здесь было кресло, небольшой стол с лампой, узкая застеленная кровать. Хидан сделал два неровных шага, потом осел на колени, уперев в пустоту немигающий взгляд. Он сидел так какое-то время, потом лёг щекой на подлокотник кресла, закрыл глаза, обнял шершавую обивку так, словно в ней могла теплиться хоть капля живой души. Он бы дорого сейчас дал за возможность услышать от кого-то «ты не один, Хидан». Даже если бы это была брехня.~***~
— Это ещё кто такие? — поинтересовался Дейдара, кивнув в сторону двух связанных шиноби. Темари с недоверием сощурилась. — Я думала, ты нам объяснишь? Нас вдруг выбросило посреди леса, и этих двоих тоже! Все обернулись и посмотрели на Тоби, который сразу смутился от такого внимания. — Понимаете… — тихо начал он. — Фокус, который Тоби показывал в цирке назывался «Исчезновение десяти человек». Тоби не умеет перемещать восемь человек или двадцать человек… только десять. А когда… когда пришло время… Своих в живых осталось только восемь… И… Темари нахмурилась. — Какой-то он странный, — без раздражения сказала она. — Есть немного, — сказал Мори. Они стояли полукругом, смотрели друг на друга и не очень понимали, как действовать дальше. Тен-Тен казалось, что от скопленного в воздухе статического электричества вот-вот образуется шаровая молния и в кого-нибудь шарахнет. Одни только косые взгляды Темари чего стоили. Она разглядывала подрывника, задавала ему вопросы, словно прощупывая почву перед кровавой расправой. По крайней мере, так чудилось Тен-Тен, когда Темари вдруг зарычала и хлопнула себя по бёдрам. — Ладно, — объявила она. — Я не против, чтобы он шел с нами. Что скажешь, Неджи? — Не против. От «не против» Неджи земля промёрзла на несколько метров вглубь. И всё-таки он протянул Дейдаре руку. Тен-Тен затаила дыхание, глядя на эту жуткую картину. «Не шути. Только не шути с ним», — мысленно взмолилась она. Дейдара не шутил. Он молча принял рукопожатие. Потом Темари крутанулась на месте: — Десять часов!!! — заорала она. — Мы выиграли десять часов! Ха-ха-ха! Нана испуганно подбежала к ней и зажала едва затянувшуюся рану. — Тише, Темари-сама! Тен-Тен почувствовала, что впервые улыбается с момента взрыва. Они двинулись в сторону лагеря. Усталые, израненные, молчаливые. Тоби не отступал от Тен-Тен ни на шаг, пока они не вышли на дорогу, вдоль которой росли семянницы, маленькие коробочки с пухом внутри, которые взрывались от прикосновения. Тоби принялся собирать их, и Тен-Тен впервые осталась с Дейдарой наедине. Они до сих пор ни словом не обмолвились друг с другом. Ей было страшно, что, возможно, это взаимное молчание что-то значит. Они шли рядом. Иногда Дейдара поворачивал голову, смотрел на неё, и на губах его появлялась улыбка, но он ничего не говорил. «Может, он злится?», — думала Тен-Тен. Или, может, он слишком устал? Он спас ей жизнь и жизни её друзей. Никто не произнёс этого вслух, но если бы не он, они все были бы мертвы. Когда он появился, она вдруг поняла, насколько далекими и чужими кажутся ей все остальные люди. Она была так рада видеть его! Почему же он молчит? Дейдара снова бросил на неё взгляд, хитрый, скошенный. Тен-Тен никогда раньше не замечала, но на щеках и ближе к переносице у него оказывается были веснушки. Совсем прозрачные. — Вчера… нет позавчера, — начал он, всего три слова, а у неё чуть сердце не выпрыгнуло, — я запечатал в свиток бутылку с маслом. Сегодня открыл, а там что-то скользкое и, возможно, живое. Тен-Тен сочувственно цокнула языком. — С жидкостями всегда сложно, — сказала она. — Зелёный горошек лучше даже не открывать, хм. Гравий под ногами шуршал. Они вышли на тракт, чтобы снова свернуть с него на лесную тропу. Странно было обсуждать горошек, после всего, что произошло. Тен-Тен хотела придумать более удачную тему, но всё казалось слишком глупым и неподходящим. Она спросила: — От Сакуры никаких вестей? — Нет, — быстро ответил Дейдара. И они снова замолчали. Замолчали так безнадёжно, что будь у Тен-Тен в запасе ужасно написанные стихи, она бы непременно достала и зачитала их. Что происходит? — Можем подробнее обсудить горошек, — буркнула она, пытаясь свести всё в шутку, но Дейдара не улыбнулся. И Тен-Тен остановилась. Она вопросительно качнула головой, попыталась заглянуть ему в глаза, попыталась понять. — Слушай, я… Дейдара прервал её. Сразу стало ясно, что он скажет сейчас что-то неприятное. Плохие новости? Что-то с Сакурой? Что-то случилось? Тен-Тен прокрутила в голове тысячу вариантов. Дейдара, собираясь с мыслями, снял сухой листок с её воротника. Покрутил его, уронил под ноги. — Помнишь, как мы ссорились из-за спасения Сакуры? — Да. Ты все ещё злишься на меня? — Глупая. Нет, конечно. Тен-Тен улыбнулась. Улыбка получилась испуганной. — Это радует, — неловко сказала она. Дейдара оставался чудовищно серьёзным. — Ты была права тогда, — сказал он. — Когда сказала, что я должен выбрать между вами. Между тобой и Сасори, и… — Дей-кун, я не хотела… — И ты была права, что я выбрал бы его, если бы пришлось, — договорил он. Посмотрел на неё. Спокойно, будто желая убедиться, что она услышала. Тен-Тен растерянно приоткрыла рот, она хотела что-то сказать. Сказать что-то, отчего ей самой стало бы чуть менее больно, но таких слов не существовало. Когда Дейдара снова заговорил у неё защипало глаза. И гортань горько сжалась. — Я был очень привязан к нему. И я бы не хотел, чтобы ты была так же привязана ко мне. — Вот уж не надейся! Дейдара тихо рассмеялся. «Что произошло с ним за эти дни?» — думала Тен-Тен. Что это за улыбка? Печальная. Непривычно взрослая. Дейдара улыбнулся так, словно ей ещё предстоит осознать нечто горькое, что он уже испробовал. Он протянул руку к её лицу, костяшка указательного пальца мазнула Тен-Тен по замёрзшему кончику носа. — Теперь я стану тебе самым преданным другом, — сказал он. — Поверь мне. Она быстро отвернулась. Она хотела бы выдержать, но не смогла. Опустив взгляд, сглотнув подступившие слёзы, Тен-Тен ответила: «Да». Потом она тоже нацепила на губы улыбку, запрокинула голову, жмурясь на белёсые лучи рассветного солнца. — Ну, знаешь. Я, возможно, буду тебе другом чуть хуже, — сказала она и шутливо подтолкнула Дейдару плечом. К концу пути они разговорились. Дейдара рассказал, как Тоби удалось связаться с Хиданом и Адао через свиток сообщений. Тен-Тен смеялась до слёз. В скрытом лагере Дейдару увела за собой Темари, а Тен-Тен добрела до палатки и плюхнулась на кровать. Она долго лежала и смотрела в потолок, хотя ей хотелось спать. Мысли плавали в голове, бесполезно ударяясь о стены сознания, словно аквариумные рыбы. Потом полог палатки распахнулся, внутрь влетела Темари. Она очень эмоционально и сбивчиво убеждала Тен-Тен, что она тут не при чём, что это не намеренно, а Тен-Тен никак не могла уловить из её сбивчивой речи, что произошло, пока не обнаружила себя сидящей на полу, окаменевшей и оглушенной. Темари сказала, что Дейдара взят под стражу. Его будут судить, как преступника S класса. Его ждёт смертная казнь.~***~
Тоши сидел на ступеньках, соломенная шляпа была надвинута на глаза. Он ничего вокруг не видел, но судя по виновато-пыхтящим звукам, к нему несколько раз подходил Юдай и ещё кто-то из спасшихся добровольцев. Поганые трусы. Такие же трусы, как и он сам. Они сбежали, когда всё началось, потому что Сакура якобы приказала при любой угрозе — бежать. Он стиснул зубы, за малым не зарычал. — Тоши… — голос Юдая раздался справа от него, должно быть тот сел рядом на ступеньки. — Скройся, а? — Ты напрасно злишься… Чем бы мы там помогли? Ничем. Помочь мог только он. Если бы сказал ей правду. Юдай заворочался, шурша зимней курткой. Не было в нём ни грамма злобы. Почему, думал Тоши, в ком-то, как в Юдае, злоба совершенно не приживается, а в ком-то разрастается и расцветает так, что за сплетеньем ветвей не видно солнца? Тоши прерывисто выдохнул, поправил шляпу. — Прости, Юдай. У Юдая сделались очень удивлённые глаза. Он думал хлопнуть Тоши по плечу, но не осмелился, только снова поёрзал на месте. — Думаешь, они живы? — спросил Тоши, глядя на закрытые деревянные ворота. — Ну… Ворота распахнулись и с силой втрескались в изгородь, так что в стороны прыснули щепки. Сакура влетела во внутренний двор. Запыхавшаяся, с расцарапанными щеками, с жутким сверкающим взглядом. Айко прихрамывая зашла следом. — Вы живы! — Тоши было подался к ним, но Айко, стоя у Сакуры за спиной, очень уж ярко перерезала себе ладонью горло. Он замер. Люди выскакивали во двор, испуганные шумом, а завидев Сакуру, останавливались, притихнув. Она медленно прошла к центру двора. Никто не смел даже перешептываться, шаги Сакуры отдавались эхом из-за акустики скрывающего купола. Она остановилась, подняла подбородок, окинула взглядом собравшихся. И Тоши вдруг понял: Сакура относится к тем, в ком злоба вполне способна прижиться. — У вас есть час, — сказала она громко, — на то чтобы собрать самое необходимое. Только теплую одежду, провизию, медикаменты, — беспокойный гомон волной прокатился по внутреннему двору и сразу сник, стоило Сакуре поднять руку. — Мы уходим из лагеря. Она взбежала по лестнице. За спиной Айко призывала всех успокоиться и не паниковать. Потом хлопнула дверь в убежище и стало тихо. Сакура слышала, как шаги дробят тишину. Лёгкие будто сдавливала со всех сторон чудовищная разрушительная сила, Сакура с трудом заставляла себя втягивать воздух. Никогда ещё она не испытывала такой ярости. Она полыхала. Шаги ускорялись сами собой. Она влетела плечом в перегородку, завернула за угол, свет вырвался из лампочки под потолком, озарив крошечный закуток: стол, тумбочку, койку. Под койкой на уровне подушки, скрытая темнотой, лежала его серая тряпичная сумка. Сакура смотрела на неё, не мигая. Она стояла у ширмы, сумка лежала под койкой. Кулаки были сжаты до боли. Хотелось заорать во всё горло. Орать так, чтобы связки полопались. Безудержно, дико, до выворота кишок. Орать и выть. Она почти слышала эти нечеловеческие звуки, прорывающие изнутри грудную клетку. «Я разве не угадал?» Губы Сакуры задрожали. Она, безмолвная, скованная, медленно подошла, опустилась на колени, нащупала грубую ткань, плавно вытащила сумку из-под койки, затем также плавно протащила её по полу, к центру комнаты. «Я разве не угадал?» — Заткнись. Сасори усмехнулся. Усмехнулся в её голове. Он почти что её убил. Не хватило мелочи: ещё хоть капельки пролитой крови или ещё одной кривой улыбки — она бы не встала. Сакура опустилась на пол. Аккуратно потянула за застёжку. Первые несколько свитков она вытащила заторможено, слишком мягко, словно боялась случайно испепелить их собственной яростью. Потом она заставила себя поглубже вдохнуть, прикрыла глаза, и принялась за дело с трезвой решимостью. Книга, свитки-марионетки, какие-то записи… Сакура бегло просматривала их, чтобы не упустить ничего важного. Здесь были наблюдения Сасори относительно эффекта обезболивания, несколько формул. Сакура выписала формулы, остальное отложила в сторону. Потом в руках у неё оказался конверт. «Как поживаешь?» — прочла она, шевеля губами, и почувствовала, как холодок поднимается от шеи к затылку. «Как поживаешь? Зря ты не отвечаешь на мои письма. Разве я был плохим учеником? Хотя, да. Наверное, ты склонен думать, что был. Никогда не мог понять, как ты умудряешься так надолго застревать в одной эмоции по отношению к чему-то? Ты лишаешь себя жизни. Жизнь — движение! Ах, ладно, не сердись, Сасори-сан. Я пишу тебе по делу: всё, как ты любишь. Хочу, чтобы ты ознакомился с одной любопытной техникой, о которой я вычитал несколько лет назад. Она заключается в переселении…». Сакура свернула письмо. В комнате словно закончился кислород: лёгкие со свистом вбирали воздух, но не насыщались. Она залезла в сумку обеими руками, выпотрошила из неё целый ворох писем, книжных страниц, заметок. Перебирая их, Сакура искала тот же почерк. «Прости, что пришлось побегать от моих ребят, но как бы ты иначе оценил? Разве это не потрясающе? PS. Не пора ли съехать из этой дешевой гостиницы? 2-го числа помогу с переездом». «…твои престарелые друзья были со мной грубы. Ты понимаешь, что рано или поздно я доберусь до них?» «…почему ты так упорно не пользуешься картой, которую я нарисовал?» «…очаровательный перелом! Кимми, глупышка, ноет целыми днями, чтобы я тебя уничтожил. PS. Подумай над предложением» «…её зовут Сакура?» — Что?.. Писем было слишком много, Сакура просматривала по диагонали, но тут остановилась. «Я ошеломлён! Птичка принесла на хвосте, что тебя снова нашла маленькая принцесса из Конохи. Или это ты её нашел? Не подумай, что я против! Когда ты согласишься к нам присоединиться, обязательно возьми и её тоже. Я помню, кажется, её зовут Сакура?..» Ну всё, хватит с неё. Она раздраженно перетянула письма жгутом. Это можно изучить позже. Сасори на них не отвечал. Почему же тогда?.. «Нет», — оборвала Сакура себя. Не смей искать оправдания. Он убийца и перешел на сторону тех, кто любит убивать так же, как и он. Только поэтому. Не существует других причин. Она встряхнула сумку, содержимое равнодушно звякнуло внутри. — Ну, давай, — приказала Сакура, — не может быть, чтобы ты совсем ничего от меня не прятал. Снова были записи о ядах, чертежи, пустые и полные склянки, запрятанные в печать. Сакура вчитывалась, всматривалась, переворачивала: ничего. Ничего, что могло бы ей помочь. Или хотя бы заставить возненавидеть Сасори ещё сильнее. Да. Возненавидеть. Ей нужен был такой предмет. Бессилие накипало внутри. Сначала Сакура аккуратно складывала вещи, теперь она отшвыривала их от себя, комкала, рвала в клочья. Комната переполнилась звоном, треском, всхлипами, тоскливым хрипением рвущейся бумаги. Тяжело вздымалась грудная клетка, руки не слушались. Казалось, что ещё одна разлетевшаяся вдребезги пробирка, и Сакура разлетится вместе с ней, словно концентрированная взрывная чакра. — Ну?! — вскричала она. — Давай! Покажи мне! Ткань затрещала, лопнула змейка. — Покажи, что ты за чудовище! Я хочу видеть! Покажи! Она хотела перевернуть сумку, вытрясти, что осталось, но победил здравый смысл. Не хватало только отравиться разбитым ядом. Поэтому Сакура яростно запустила туда руку и застыла, наткнувшись на что-то мягкое. Свитер. На дне сумки лежал свитер. Мягкая согревающая шерсть. Заторможено, ломано, словно маленькими рывками, она вытащила его. Ткань пощекотала разбитые колени. На мгновение, глядя на этот свитер, Сакура ощутила себя побежденной. Что она вообще могла? Что она могла, если её изничтожали такие мелочи? Сакура зажмурила глаза, провела пальцами по лбу, волосам, зарылась лицом в собственные ладони. В ней боролись два голоса. Один говорил: «я не справлюсь». Второй требовал разнести что-нибудь к чертям. Уже обессиленная и пустая, она заглянула в сумку, чтобы убедиться, что там больше ничего нет и увидела на дне золотистую тубу. Она знала, что это. Почему она сразу не подумала об этом? Свитки были аккуратно скреплены лентами. Стоило Сакуре взять их в руки, как сердце взволнованно застучало. Она не знала, какой вскрыть первым. Она боялась увидеть, что в них скрывается. И всё-таки это был иной страх. Страх навеянный жизнью, а не смертью. Он подстегнул её. Сакура развернула пергамент. Её голова недоуменно склонилась вбок. Она сморгнула, нахмурилась. Перевернула свиток вверх ногами и обратно. Приблизила к лицу, которое сразу же вытянулось, налилось румянцем, и сквозь схватившуюся маску горечи, боли, одиночества, оно вдруг снова стало детским, сияющим и немного возмущенным. Сакура накрыла ладонью рот и сквозь эту ладонь прорвался вихрь неудержимого искреннего смеха. Она расхохоталась. Должно быть её слышали даже с улицы. Должно быть, все решили, будто она свихнулась от боли. Наверное, отчасти так и было. Слёзы выступили на глазах. Сакура вытирала их, успокаивалась, смотрела в пергамент и снова закатывалась. Ей хотелось немедленно сделать что-то, написать что-то, но в свитке сообщений не осталось ни единого пустого места. Тогда Сакура взяла тонкую кисть, прикреплённую к тубе, смочила и пропустила сквозь неё чакру. «Зачем он показал мне, как это делается?» — опасно кольнула её мысль и тут же растворилась. А вслед за ней стали растворяться строчки, одна за другой, освобождая место. Она запоминала всё, что стирала. Особенно жалко Сакуре было стирать глупый рисунок, на котором все они были вместе.