MorMor X-mas fest: Рождественская песнь

Начать стоило с того, что Мориарти был мертв. Настолько, насколько только мог быть мертв человек, догадавшийся пустить себе в глотку пулю девятого калибра, что раздробила податливое ребристое небо, превратила некогда гениальные мозги во вполне заурядную кашу и оставила в затылке неаккуратную рваную дыру, запекшуюся по краям дочерна. При желании Себастьян мог бы прикоснуться ко внутреннему миру Мориарти вполне буквально. Очевидно, что подобного желания у него не возникло. Моран был уверен, что Джим мертв. Он лично видел тело, он присутствовал, когда Мориарти опускали в землю Хайгейтского кладбища, с мерным стуком бросая стылые комья на крышку гроба. Словом, сомневаться не приходилось. Джим был мертвее мертвого. Однако, даже с учетом всего этого, Моран совершенно не удивился, обнаружив знакомый ломкий силуэт в своем гостиничном номере несколько лет спустя. Осознавал, что должен хотя бы удивиться, а то и испугаться, но долгий перелет, тяжелый день и несколько стаканов виски, отполированных сверху темным Гинессом, укутали его тяжелым ватным покрывалом равнодушия, через которые не пробивалось ровным счетом никаких эмоции. - Ты же клялся, что ноги твоей не будет в Иерусалиме, - насмешливо подал голос этот предвестник зомби-апокалипсиса. - А ты клялся, что будешь жить вечно, - парировал Моран, потянувшись к гостиничному мини-бару за еще одной дозой алкоголя. В таких ситуациях пара промилле в крови никогда не бывали лишними. - Ну, как видишь, - развел руками Джеймс, самодовольно скалясь, - пока клятвопреступник у нас только ты. - Невероятное огорчение, - отозвался Моран. Он ополовинил двумя глотками крохотную бутылочку и тяжело усмехнулся. - В честь чего пожаловал, босс? Мелочный удар достиг своей цели - Джим поморщился, словно от зубной боли. Как оказалось, смерть не меняла некоторых привычек. - По твою душу, Себастьян, - ответил Мориарти. В комнате было темно и душно. Светильники Себастьян не зажег. Может быть и зря – в темноте имеет свойство заводиться всякая нечисть. И лунный свет, пробившийся сквозь мутноватые от уличной грязи окна, ничуть не помогал, только делал тени глубже и непрогляднее. Мориарти стоял в самом дальнем углу. Моран уставился на него с кровати, смотрел, не моргая, наблюдая за тем, как края силуэта смазываются, расползаются, плывут, пока череп не обхватило давящим обручем мигрени. В ноздри ударил невесть откуда взявшийся сладковато-гнилостный покойницкий запах, и тут же небольшая церковка неподалеку вдруг разразилась долгим истеричным колокольным звоном. Нереальность происходящего накатила тяжелой удушающей волной, затопила с головой и мгновенно отхлынула. - Если найдешь ее у меня, сообщи, - усмехнулся Себастьян, добивая остатки дрянного пойла, что по мнению владельцев гостиницы было джином. Бутылочка выдохлась и покатилась по полу. Церкви продолжали насаждаться, прославляя младенца, что свою смерть найдет здесь же, в этом чертовом лживом кровавом городе. Моран опустил глаза, глядя на поблескивающее стеклянное донышко, замершее у ножки стула, почему-то подумав, что от этого Джим сгинет. Но Джим и не думал. - Ну же, Себастьян, это же канун Рождества! – раздалось из угла ехидно. - Пойдем, прогуляемся. Моран сморгнул, выдохнул, поднимая на Мориарти взгляд. - Я-то надеялся, что нас разлучит хотя бы смерть, - пробормотал он, поднимаясь с кровати. Мориарти в ответ расхохотался. *** Некоторое время они шли в молчании. Католические кварталы, залитые белым светом электрических звезд и звенящие от песнопений, сменились тихими и молчаливыми мусульманскими. Тишина рассеивалась лишь ровным метрономом щегольских каблуков Мориарти о покрытую песком брусчатку и жалобами ветра, забиравшегося под воротник, в надежде выкрасть чужого тепла. - Куда направляемся? - поинтересовался Себастьян. Не задав вопроса не узнать – Джим имел прескверную привычку не делиться планами. - О, я думал, что ты понял, - удивился Джим, обернувшись через плечо. - К «Святым мощам»! Кто бы сомневался. «Святые мощи» были баром в одном темном, грязном и, очевидно, забытом Богом переулке, где творились такие же темные и грязные дела. Когда-то, узнав о его существовании и сделках, что заключались там, Джеймс едва ли не кипятком ссал от восторга и откровенно достал Морана рассуждениями о тонкой иронии его хозяина. А потом и вовсе выкупил этот бар. Чуть позже Себастьян его сжег. Это случилось в ту знаменательную последнюю поездку в Святой город. Тогда он снова отказался работать на Мориарти после очередной подставы, в которой были намешаны наркотики, баснословные деньги и арабы, мечтавшие освежевать Себастьяна тепленьким. Как бы то ни было, они не виделись с Джеймсом почти год, как вдруг на того нашла блажь попросить у Морана прощения. Чтобы было понятнее, когда Джеймс имел в виду «попросить прощения», это означало, что в один не самый чудесный вечер Себастьяна, получившего деньги за очередной заказ и благополучно их пропивавшего, встретило два десятка цепных псов Мориарти, почитавших того больше самого Господа Бога. Себастьян уложил, наверное, половину - ему было не до точного счета, прежде чем его скрутили, поставили на колени, ткнули пушкой в затылок и приказали ждать босса. Сукин сын явился в бар с видом феи-крестной, да еще и с веточкой омелы в руках. Помнится, Себастьян клялся пропороть Джиму глотку, а чертову омелу сунуть поглубже в задницу. Сунул в итоге кое-что другое, но в обиде тот не остался. Вот только во время громких разборок посреди поломанных стульев и опрокинутых столиков, никто не заметил, как на кухне вспыхнула крохотная искра, выросшая в такой пожар, что сожрал бар до головешек. Который, кстати, так никто и не удосужился отстроить заново. Ведомый каким-то дурацким чувством ностальгии, Себастьян навестил руины не далее, как вчера. - Чему скалишься? - полюбопытствовал Джим, заметив выражение его лица. - Почтил в памяти Рождество две тысячи второго. - Так и знал, - удовлетворенно кивнул Мориарти, дернув Себастьяна за рукав куртки и увлекая его за собой в малозаметный проход между домами. Пальцы Морана ощутимо дрогнули. Из-за очередного угла вынырнул тот самый бар, те самые проклятые «Мощи». Целехонький. Светились окна и неоновая вывеска, за тяжелой темной дверью бурлили голоса, выплескиваясь на улицу взрывами хохота. Все остальные дома в округе стояли темными и ослепшими, и только чертов бар светился, как Вифлеемская звезда. Внезапно Себастьян понял, что за всю дорогу они не встретили ни одной живой души. - Бар сгорел, - зачем-то озвучил он очевидное. - Сгорит, - спокойно поправил его Джим, потянув на себя тяжелую, мерзко заскрежетавшую дверь. Он обернулся и кивнул в сторону дверного проема: - Идешь? И Моран пошел. Внутри все было ровно таким, каким запомнилось Себастьяну: старая, стёсанная барная стойка, тяжелые темные полки, заставленные ополовиненными бутылками с алкоголем, немец Диттер, чей возраст было невозможно определить на глаз, первый владелец бара, меланхолично протирающий стакан, посеревшей от времени тряпкой. Почти все столы были заняты преступной ордой, пропивающей деньги, среди которых не было ни одного заработанного честным трудом цента. Джим направился к единственному пустующему в углу столику, будто ожидавшему их прихода. Стоило им стянуть с плеч пальто и куртку, как рядом материализовался молчаливый Диттер, оставил на их столе полный стакан виски и мартини в бокале, присыпанном крупными искорками соли, и так же, не издав ни звука, исчез. - После того побоища Диттер останется без глаз, - как бы невзначай поделился Джим, задумчиво поглаживая большим пальцем тонкую ножку своего бокала. - Что? - Ну, в то Рождество, когда бар сгорит. В колено попадет шальная пуля, и он упадет лицом в осколки стекла. Оба глаза будут нашпигованы крошевом по самые нервы. Старик уползет, выживет, но больше никогда не сможет видеть. А еще через пару лет останется без жилья и денег и умрет на улице под каким-то мостом. - Ты-то откуда знаешь? - взгляд Себастьяна невольно задержался на будущем мертвеце, который невозмутимо наливал очередную стопку в этот момент, попыхивая толстой сигарой. Джим равнодушно пожал плечом. - Я тебе могу рассказать о каждом в этом баре, - просто ответил он, оглядываясь. - Вон там пьет Ральф, он местный, наемный убийца. Через пару часов выйдет на улицу, где его голову поприветствует стальная труба и начисто вышибет мозги. За тем столом, - Мориарти кивнул, указывая, - Петерсон, американец, контрабандист. Умрет совершенно позорной смертью - инфаркт в сорок пять. Это ровно через три года, прямо в самолете при перевозке товара на пару миллиардов. Знатный будет скандал. А его собеседник - он из Кабула - погибнет от рук полицейских через полгода при задержании. - А я? Джим поднял на него тяжелый взгляд и усмехнулся, но эта усмешка тронула лишь губы. - Ты не понял, Моран. Я могу рассказать о каждом, потому что они уже мертвы. В отличие от тебя, мой дорогой друг. И, сообщив это, он, как ни в чем не бывало, улыбнулся, откинулся на стуле и сделал большой глоток, проходя кончиком языка по крупинкам соли. Посмаковал привкус, поглядывая на Морана, будто чего-то ожидая. Потом сдался: - Ну же, до сих пор не понял? Совсем ничего? Себастьян молчал, даже не глядел на Джима, который, в свою очередь, пялился на него своими чернющими глазами наркомана со стажем в упор. Мориарти отставил бокал, в миг оказавшись очень близко, уперевшись подреберьем в столешницу. - Рож-дес-тво, - интимным шепотом произнес он и замолчал, выдерживая драматическую паузу, ухмыльнулся и снова откинулся на стуле. - Помнишь старину Диккенса? Это твоя персональная рождественская песнь! Себастьян устало подумал, не швырнуть ли ему стакан, до краев полный пряно пахнущим виски, в лицо этому самодовольному призраку рождества. Если Мориарти рассчитывал, что он на это купится, то останки его мозгов окончательно объели трупные черви. И все же, вместо порчи явно коллекционного пойла, он сделал большой глоток и покачал головой. - Ты полный псих. - О-о-о-о, я скучал по этому. Моран поднял взгляд, и они уставились друг на друга. Казалось, шумная кутерьма была огорожена от их столика толстым пуленепробиваемым стеклом - никто не смел к ним и близко приблизиться, хотя где-то в глубине бара явно назревала драка. - Что мне мешает еще разок отправить тебя на тот свет? - полюбопытствовал наконец Себастьян. - А ты попробуй, - предложил Джим заинтересованно и даже сложил ладони на столе, являя собой образец участия и готовности к новым экспериментам. Себастьян потянулся за своим пистолетом, привычно лежащим в кобуре на левом боку, но стоило ему только взять оружие в руки, почуял что-то неладное. Это было ощущение, сродни навязчивому жужжанию комара, которого еще не слышишь даже, но, кажется, чувствуешь каждой клеткой кожи. Себастьян проверил магазин - и действительно, верный Глок был полностью разряжен. Хотя Моран был более чем уверен, что при проверке оружия перед выходом из гостиницы, патроны были на месте, один к одному из новенькой коробочки, заряженные накануне. Медленно отложив в сторону бесполезный ствол, он потянулся за ножом, что был еще одним его верным спутником, но уже на середине движения понял, что его нет на месте. Как и второго, крохотного лезвия, вшитого в край рукава, и еще одного - в ботинке. Он был полностью и безоговорочно безоружен, как в навязчивом кошмаре, что преследовал его уже ни один десяток лет. Так же медленно и спокойно Себастьян положил руки на стол. Все это время Джеймс молча наблюдал за его движениями с любопытством и едва уловимым пониманием в глазах. - Ты все еще можешь попробовать убить меня голыми руками, - предложил он, - но, может, построим более конструктивный диалог? В конце концов, мы давно не виделись. - Чего тебе надо, Мориарти? Джеймс вдруг прищурился и выпалил: - Верни меня к жизни! Есть один рецепт. Тебе понадобятся мои бренные останки, несколько черных свечей, кое-какие травки и - это очень важно - черный петух! Себастьян знал его слишком хорошо. - Издеваешься? - поинтересовался он. Мориарти пожал плечами и широко проказливо улыбнулся: - Это могло бы быть забавным. И в этом простом движении было так много от Джима, того Джима, что с этим же лицом хулиганистого подростка разговаривал с миллионерами и опаснейшими преступниками, дразнил Холмсов и его самого, Себастьяна, не сосчитать сколько раз, что у Морана вдруг невыносимо остро кольнуло где-то за грудиной. Он прогнал непрошеное чувство еще одной порцией алкоголя и знаком попросил бармена повторить. - Ты не ответил на вопрос, - напомнил он. - Если память тебя не подводит, то ты вспомнишь, что по сценарию я должен преподнести тебе несколько полезных уроков, - тяжело вздохнул Джим, разведя руками, как человек, которому наконец пришлось оставить всякий юмор и приступить к своим обязанностям. Он отодвинул пальцем свой бокал подальше и уставился на Себастьяна потемневшими остановившимися глазами: - И вот тебе урок первый, Моран. Никогда не пей с призраками в сгоревших барах. Себастьян хотел было удивиться, но неожиданно понял, что голова его плохо слушается, язык с трудом ворочается, словно налитый свинцом, а бар, только что еще полный света, жизни и пьяной кутерьмы, был совершенно пуст и темен. А потом пустота и темнота обрушились на него самого, и не осталось совсем ничего. И это было хорошо.