Весенняя буря

Ёнгук, конечно, расспросил Тедди о причинах переноса дебюта "Дэзл" — и услышал в ответ примерно то же, что ожидал. — Они не готовы, — сказал Тедди, поглаживая несуществующую бороду. — Аксель и Э-Нерджи пишут неплохие песни, но именно что неплохие. Нам нужна бомба, которая взорвет чарты. Парни ее пока выдать не могут. Да и на сцене они стоят как хуи во поле, прости мой французский. Они, конечно, перспективные мальчики, очень перспективные. Но — недоделанные. Твой пацан еще ничего — будь он маннэ в хорошей крепкой группе, его, пожалуй, уже сейчас можно было бы выпускать на сцену. Но в "Дэзл" он пока лучший, остальные еще не дотягивают, а значит, ему пришлось бы их тащить. А он не вытащит, — Тедди усмехнулся. — Ну не лидер он, вот совсем не лидер. А лидеру — Акселю — пока еще учиться и учиться. Ёнгук кивнул. Тедди прищурился. — А ты меня чем порадуешь, Джепп Блэкмен? — спросил он. — Есть какие наработки? — Кое-что потихоньку пишется, — уклончиво отозвался Ёнгук. В общем-то, он мог хоть сейчас предоставить на суд Тедди с полдюжины почти готовых песен, но боялся сглазить. После новости про перенос дебюта Чжунхон бродил унылый и как будто даже утратил часть былого запала. А Ёнгук, наоборот, стремительно начал вылезать из депрессии. Даже удивительно, как на него подействовала всего лишь одна хорошая новость. Ёнгуку было немного стыдно, что он так радовался, в то время как Чжунхон ходил как в воду опущенный. Ёнгук утешался только тем, что дело было не в неудаче Чжунхона, а в твердой гарантии: по крайней мере еще год тот от него никуда не денется. Для очистки совести Ёнгук даже предложил менеджеру "Дэзл" поработать с Акселем, подтянуть его. Тот весь расцвел, да и Аксель аж запрыгал от энтузиазма. Разумеется, Чжунхон, прослышав о новостях, не мог не присоединиться. Заниматься с молодняком было даже интересно — в первую очередь это был неплохой вызов самому себе. Ёнгук устроил им суровый экзамен с рэп-баттлом в конце и остался очень доволен тем, как Чжунхон себя показал. У Акселя ситуация была печальнее, но в ошибках не было ничего непоправимого — к тому же у парня прослеживался неплохой потенциал. Втайне Ёнгук забавлялся, глядя, как мальчишки, будто щенки, соперничают за его внимание. Но периодически Аксель уж очень тесно прижимался к Чжунхону, или небрежно приобнимал его одной рукой, или вовсе хватал за задницу. Нет, в общем-то в этом не было ничего такого, обычное дружеское общение… Конечно, в итоге Ёнгук не выдержал и устроил Чжунхону очную ставку. — Ну… не знаю, — захлопал тот глазами в ответ на прямо поставленный вопрос. — Да мы все так общаемся. Нам же придется делать фансервис, менеджер сказал привыкать уже сейчас, чтобы потом выходило естественно. Звучало разумно, но когда дело касалось Чжунхона, Ёнгук резко переставал быть разумным и уравновешенным. Впрочем, Чжунхон сам все понял и как-то разобрался с проблемой. Дальнейшие занятия проходили без хватаний за жопу, хотя все равно видно было, как неоднозначно Аксель относится к Чжунхону. Он, конечно, понимал, что как рэпер он слабее, несмотря на статус лидера. Понимал он и то, что куража и харизмы у него много больше, а для айдола именно эти вещи в конечном итоге решали все. К завистливо-снисходительному отношению примешивалась искренняя симпатия и восхищение: Чжунхон отлично читал рэп и потрясающе танцевал, даже лучше Э-Нерджи, да и попросту был чудовищно милый. Его любили все, за наивность, дурашливость и славную мордашку. А еще у него была превосходная, очень щупабельная задница, и Аксель наверняка успел это оценить. Ёнгук подозревал, что хватания прекращались только на время его занятий, но не хотел давить на Чжунхона. В конце концов, на концертах и фанмитах тому придется делать вещи и похуже, чем подставлять жопу. После переноса дебюта на голову Ёнгука посыпались и другие новости, все как на подбор хорошие. И почти все они касались его участия в благотворительных организациях. С детства Ёнгук твердо придерживался принципа "если у тебя на обед две плошки риса, одну отдай тому, у кого нет ничего". Семья не особо разделяла его энтузиазм, но всегда поддерживала. Даже в полуголодные времена андеграундных выступлений, когда у Ёнгука появлялось немного лишних денег, часть он старался жертвовать тем, кому они были нужнее. Друзья над ним откровенно подсмеивались. Дети из трущоб, дети-инвалиды — это было еще ладно, но дети в Африке вызывали всеобщее недоумение. Ёнгук старался отшучиваться и помалкивать. Он верил в то, что делал, а ребята — что ж, ребята могли хоть обхохотаться. Чжунхон о благотворительности узнал случайно — с некоторых пор Ёнгук старался о ней вообще не распространяться. Но Чжунхон его не осудил. Он был совсем еще юный, с ветром в голове, и не задумывался о таких вопросах, но Ёнгук был для него прав по умолчанию, и это… грело душу, что греха таить. Порой Ёнгук даже подключал Чжунхона к работе, когда не успевал сам, и через пару раз тот втянулся и даже увлекся. Именно поэтому письмо от бангладешской девочки, одной из детей, которых спонсировал Ёнгук, они с Чжунхоном читали вместе. После Ёнгук с гордостью за собственную стойкость духа отмечал, что Чжунхон прослезился первым. Письма периодически приходили и раньше, но в последнее время их поток участился. Ёнгук даже сумел выбраться в один из детских домов, которым покровительствовал. Вернулся он воодушевленный и весь вечер и ночь прочиркал в блокноте ноты и наброски текстов. Пустота внутри наконец-то заполнилась и привычно полилась через края словами и мелодиями. Наверное, этот альбом дался Ёнгуку легче всего. Он написался всего в пару недель — слова легко и естественно ложились на бумагу, так что потом их почти не приходилось править, да и музыку он будто не писал с нуля, а воссоздавал в кубейсе знакомые до мельчайших деталей мотивы. Все песни получились очень светлые и в чем-то даже игривые — даже те из них, которые были подернуты ноткой грусти. Ёнгук был почти уверен, что в этот раз он нашел золотую середину между содержанием и коммерческой привлекательностью. В конце концов, ободряемый Чжунхоном, он решился и понес песни Тедди. Тот потребовал два дня на ознакомление, но уже в три часа ночи мобильный Ёнгука тренькнул, разбудив их с Чжунхоном, едва задремавших. С сонным "бля" Ёнгук нащупал телефон и, щурясь, поднес его к глазам. Под боком завозился Чжунхон и тоже сунул в экран любопытный нос. "Чтобы в девять был у директора. Это БОМБА", — и смайлик с напряженным бицепсом. Ёнгук все перечитывал и перечитывал сообщение. Он был почти уверен в этом исходе, но сейчас испытал невероятное облегчение. — Хё-о-он! — Чжунхон налетел на него с обнимашками и на радостях принялся щекотать. Ёнгук, не будь дурак, начал щекотать Чжунхона в ответ, и уже через полминуты тот полностью капитулировал, слабак. Лежал под Ёнгуком, разметавшись на мокрых простынях, и смеялся, и прижмуренные глаза его были как полумесяцы, проведенные черной тушью. — Это надо отпраздновать, — сказал он, отсмеявшись. Ёнгук только хотел сказать, что они полночи пропраздновали, и вообще ему вставать рано, — но Чжунхон уже повалил его на кровать, нырнул под одеяло и взял в рот. У Ёнгука еще не стоял, но Чжунхон быстро исправил ситуацию. Ёнгук отдернул одеяло, чтобы видеть, как Чжунхон надевается ртом на его член, как умело работает руками и языком, как лукаво поглядывает на него из-под рассыпавшихся волос. Казалось, Ёнгук мог бы кончить от одного этого зрелища. К директору он не проспал, но Чжунхона будить не стал. Решившись, он даже в кои-то веки воспользовался своими привилегиями и на денек отмазал Чжунхона от занятий. В конце концов, праздновать так праздновать. Ёнгук вышел из кабинета Яна Хёнсока задумчивый — настолько, что даже не заметил Чжунхона, околачивавшегося неподалеку. — Уф, — сказал Чжунхон, когда задумавшийся Ёнгук пошел в лобовую. Ёнгук ощутил, что впечатался во что-то твердое, теплое и знакомо пахнущее, и поднял голову. — А ты что здесь делаешь? — спросил он. — Я же написал тебе отсыпаться. — Мне хотелось побыть с хёном, — Чжунхон, как всегда, умел подлизываться. — А ты почему такой? Что тебе там сказали? — Да ничего особенного, — отмахнулся Ёнгук. Этот вопрос он должен был обдумать сам… а затем обсудить с Мэсло. — Пошли, ребенок, у нас целый день впереди. Неожиданный выходной прошел тихо-мирно. Они прошвырнулись по магазинам, набрали кучу шмоток для обоих (но больше все же для Чжунхона), а затем Чжунхон увидел на распродаже браслет и вцепился в него, как утопающий в спасательный круг. Ёнгук поглядел на ценник. — Семьсот баксов, Чжунхон, — сказал он. Чжунхон умильно заморгал. — Семьсот баксов по распродаже, Чжунхон, — с нажимом сказал Ёнгук. — Ну о-о-оппа-а-а-а-а, — Чжунхон сделал "позу ангела", приложив раскрытые ладони к подбородку. Надо признать, браслет ему шел и вообще был симпатичный. Но… — Ну пожалуйста, оппа, — Чжунхон поерзал на месте, покрутив задом. Если он так себе представлял эгьё, то Ёнгуку было заранее жалко будущих фанаток групы "Дэзл". Он почти мгновенно сдался, только чтобы не видеть этих кривляний, и получил в награду такие могучие объятия, что даже крякнул. Все-таки его малыш Чжунхон был не из слабаков. Они посидели в кофейне и потихоньку пошли домой. К вечеру ветер усилился и трепал волосы у них на голове, рвал края одежды. Звякнул мобильный, Ёнгук проверил его и помрачнел. — Что там? — тут же осведомился востроглазый Чжунхон. — Да ничего особенного. Мэсло, — вымученно усмехнулся Ёнгук. — Чжунхон-а… сможешь сегодня переночевать в общежитии? Чжунхон остановился как вкопанный. Ёнгук еще прошел пару шагов по инерции и оглянулся. Бледный Чжунхон смотрел на него широко распахнутыми глазами и молчал. — Ну, чего ты, — Ёнгук обнял его — крепко, так же крепко, как любил. — Нам с Мэсло просто нужно будет кое о чем поговорить. — О чем? — но Ёнгук только покачал головой. Чжунхон поджал было губы и отвернулся, но через миг уже схватил Ёнгука за руку. — Я все тебе расскажу, — пообещал Ёнгук. — Потом. Мэсло криво усмехнулся, но не возражал. — Попробуй, — сказал он. — Это может быть интересно. — Ты точно не против? — Ёнгук никак не мог успокоить больную совесть. И знал же, что он тут ни при чем, но стыд все равно грыз его, вместе с непонятным чувством вины. — Точно, точно, — Мэсло похлопал его по плечу. — Давай, бро. Порви их. Он ушел, а Ёнгук остался сидеть в сгущающихся сумерках. Подумал было позвонить Чжунхону и даже взял телефон, но спустя минуту медленно отложил его. Ему требовалось побыть одному, разобраться с бардаком в голове. Он и сам не понимал, рад он или не рад. Он давно подумывал о том, чтобы записать сольный альбом, а теперь ему эту возможность преподнесли на блюдечке. Сам директор предложил, и Тедди высказался за, и Мэсло вроде как не был против. А вот поди ж ты — Ёнгука все равно терзали какие-то непонятные, мучительные сомнения. Решившись, он кивнул сам себе, быстро обулся и спустился вниз. Поймал такси, и оно домчало его в тот самый клуб, где Ёнгук познакомился с Топом. Прошло уже больше года, но музыка здесь по-прежнему была говном, а девушки — по-прежнему красивыми, вульгарными и нетрезвыми. Ёнгук методично наебенился, периодически спихивая с колен искательниц приключений, и перед рассветом вернулся домой, практически не пошатываясь. Он всегда умел пить почти не пьянея. Проснувшись и проморгавшись, Ёнгук первым делом проверил мобильный и среди прочего зацепился взглядом за одинокое смс от Чжунхона. "Ты как, хён? Все в порядке?" — гласило оно. "Я люблю тебя", — написал Ёнгук первое, что пришло в голову. Как же ему все-таки повезло, что у него был Чжунхон. И затем: "Все ок, сегодня расскажу". Чжунхон долго не отвечал. Наверное, был на тренировке. Ёнгук не тревожился. Он потянулся, заметил на белой наволочке красный след — одна из девиц накануне попыталась его поцеловать, но плохо прицелилась и вместо губ попала в щеку. Чертыхнувшись, Ёнгук содрал постельное белье с кровати и запихнул его в стиральную машину: нечего нервировать Чжунхона. Телефон звякнул. Ёнгук проверил: ммс от Чжунхона. "Я тоже тебя люблю" — и фото: рука Чжунхона с пальцами, сложенными сердечком. На руке красовался давешний браслет за семьсот баксов. А выглядит ничего так, вынужден был признать Ёнгук. И Чжунхону идет. Чжунхон посеял браслет через три дня, но даже не успел нагореваться по этому поводу (а Ёнгук не успел его как следует отчитать), как ему позвонили. — Хон, — раздался из трубки напряженный, но спокойный голос Чонопа, — бери Ёнгука-хёна и дуй сюда. Чжунхон попытался было что-то спросить, но Чоноп уже положил трубку. У Ёнгука вообще-то через час была назначена встреча с известной пианисткой Сон Ёнчжу — одна из новых песен требовала фортепианного сопровождения, и Ёнгук, перебрав множество кандидатур, остановился именно на этой женщине с ее глубокой, проникновенной игрой. Переносить встречу так поздно было бы невежливо… но Чоноп не стал бы вызванивать их с Чжунхоном без действительно серьезной причины. Чжунхон ждал, бледный и напряженный. Он тоже понял: что-то случилось, что-то очень нехорошее. Ёнгук позвонил Ёнчжу уже по дороге, из такси. Извинился как мог — она, конечно, была не рада, но восприняла просьбу о переносе встречи спокойно и доброжелательно. Ёнгук завершил вызов и откинулся на спинку сиденья, облегченно вздохнув. Чжунхон рядом сидел бледный и напряженный, сжав губы. Ёнгук покосился на него. — Чжунхон, — позвал он. — Ты мне чего-то не говорил? Чжунхон вздохнул. — Прости, хён, — сказал он. — Я просто… знаешь, после того скандала с Химчаном мы с Чонопом так его и не видели. Я переживал, пробовал его искать, но с моим графиком особо не поищешь. Чонопи-хён тоже пытался, даже под домом у Химчана-хёна караулил, но так его ни разу и не увидел. В конце концов мы попытались поговорить с его бойфрендом — его Пак Минсок зовут, серьезный такой мужик, — но он нас послал, как ты и предупреждал. И о Химчане ничего не сказал. Да и Ёнджэ куда-то запропастился… В последнее время он даже в какаотоке редко отвечает. Не знаю, может, он обиделся на что-то? Дэхён тоже морозится — мы с ним еще пару раз встречались, но он постоянно был на нервах и быстро сваливал. Хён… я боюсь. Я не знаю, что происходит… и я боюсь. Ёнгук поглядел на него — Чжунхон сидел несчастный, с дрожащими губами, и глядел на него, будто Ёнгук знал ответы на все вопросы во вселенной. Но Ёнгук тоже не знал, вот в чем беда. Он крепко обнял Чжунхона за плечо — это было единственное, чем он сейчас мог помочь. Чжунхон привалился к нему и закрыл глаза. Когда они вошли в дом Чонопа, Чжунхон кинулся в спальню Чонопа, даже не разуваясь. Ёнгук услышал его сдавленный всхлип и поспешил следом. Чоноп сидел на кровати — такого страшного лица Ёнгук у него не видел никогда, — баюкая на руках какую-то груду тряпья. Чжунхон стоял рядом на коленях и гладил по голове того, кто кутался в это тряпье, что-то шептал ему. Ёнгук подошел и опустился рядом, вгляделся. С виду Химчан даже не слишком изменился — изможденное серое лицо, чудовищно заострившиеся скулы, и только. Но волосы, когда-то густые и блестящие, сейчас были несвежими и поредели настолько, что сквозь них просвечивала кожа головы. У него сильно пахло изо рта — Ёнгук кивнул себе: при анорексии зубы, десна и и желудочно-кишечный тракт страдали в числе первых. Он знал: если сейчас раздеть Химчана, они увидят живой скелет, обтянутый кожей, с белым младенческим пушком на теле. Хотя в комнате было не холодно, Химчан заметно дрожал. — Что случилось, хёнчик? — спросил Чжунхон, осторожно перебирая редкие волосы. — Минсок, — ответил Химчан едва слышно. — Он меня выгнал. Чоноп всерьез собирался идти бить Минсоку морду. Он весь вибрировал от злости, но каким-то образом почти успешно удерживал себя в руках. — Ты как? — спросил Ёнгук, на всякий случай вспоминая, где у Чонопа с Чжунхоном раньше хранилось соджу: лучшего лекарства от стресса пока что не придумали. — Да такое, — Чоноп дернул плечом. — Ну и сволочь этот… — он поглядел на Химчана и, видимо, проглотил слово, которое намеревался сказать, — …этот Минсок, а? В душе Ёнгук был с ним солидарен, но сперва все же следовало позаботиться о Химчане. Пока они разрабатывали план действий, Чжунхон куда-то исчез, а минут через десять снова вернулся и без лишних вопросов поднял Химчана на руки. — Пошли, хён, приведем тебя в порядок, — сказал он. — Ты же всегда был такой красивый, что это за отстойные шмотки на тебе? — Придержи язык, сопляк! — нашел в себе силы возмутиться Химчан. — Это Гуччи, между прочим! Ну… то, что останется от Гуччи, если неделю поночевать в парке, — он слабо хмыкнул. — Тогда, значит, выбрасывать не будем, — с наигранной веселостью заявил Чжунхон. — Постираем, и снова будешь модный. При помощи Чонопа он осторожно помог Химчану раздеться и, не сумев сдержаться, с шумом втянул воздух. Им предстала именно та картина, которую ожидал увидеть Ёнгук. Но это было не фото из поисковика по запросу "анорексия", это был их настоящий, живой Химчан, от которого остались одни кости, такие острые, что, казалось, вот-вот проткнут сухую пергаментную кожу, и у Ёнгука оборвалось в животе. — Ну, что уставились? — требовательно спросил Химчан. — Я, конечно, прекрасен, но мне вообще-то холодно! — Ой, прости, хён, — Чжунхон помог Химчану забраться в ванну. Вода почти сразу почернела от грязи. Химчан довольно вздохнул и устроился поудобнее, откинув на бортик красивую голову с редкими тусклыми волосами. — У нас найдется что поесть? — озабоченно спросил Чжунхон, когда отмытый и завернутый в халат Чонопа Химчан уже дремал у того в спальне. Чоноп пожал плечами и с силой потер лицо ладонью. — Я его убью, — очень спокойно, буднично сказал он. — Этому Минсоку не жить. — С Минсоком мы потом разберемся, — вклинился Ёнгук. — А пока у нас проблема посерьезнее. Даже если у тебя вдруг найдется нормальная еда… не факт, что Химчан сумеет ее съесть. — Почему? — Чжунхон смотрел на него широко раскрытыми, отчаянными глазами. — Видишь ли, если человек достаточно долго ест очень мало… желудок просто разучивается усваивать пищу. Здесь поможет только больница. — Химчан не поедет в больницу, — Чжунхон сжимал в руках телефон. — Он ужасно упрямый. — Значит, мы должны его уговорить. Пусть пока выспится… а ты поищи-ка в Интернете, что за птица этот Минсок. Пак Минсок оказался довольно красивым, очень представительным господином. Разумеется, их с Химчаном совместных снимков в Интернете не было. Ёнгук почитал о его карьере — идеально успешной, без сучка без задоринки, — и задумчиво отключил экран. В бездействии ждать пробуждения Химчана было тяжело, да и есть хотелось. Ёнгук плюнул и заказал пиццу. Желудок ныл и периодически ворчал, но каждый раз, протягивая руку к куску жирной, душистой пиццы, Ёнгук вспоминал Химчана, выглядевшего так, будто тот нормальной еды полгода не видел, и рука опускалась сама по себе. Сперва он все же попробовал откусить пиццы, с трудом прожевал — еда не лезла в горло — и положил недоеденный кусок на тарелку. Ёнгука мутило — и от голода, и от тревоги. Дело-то ведь на самом деле было не в Минсоке. Да, тот, очевидно, сначала довел Химчана до нынешнего состояния, а затем вышвырнул на улицу, когда красивая игрушка поломалась. Но от него Химчан избавился — даст Бог, навсегда. А вот от болезни просто так не уйдешь — болезнь оставалась с Химчаном, и надолго. И насколько долгим будет это "долго" для Химчана… В их век люди умирали разными смертями, некоторые — страшными и нелепыми. А уж куда страшнее и нелепее, чем умереть от голода, когда полки всех супермаркетов Сеула ломятся от еды. Младшие не мучились раздумьями — ели молча, монотонно и механически, уже уничтожив полторы пиццы. В конце концов Ёнгук принялся за ними наблюдать, чтобы отвлечься. Он заметил, что Чжунхон и Чоноп тянутся за новым куском практически одновременно — и, казалось, даже челюстями двигают синхронно. Это было так забавно, что Ёнгук почти заулыбался. У Чжунхона весь нос и подбородок блестел от жира, к щеке прилип кусочек колбасы. В конце концов в коробке остался один ломоть, Чжунхон и Чоноп потянулись за ним, столкнулись ладонями и грозно нахмурились, двигая челюстями. — Опять жрете эту дрянь? — раздался позади голос, немного слабый, но с хорошо знакомыми назидательными интонациями. — Нет чтобы супа сварить! Все опять Химчан делать должен, да? — Хён! — взвился радостный Чжунхон, опрокинув остатки пиццы Чонопу на штаны, кинулся к Химчану и уж хотел было обниматься, как тот отстранил его: — Морду сначала вытри, поросенок. Будто без рук ел, честное слово. Чжунхон в рекордное время сбегал умылся и вымыл руки. Когда он вернулся, Химчан уже привычно полулежал на запятнанном пиццей Чонопе и, приобнимая его, разглагольствовал о том, какая сволочь его бывший. — Променял меня! — возмущался он. — Меня, Кима Химчана! На какую-то пигалицу! Эта шлюшка и одеваться-то как следует не умеет. Ума не приложу, что Минсок в нем нашел. — Может, он раздевается хорошо, — гоготнул Чжунхон. Ёнгук молча отвесил ему подзатыльник, хотя сам невольно вспомнил, как сам Чжунхон умеет раздеваться. О да, Чжунхон умел. — Может, и так, — фыркнул Химчан. — А знаете, что самое обидное? Мне до пятидесяти килограмм говорил, какой я жирный, а этот… парень весит шестьдесят один! И ничего, Минсок не жалуется! Своими руками убил бы гада. — Ага… хён, насчет этого… — неловко завел Чжунхон. — Ты не думал показаться врачу? — спокойно спросил Ёнгук. — Выглядишь изможденным. — Ой, да какой врач, — отмахнулся Химчан. — Со мной все в порядке. Чжунхон прикусил губу и послал Ёнгуку умоляющий взгляд. — Я беспокоюсь, хён, — неожиданно сказал Чоноп. — Ты совсем худой и слабый. Может, ты и в порядке, но покажись врачу для верности, иначе я буду волноваться. Пожалуйста, а? Ради меня. И Чоноп улыбнулся. Как всегда, его улыбка имела эффект ядерной бомбы. Не родился еще человек, способный ей противостоять. Химчан, конечно, растаял. Вернее, не так: Химчан из человека мгновенно деградировал до состояния желе. Пока он ворковал и тискал долготерпеливого Чонопа за щеки, Ёнгук с Чжунхоном переглянулись и одновременно вздохнули, закатив глаза. — Чонопи, а где ты нашел Химчана? — Хён, ты вроде что-то говорил о том, что ночевал в парке? Да еще неделю? — влез Чжунхон. Химчан молчал. Полузадушенный нежностями Чоноп сказал: — Он лежал у меня под дверью. Без сознания. И приобнял Химчана одной рукой. Ёнгук даже удивился — обычно Чоноп не снисходил до того, чтобы по собственной воле обнимать мужиков, — но затем заметил, что Химчана бьет мелкая дрожь. — Ага, — сказал тот. — В парке. Ночевал. — Хён, а почему ты сразу к Чонопи не пришел? — взволнованно спросил Чжунхон. Химчан слабо пожал плечами. — Ну я же сказал, что знать вас не хочу. И после такого снова к вам? Мужик должен держать слово, — усмехнулся он. — Но затем все-таки пришел? — спросил Ёнгук. Ему показалось, что ответ ему не понравится. — Приполз, ага, — Химчан безрадостно хмыкнул. — Вы уж извините, ребята. Я, по правде говоря, умирать пришел. А о Чонопи и не подумал — такой подарочек увидеть на пороге, вот это был бы сюрприз. Чоноп стиснул его посильнее. — А сейчас передумал умирать? — Химчан Ёнгуку все больше не нравился. Он вроде и остался прежним, словоохотливым и задиристым Химчаном — но внутри будто что-то сломалось, погасло. — А зачем мне сейчас умирать? Поживу еще, — Химчан стиснул плечо Чонопа и с усилием поднялся. — Хён, а ты не голодный? Может, поешь чего-нибудь? — заговорил Чжунхон. — Какое поесть, ребенок? — отмахнулся Химчан. — Я на диете. В комнате повисла тишина. — Вы чего, ребята? — спросил Химчан через минуту. — Что я такого сказал? — Видишь ли, — Ёнгук кашлянул, — тебе не кажется, что ты уже достаточно похудел? — Конечно нет, — Химчан воззрился на него, будто Ёнгук отрастил вторую голову. — Ты что, не видел, какое у меня лицо? Теперь все трое таращились на Химчана во все глаза. Наконец Чжунхон осторожно спросил: — А какое у тебя лицо, хён? Химчан воздел руки к небу: — Оно толстое! — возопил он. — Видишь, как щеки висят! У Ёнгука к горлу подкатила тошнота. Чжунхон сжал руки. — Ты стал совсем некрасивый, хён, – заговорил Чоноп. — Тебя обнимать неприятно, ты весь жесткий, костлявый. Пока не станешь помягче, не подходи ко мне. У Химчана стало такое лицо, будто ему сделали больно. — Да пожалуйста, — процедил он. — Да ради Бога. Почти целиком запихал в рот последний кусок пиццы, уже побывавший на штанах Чонопа. Кое-как прожевал и с вызовом посмотрел: — Вот, — сказал он. — Я поел. Жирной, вредной, дохуя калорийной еды. Довольны? Ёнгук начал подниматься. У него было нехорошее предчувствие. Чжунхон успел к Химчану первым. Он и оказался облеванным. — Бля, — сказал он с легкой ноткой паники. — Бля! — он подхватил на руки Химчана, захрипевшего и схватившегося за сердце тощими синеватыми руками, когда тот уже начал оседать на пол. Пока Чжунхон с Чонопом перетаскивали Химчана на диван и укладывали поудобнее, Ёнгук вызвал скорую. Химчан кашлял. Его опять вывернуло — без рвоты, одними сухими судорогами. — Я что, правда умру? Умру, Чонопи? — он схватился своей слабой птичьей лапкой за руку Чонопа, перепуганно заглядывая тому в глаза. — Не умрешь, — отрезал Чоноп. — Лежи спокойно, я о тебе позабочусь. Он присел на край дивана, и Химчан затих, периодически покашливая и не выпуская его руку из ладони. Чжунхон сбегал в ванную за шваброй и затер пол, затем осторожно вытер с подбородка Химчана остатки рвоты. Они хотели набиться в скорую все втроем, но врач пустил только Чонопа: Химчан попросту отказался его отпускать и, казалось, был готов устроить сцену, если Чонопа прогонят. Ёнгук и Чжунхон поехали следом на такси. — У него никогда раньше не болело сердце, — вдруг подал голос молчащий Чжунхон. — И здоровье было отличное. — Когда организму не хватает питания, что он сначала сжигает? — спросил Ёнгук. — Мышцы, — заученно ответил Чжунхон. — Затем жир. — А потом? Чжунхон молчал. — Будем надеяться, что организм Химчана еще не успел съесть себя заживо, — сказал Ёнгук. Чжунхон смотрел прямо перед собой и ничего не отвечал. Химчана положили под капельницу. Он с трудом шевелился и мелко дрожал. Чжунхон остался с ним, а Ёнгук с Чонопом пошли говорить с врачом. В палату они вернулись хмурые. Химчан, казалось, успокоился, притих и задремал. Чжунхон поднял голову: — Ну, что там? — спросил он шепотом. Кардиомонитор пронзительно, размеренно пикал, рисуя зеленую линию жизни Химчана. Ёнгук покачал головой. — Потом расскажу, — ответил он. — Пошли, Чжунхон-а. — Куда? — Чжунхон заморгал. — Ты в столовую хочешь? Тут не очень вкусно кормят. — Домой, — Ёнгук подошел к нему, обнял одной рукой. Чжунхон тут же привалился головой к его груди и закрыл глаза. — Тебе надо выспаться. Ты же помнишь, у вас завтра… — Съемки в реалити-шоу, — осознал Чжунхон. — Но хён… я же не могу уйти. — Можешь и уйдешь, — сказал Чоноп и за шиворот снял его с кровати Химчана. — Я с ним останусь. — До встречи, Чонопи. Идем, — Ёнгук кивнул Чжунхону на выход и направился к двери, и тот уныло потащился следом. — Ну? Что врач говорит? — спросил Чжунхон, как только они оказались в коридоре. Ёнгук вздохнул. Чжунхон побледнел. — Шансы есть, — успокоил его Ёнгук. — И неплохие шансы. Сердечный приступ был не слишком серьезным, анорексия тоже пока не дошла до терминальной стадии. Отдых и хорошее лечение — и Химчан будет как новенький. — Не будет, — вздохнул Чжунхон. Ёнгук промолчал. Глупо было думать, что Чжунхон не раскусит его маленькую ложь во благо. — Да и Химчан лечиться не захочет. Он упрямый как осел. — За него Чонопи возьмется, — улыбнулся Ёнгук впервые после приезда в больницу. — Ты же знаешь, какой он. Теперь у Химчана нет шансов не выздороветь. Чжунхон не то заплакал, не то засмеялся. — Пошли погуляем, хён, — сказал он. — Ненадолго. Мне надо проветриться. Оба они были слишком легко одеты — предночная прохлада забиралась под кожу, зубы у обоих уже начинали дробно постукивать. Оставалось только греться друг о друга. — Пойдем завтра навестим Химчана? — спросил вдруг Чжунхон. — Надо бы ему клевых шмоток принести, чтобы мотивировался отъедаться до прежних размеров. Он вечно свою одежду оставлял у Чонопа, там наверняка что-то осталось. — Не могу, Чжунхон-а, — мягко ответил Ёнгук. — У меня завтра запись и встреча с Ёнджу-сонбэ, перенести не получится. — Тогда ладно, — Чжунхон дернул плечом. — Один съезжу. Хён, я сегодня у тебя? — Ночуй-ка ты лучше в общежитии, ребенок, — Ёнгук ласково поерошил ему волосы. — Поспишь дольше на полчаса-час. Конечно, он хотел Чжунхона. Это неотступное, навязчивое желание было с ним всегда, как рука или нога. Но, по правде говоря, еще больше Ёнгук хотел спать: работа над альбомом отнимала много времени и сил, а после сегодняшних событий он вконец вымотался. С Чжунхоном хорошо было не только трахаться, конечно. С ним было легко молчать и уютно обниматься, с ним было спокойно засыпать и тепло просыпаться. Но в последнее время Ёнгуку, от природы нелюдимому, иногда хотелось отдыха даже от Чжунхона, который порой бывал тем еще энерджайзером. А сейчас Ёнгук устал настолько, что еле передвигал ноги, и ему хотелось только одного: добраться до кровати, упасть на нее и проспать полтысячелетия. Чжунхон широко зевнул, обнажая ровные зубы и розовый язычок. — Хорошо, хён, — пробормотал он полусонно. Они поймали такси, одно на двоих. Ёнгук вышел у своего дома и еще некоторое время смотрел на удаляющийся автомобиль с темным силуэтом в заднем окне. Повернулся и начал подниматься к себе.