Постскриптум

Удивительно, но это становится уже привычным: разговаривать по ночам с Микелем, терпеть молчаливый игнор Леши и как вишенка сверху — исчезновение Кирилла. Первое относится к приятному. Второе к болезненному. Третье же… что-то странное. Вокруг вообще все слишком странное. Давно вышедшее за рамки чего-то нормального в самом масштабном и размытом понимании. И как-то неумолимо текут день за днем, миновав успешно долбаное четырнадцатое февраля. И скоро весна, что невооруженным глазом заметно по унылой погоде. Тоскливая капель не улучшает настроения. Порывистый ветер треплет бедные деревья… а в душе сквозняк еще хуже. Илья в довершении всего, будто и без того проблем недостаточно, с каждым днем ноет все больше. Ему мало отца. Как-то тотально мало. Не устраивая истерик, он просто грустит и дуется. А вместо того чтобы успокоить сына, Леша методично вбивает ему в голову мысль о нашем скором переезде. В квартиру Алексеева. В паре кварталов от нашего текущего дома. Четырехкомнатную, чтоб его. И мое сопротивление никого не волнует. А вопросы, резонируя от стен, оседают не получая ответов. — Принимая такие серьезные решения и давая голословные обещания ребенку, ты обязан советоваться со мной. — Не помню, который раз кряду я повторяю заученное назубок предложение. Оно слетает с губ каждый божий день при появлении бывшего мужа. И лишь изредка я получаю хотя бы взгляд. Это злит. Неимоверно злит. Я уже на грани кипения и в настоящей чертовой ярости. А ему насрать. Так очевидно и демонстративно, что мне хочется раскроить ему череп, чтобы найти ответы. — Леша, мать твою. — Сегодня у меня тормозов нет. Всему виной чертов недосып и мигрень, которая всегда объявляется в определенные дни месяца. Не удивительно совершенно, что он делает вид будто не слышит. Только вот ребенок в ванной, и ему некуда спрятаться и не за кого. — А ты мать мою не трогай, она удивительная женщина была. Вздрагиваю. Всего за секунду растеряв уверенность в своих действиях. Внимательно смотрю на его равнодушное выражение лица. Сжимаю руки в кулаки и продолжаю. — Или ты начинаешь идти на контакт, или я буду в противовес твоей самовольности выдвигать условия. Хочешь поиграть в перетяжку каната? Ты настолько уверен в своей непобедимости? — Как же раздражает эта гребаная идеальная статуя на собственном диване. И я понимаю, что у меня банальнейший ПМС и вообще гормоны изо всех щелей выкипают. Но сдерживаться, молчать, терпеть и подчиняться? Хера с два. — Тебе напомнить кое-что? — Или ты переезжаешь добровольно, или я начинаю продвигать идею с насильственным разделом опеки. Я не хочу судиться, но буду, если ты не засунешь свою гордость в задницу, Лина. — Злюсь не только я. Что вообще не новость. Шумно сглатываю. Пытаюсь удержать себя в руках, что очень сложно. Потому что вместо полюбовного разрешения проблем снова сыплются угрозы. И оба хороши, я знаю. Но если во мне говорит отчаянная неудовлетворенность и безответное, как мне кажется, если судить по нему, чувство. То что движет им? Только ли желание комфортно устроить ребенка и обеспечить безбедное существование, как плату за то, что его нет рядом столько, сколько требует Илья? Потому как с моего угла обзора ситуации вся выглядит чуток иначе. Он снова берет все под контроль, причем тотальный. И гребаная Алексеевская тирания не прекращается. И вряд ли вообще прекратится. — А знаешь, годы идут, а ты все тот же. — И откуда столько концентрированного презрения в голосе? Не знаю. — Хотя, что-то все же стало иным. — Задумчиво слегка продолжаю, не меняя градуса. — Ты стал еще деспотичнее. И если раньше рядом с тобой можно было хоть и с трудом, но дышать. То теперь… Ты, черт возьми, душишь своими решениями и угрозами. И я безумно рада, что я не твоя жена. — Киваю в подтверждение своих слов. — Да, я очень рада этому факту. С наслаждением впитываю бурю карих глаз. Буквально ликую от его бешенства, такого неприкрытого сейчас. Слежу за тем, как сжимаются чертовски сексуальные и такие сильные пальцы на подлокотнике кресла, побелевшие… Красота. — И раз уж нормально договориться ты не способен. Что же. У меня встречные условия. Я согласна на переезд. НО. Перед тем как приходить ты будешь звонить мне и спрашивать, удобно ли нам принять тебя в гостях. Либо устанавливаем и вовсе четкие рамки и часы твоих посещений. Разумеется, обговорив все втроем. Отныне никакого самовольства. Оплачиваешь анализ ДНК и прочую ересь и устанавливаешь факт своего отцовства, минимизировав мое участие в этом процессе. Также максимально напрягаешься, чтобы в ближайшую пару недель у меня лежал новый паспорт с моей девичьей фамилией и желательно без штампов с твоим участием. Фото и все остальное у тебя будет. — Замолкаю, сведя брови в раздумьях. Что-то ведь точно забыла? — Ах, да. Мебель, квартплата и прочее лежит теперь на твоих плечах вместо официальных алиментов. Также как ты будешь советоваться со мной буквально по поводу каждой из покупок, которые совершаешь для нашего ребенка. Я запрещаю тебе безрассудно баловать его. Не потому что мне жалко, а потому что это делает Ильюшу чрезмерно требовательным и капризным. Я не собираюсь приучать его жить на широкую ногу. Потому что, когда твои отцовские порывы схлынут, мне придется снова вставать на ноги и делать все самой. И последнее: Илья будет прописан в эту квартиру. Дабы в будущем иметь право если не на всю, то хотя бы на часть нее. — Все сказала? — Красивая бровь приподнимается. И эти эмоциональные качели меня убивают. — Раз уж ты так разошлась, то будь добра взять вот это, и без лишнего драматизма и мозговыноса. — Достает из внутреннего кармана пиджака ту самую чертову доверенность и золотую карточку. И затолкать бы ее ему прямо в горло. Чтобы удавился. Но я подхожу, зло выдергиваю предложенное из рук и иду к ванной, чтобы помочь ребенку домыться. Прохожу мимо него, а тот вырастает как скала рядом. И меня несет. Все еще держа в руке кредитку, беру и с хрустом переламываю ее на две части. Разорвав на несколько частей документ. И всовываю ему в карман. Потому что могу и хочу это сделать. — Что, злишься? — ядовито спрашиваю, глядя на него в упор. — А что же тебя так разозлило, а, Леш? — Нарываешься? — А я нарываюсь? Похоже, да. Причем осознанно. Только бы сорвался. Только бы… Сейчас. Пожалуйста. Впитываю в себя одурманивающий запах. Сгораю от гнева, что он источает. И так хочу проломить стену, что стоит между нами. Чем угодно и как угодно. Тут все средства хороши. И вроде как получается. Но. Он снова себя сдерживает. В который раз. Упорно. Сжимает челюсть до хруста. Дышит через раз. Но просто разворачивается и, схватив со спинки дивана полотенце, идет к сыну в ванную, оставляя меня в моем вряд ли адекватном состоянии. Даже пальцем не тронув. Но спровоцировав такую сильную реакцию в теле… Слишком сильную. А спустя час уходит, хлопнув дверью, едва ребенок засыпает. И по ощущениям тупо сбегает из квартиры. То ли подальше от меня, то ли… *** Микель все же умеет удивлять. В чем я убеждаюсь, когда одним прекрасным вечером в мою дверь стучится курьер с огромной охапкой роз. Кроваво-красных. С тугими нераскрывшимися бутонами. И запиской: «Жди меня 8 марта в гости, сладкая». Боюсь даже считать, сколько там цветов. Ведь я с трудом обхватываю букет. И откровенно говоря, неслабый шок ото всего сразу обрушивается. Потому что, во-первых, еще вчера премило беседуя уже в который раз, он даже намека не дал. А во-вторых, мне немножко дико. Он что, правда приедет? И что это означает? И как реагировать? Радоваться? Паниковать? На помощь приходит успевшая неделю назад вернуться сестра. Которая как раз в этот самый момент находится у меня дома. — Как галантно. И кто этот прекрасный ухажер? И почему я не в курсе? — Я же рассказала тебе о португальце, с которым мы хорошо провели время на отдыхе. — Угу. — Зачарованно трогает шелковистые лепестки и вдыхает нежный запах. — Это от него? У вас разве не был типичный курортный отрыв? — А ты что-то знаешь о типичности таких случаев? — с ухмылкой парирую. — Да ладно, Лиз. Что, правда? И тебе не чуждо предаваться эмоциям? — Не поверишь. Даже я не святая. Отдай сюда, пойду поставлю эту красоту в воду. И ведь отдаю. Хотя желание просто улечься в обнимку с цветами и глупо улыбаться. Очень глупо. Сказать, что подобный жест приятен, значит, вообще ни черта не сказать. Я окрылена. Немного, но все же. И неуместная мысль о том, что хотелось бы другого отправителя, появляется вспышкой в мозгу, портя впечатление от чужого сюрприза. Потому что получи я подобное от Леши, я бы растаяла и наплевала на все. Да-да. Меня очень легко подкупить. Ему легко. Ведь я оглушительно проиграла своим чувствам давным-давно. Те всегда играли против меня и каких-либо правил. Измучив и прибив совесть в конечном итоге. Которая теперь выдрессированная и помалкивает о факте наличия у него семьи. Я эгоистично его хочу. В единоличное пользование и, вероятно, навсегда. Только вот никаких чертовых сдвигов. Он все также неприступная крепость. И между нами даже не просто стена, а целая сраная пропасть. Бездна. Не обойти и не оплыть. И коробки с упакованными вещами раздражают. Его которая по счету одержанная победа и мое вконец потрепанное самолюбие. А желание отыграться от души только раздувается все сильнее. Грозясь в конечном итоге вылиться во что-то порядком скверное. *** До приезда гостя остается неделя. Только не это сейчас треплет меня из стороны в сторону, а новое жилище. Это шокирующе большое, нет, даже воистину огромное обиталище — просто какой-то полный пиздец. Стою посреди обставленной комнаты, вероятнее всего гостиной, и пытаюсь начать ровно дышать. Ремонт тут сделан хоть и хороший, но совершенно не на мой вкус. Плазма на полстены. Угловой кожаный диван устрашающего размера, ковер во весь пол, мягкий и пушистый, в котором сейчас утопают мои ноги, и длинный узкий стеклянный стол. Какие-то картины, тяжелые шторы, всяческие мелкие предметы интерьера. Статуэтки, вазы и тому подобное. Дизайнерские причуды. Господи Иисусе. Когда он успел превратиться в сноба? Что это за угрожающе нависающий потолок с кучей финтифлюшек и лампочек? В несколько ярусов схожих оттенков. Красивый, кто ж спорит, но это бешеные деньги. Детская комната просторная, и она мне нравится. Тут явно все учтено и подобрано на мальчишеский вкус. Что означает лишь то, что Леша хорошо подготовился... Илья в восторге прыгает по двуспальной кровати в форме машины. С красивым, в тон мебели, покрывалом. Осматривает красочные обои, массивные шторы, искусный потолок и личный компьютерный стол, где уже красуется стационарный компьютер. Только вот больше всего меня шокирует огромная, едва ли не в два раза больше, чем необходимо, кровать в одной из комнат. Траходром во всей красе, накрытый белоснежным пушистым покрывалом. И видимо, не только я допускаю такие мысли, потому что стоящий в метре Алексеев очень красноречиво злорадствует. Смотрит как хищник, который, наконец, загнал жертву в свое логово и… И что там обычно с ними делают? Сразу играют, а после едят? Так вот его глаза обещают нечто подобное. Или же я вижу то, что хотелось бы. А потолок даже тут непростой. С несколькими видами освещения: от яркого белоснежного света, который дает узкая широкая лампа, растянутая посередине, до приглушенного алого от неоновой подсветки, что растянулась по периметру. А также классика, средненькое освещение, я бы сказала: ходовое. Но удивляет еще кое-что. Леша берет пульт управления — и ставни на окне закрываются. Жестом приглашает войти и запирает дверь, от чего ощущается легкий вакуум и все звуки исчезают. Это знакомо. Это означает, что здесь звукоизоляция. А еще на стенах словно звездная россыпь. При дневном освещении они невычурные и с легким едва заметным тиснением. А когда гаснет свет... Тут просыпается сказка. Вокруг различные созвездия, которые светятся мягко. Очень мягко и совсем не давят. Но как только Алексеев включает еще один вид освящения — нежно-голубой, который идет по внутренней части потолка, на втором из навесных ярусов, который отлично гармонирует со звездными стенами, чуток приглушая их сияние, — я позорно сбегаю. Чувствуя дикое сердцебиение и сокрушающую боль. Так как вряд ли именно для меня здесь все делалось. Очень вряд ли. — И что я должна делать в этих хоромах? Мне было более чем достаточно той квартиры. Тут же если начинать уборку, то скопытиться можно. — Отвлечься. Срочно отвлечься. Пока не раскроилось все внутри на куски от нахлынувших эмоций. — Домработницу вызовешь. Все телефоны с обслуживающим персоналом и прочим лежат в зале на столе. Там же пароль от Wi-Fi и домашний номер телефона. — А откуда у тебя эта квартира? — Не выдерживаю и наконец задаю животрепещущий вопрос. Потому что зудит под скальпом, будто рой пчел, и заглушает все остальное. Мне нужно знать. Нужно и все. — Давно куплена и давно обставлена. Только Оля тут жить отказывается. Ей нравится наш дом больше. — О как. Стоило ли сомневаться? Романтика и атмосферность для любимой Лели. А мне... Мне снова с барского плеча подачки. Отказалась одна жена? Так чтобы не пропадало притащу-ка я бывшую. Ну а что? Удобно. И бессовестно. Противно и даже мерзко. Сродни тому, как женатые мужики покупают своим любовницам квартиры, дабы приезжать и объезжать их в них же. А когда расстаются, то выкидывают девушек из апартаментов. Без зазрения совести. И эти долбаные кобели чувствуют себя в разы увереннее на своей территории. И от осознания этого мне дико неуютно. Ведь со мной может произойти то же самое, разве что из-за Ильи он такое не сделает. Хотя... Я уже ни в чем не уверена. И состояние усугубляется все больше под внимательным Лешиным взглядом, и единственным успокоением становится шикарная кухня. Где можно не то что спать, а полноценно жить. С угловым диванчиком. Широким двустворчатым холодильником. Красивой стеклянной варочной панелью. И всеми чудесами техники. Просторно. Все в мягких кремовых тонах, где контрастом черная техника. А мебель насыщенного шоколадного оттенка. И шторы в тон. Идеал и предел мечтаний каждой хозяйки. И вопреки моим ожиданиям надолго сегодня он не задерживается. И я, конечно, благодарна ему за помощь с перевозом вещей, но поспешный уход на типа работу мне не нравится. Потому что чувства в разнос пошли. Что как бы почти привычно. И почти терпимо. Потому что в огромной квартире одиночество давит в разы сильнее. Будто с цепи сорвалось. Как бешеная собака грызет меня, рвет на части изнывающую душу. Но он уходит... И выход тут один, точнее два: позвать сестру или Кирилла. Который уже почти месяц в подполье. Я даже пыталась ему позвонить, но абонент не абонент. А жаль. Его прыть да пустить бы в нужное русло — было бы идеально. И сестра, как последний гвоздь в крышку гроба, занята. — Мам, мам! А знаешь, что мне папа пообещал? Знаешь? Он сказал, что купит мне собаку! Свою собаку! Представляешь? — Выдыхаю медленно, медитативно. Неконтролируемые эмоции плещутся, грозясь прорваться. И все, что остается: вдох-выдох, чтобы не взять телефон и не обматерить прямо сейчас Лешу. Какого хера? Мы же договаривались, что обсуждаем ВСЕ без исключений. А тут опять старое доброе пренебрежение. Урод. Вот правда, долбаный урод. Вечно ставит меня в неловкое положение и перед собой, и перед ребенком. Не дает спокойно жить. Будто с наслаждением не дает мозоли зажить, натирает и натирает, практически сдирает, черт бы его побрал. Там и без того уже кровавая гематома вместе с жидкостью. Все болит и нарывает. А он, сука, трет! — А когда он тебе пообещал, зайка? — Сегодня, — сразу же отвечает и снова с разгона запрыгивает на огромную кровать. Прекрасно. Опять как об стену горох мои слова. Что проси, что не проси. Однохуйственно. Мужик захотел — мужик сказал. Злюсь. Очень сильно. Но ребенок тут не виноват, потому с натянутой улыбкой начинаю разбор вещей, так и погрязнув во всем до поздней ночи. Уснув на пушистом ковре в зале, не сумев доползти до комнаты от усталости. Чтобы утром проснуться от ощущения, будто у меня в спине прожигают дыру. — Тебя настолько не устраивает кровать? — Вот это стопроцентно, блин, первое, что я бы хотела услышать с утра. Когда все тело затекло и во рту пустыня. А совсем рядом стоит небезызвестная фигура. И что-то звонок в дверь я или проворонила, или его как бы не было. — Только не говори, что у тебя есть свой комплект ключей. — Только этого мне не хватало. Чтобы он приходил и уходил когда ему вздумается. Несмотря на мое условие. Которое по счету он уже игнорирует? — Разумеется. Это же моя квартира. — Сука. Надменная и наслаждающаяся своим положением сука. Никак иначе. — Леша, какая, мать твою, собака? — Встаю, потягиваюсь и красноречиво кривлюсь. — Ты мне что обещал? — Что я обещал? — Что будешь, черт бы тебя побрал, советоваться со мной в каждой мелочи, что касается общего ребенка, — хриплым после сна и крайне недовольным голосом отвечаю. — А я не обещал, я выслушал. — Жесть. Столько наглости и превосходства в каждом слове. — И сделал по-своему. — И сделал по-своему. — Ухмыляется! Он ухмыляется, нет, ну вы представляете? Человека будто подменили. Раз — и вышел другой на сцену вместо того привычного истукана, которого он изображал все время после нашего возвращения из Тайланда. — Так чем же тебя кровать не устроила? — А какого лешего ты тут делаешь в будний день с самого утра? — Пришел помочь разобрать коробки. — Усаживается на диван. И я только сейчас замечаю, что на нем джинсы и пуловер. Неофициальная форма одежды. Понятно... Отлично сидящая, если что. И весь он свежий и довольный. Козел. — О, как великодушно. Только я и без тебя неплохо справляюсь. — Да я заметил. — Тебя прорвало, что ли? Или ты в собственной квартире становишься по умолчанию разговорчивым и наглым как танк? — Спотыкаюсь о стоящую рядом коробку. Пытаюсь сориентироваться, в какой стороне ванная, потому что принять душ сейчас вопрос жизни и смерти. Да и надо скоро будить ребенка, чтобы отвезти в сад. А присутствие Леши не способствует моей собранности и умению мыслить трезво и рационально. — Сварю кофе, пока ты приводишь себя в порядок. Если, конечно, ты не собираешься отсыпаться дальше. — А я, значит, не в порядке, да? Кривая, косая? Помятая? Не надлежаще выглядящая для такого дворца? Не дотягиваю до требуемого уровня? — Мне нужно отправить сына в сад, — сквозь зубы. Чтобы не вцепиться в его глотку. Чтобы в него всего не вцепиться. Потому что слишком сильно нужно выплеснуть изнутри скопившееся. — Я сам его отвезу. — Сам. Сам. Бесишь, — ворчу и плетусь за полотенцем и сменной одеждой. Чтобы уже спустя пару минут медленно оживать под теплыми струями воды. Наконец просыпаясь до конца. А мышцы ноют, и дискомфорт во всем теле сковывает. Не получается расслабиться. Вообще никак. Особенно когда боковым зрением замечаю движение через запотевшее стекло душа. Он что, издевается? Или специально меня провоцирует? — Я руки помыть, не отвлекайся. — Мне кажется, или он забавляется? Так сильно нравится играть? Не заигрывается ли? — Спинку не помоешь? — Открываю дверцу, держа мочалку в руке. Потому что, блять, руки он мог помыть в этих хоромах где угодно и не обязательно было переться ко мне сюда. И вообще его поведение выбивается из привычного шаблона слишком сильно в данный момент. Все слишком сильное. Слишком не шаблонное. — Мне еще варить кофе и будить Илью, ты же взрослая девочка, помоги себе сама. — А взгляд обжигает, будто на меня плеснули бензина и подожгли. Самоуверенная дрянь. Поимевшая мое загоревшее тело за эти пару секунд взглядом. Но даже пальцем не хочет шевелить. Вот почему он сдерживается? Я не понимаю. Что же такое произошло у него в голове, что он стоически терпит? Куда делись его: не могу не трогать, не могу не смотреть и не могу… кучу всего в отношении меня? Закрываю створки. Хотелось с грохотом, но те плавно смыкаются. И все наслаждение улетучивается. Раздосадовано домываюсь в рекордно короткие сроки и, когда выхожу, шумно втягиваю воздух, который щекочет заманчивым ароматом сваренного кофе. В полотенце. С капающей с волос водой шлепаю на кухню, забираю стоящую на столе чашку и отпиваю обжигающий глоток. — Это мой кофе, твой в турке. — Какая жалость. — Закидываю ногу на ногу, располагаясь удобнее на диванчике. И чувствую парализующий меня взгляд. И столько борьбы в глазах. Столько сдерживаемых эмоций. Что мне смешно и не смешно. И так и хочется раздвинуть ноги, позволив полотенцу соскользнуть с тела, и позвать его. Умолять. Потому что болезненными импульсами возбуждение плещется под кожей. И я на грани. Не знаю, конечно, как он. Но мне чертовски надоело это все терпеть и сдерживать себя. Чертовски надоело… Но Леша разворачивается и уходит будить Ильюшу. Оставляет меня в который раз в полном раздрае. И с надеждой, что за этот день, который он, видимо, планирует тут провести, я смогу таки сломать его тормоза. И проверить: настолько ли удобна та кровать, предназначенная для долгих и утомительных часов разврата. Сломать и проверить — отличный девиз сегодняшнего дня. Не переключайтесь. Все самое интересное впереди.