Чуть больше, чем секс

Они встретились в музее изобразительных искусств. Бонд пришёл первым; Кью издали увидел его — обманчиво расслабленного, разглядывающего шедевры мировой живописи. Мало кто мог выглядеть таким неуместным в музее, но у Бонда это получалось. Вот если разодрать на нём одежду и обагрить руки кровью, то получится неплохая инсталляция — как раз в духе озлобленного времени. А посетитель он неубедительный, нет: жёстко вырубленное лицо, прозрачно-льдистый взгляд — какой из него ценитель современного искусства? Чья светлая голова вообще додумалась провести эту встречу в музее? Бред какой-то, найти и расстрелять. Завтра же! Кью вздыхает, поправляет очки и направляется к 007. Настроение было паршивым, день тяжелым, но это его последнее дело на сегодня. Несколько минут на то, чтобы передать инструкции и гаджеты, и он совершенно свободен — от своих обязанностей, от Бонда, от МИ-6. Кью присаживается на скамью рядом с агентом, прослеживает его взгляд и несколько секунд рассматривает полотно в тяжелой золоченой раме: — Грустно смотреть на эту картину. Могучее боевое судно идёт за ненадобностью на металлолом. Но время неумолимо, не правда ли? Кью окидывает взглядом агента — интересно, он понял намёк? — и с убийственной вежливостью продолжает светскую беседу: — А что видите вы? Бонд неловко взглядывает на самоуверенного юнца, непонятно с какой стати заговорившего с ним. Он, вообще-то, работать пришёл, у него здесь назначена деловая встреча! Тратить время на наглых мальчишек он не намерен, но не ответить на вопрос было бы невежливо: — Большущий корабль. Извините. Бонд поднимается, чтобы уйти, чем вызывает у Кью саркастическую ухмылку. Ну вот, его опять не принимают всерьёз: 007, как и все, делает ошибку и видит в нём только неоспоримо юную внешность, взъерошенную шевелюру и хипстерский прикид. Сюрприз, агент! Познакомься со своим ассистентом! Кью негромко окликает его: — 007! Бонд, наконец, прозревает и усаживается обратно. Кью не смотрит на него: в этом нет необходимости, он видел агента миллион раз на фото- и видеоматериалах и знает о нём всё. — Я ваш новый ассистент. Голос Кью спокойный и размеренный, даже, пожалуй, нарочито медлительный, он само воплощение серьёзности и компетентности. Но не для Бонда: какой, к чертям, ассистент из этого тощего лохматого мальчишки?! — Это какая-то шутка? — в голосе 007 явно слышится сдерживаемое бешенство: они что там, в МИ-6, с ума посходили?! Он агент с двумя нулями, а не нянька! Кью утомленно сверкает стеклами очков. О, он ожидал такой реакции! Всё это он проходил уже не раз, и проходил успешно, и его головокружительная карьера — лучшее тому доказательство. Кью лениво тянет фразу, которую произносил в разных вариациях уже много-много раз: — Возраст — это не гарантия успеха. Бонд реагирует мгновенно: — А молодость — это не гарантия свежих решений! О, прекрасно! Бонд вовсе не так туп, как может показаться, но это Кью и сам преотлично знает. Глупых агентов не бывает: глупый агент — это мёртвый агент. А Бонд жив, и ещё как!.. Но следует поставить его на место: — Всего за один вечер, сидя в пижаме перед ноутбуком, я могу доставить больше неприятностей, чем вы за целый год оперативной работы. Ох, наверное, не надо было упоминать пижаму, это как-то несолидно! Впрочем, пусть: в конце концов, дома Кью действительно предпочитал ходить в пижаме. У Бонда напрягаются скулы: — Тогда зачем нужен я? Кью поводит плечом, лениво соглашаясь с очевидным: — Всё-таки иногда надо и пострелять. Бонд поворачивает голову к ассистенту, светлый взгляд внимателен и не по уставу насмешлив: — Ну, или побегать. Ведь в пижаме далеко не убежишь? О-па. Кью показалось, что он ослышался, и этих незаметных (почти незаметных!) ноток заинтересованной интимности в голосе 007 не было. Или все-таки были?.. Кью и Бонд смотрят друг на друга с многозначительностью, превышающей уровень необходимой. «Ты тоже это видишь?» — «О, да!» Обмен красноречивыми взглядами и улыбками переходит в выразительное рукопожатие: — Кью. — 007. Кью отводит взгляд первым: прежде всего — работа, а с возмутительным магнетизмом 007 он разберётся позже. Он передает Бонду конверт с паспортом и документами, радиомаяк и новый гаджет — девятимиллиметровый «Вальтер» со встроенным сенсором. Не удерживается от замечания, скорее кокетливого, чем необходимого: — Не столько банальное орудие убийства, сколько персональный аксессуар. Кью с удовольствием окидывает взглядом персону, для которой сконструировано умное оружие, целиком и полностью, сверху вниз: светлый ежик волос, слишком голубые глаза, жесткие линии рта и челюсти, широкие плечи и накачанный торс, обтянутые костюмной тканью бедра и начищенные туфли. Впечатление не успевает сложиться во что-то вразумительное, концентрируясь в коротком и ёмком «вау!». Бонд же не особо впечатлён, а, прямо сказать, разочарован: — Это всё? Пистолет и радио — маловато, вам не кажется? Кью привычно дерзит: — А вы хотели взрывающуюся авторучку? Это не по нашей части, простите. Всё, аудиенция окончена. Он встаёт и, запахивая плащ, делает несколько шагов к выходу. Затем порывисто разворачивается и наклоняется к Бонду: «Удачи, 007. И, прошу вас, верните всё в целости», — это то, что он намеревался сказать. Это то, что он сказал бы, непременно сказал бы и ушёл, не оборачиваясь! Если бы не перспектива свободного и одинокого вечера, если бы не выразительные интонации в голосе Бонда, если бы сам Бонд — господи, да кто угодно, только не он! — не бросил на прощание такой взгляд, от которого полыхнули уши. И Кью говорит совсем не то, что собирался, но именно то, что хотел сказать: — Мне кажется, нам следует познакомиться поближе, 007. А тот улыбается одними глазами и говорит именно то, что от него ждут: — Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд. *** «Возмутительный магнетизм 007» — это то, что уже длительное время не давало покоя новоиспеченному главе технического отдела. Ну, не то чтобы он ночей из-за этого не спал, конечно, но загадка исключительной сексуальной активности агента оставалась загадкой, и ни один рапорт не мог ее объяснить. Это не было тайной, о феерической сексуальной жизни 007 ходили легенды, и все без исключения в МИ-6 знали, что в активе агента неимоверное количество женщин со всех континентов. Женщины были разными, от исключительно красивых до просто привлекательных, и непонятным было как раз то, что их толкало в объятия резидента. Почему нормальные, вполне вменяемые женщины, пообщавшись с 007 две минуты, готовы были идти с ним в постель и на край света? Прямо сейчас у Кью была возможность это выяснить. Он прогуливался с Бондом вдоль увешанных полотнами стен, говорил ни о чем, отпускал редкие язвительные замечания в адрес картин, погоды и общих знакомых, и впитывал, любопытно и жадно, каково это — находиться рядом с 007. Впечатления получались занимательные. Бонд оказался неимоверно, одуряюще телесен и притягателен. Одним своим присутствием он будил и вытаскивал наружу тёмные инстинкты, обычно скрытые тонкой позолотой цивилизованности. В Бонде же цивилизованности не ощущалось вовсе; он воспринимался — не разумом, но всеми чувствами, инстинктами, подкоркой — как хищник, царь зверей, прекрасный и опасный, и не идти за ним было просто невозможно. Что это — обаяние? харизма? животный магнетизм? Кью честно пытался подобрать точное определение, но потом бросил это дело. Какая, собственно, разница, как ЭТО называть? Главное, что у Бонда ЭТОГО было в избытке. И собственное тело реагировало на агента вполне определенным образом. Вот у Кью с личной жизнью был полный швах. Он не был красивым, но был умным, и это было не очень хорошо. Железный характер возмутительно диссонировал с тонким гибким телом вчерашнего подростка, и это было еще хуже. Он легко находил себе партнеров на одну ночь, но в его жизни не было ни близких друзей, ни любви, и это временами было просто ужасно. А с Бондом было хорошо. Рядом с ним накрывало ощущение абсолютной правильности происходящего, что бы ни происходило. Абсолютная сила, абсолютная власть, ей хотелось подчиниться, просто так, без раздумий и рассуждений. Вот только… Бонд ведь гетеро. Ну да, всегда так было. Разве нет? Кью искоса взглянул на невозмутимо вышагивающего рядом агента. Ведь что-то было, определенно, было, когда они разговаривали там, у картины Тернера! Что ж, придётся провести проверку. Будем считать это полевыми учениями: очень полезная вещь для кабинетных работников. Кью всегда был осторожным, но трусливым он не был никогда. И, приняв решение, тут же принялся воплощать его в жизнь. Довольно скоро, путем несложных маневров, Кью выяснил, что Бонд совершенно спокойно относится к случайным прикосновениям, не дёргается и не шарахается. Уже хорошо. С неслучайными прикосновениями было сложнее: во-первых, они находились в общественном месте, во-вторых, у 007 была лицензия на убийство. «К черту всё», — решает Кью. Они взрослые люди, а не второклассники, хватит им таскаться по галерее. И с первой попытки затаскивает Бонда в удачно подвернувшийся туалет. Ну, а куда ещё? *** У Бонда всегда было звериное чутьё, острое, безотказное, оно предупреждало об опасности и не раз спасало жизнь. И вот сейчас это безошибочное шестое чувство информировало: будет секс. Флюиды отчаянной заинтересованности, испускаемые неприлично юным Кью, Бонд засек сразу и, к собственному удивлению, почувствовал себя польщенным. Жизнь в последнее время как-то не очень клеилась и не очень радовала, и нечаянный подарок в виде сексуальной близости был бы весьма кстати. Правда, он ведь гетеро. Вроде того. Обычно. Но этот момент Бонда не сильно смущал: он искренне полагал, что у него собственная сексуальная ориентация, называется «бог секса», а пол партнера при такой ориентации имеет десятое значение. Главное — вызывать желание и желать самому. А с этим — Бонд прислушался к собственным ощущениям — с этим всё было в порядке. Обычно он чувствовал себя наиболее живым, когда ввязывался в очередную авантюру, когда в него стреляли, били чем-нибудь тяжелым или иным образом покушались на жизнь. Вот тогда в крови вскипал адреналин, натягивались нервы, рвалось дыхание и накатывало упоительное ощущение, что жизнь — вот она, здесь и сейчас, и её можно потрогать руками. Секс обещал все то же самое, только без угрозы жизни и здоровью, и потому от секса Бонд отказываться не собирался. Даже от секса с Кью. Тем более от секса с Кью. Язвительный и дерзкий, тот не был похож ни на кого из знакомых Бонда, он был уникален с этими своими очками, уютным кардиганом, всей своей обманчивой внешней мягкостью, которая вообще никак не могла скрыть неотразимую природную наглость. Помесь гадюки с подснежником – да, именно так. И недвусмысленно выгнутая бровь, и дразнящая усмешка прихотливо очерченных губ — это был вызов, который Бонд не мог проигнорировать. Перспектива почувствовать себя юнцом, которому море по колено, приятно согревала сердце. Агент шагал рядом с Кью, поддерживал ни к чему не обязывающий треп и снисходительно наблюдал за мучениями своего ассистента, изо всех сил решающего извечный вопрос: быть или не быть? 007 уже начал терять терпение и решил было взять инициативу в свои руки, когда тот ловко, как бы между прочим, утянул Бонда в туалет. *** Единственный посетитель бело-кафельного заведения тщательно мыл руки. С мылом. Затем старательно сушил их под адски шумящим тепловентилятором. Наконец, бросив любопытный взгляд на двух мужчин, сосредоточенно поправляющих перед зеркалом и без того безупречную одежду, прощально хлопнул дверью. Кью шумно выдохнул. Наконец-то! Гремучая смесь из азарта и возбуждения сбивала с ног, отзывалась дрожью в кончиках пальцев. Некстати накатил страх: господи, а если я ошибся?! И вторая мысль — глупая, но смелая: я выясню всё прямо сейчас. Кью поворачивается к агенту; голос, доселе плавно растягивавший гласные, звучит неожиданно хрипло: — Бонд, я идиот? Тот смотрит неотрывно и по невозмутимому лицу нельзя понять ничего, но уже через секунду черты смягчаются и он кивает: — Да. Ты забыл закрыть дверь. Доля секунды на ужас, вторая — на облегчение. Кью бросается к двери, щелкает замком и замирает, слыша за собой уверенные шаги. Он чувствует, что Бонд подошёл совсем близко, стоит за спиной молча, не касаясь руками, но кожа тут же начинает гореть от нетерпеливого предвкушения. «Глупо тратить время на страх», — решает Кью, аккуратно снимает очки и оборачивается. Взгляд глаза в глаза, один несмелый (можно?), другой дерзкий (о, да!), и, шалея от собственной храбрости, Кью вцепляется в лацканы пиджака, притягивая к себе легенду британской разведки. Это оказывается на удивление легко. Бонд вовсе не из камня и стали, а из крови и плоти: восхитительной, обжигающе жаркой. Губы сухие, теплые и неожиданно податливые, приоткрываются, ласкают, позволяют опьяневшему от счастья юнцу творить все что угодно. И Кью губами, зубами, языком ловит губы мужчины и, совершенно уже не стесняясь, забирается жадными ладонями под его пиджак. Завладеть, удержать, слиться в единое существо, пожааалуйста! Сердце бьется в совершенно сумасшедшем ритме, с каждым ударом выбивая из головы остатки тревог и сомнений. А Бонд ощущает себя странно: какая-то его часть всё ещё искренне и сильно удивляется происходящему, зато другой до головокружения нравится обнимать Кью, ощущать его губы, теплые, мягкие, с горьковатым и нежным вкусом свежеочищенного миндаля. Ни тени смущения, ни мгновения неловкости. И поцелуй, самый первый, оказывается очень долгим, дурманящим, терпким и неимоверно возбуждающим. Мужчина не отстраняется и тогда, когда лежавшие на его спине ладони начинают ласкать невольно выгнувшуюся спину и бесстрашно касаться крепких ягодиц. В любое другое время Бонд, не задумываясь, переломал бы руки любому, кто вздумает хватать его за задницу, но сейчас… Сейчас он обнаруживает, что с удовольствием превратил бы поцелуй в нечто большее. И немедленно. Однако кафельное царство, пусть и с запертой дверью, — не самое подходящее место на свете. Та же оригинальная мысль приходит в голову и Кью, и он мягко высвобождается из объятий: — Джеймс… Он пробует имя на вкус, как только что пробовал губы: — Джеймс… Поехали ко мне?