«Семья» по-итальянски

      Несколько мучительных минут Костя бился в кресле, пытаясь выпутаться из ремней, держащих его, но всё было тщетно. Спустя некоторое время на коже стали проступать тёмно-бурые пятна, на которых после появлялись капли крови. В момент, когда Настю поднимали вверх, Костя до одури сжимал кулаки и кусал губы, на которых теперь виднелись отчётливые раны и сворачивающаяся кровь.       — Продолжаем нашу игру, — как ни в чем не бывало произнёс мужчина наверху, попивая кофе из чашки и ставя её обратно на блюдце.       В студии творился хаос, были слышны крики, всхлипы, даже рыдания. Но ему, человеку, который навсегда останется победителем, было всё равно.       — Напоминаю вам, что среди вас по-прежнему два мафиози и уже, к сожалению, восемь мирных жителей. Время пошло, — таймер снова начал отсчёт, тихо пиликая на доли секунды, — кто следующий?       Студия замерла. Все подняли головы и словно прилипли взглядом в экрану, на котором, будто по воде, текли секунды. Невозможность и непонимание ситуации ушли на второй план, каждый, сидящий в кресле, понял одну истину, заглушающую все остальные: шутки кончились, либо ты, либо тебя.       — Нужно решать, — на грани истерики умоляюще проговорила Галанова, чётко уловившая всю суть этого чёртового компьютера, который каждый раз будет выбирать одного из них, и нет никакой гарантии, что следующей в этом списке мёртвых не окажется её собственная единственная дочь.       — Что решать, что? — кричал ей в ответ Сеня, — Это вы заварили эту кашу, вы во всём виноваты. В том, что Насти больше нет, что меня, её, его, их больше никогда не будет. Вы. Вот вы и отправляйтесь туда, — разгоряченный полным отсутствием надежды, не имеющий возможности нормально увидеть жену, обнять её, Чуганин нажал на нужную кнопку.       Под таймером появилось окно с указанием имени Элеоноры и решением: «1 голос». Она непонимающе смотрела на экран, по щекам катились слёзы, но вытирать их не было сил. Галанова и не замечала, что в студии продолжаются глупые и бессвязные дебаты насчет следующей жертвы.       Каждый пытался обвинить другого, любого, на кого упадёт взгляд, лишь бы защитить любимого человека, да и себя, конечно. Пытался и не хотел думать, что именно сейчас становится тем самым палачом для одного из своих коллег.       На экране вдруг появилось окно с именем Арсения. Катя вздрогнула, закрыв глаза, но лишь на секунду, а после начала говорить сквозь слёзы:       — А ты чем лучше? — имея в виду свою мать, она просто испепеляла взглядом Чуганина, — Она хотя бы не решает, кого убить, кого предать. Ты предатель.       — Нет. Нет! Нет!!! — Марина, тщетно пытающаяся вырваться из кресла, кричала изо всех сил, не отводя взгляда от экрана, на котором была фотография её мужа, — Не смей! Ненавижу! — она нажала на кнопку — рядом с Элеонорой и Сеней на экране появилось имя Екатерины.       — Да прекратите вы, — всё не оставляя попытки высмотреть Софию, сидящую в соседнем кресле, начал Михаил, — вы не видите, что происходит. Да мы все просто с ума посходили. Они только этого и ждут — им нужно шоу. Прекратите этот балаган!       Все со временем стихли и вжались в свои кресла, украдкой продолжая смотреть на экран, а таймер тем временем нещадно оповещал о том, что до конца осталась одна минута.       Павел переводил взгляд с таймера на Дашу. Он видел её лишь частично, но и это не помешало ему заметить, как она дрожит, услышать тихие всхлипы.       — Паша, я боюсь, — отчётливо слышал он её шёпот каждый раз, когда на экране появлялось чье-то имя.       От этого и ещё от того, что каждый из трёх людей на экране имел по равному количеству голосов, становилось только хуже. При таком раскладе компьютер снова будет выбирать сам, рандомно. Что если второй окажется Даша?       Таймер стал давить на нервы, его писк раздавался по всей студии. Десять. Девять. Восемь.       Павел нажал на кнопку, а через секунду время вышло. Выбор сделан, следующим в шар смерти отправится...       — Что ж, уже хорошо, — проговорил мужчина наверху в выключенный микрофон, а после включил его и продолжил: — время истекло, поздравить вас мне не с чем. Этой ночью был убит ещё один мирный житель. Арсений Чуганин.       В студии раздался беспомощный вскрик Марины, которая просто закрывала рот рукой оттого, что крик раздирал горло. Каждая мышца была напряжена, ей казалось, будто тело каменеет, и если вдруг упадёт, она разобьётся на мелкие осколки. Точно так, как разбивается её сердце в момент, когда любимого мужа в этом жутком кресле поднимают к чёрному искрящемуся шару.       — Прости, — одними губами шепчет Катя, смотря на на неё, но Чуганина не замечает ничего вокруг, продолжая тянуть свободную руку к своему мужу.       Шаркая, шатен в расстегнутой куртке ходит по квартире, злясь на самого себя. Здесь, в уютном когда-то гнёздышке его семейства, голые стены. Нет ничего: ни громоздких шкафов, ни фоторамок, ни даже цветов. Нет его Марины. Она ушла, далеко и навсегда, оставив после себя лишь полиэтиленовые мешки, которыми накрыта оставшаяся мебель.       В квартире идёт ремонт, вот уже полгода Арсений живёт на раскладушке и старается как можно чаще ночевать на работе. К зиме рабочие обещали закончить с отделкой, и можно будет полноценно въехать, но вряд ли Сеня когда-то уже сможет жить там счастливо и беззаботно, как это было с ней.       Он бы простил измену, простил всё, что угодно, всё, обязательно бы простил. Но не это. Только вот это он не простит не ей — себе. Потому что не углядел, не успел, не помог. Забыл. Не простит за случайно не выключенный утюг, которым Марина гладила рубашку ему на работу, за очередную задержку с Федькой в баре, за внезапно взявшуюся уверенность, что он мужик, и никто ему не указ.       Даже жена, которая именно в тот момент задыхалась угарным газом. Которая умирала. Которая умерла.       Он каждую неделю носил её любимые альстромерии, укладывал аккуратно у памятника, молил о прощении и плакал. Плакал, пытаясь вырвать всю боль из своего сердца, понимая, что она никуда не денется.       И даже сейчас, вновь облокотившись о чёрную ограду, он стоял, смотря на красивое фото, с которого ему улыбалась милая девушка, и по его щекам текли слёзы. Но в один момент слёзы сменились горьким и неизбежным отчаянием. Он вдруг начал заходиться от смеха. Его руки дрожали, а глаза лихорадочно обводили взглядом могилу. Резко вдохнув, он даже не сумел закрыть ошалелые глаза — так и пал, будто обнимая любимую жену сквозь толщу земли, под которой на следующий день окажется сам.