* * *
Савада сдался после рождения ребёнка: Киоко и Мукуро выглядели настолько счастливыми, что щемило сердце. Никогда раньше Тсунаёши так не плакал, как когда прощался со своими чувствами к любимой девушке. Теперь он остался совершенно один: Хару и Хаято были слишком заняты налаживанием своих отношений, да и проницательностью не обладали; Сасагава и рада была бы видеться с Тсуной, как с хорошим другом, но он её старательно избегал, дабы не было мучительно больно. Вскоре Киоко перестала искать встречи, полностью поглощённая уходом за ребёнком. — Завтра Хром-чан выходит замуж, — как бы намекая, произнесла девушка, сидя за столом на кухне рядом с малышкой. Хибари твёрдо решил, что женится на Докуро, как только той исполнится шестнадцать — разрешение родителей можно и иллюзией заменить, — потому церемония была назначена прямо на день рождения молодой невесты. — И? — прекрасно понимая желание девушки, спросил Рокудо. Он не стремился делать матери своего ребёнка предложение, потому решил уйти от ответа, перейдя к совершенно другой теме: — Это закрытая свадьба, на которой будут только жених, невеста и священник. — Знаю, — грустно произнесла Киоко. Уже не в первый раз Мукуро игнорировал её. Порой ей казалось, что она совсем не интересует его, и на деле была права, хоть и не знала этого. Зато дочь вниманием не была обделена. Её любили все, даже ММ и Чикуса. Если бы не ребёнок, Киоко, возможно, и ушла бы, но так в её затуманенную чарами иллюзиониста голову даже мысли подобные не приходили. — Папа! — воскликнула девочка, заскучавшая от неинтересных разговоров, и создала большой красивый мыльный пузырь. Мукуро заботливо улыбнулся, дотронулся до иллюзорной поверхности пузыря и добавил внутрь много-много маленьких. — Я пойду прогуляюсь. Сасагава ушла, не желая передавать своё настроение дочери. Её никто не останавливал: она никому здесь не была нужна. Девушка вернулась в Намимори, гуляла по знакомым улочкам, вспоминая былое. Она чувствовала себя потерянной, но не пыталась найти своё место. Дойдя до одного до боли знакомого дома, Киоко остановилась и посмотрела на него пустым взглядом, но увидев силуэт в окне, она словно очнулась от забытья. — Тсу-кун, — тихо произнесла она. Как она добралась досюда, было для неё загадкой. Решив, что её привела судьба, Сасагава позвонила в дверь. Савада ждать не заставил: благо дома никого тогда не было. — Киоко-чан? — не веря своим глазам, выдохнул Тсунаёши. Юный босс столько времени её избегал, а теперь она стояла перед ним на пороге, и он понятия не имел, что делать, о чём говорить. — Можно войти? — напомнила о себе девушка. — Да, конечно. — Проводив старую подругу до кухни, Тсуна стал готовить чай, неумело орудуя простыми приборами: слишком неловко себя чувствовал. — Что привело тебя сюда? Что-то не так с Мукуро? — Савада готов был в любую секунду ринуться в бой ради девушки, которую всё ещё любил. — Нет! Не то, что бы… — замялась она. — Просто я иногда чувствую себя там чужой. Не знаю, почему. Я люблю Мукуро, люблю нашу дочь, забочусь о друзьях. Мы никогда не ссоримся, всё так замечательно, но я словно не там вовсе. Не могу объяснить… почему мне одиноко. — Может… — начал Тсуна. Он осмелился предложить Киоко расстаться с опасным иллюзионистом, но девушка не услышала его и продолжила: — Я бы хотела стать ближе, но все мои намёки о свадьбе Мукуро не понимает. — Так скажи прямо, — нечаянно выпалил Савада и тут же растерялся, едва не выронив чашки из рук. — Мужчины намёков не понимают, — ответил он на немой вопрос подруги: идти на попятные поздно было. — Но ты уверена, что это именно то, чего ты хочешь? — То есть? — удивилась Сасагава, а затем мило улыбнулась. — Говори прямо, девушки тоже не всегда понимают намёков. — Ну… Если ты чувствуешь себя там чужой, может, стоит уйти? — Я думала об этом, когда морок спал, — ошарашила она Тсуну правдой, которую он ни за что не хотел бы узнать: его любимая девушка оставалась с маньяком, жаждущим уничтожить мир, по собственной воле, — но проведя столько времени вместе, наблюдая за его заботой о ребёнке, я действительно полюбила его. Тсуна-кун, прости. Ты всё ещё дорог мне, но я души не чаю в этом человеке! — едва не плакала девушка. Ей было больно из-за собственной слабости, из-за противоречивых чувств, разрывающих на части. Сасагава видела всё: жестокость Мукуро, его тихое безумие, тьму, затаившуюся в сердце и… искорку надежды, поселившуюся там после рождения дочери. Ради неё девушка и попыталась сохранить отношения, позволив влюбить себя преступнику. — Вот как… — Савада первым попробовал чай, что заварил. Горький. До одури горький, как и чувства, испытываемые им в тот момент. — Тогда почему… — Тсунаёши замолчал, не зная, что именно хочет спросить: почему она пришла к нему или почему чувствует себя одинокой. — Наверное, мне мешало прошлое, — задумалась девушка, уловив мысль Тсуны. — Я столько думала о тебе, сомневалась, что забывала обращать внимание на то, что рядом. Если подумать, меня вниманием не обделяют, это я какая-то отстранённая, — погрузилась в свои мысли девушка, вспоминая, как ММ пыталась с ней подружиться ради Мукуро, как Кен дурачился, особенно когда они были с малышкой, незатейливое внимание иллюзиониста, сдобренное нежностями и ласками, которые Киоко боялась принять после снятия пелены гипноза. Это она оттолкнула от себя всех. Но ещё не поздно всё исправить. Вернуться и начать сначала. — Да, решено! — резко встала она из-за стола. — Извини, Тсу-кун, что побеспокоила! Надеюсь, ты тоже сможешь отпустить прошлое и жить дальше. Девушка улыбнулась и быстрым шагом скрылась за порогом, так и не притронувшись к чаю. А Савада остался. И с каждым глотком горькой-прегорькой жидкости он понимал, что у него ничего не осталось. Все были счастливы, кроме него. Но до сих пор он об этом не думал, не чувствовал того одиночества, которое оставила после своего ухода Киоко.* * *
— Я дома! — оповестила о своём приходе Сасагава. Услышав детский возглас с кухни, к нему девушка и направилась: счастливые отец и дочурка делали сладости. Вернее малышка пачкалась в муке, какао и джеме, рисуя продуктами на столе, а папочка пытался уследить за непоседой. — Вы такие чумазые! — рассмеявшись, мама подошла к любимому и платочком стёрла с носа и щёк коричневый порошок. Она попыталась поцеловать Рокудо, но тот отстранился, с интересом глядя на неё. — Что-то не так? — Твой взгляд изменился, — неуверенно ответил он. — К лучшему, — улыбнулась Киоко и всё же получила поцелуй от иллюзиониста. Юноше пришлось держать руки на расстоянии, чтобы не испачкать Сасагаву. — С чего вдруг ты решил пошалить на кухне? — Кен вчера соблазнил рецептом очень аппетитного шоколадного торта, что я не смог удержаться. — Как мило, — чмокнув любимого за ушком, прошептала она, затем потрепала дочку, стриженую под ананас, по голове. — Я помогу с кремом, — предложила девушка, но стоило ей взять миску, как Мукуро забрал её у неё из рук. — Лучше с тестом, — кивнул он в сторону плохо замешанной лепёшки. — Хорошо, — не отказалась Киоко от задания. — Как думаешь, может, нам стоит сделать ремонт? — неожиданно спросила она. Затем добавила, заметив вопрошающий взгляд Рокудо: — Чтобы наша принцесса жила во дворце, а не в ухоженных развалинах. — И то верно, — задумался Мукуро, коснувшись случайно венчиком подбородка, испачкавшись. — Грязнуля, — ласково произнесла девушка, поднялась на цыпочки и слизнула сладкий недовзбитый крем. Процесс очищения постепенно перерос в долгий страстный поцелуй, который так не хотелось прерывать. — Если ты так продолжишь, мы будем не торт делать, а второго ребёнка. — Я не против. Мукуро и Киоко думали тогда об одном и том же: всё будет хорошо, теперь всё будет хорошо. Иллюзионист не любил Сасагаву, но она была дорога ему, потому что подарила дочь — единственную слабость в виде человека, самое дорогое и бесценное существо. Быть может не сейчас, а когда-нибудь не в очень далёком будущем, Рокудо сможет её полюбить. Года через три, а то и меньше. Тогда он и сделает ей предложение, но не сможет сдержаться от злорадства и не пригласить Саваду шафером…