My obsession

Жизнь лекаря Сона с самого рождения складывалась непозволительно хорошо: ему повезло родиться младшим сыном в семье зажиточного столичного купца, который не поскупился на образование сыновей и отдал их в лучшие учебные заведения столицы. У самого господина Сона никогда не было особого таланта к медицинскому делу, но он был прилежным и усидчивым студентом, который благодаря своим усердию и кротости заработал не только хороший диплом с отличием, но и снискал любовь однокурсников и преподавателей. Один из профессоров с удовольствием взял трудолюбивого юношу под свою опеку и, рекомендуя его своим знакомым и друзьям, позволил господину Сону обзавестись обширным списком не скупящихся на собственные здоровье и красоту клиентов. Именно он, побывав на отдыхе за границей и увидев, чем промышляют его иностранные коллеги, первым привез в столицу уникальные целебные крема и мази для кожи и волос, пользующиеся значительным успехом у дам, а затем и еще пару лекарственных средств – не слишком законных, но тоже весьма и весьма популярных, а потом еще пару редких ядов и отравительных смесей. И еще, и еще. Количество его клиентов все ширилось, а доходы стремительно росли, и абсолютно ничего не предвещало беды, пока Его Величеству не пришла в голову эта безумная идея с созданием Комиссии по нравственности и расширением ее полномочий. И кто бы мог подумать, что первыми жертвами деятельности этих благодетелей станут несчастные аптекари и лекари, промышляющие продажей не самых законных средств. Нет, господину Сону в который раз повезло, и во время облавы он как раз был в отпуске, очень далеко от столицы, и лишь это спасло его, но вот двух его помощников… Найти им замену оказалось практически невозможно, да и список клиентов, желающих приобрести самые дорогие и самые редкие средства, но наслышанных о случившемся и вполне небезосновательно опасающихся за собственную безопасность, стремительно начал сокращаться, как и доходы лекаря Сона. И мужчину, уже привыкшего к своей роскошной жизни на широкую ногу, совершенно не устраивал подобный расклад, поэтому… поэтому он нашел еще один, куда более хитрый и куда еще менее законный способ получать от своих клиентов внушительный доход – приписывать своим клиентам страшные недуги, которых у них не было, и сначала выписывать им «лекарства», лишь ухудшающие симптомы страшной болезни, а затем продавать за баснословные суммы чудодейственные эликсиры, полностью излечивающие их, и поскольку ни один из его коллег, а уж тем более члены Комиссии по нравственности не могли своими скудными умишками даже подумать о том, что можно делать нечто подобное, то он чувствовал себя в абсолютной безопасности. Вот и сейчас до невозможности довольный мужчина на всех парах мчался в замок Его Светлости герцога Ли к одному из своих «пациентов», ведь слуги уже нашептали ему, что потерявшего сознание в театре кузена Его Сиятельства графа Ли отвезли в дом герцога, а это значило, что пора было раскрыть тайну страшной болезни юноши его родным и близким, которые, разумеется, в отличие от него самого не поскупятся потратиться на покупку чудодейственного лекарства от чахотки, которое на деле было ничем иным, как крепким отваром зеленого чая, мяты и бергамота, вот только в отличие от предыдущих средств, которыми лечился виконт Ли, не содержало в своем составе капли действующего крайне медленно и почти незаметно яда, постепенно разрушающего легочные ткани и дыхательные пути юноши. По дороге в замок герцога Ли лекарь Сон успел даже подсчитать, сколько золотых ему принесет это замечательное дельце и что такими темпами он соберет нужную сумму на покупку того чудного домика на берегу моря уже к началу следующего года, вот только он даже не подозревал, что в самом ближайшем будущем его ждут далеко не золото, почет и уважение, а… разоблачение? Впрочем, мужчина почувствовал что-то неладное уже в тот самый момент, когда встречать его вышел личный камердинер Его Светлости, с таким жутким выражением лица, что оно с легкостью испугало бы любого до дрожи, а если еще прибавить к этому двух огромных охранников, которые внезапно возникли за спиною лекаря, чтобы, по словам камердинера, проводить его до покоев больного, но на самом деле больше напоминающих двух конвоиров, готовых лишить несчастного лекаря жизни за любую попытку к побегу.... Да и долгое шествие по зловеще мрачным замковым коридорам, освещенным лишь тусклым светом закрепленных в стенах факелов и в которых за всю дорогу им не встретилось ни души, только усилило нехорошее предчувствие мужчины, однако… разве у него была возможность отступиться сейчас? Кажется, никто не собирался предоставлять ему подобную роскошь, поэтому все, что ему оставалось сейчас, – смиренно подчиниться течению обстоятельств, впервые в жизни складывающихся для лекаря Сона не самым лучшим образом. Ведь в покоях виконта Ли, вопреки всем ожиданиям мужчины, его ждали вовсе не перепуганные насмерть родители юноши и граф и графиня Ли, а настроенный совсем не доброжелательным образом герцог Ли в окружении охраны и эта невежественная деревенская девица, возомнившая себя настоящим лекарем и посмевшая выдвинуть ему настолько унизительно точные и правдоподобные обвинения, что лекарю Сону едва удалось сдержать дурноту. Нет, он, разумеется, все пытался отрицать и делать вид, что не имеет ни малейшего понятия о том бреде, что несет эта девица, вот только правда и удача в этот раз были не на его стороне. Как и герцог Ли с его ледяным, пронизывающим буквально насквозь и пригвождающим к полу взглядом, врать которому… Кажется, все слухи о Его Светлости и о том, что врать ему практически невозможно, по крайней мере в таких обстоятельствах, в которых оказался бедный и несчастный господин Сон, оказались правдой, и буквально спустя десять минут ледяных, нарочито безразличных расспросов мужчина с громкими рыданиями признался во всех своих грехах, с глухим стуком падая на колени, чтобы униженно молить герцога Ли о помиловании и обещать ему, что он больше никогда в жизни и ни за что, даже под угрозой голодной смерти своих детей не совершит ничего подобного. Вот только ждать милости от человека, смотрящего на него с таким презрением и брезгливостью во взгляде явно не стоило, и лекарь Сон, будучи тонким специалистом в области не только человеческого тела, но и эмоций и души, быстро исподволь оценив обстановку, нашел куда более подходящий для его целей объект. Виконта Ли, взирающего на разворачивающуюся перед его взором сцену с такими изумлением и потрясением, словно он совершенно не был в курсе происходящего и был такой же пешкой в запланированной герцогом игре, как и сам лекарь. Но это ничуть не мешало господину Сону, а даже, наоборот, было ему на руку. Поэтому, выпустив из пальцев край уже порядком испачканного слезами и прочими текущими из отверстий на человеческом лице не слишком приятными субстанциями плаща, мужчина на полной скорости на коленях рванул к кровати юноши и схватил его за холодную бледную руку, лежащую поверх толстого теплого одеяла, начиная причитать о том, что такой хороший и добрый молодой человек не может злиться на него из-за столь досадного недоразумения, ведь все, в конце концов, закончилось хорошо и все живы и почти здоровы, и что разве можно обижаться на живого, самого обычного, простого смертного человека из-за такой ерунды? Лекарь Сон уже собирался было поведать смотрящему на него огромными и медленно, но верно наполняющимися жалостью глазами юноше о своих несчастных несуществующих детях, нуждающихся в еде и крове, но его прервал один из охранников, который, следуя поданному герцогом едва заметному знаку, просто взял захлебывающегося собственным слезами и соплями, а также жалостью к самому себе и своей загубленной карьере мужчину за шиворот, силком выволакивая его из покоев и заставляя прекратить эту унизительно безобразную сцену. Вот только это был далеко еще не конец всей этой самой жуткой в жизни лекаря Сона истории, ведь его отчаянным надеждам на то, что все уже закончено и его сейчас возьмут и отпустят домой, не было суждено сбыться: сначала ему предстояло ответить на долгие и нудные расспросы этой возомнившей себя лекарем деревенщины, точно продиктовав девушке все компоненты яда и их пропорции, а также рецепт противоядия, затем лекарь Сон повторил то же самое самому герцогу Ли, а также подарил мужчине по его очень и очень настоятельной просьбе свою маленькую карманную книжечку с самыми интересными рецептами, в надежде заслужить его прощение и упросить не предавать это дело огласке. Но… сколько бы лекарь Сон ни стелился перед герцогом, ни льстил ему и ни обещал, что больше никогда в жизни не тронет никого из его близких и друзей, его ждал лишь один единственный исход – тяжелый свистящий удар остро наточенным и отнявшим не одну, причем куда более достойную, жизнь мечом на ярко освещенном фонарями внутреннем дворе, всего за секунду как по маслу отделивший голову даже не успевшего как следует испугаться мужчины от шеи и моментально оборвавший его жизнь и полосу удач, закончившуюся вот таким вот весьма прозаичным образом, ведь недаром говорят, что удачливость – очень редкий дар, который нужно зорко беречь, чтобы в один прекрасный день судьба не вернула вам сторицей все ваши неудачи, но лекарь Сон, увы, не знал этой простой истины, за что и поплатился сегодня ночью. Хотя… он поплатился далеко не за свою наглую удачливость, а за то, что посмел покуситься на нечто по-настоящему дорогое для герцога Ли, а тот ни за что и никогда в жизни не прощал подобных вещей, считая, что развеять воспоминания о них может лишь кровь его обидчиков и врагов, которую он прольет собственными руками. В назидание всем остальным.

***

– Избавьтесь от тела и до утра приберите здесь все, – брезгливо вытерев перепачканный чужой кровью меч о полу плаща, Хёкджэ убрал оружие в ножны, равнодушно глядя на осевшее на засыпанную песком землю тело лекаря, под которым стремительно расплывалось багряно-красное кровавое пятно, и на откатившуюся в сторону и напоминающую сейчас огромный ком грязи голову мужчины, не вызывающих в нем даже подобия жалости и вины, а лишь мрачное удовлетворение от хорошо сделанной работы. Ведь Хёкджэ, еще впервые услышав о том, что мальчишку травят, и предположив, кто это мог делать, знал, что этому ублюдку не жить и что он самолично, собственными руками лишит эту мразь его дурной головы, и… он лишил его. Ведь герцог Ли всегда держит свое слово. Пусть даже данное лишь самому себе. – Вывезти его в трущобы? – с пониманием спросил начальник охраны, уже не раз видевший подобные слишком жестокие, но столь же справедливые расправы господина и занимавшийся уборкой после них. – Да, конечно, – кивнув мужчине, поджал губы Хёкджэ и быстрым шагом направился в замок: ему еще нужно было объясниться с Донхэ, явно шокированным произошедшей на его глазах сценой и получившим свой жестокий урок – не доверять никогда и никому и уж тем более не пить напитков и лекарств, полученных из рук незнакомцев, особенно тех, что ухудшают твое самочувствие, а также выяснить у Аи, как скоро будет готово противоядие и насколько тяжелым будет процесс очищения организма от яда, ну и, конечно же, с трудом отбиться от жгучего желания девушки обработать его ссадины, уже и так доставивших Хёкджэ массу неудобств: мало того, что мужчине пришлось придумывать маловразумительные оправдания о задумчивых герцогах и неожиданно распахивающихся дубовых дверях для пожилых графа и графини Ли, которые переживали за Хёкджэ едва ли не так же сильно, как за собственного сына, и, разумеется, заметили внезапно появившиеся на его лице синяки и ссадины, так ему еще пришлось терпеть и насмешливые взгляды сестрицы и ее мужа, которые были куда более догадливы своих старших родственников и знали, что дело тут вовсе не в дверях, а скорее в строптивых мальчишках, которые, как оказывается, вполне хорошо умеют размахивать кулаками, настолько, что им удалось сделать то, чего не удавалось сделать никому уже очень и очень давно, – подпортить герцогу Ли не только душевное равновесие, но и лицо, а если прибавить к этому муки совести, которые мужчина не испытывал уже много лет и которые сейчас никак не желали отпускать Хёкджэ… Нет, этот мальчишка определенно был очень и очень особенным. Вот только это спор… Хёкджэ никак не мог понять. Все-таки зря они затеяли его или нет?