***
– Что вы делаете? – тихий голос то ли сидящего в кресле, то ли свернувшегося в нем клубком и пристально следящего за ним Донхэ заставил Хёкджэ оторваться от собственных мыслей и, нахмурившись, сначала посмотреть на нежащегося в кресле, разомлевшего и раскрасневшегося от тепла и хорошего бренди мальчишку, а затем на домовую книгу, которую он держал в своей руке и… от которой наконец-то пришла пора избавиться, уничтожив единственное оставшееся на свете доказательство того, что он никогда не был кровным сыном своего отца. Как и Саын, но… – Да так, сжигаю старые ненужные бумажки, – криво улыбнувшись, Хёкджэ отправил книгу со вложенными в нее свидетельствами об их с сестрой рождении в ярко полыхающий камин, со странным чувством сожаления наблюдая за тем, как яркое пламя в считанные секунды обугливает и пожирает ветхую бумагу – последнее свидетельство того, что они и правда не имеют ни малейшего отношения к тому монстру, которого большинство людей в этом мире считало их с Саын отцом. Мало кто знал, что герцог Ли был бесплоден, однако, чтобы прославленный древний род не остался без наследников, которые будут воспитаны в лучших традициях семейства Ли, он позволил своей дражайшей и совсем не любимой супруге зачать двух детей на стороне, вот только… Даже то, что он сам воспитывал их с сестрой, каждую минуту и каждую секунду их жизни ровно с самого момента появления на свет, не помогло мужчине полюбить совершенно чужих ему детей, как бы он ни старался. И как бы он ни пытался. Хёкджэ видел собственным глазами, скольких усилий отцу стоит каждая улыбка и каждое ласковое слово в их с сестрой сторону. И он ничуть не был удивлен, когда однажды, перебрав вина, отец не сдержался и до полусмерти избил их за простую детскую шалость – разбитую вазу. И это было лишь началом их с Саын персонального ада, ведь, подняв руку на детей единожды, герцог Ли уже больше не мог остановиться. И его издевательства над ними с каждым днем становились все изощреннее. А однажды… Хёкджэ казалось, что он никогда в жизни не забудет тот день, когда, вернувшись раньше положенного срока из пансиона, он увидел, как отец и дядя со своими пьяными свиньями-дружками творят с его сестрой такое, при воспоминании о чем сердце мужчины до сих пор болезненно сжималось, а внутри все сковывал лед… Именно тогда, встретившись взглядом с совершенно пустыми глазами сестры, в которых не было ни страха, ни отчаяния, ни злости, ни боли – ни-че-го, кроме разве что смирения и покорности, он пообещал самому себе, что станет сильным и сможет защитить сестру и отомстить за нее. И он отомстил. Сначала дяде, «случайно» упавшему с лошади и свернувшему шею. Затем дружкам отца, на которых поступил совершенно анонимный донос в Департамент безопасности, приведший к тому, что остаток жизни высокородным мужам пришлось гнить за решеткой за насилие, убийства и разбой. Жаль только, что Хёкджэ не удалось отомстить отцу, ведь тот, не справившись с горем от потери жены, отдал душу Богу чуть раньше, чем сын успел добраться от него. Хёкджэ прекрасно помнил, как жалко тот выглядел на смертном одре, моля у сына и дочери о прощении, но они с Саын так и не простили его. Как и не простили мать, которая знала обо всем, что происходило в их доме, и ни разу не вступилась за них, хотя могла, ведь она была единственной, к кому прислушивался отец, но… она словно наслаждалась мучениями собственных детей, лишь прибавляя к их страданиям ежедневные наказания, упреки и издевки. Кто бы знал, сколько бессонных ночей провел Хёкджэ, утешая и успокаивая сестру, боящуюся даже просто сменить одежду в одиночестве, что уж говорить про все остальное. Они даже спали в одной постели едва ли не до 18 лет, а после совершеннолетия Хёкджэ, когда Саын, узнав о том, что у ее брата не было еще ни одной женщины, решила сделать из него настоящего мужчину, – не только спали. Хёкджэ любил свою сестру, обожал и боготворил ее, а она ровно любила, обожала и боготворила его, и четыре года, проведенные вместе, без родителей, были, пожалуй, самым счастливым временем в их жизни, но… они оба прекрасно понимали, что вряд ли их счастье будет долгим, ведь на них уже и так косо посматривали в обществе. И Хёкджэ скрепя сердце пришлось искать для своей сестры подходящего супруга. О, сколько кандидатов они отсеяли, пока не познакомились с НИМ, с графом Ли, умудрившимся очаровать и влюбить в себя не только Саын, но и Хёкджэ. В меру мягкий, в меру суровый, умный, проницательный и во многом разделяющий их с сестрой взгляды, он стал для Саын прекрасным мужем и прекрасным другом для Хёкджэ. И юный герцог Ли не раз и не два благодарил провидение за то, что этот человек появился в их жизни. А следом за ним и Эмили. Люди, стершие все воспоминания о былом кошмаре, остатки которого сейчас осыпались белоснежной крупою пепла в камине. Вот и все. Теперь правда. Убедившись, что последние доказательства старых семейных тайн окончательно изничтожены огнем, Хёкджэ едва-едва сдержал облегченный вдох и, плеснув себе в стакан еще немного хорошего, выдержанного бренди, подошел к сидящему в кресле и завороженно наблюдающему за пляшущим на останках чужого горя пламенем юноше и опустился на пол подле него, устало прикрывая глаза и думая о том, что это, пожалуй, один из самых лучших и самых спокойных вечеров в его жизни. И сейчас, когда Донхэ возьмет выбранную еще утром книгу и начнет читать ему вслух, он станет не просто одним из самых лучших, а действительно самым лучшим. И Хёкджэ был готов отдать очень и очень многое, чтобы так завершался каждый его день… ИХ день.***
– Ваша Светлость, мне помочь? – тут же подскочил ненаследный принц, подавая немного неловко поднявшейся со своего места герцогине руку. – Спасибо, но у меня еще хватит сил, чтобы подняться со скамейки, – широко улыбнулась Эмили, с наслаждением вдыхая прохладный осенний воздух и все же позволяя себе взяться за поданную руку. Несмотря на то, что ее самочувствие в последние дни благодаря тем травам и настойкам, что заставляя ее пить Аи, стало значительно лучше, девушку все еще преследовали слабость и головокружения, и помощь ей никак не мешала, особенно от человека, умудрившегося стать ей за пару недель самым близким помощником и другом. О принце Генри в столице ходило много слухов: о его жестокости, необщительности, замкнутости, холодности и высокомерности, но… Сейчас рядом с Эмили был совершенно другой человек – милый, добрый, болтливый, заботливый мужчина с отличными манерами и чувством юмора, общение с которым доставляло герцогине столько удовольствия, что она ничуть не жалела о своем отъезде из столицы в самый разгар сезона. Однако… в последнее время девушку слишком часто преследовали не самые хорошие предчувствия, омрачая его и без того тревожное настроение и вынужденный отдых. – Я настаиваю, Ваша Светлость, – широко улыбнулся принц, специально замедляя шаг, чтобы его спутнице было комфортно идти рядом с ним, и исподволь озираясь по сторонам. – Вы тоже чувствуете это? – сохраняя на лице все ту же улыбчивую маску безмятежности, тихонько спросил у принца Эмили, стараясь не слишком крутить головою по сторонам, чтобы не выдать их преследователям, что они уже давно знают об их существовании. – Теперь да. Кажется, вы были правы, Ваша Светлость. За нами следят. И это совершенно точно не люди Его Светлости… – еще раз незаметно осмотревшись, задумчиво пробормотал принц и, аккуратно приобняв герцогиню за талию, отправился с ней к дому, старательно делая вид, что все просто прекрасно и что никой слежки нет, и напряженно размышляя о том, как они могут сообщить герцогу Ли о таинственных наблюдателях так, чтобы не спугнуть их или, не дай Бог, не спровоцировать на какие-нибудь активные действия, потому что… что-то подсказывало Генри, что 10 человек, милостиво выделенных им Хёкджэ для охраны, будет ох как не достаточно для того, чтобы отбиться от вооруженного нападения… А в том, что малейшее неверное слово или движение – и оно случится, Его Высочество ненаследный принц даже не сомневался, как и в том, что следят, скорее всего, вовсе не за герцогиней, а именно за ним, и что в самом ближайшем будущем он станет одной из главных причин обрушившихся на семью Хёкджэ бед, черт бы побрал маркиза Кима и его проклятые интриги! А еще Его Величество и его излишнюю доверчивость всяким рыжим изворотливым прохвостам!