Обрывки из тлена

Я помню, как утром раскрывались тюльпаны в Настином саду. Она всегда поливала их из длинного шланга с ледяной водой, при этом случайно обливая свои ноги. А иногда она игриво смотрела в мои глаза из-под белой шляпы с широкими полями и, зажимая пальцем шланг, брызгала на меня и весело смеялась. Помню, как солнце скользило по сглаженным чертам её лица, а мокрая одежда прилипала к нашей коже. Пальцы ног впивались во влажную траву и сырую землю, утопая в грязи. Настя что-то говорила мне, рассказывала какие-то свои мечты, а я только смотрел на то, как двигаются её губы, как меняются мелкие морщинки на её лице при разговоре. Её брови то опускались, то поднимались, образовывая складки на лбу, а губы сливались воедино и вновь отрывались друг от друга. Меня привёл в чувства сильный толчок во время остановки вагона метро, длившийся пару мгновений. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, на какую станцию меня забросило. Конечная. Я на месте. Станция была почти пустая, лишь несколько доходяг перебегали из угла в угол, словно крысы, прячась в темноте, и боясь попасть под тусклый свет подземной лампы. Попрошайки тянули свои руки из чёрных теней, иногда цепляясь за одежду, а где-то вдалеке слышался тихий кашель, раздирающий чью-то глотку. Я обернулся, когда поднимался по лестнице, но звук шагов за спиной мне только послышался. Бесконечные ступени мелькали под ногами, и казалось, что чем выше я поднимаюсь, тем ниже я оказываюсь. Вскоре я увидел табличку с надписью «выход», последние буквы которой горели несколько тускло, если не пропадали совсем. Воздух в городе ночью ничем не отличается от затхлого воздуха метро. На мгновение даже ночная свежесть показалась зловонием сточных канав с запахом протухшей рыбы и мусора, а в ушах засел давно привычный звук жужжащих чёрных мух, летающих от одной свалки к другой. Я чувствовал, как подошва моих ботинок шаркает о побитый асфальт, покрытый грязью и дорожной пылью. Из неосвещаемых закоулков доносились чьи-то непонятные и неразборчивые слова, а потом пропадали где-то в глубинах темноты. Я не видел никого на улице, однако чувствовал взгляды людей, устремленные из высоких многоэтажек, и взгляды тех, кто прятался в тенях этих огромных зданий. Я продолжал идти вперёд, опустив голову и стараясь не оглядываться, совсем тихо и незаметно что-то шептал, успокаивая себя. — Джон? — послышался чей-то голос позади. Он заставил меня вздрогнуть всем телом, а потом медленно обернуться. В полутьме я различил полную женщину, которая смотрела с явным удивлением и небольшой радостью. — Как твои дела, Джон? Давно тебя не видела. — Не получалось зайти, — без эмоций ответил я, пытаясь рассмотреть хоть что-то на её лице, но его заполнила лишь радостная, фальшивая улыбка, скрывающая все другие чувства, что сейчас испытывала женщина. — Если будет время, то я всегда там, где и была. — она рассматривала моё лицо, ожидая ответа. Молчание продолжалось, и, почувствовав себя неудобно, она вновь улыбнулась и добавила. — Мы все тебя ждём. — Непременно зайду, — наконец ответил я, тихо разворачиваясь. Я ступил вперёд, и моё тело поглотила тень. — Правда, Джон, — послышалось за спиной, и я остановился. Её голос прозвучал совсем иначе, более твёрдо, но в то же время слишком отчаянно. — Я всегда помню о тебе, и, если тебе понадобится помощь, прошу, пожалуйста, приди ко мне. Ты слышишь? Джон, пообещай мне. Я тяжело вздохнул, набирая в лёгкие воздух. На какую-то долю секунды я уже почти обернулся, приоткрыл рот, чтобы ответить, но неожиданно для себя замер. А потом сделал шаг вперёд, за ним второй, всё дальше удаляясь от старой знакомой. Я не слышал её шагов за собой или криков, только чувствовал, как она неотрывно смотрит мне в спину, провожая взглядом. Квартал за кварталом тянулось бесконечное пространство города, состоящее из тёмных закоулков, разбитых фонарей и прожитых жизней, из зданий от начала до конца залепленных объявлениями и из дыма, поднимающегося от дешевых сигарет, брошенных на асфальт. Я продолжал шептать себе под нос разные слова, иногда даже непонятные мне самому, однако этот монотонный тихий шепот заставлял моё сердце биться медленнее. Руки в карманах переставали трястись, а дыхание становилось спокойнее. — Зелёные обои тихо шепчут в темноте, когда открытая книга, словно зажжённая свеча, откроется и снова… Я поднял взгляд в тот момент, как узнал улицу, по которой шёл. Осталось совсем немного, и даже родной шёпот теперь не успокаивал мои нервы. На мгновение я почувствовал, словно ноги совсем окоченели, из-за чего мне пришлось остановиться. Я встал у фонаря, и моя тень причудливо расплылась на асфальте. Достав пачку сигарет, я взял одну и зажал её между губ. Руки ужасно дрожали, и палец не попадал на колесико зажигалки. Спустя несколько секунд я бросил эту затею и вернул зажигалку в карман. Во рту чувствовалась горькая бумага сигареты, которая через мгновение была брошена на землю. Я уже решил покинуть это место, как обернулся, последний раз взглянув на самую обычную многоэтажку с разбитыми окнами на первом этаже. Напрасно я сюда пришёл. Не смогу. — Январь не дружит с записью о лете, — прошептал тихо я, а потом закрыл глаза и ушёл, не в силах больше смотреть наверх. Черное небо нависало над городом, а облака тихо скрипели, скользя по ночному ветру. Не было ни доли желания вновь спускаться в сырое метро, поэтому я решил дойти до своего жилища пешком. Мои шаги не были слышны в ночном дурмане, охватившем весь город, начиная от старых пустых канав до высоких многоэтажек в самом его центре. Я не поднимал головы, взгляд устремился вниз, а в какой-то момент, улетев в свои мысли, я совсем потерялся. Нет, безусловно я знал, куда шёл, но был совершенно не уверен зачем. Проходя середину моста, разделяющего район, я на мгновение замер. Меня заинтересовал звук плещущийся воды где-то внизу. Неуверенно подойдя к перилам совсем близко, я до боли сжал ладонями железную ограду, чувствуя, как та с силой впивается в кожу. Вязкая грязная река показалась мне нефтью, протекающей под моими ногами и зовущей к себе. От неё поднимался теплый воздух, который обдавал лицо и заставлял немного жмуриться. Я еще крепче зажал ограду и наклонился вперёд, нависая над пучиной тёмной нефти, текущей из ниоткуда в никуда. Лишь маленький толчок, и я упаду в её объятия. Как только я отпущу ограду, что так сильно впивается в мои руки, словно не хочет отпускать, я окажусь уже не тут. Неожиданно по мосту проехал автомобиль на большой скорости. Я почувствовал, как ветер от него ударил меня, всколыхнув лёгкий плащ и растрепав волосы. Я дернулся чуть назад и, твердо ощутив асфальт под ногами, отпустил перила. Руки противно заныли, а голова чуть закружилась от высоты, которую мой разум осознал только сейчас. Я замотал головой и зашагал назад, отрицая те мысли, что роились в моей голове. А потом со страхом покинул злополучный мост, как можно скорее, путаясь в ногах и стараясь не оборачиваться. Проходя мимо старых построек недалеко от набережной, мне неожиданно перегородила путь дешевая путана, что-то странно объясняя и невнятно бормоча. Около её глаз были уродливо намазаны синие тени, а с ресниц комками свисала чёрная тушь. Пушистые кудрявые волосы окружали худое и немного вытянутое лицо. Я видел, как шлюха развела руки, вновь останавливая меня, но я ничего не предпринимал, лишь спрятал руки в карманы и опустил взгляд. Её тон стал более настойчив, но я никак не мог разобрать слов, лишь некоторые обрывки долетали до меня. В конце концов я толкнул её плечом и вырвался вперёд. На несколько секунд она замолчала, а потом что-то лёгкое ударилось о мою спину и упало на асфальт. — Долбоеб! — крикнула с долей истерики в голосе она, а я, так ничего и не поняв, тихо поплёлся дальше. Вскоре я подошёл к невысокому зданию с яркими лампами и кричащими вывесками, свет от которого достигал дома, стоящих на противоположной стороне улицы. В окнах виднелись танцующие и выпивающие люди, а приглушенная быстрая музыка доносилась до моих ушей. Я ускорил шаг, пытаясь пройти это место как можно скорее. Мои ноги задевали бутылки, валяющиеся по всей дороге, а под ботинками хрустело разбитое стекло. В какой-то момент я заставил себя взглянуть на часы. Стрелка показывала четыре, однако всё небо было покрыто ночными грязно-оранжевыми облаками, и первые лучи солнца, не пробиваясь сквозь них, оставались где-то за пределами нашего мира. Мне вспомнилось серое небо на другом берегу реки, совсем непроглядное и, казалось, что бесконечное, однако у самого горизонта простиралась нежно-розовая полоса, иногда переходящая в белый, а иногда в красный. Зеленые деревья упирались в неё своими макушками и тихо шумели, раскачиваясь то в одну сторону, то в другую. На серо-голубой реке, отражающей предвечерние облака, в такт деревьям нешумно плескались волны. Я вглядывался во всё это с диким восторгом ребенка, потом оборачивался к отцу, что восседал в плетеном кресле совсем на краю старой беседки, подходил к нему, смотрел в его задумчивые синие глаза, ждал ответа, однако он молчал. Я еще увидел тогда странные черные облака, нависшие над нами, и отец, проследив за моим взглядом, сказал совсем тихо и спокойно: «Будет дождь», но в тот момент в его тоне я заметил что-то тревожное и предвещающие беду. И то спокойствие, которое было на его лице и которое проявлялось в его движениях, только больше заставляло меня сжимать колени в страхе и смотреть на медленно приближавшуюся чёрную тучу… Я несколько секунд смотрел на разрушенные и заброшенные многоэтажки, боясь оторвать от них взгляд и надеясь, что воспоминания вернутся, но в голове было пусто. Я думал, что сейчас разозлюсь, но я продолжал бессмысленно пялиться на силуэты высоких зданий. Я чётко осознавал, что стоит идти дальше, однако лишь застыл на месте и пытался отчетливо сохранить в своих воспоминаниях вдумчивый взгляд отца. Когда я добрался до дома, то мои наручные часы показывали пять утра. Трёхэтажное здание с заколоченными окнами под крышей угрюмо встречало меня в этот раз. Его половицы скрипели, когда я заходил в коридор, а дверь изнывала от любого действия, словно ругаясь и одновременно прося помощи. Лестница осыпалась прямо под ногами, а с потолка капала грязная вода, образовывая на полу небольшие лужицы. Как обычно ключ не вошёл в скважину с первого раза. Сегодня получилось открыть дверь только с третьего. Полумрак комнаты показался мне отталкивающим. Предметы в темноте приобретали еще более причудливый облик, чем при дневном свете. Неспешно зажегши пару свечей на столе, я сел на раскладушку. Та тихо скрипнула подо мной. Мой взгляд пал на счета за электричество. В плафоне люстры лежали сдохшие насекомые и пауки. Я услышал, как кто-то спускается по лестнице, потом почему-то останавливается где-то чуть ниже середины, стоит с мгновение, и вновь поднимается на второй этаж. Я лёг на заправленную постель и уставился взглядом в серую обшарпанную стену. — Где-то под деревом в лесу кролик бережет иголки, — на душе сразу спокойнее, и пот, текущий по вискам, пропадает. — Зелёный шар, сделав круг, возвращается вновь. — будто чувствую чью-то тёплую ладонь на плече. — Чай, заваренный в спешке, проливается на землю… — шепот становится тихим и совсем сливается с сердцебиением. Не помню, как сомкнул веки, но когда проснулся, то увидел, что свечи почти догорели. В доме слышался топот. Затушив свечи и протерев кулаком глаза, я аккуратно поднялся и вышел в коридор. По лестнице бегала девушка, кажется, соседка снизу, которая жила в подвале. Её дырявый серый свитер, который когда-то был белым, почти доставал до пят. Волосы девушки были сальными и не расчёсанными, спутанные в какой-то непонятный ком у макушки, когда на затылке виднелась лысина. На отекшем лице, словно у бешеной собаки, краснели щеки и лоб, на шее кожа чуть почернела, как и на кончиках пальцев, а на губах виднелись запекшаяся кровь и белые слюни. — Я выброшусь из окна! Я сейчас убью себя! Убью! — в истерике кричала она, иногда стуча кулаками по стенам. Некоторые соседи вышли, но, только взглянув на неё, либо уходили назад, либо бессмысленно и даже тупо смотрели на сумасшедшую. Она неожиданно остановилась, испуганно осмотрела всех, а потом с яростью стала выдирать свои слипшиеся волосы и рыдать. Все стояли молча. — Нет, я убью себя! Убью! — взвизгнула она. — Трёх этажей мне хватит. — она мигом вскочила с места и рванула на самый верх. Несколько секунд все ещё смотрели на пустое место, надеясь, что она вернется и представление продолжится, однако её не было видно. Через мгновение они разошлись. Не могу сказать точно почему, но я пошел наверх. Возможно, хотел помочь ей, может, посмотреть, как она умрёт или даже спрыгнуть вместе с ней. Третий этаж был полностью пустой. Девушка стояла босыми ногами на бетоне и, раздирая руки в кровь, пыталась оторвать деревяшки от заколоченного окна. Она рычала от досады и гнева, на мгновение впадала в отчаяние, потом била кулаком по гвоздю, не обращая внимания на боль, и снова вцеплялась в необработанное дерево. А я просто стоял и смотрел. — Что ты смотришь?! — крикнула она мне и, подбежав совсем близко, стукнула кулаками по груди, оставив кровавый след. Удар оказался слишком слабым. — Зачем ты пришёл?! — она продолжала бить меня с каждым разом всё слабее. В конце концов она опустилась на коленки, крепко потянув меня за рубашку и заставив наклониться вниз. — Я хочу убить себя. — сквозь слёзы проговорила она почти неразборчиво. С её лица лился пот, а глаза наполнились кровью из-за лопнувших капилляров. Неожиданно она вскочила и из последних сил бросилась на лестницу. Её тело упало вперёд и с шумом покатилось вниз. Несколько раз я слышал хруст, потом чей-то топот и тишина. Когда я спускался по лестнице, то боялся поскользнуться на крови и упасть, поэтому шёл тихо и аккуратно. Её тело отволокли на улицу и оставили за домом. Свою рубашку я попытался отстирать, но красно-бурая кровь незнакомки навсегда въелась в ткань. Как только я просушил рубашку после стирки, то повесил её на стул. Можно будет носить дома. Дом опять погрузился в тишину, все сидели по своим комнатам, словно испуганные мыши, спрятавшиеся по норкам. Однако, в отличии от мышиных, наши норки были холодными и мрачными, с серыми, угнетающими стенами и с потресканным потолком, который в любую минуту собирался обрушиться. Наши норки не давали нам чувствовать себя безопасно, скорее наоборот, лишь напоминали, что мы — самые уязвимые существа на планете, и даже сами можем навредить себе больше, чем кто-либо другой. Неожиданно зазвонил телефон. Я долго сидел на месте, думая, что этот звон лишь у меня в голове, но потом увидел, что телефон едва заметно вибрирует. Я поднял холодную трубку и почувствовал, как та прикоснулась к лицу, чуть задев затвердевшие губы. — Привет, Джон. Давно я тебе не звонила, вот, решила позвонить, — послышался весёлый голос Эмили. — Знаешь, дела у меня не очень, но это, может, и не совсем важно. Мне хотелось бы тебе многое рассказать, а то больше невыносимо сидеть дома и молчать. Вот так всегда, представляешь! Эх, ладно… — вздохнула она. — Может встретимся где-нибудь? Было бы здорово. — Может быть. — чуть ли не шепотом ответил я. — Замечательно! Ты спас меня от скуки, Джон, вот честно, спас! — тараторила что-то она, пока я безразлично смотрел на таракана, ползущего по стене. — Тогда давай через час в кафе на той улице у реки, помнишь, мы с тобой туда много раз ходили. Тебе же через час удобно будет? Ну, ладно, до встречи! Она резко прервала звонок. Я аккуратно выпустил трубку, и та с шумом упала на пол. Потом заставил своё безжизненное тело подняться, на мгновение пересекся взглядом с кем-то в зеркале, нахмурился, не обратил внимания. Накинув плащ, я вышел из квартиры и направился в кафе. Не знаю, зачем я сбегал из своего дома, но мне было необходимо вырваться отсюда хоть на ещё одно мгновение. Мысли, вырывавшиеся из моей головы, впитались в прах квартиры, в её тухлый воздух и в серый бетон холодных стен. Как только я становился совсем уязвим, то чувствовал, как они вылезают отовсюду, крадутся ко мне так тихо и незаметно, пока не оказываются совсем близко, а потом бросаются, дико вгрызаясь в меня до костей и пожирая окоченелые конечности. Я немного потряс плечами, пытаясь избавиться от этих диких мыслей, что охватывали разум, но они продолжали властвовать надо мной. Начал трясти головой, но образы продолжали приходить ко мне, совсем извращенные и странные. Пришлось остановиться и чуть согнуться. До моих ушей донеслись какие-то посторонние звуки. Прохожие, видимо, что-то говорили мне, но я не разбирал их слов. — Чашка близится к земле, осколки улетают вверх. — прошептал я, пытаясь сфокусировать зрение. Руки сильно задрожали, а тело с ног до головы прошибло потом. Равномерный, тихий шепот почти не помогал. Пришлось ускорить темп настолько, что даже я не понимал то, что произношу. Всё слилось в какой-то странный, монотонный шум, пока в один момент резко не оборвалось. — Джон? — голос совсем испуганный и даже детский. Я резко поднялся и устремил взгляд на испуганную девушку. Она обнимала плечи и со страхом смотрела на меня и прохожих. Ветер играл с её светлыми волосами, бросая их то в одну сторону, то в другую. Неожиданно Эмили словно очнулась от какого-то забвения и бросилась ко мне. — Ты в порядке? — она хотела приложить руку к моему лбу, но я резко перехватил её. Эмили вздрогнула. — Прости. — только и сказала она. — Я в порядке. — голос заметно дрожал. — А со стороны выглядит иначе. — она немного попятилась. Пара прохожих, что остановились около меня на секунду, ушли, оставив нас наедине. — Может нам стоит пройти в больницу? — Пошли в кафе. — вытер рукавом пот, стекающий по вискам. Не помню, как мы дошли до кафе, но очнулся я лишь в тот момент, когда официант поставил передо мной чашку чая. Я заметил, что Эмили что-то рассказывает, её губы быстро двигались, голос был совсем высокий, словно у ребёнка, где-то дрожащий и даже визгливый. Однако все её слова слились для меня в один звук. Я лишь задумчиво смотрел на неё, на то, как она иногда смущенно отводит взгляд, как её щеки иногда краснеют и она прикрывает их, а потом что-то тихо бубнит. Закончилась первая чашка чая, вторая, затем и третья. Я бессмысленно пялился на Эмили, которая что-то так усердно пыталась мне объяснить. Иногда брал в руки салфетку, складывал её, крутил вокруг пальца, немного рвал у края, а потом возвращал обратно на стол. Перемешивал ложкой чай то влево, то вправо. Потом следил за мухой, бьющейся об оконное стекло и пытающейся выбраться наружу. Но она лишь с каждым разом сталкиваясь с холодным и твёрдым стеклом, пока не упала вниз и не затвердела, словно статуя. — Ты всё время молчишь… — донеслись до меня слова, и я быстро перевёл взгляд на девушку. — Обычно ты говоришь хоть пару слов, но сегодня… — она прервалась, явно ожидая что-то от меня. — Так странно… Наверное, я загрузила тебя проблемами и даже не поинтересовалась тобой. Как ты? — Нормально. — я немного дернулся. Эмили это заметила. — Наверное, я вырвала тебя в неудобный момент. Прости, если так получилось, правда. — Не думай так. Всё хорошо. — я посмотрел прямо в её глаза, она сразу нервно улыбнулась, потом отвела взгляд, вновь вернула и, не выдержав секунды, отвела. — Просто я волнуюсь о тебе, как твоя подруга. То есть, я не это хотела сказать. Как твой друг. Как твой лучший друг. — она утвердительно кивнула головой. Она задумалась на несколько минут, и нас поглотила в себя тишина. А затем послышался её голос, совсем изменившийся в интонации. Он стал более тихим и спокойным. В какой-то степени даже тревожным. — Знаешь, за год общения с тобой, я поняла, что совершенно ничего о тебе не знаю. Я хотел ответить ей, что я тоже не имею понятия, кто она и откуда, потому что за наши встречи я не услышал почти ни единого её слова. Только знал, что её зовут Эмили, её номер телефона есть у меня в блокноте, который валяется дома в шкафу, и её волосы почему-то всегда пахнут мандарином. Это всё, что мне было известно о девушке, с которой вижусь каждую неделю. — Ты опять молчишь, Джон. — она чуть сжалась, начиная обнимать свои плечи руками. Плохой знак. — Ты права, Эмили. Мне сегодня нехорошо, я не спал всю ночь, и кажется, что у меня лихорадка, — пробубнил я и закрыл глаза на мгновение. — Будет лучше, если я пойду домой. — Но я не смогу отправить тебя туда одного! — воскликнула она, широко раскрыв глаза. — Вдруг что случится, пока ты будешь идти, я же не прощу себе. — Я доеду на такси, хорошо? — она не замечала меня, затерявшись где-то в своих мыслях. — Эмили! Слышишь? Всё хорошо. — Да. — она кивнула, с жалостью взглянув на меня, и через силу ответила. — Хорошо. Конечно же, такси я не заказал, а пошёл до дома пешком. Короткая стрелка наручных часов показывала десять часов утра. Город был забит машинами, а ночные пташки попрятались по домам до следующей ночи, как и все остальные жители тёмного времени. Сейчас мимо меня проходили лишь однообразные силуэты с уродливыми квадратными кейсами и в черных пиджаках на всех пуговицах. Топот твёрдых подошв дневных марионеток эхом отражали серые улочки города. Этот шум заставил меня вспомнить тёмное помещение, из которого раздавались монотонные шлепки. После каждого звонкого шлепка слышался тихий визг, а потом всхлипывания и плач. Я закрывал уши ладонями, но чьи-то крики всё равно доносились до ушей, моё неровное и учащенное дыхание обжигало мокрые губы, а щёки горели от ледяных слёз. С каждым шлепком моё детское сердце всё больше сжималось от страха. Иногда мне казалось, что в этой темноте мерцают чьи-то безумные глаза, но это были лишь блики моих слёз. Или нет. Так или иначе, эти шлепки продолжались, а когда затихали, то я слышал чей-то монотонный шепот, сжимался ещё больше, хотел закричать, но стенки лёгких, казалось, слиплись. Потом чья-то теплая ладонь ложилась на моё плечо. Сначала так аккуратно и нежно, однако через мгновение её пальцы впивались в моё тело и тащили в темноту. Снова. Я вскрикнул, пытаясь очнуться от воспоминаний и впустить воздух в закрытые лёгкие. Пришлось остановится на несколько минут, чтобы прийти в себя, но тело продолжало не подчиняться мне: из глаз текли слёзы, руки дрожали, а во рту стало сухо. В какой-то момент я почувствовал, что улыбаюсь. Свело губы. Точно не помню, как я оказался дома, но помню, что я был там один. Как всегда смотрел на стену с ползущем по ней тараканом. Но в этот раз что-то внутри меня было не так. И оно тянуло меня куда-то вниз, заставляя оседать на колени на холодный тёмный пол, затем падать всем телом и закрывать глаза навсегда. Но я не мог поддаться этому чувству. Только не сегодня и не сейчас. Я понимал, что должен сопротивляться, поэтому вскочил с кровати и, содрав с неё постельное бельё, кинул его на пол. Мысли, выползшие из моей головы, сейчас в недоумении и страхе спрятались в трещинах бетонных стен и смотрели на меня с диким восторгом, однако продолжали тихо трепетать. Я подбежал к столу, и начал скидывать с него все вещи на пол. Отовсюду слышался шум, а я не понимал, помогает мне хоть что-нибудь, или же всё, что я сейчас делаю, лишь приближает меня к проигрышу. Казалось, что я чувствовал, как пульсируют вены по всему телу, и как сосуды стягивают мою голову и сжимают мозг. Коленки противно зудели, а лёгкие переполнились воздухом. Всё, что меня сейчас окружало, наполнялось непреодолимым желанием огня. Было несложно закрепить веревку на трубе под потолком. Только трясущиеся руки никак не хотели меня слушаться, поэтому узел я завязал не с первого раза. Когда я встал на табуретку и почувствовал, как шею чуть сжимает жёсткая петля, мысли высунулись из щелей и стали с интересом смотреть на меня. Однако я осознавал, что в комнате был совершенно один. — Вознесенный к небесам портрет безмолвно уходил. — табуретка под ногами дрожала. — Стены рассказывали мне историю о мальчике, сбежавшем из дома однажды. — слёзы текли по щекам, и будто чья-то ладонь, как в детстве, легла на моё правое плечо. — Не вернулся, но ушел. — и я знал, что она утащит меня в темноту, как и делала до этого всегда. Когда я приоткрыл глаза, то увидел белое лицо Эмили. В её стеклянных глазах отражением сверкал испуг. Рот был чуть приоткрыт и, кажется, что её дыхание чуть качнуло меня над табуреткой. — Боже мой, Джон, что ты творишь! — вскричала она и уже хотела подбежать ко мне, как я поднял одну ногу. Она резко остановилась, словно застыла на месте. — Тише, прошу, слышишь меня? Боже… — она заплакала, закрыла себе рот рукой, чтобы вновь не закричать. Я слышал её оборванное дыхание и всхлипы. — Свеча потухла в наступлении рассвета, — продолжил шептать я под музыку её страданий. — Что ты несешь? Господи, Господи… — шептала Эмили, а потом в отчаянии крикнула, — Идиот! — её движения были резкими и ломанными, а на лице, залитом слезами, блистал силуэт зажженной свечи. — Рука тянет меня в темноту. — Перестань! — вновь крикнула Эмили, вцепляясь в свои плечи. Было видно, что она через силу заставляла себя смотреть наверх. Она боялась, что в любую секунду табуретка может упасть, и веревка натянется. — Почему ты это делаешь? Тебе жить что ли надоело? — Нет. — Нет? — возмутилась она и даже вскинула руки, грозно, но со страхом смотря на меня. — Да что с тобой не так?! — Я не знаю. — Не говори мне этого. Не смей. — взмолилась Эмили и еще больше заплакала. Она пыталась вытереть слёзы ладонью, но забывалась и лишь пыталась закрыть глаза против своей воли. А потом резко отдергивала руку, словно обжегшись. — Скажи мне правду! Я разве не заслуживаю её? Я ведь почти каждый день звала тебя куда-нибудь, разговаривала и поддерживала. Я ведь твой друг в конце концов! — Я не знаю, кто ты, Эмили. — спокойно сказал я. — Как не знаешь? Я ведь тебе всё рассказывала… — А я не слушал. — Что?.. — она прервала сама себя и посмотрела на меня широкими глазами. Я пытался понять, что означает её взгляд, может, недоверие или разочарование, злость или же ужасную боль. — Я тоже о тебе ничегошеньки ведь не знаю, Джон. — только и выдавила из себя она. — Как и я. — совсем тихий шепот. — Что? — Я ничего о себе почти не помню. — уверенно и спокойно. — Так вот почему ты решил совершить такое? Ты не знаешь, кто ты, и поэтому не можешь жить дальше. Если причина только в этом, то я помогу тебе. — Заткнись! — со странной злостью крикнул я. — Прошу тебя, молчи. Лишь закрой свой чертов рот. Причина в другом. Забытые воспоминания возвращаются ко мне в голову, разрезают мозг, впиваются в него словно клинья. А я не хочу, чтобы они возвращались. Нет, не хочу. Не надо. Я вспоминаю тёмную комнату, в которую меня тащит чья-то рука. А я не сопротивляюсь. Ничуть. Боже, совсем не сопротивляюсь. И… Помню, шлепки и крики, чьи-то удары и плач. Каждый раз, каждый раз когда я это вспоминаю, я, понимаешь, я там оказываюсь. Понимаешь? — злость начинала исчезать, оставались только отчаяние и страх. Человек, стоящий передо мной, казался манящим светлым маяком, к которому меня тянуло непреодолимое желание. — Мне страшно. Мне темно. Я не хочу вспоминать. Понимаешь, всё становится только хуже. — слёзы бесконтрольно текли по щекам и шее, а потом впитывались в сухую веревку. — Прошу, помоги, мне так страшно и одиноко. Рука вновь утащит меня в тёмную комнату. — я начал запинаться, а воздуха в лёгких явно не хватало. — В зенице ока белый клён шумел, — прошептал я и закрыл глаза, не в силах больше делать хоть что-нибудь. Лишь зажаться и спрятаться, несмотря на то, что я всё равно останусь один на один с ней. — Слушай только мой голос, Джон. Прошу, услышь меня. Через темноту пробивался свет дальнего и одинокого маяка. Яркий, немного отдающий в синий и потихоньку затухающий. Он звал меня к себе, пока чья-то рука на другой стороне тянула в чёрную комнату. И только родной шепот немного успокаивал меня, заставляя двигаться вперёд к мерцающему свету маяка. — Всё будет хорошо, Джон, слышишь?