Обрывки из тлена

Сквозь ветви высоких елей пробивался утренний свет холодного солнца. Облака быстро плыли по небу, задевая верхушки покачивающихся деревьев. Тихий шелест листьев и пение птиц наполняли пустой лес, эхом отражаясь о рыхлую землю. Я шёл по узкой тропинке, мокрые грязные листья, пролежавшие всю зиму под снегом, прилипали к подошвам ботинок. Всё вокруг пахло только прошедшим дождём и мокрой землёй, а иногда чувствовался лёгкий запах елей. Рюкзак за спиной оттягивал плечи, и я уже считал шаги, представляя, что скоро поставлю его на землю. Осталось совсем чуть-чуть, я уже близко. Наконец я вышел на небольшую поляну, посередине которой располагался дом. Второй этаж его был разрушен, в окнах проросла ель, что стояла в паре метров от самого дома. Она легла на него, укрыв своими ветвями и пробравшись внутрь, словно хотела уберечь его, поглотив в себе. Ветви её были старые и тяжелые, казалось, что только дом — её последняя опора — не даёт ей рухнуть на землю. -Привет. — сказала Аня, стоявшая на пороге. Её девственно-белое платье с рюшечками раздувал ветер, а локоны седых волос то и дело падали на её лицо. Она держала ручки за спиной и, чуть наклонив голову вбок, смотрела на меня. Губки еле заметно дрожали, а щёчки, обычно бледные, порозовели. — Я тебя ждала. -Для чего? — я поставил рюкзак на деревянный пол и устало сел в плетеное кресло. Мой взгляд пал на угрюмый лес, качающийся из стороны в сторону, словно шумное и грязное море. -Я домой хотела. — её голос сделался жалобным и чуть писклявым. — Хотела елочку увидеть. -Она уже слишком старая. — я пожал плечами, хотя внутри что-то противно заныло. -А теперь я уйти должна. — она шмыгнула носом и тревожно шагнула вперёд. -Уйти? — я обеспокоенно взглянул на неё, чуть дернувшись. — Навсегда? — в ответ Аня медленно кивнула и посмотрела куда-то вдаль, лишь бы не пересечься со мною взглядом. — Что ж, тогда уходи. Если это нужно. Тебя не было всё время, пока я… лечился. -Да, я больше так не буду. -Не будешь, потому что уходишь навсегда. — грустно усмехнулся я. -Не оставайся один, хорошо? — она жалобно оглядела меня. — Позвони ей, напиши, хоть какую-нибудь весточку дай, что ты жив. Она ведь тебя после того случая ни разу даже не слышала. -Эмили — хорошая девушка. Ей будет лучше без меня. -Просто прошу тебя. — она отвела взгляд. — Помнишь время, когда трава здесь была зеленее, когда в окнах этого дома средь лесной тьмы мелькали яркие огоньки, когда вы с Анькой и Настей играли прямо здесь, около этого крыльца. -А потом, когда стемнело, мама загнала нас домой. — закончил я. — Но потом вся эта притворная идиллия закончилась: родители развелись, мама с Анькой переехали в другую страну и начался ад. -Эта история уже давно рассказана, но у меня есть один вопрос. Я не понимаю, почему та идиллия была притворной? -Не знаю. — медленно пожал я плечами. — Просто после всего, что произошло, любой момент счастья кажется теперь ненастоящим. Всё, что было хорошим, лишь притворялось таковым, а на самом деле было пропитаным злом и чернотой настолько сильно, что даже черные капли стекали и, капая, обжигали кожу. А я этого не замечал. -А ты не думал, что, может, они наполнились этой чернотой только сейчас? Когда ты понял, что все эти счастливые моменты прошли и теперь их никогда не вернуть. Ты ведь сам напитал их злобой. Подумай, лишь подумай, что ты сам сбежал от всех, пускай, это и было верно, но не думаешь, что теперь ты боишься. -Хочешь сказать, что я просто напуганный человек, прячущийся в разваленном доме на всеми забытой земле? Но от кого по-твоему я прячусь? От чего бегу? -От самого себя. От того, что можешь совершить ошибку и повторить прошлое, вернуть его, захороненного в пепле, вновь воскресить. Так глупо оступиться вновь. -Возможно, это так. давай оставим… -Хорошо. — кивнула она. — Просто дай людям, которые тебя любят, знать, что ты жив. Ты ведь причиняешь им сильную боль своим молчанием, ты понимаешь? Даже сильнее, чем если бы ты сказал им, что не любишь и никогда в этой жизни больше не вернешься. Ожидание их убивает, и с каждым днём всё сильнее. -Была судьёй, а теперь решила поиграть в совесть. — грустно усмехнулся я. — Не слишком ли много ролей на себя берешь? -Ты сам даешь мне эти роли. — ответила Аня. — Ничего не закончилось, Сергей, жизнь всё так же идёт, как шла когда-то. И теперь у тебя наконец появился шанс всё исправить. Всё зависит только от тебя. Нет, всегда зависело, и ты знал этого, иначе бы не терзал себя так долго. А теперь, после всех тех мучений, после ненависти, боли и принятия. После осознания. Когда не осталось виноватых и невиновных, а появились просто люди с историями, когда мысли, прятавшиеся в черной тени и подвальных щелях вышли наружу, когда все тайны, спрятанные разумом за крепкой стеной, предстали пред тобой нагими, и когда ты сам изменился, вдохнув свежего воздуха в загнивше лёгкие, теперь есть ли смысл прятаться? Есть ли смысл продолжать жить в страхе, когда страх вместе с тёмными мыслями должен был быть поглощен светом дальнего маяка? Есть ли смысл дожидаться кораблей, Сергей? -Всегда был. — я угрюмо посмотрел на лес и тщетно попытался услышать море, колышущиеся где-то вдалеке. — Отец обещал… -Отца больше нет. Его уже давно нет. -И что ты предлагаешь? — я грозно метнул на неё взгляд, сжав подлокотники дрожащими руками. — Хочешь, чтобы я забыл самые светлые воспоминания моей жизни, последние драгоценные для меня моменты? Хочешь, чтобы я бросил их в бездну забытья, хочешь, чтобы их пожрала вечная темнота? Я никогда не посмею так поступить. Я отлично осознаю, что нужно двигаться дальше и тешить себя воспоминаниями — только вводить себе в вены яд, но только этот чертов яд поддерживает во мне жизнь. Да, пускай он убивает меня, но я умру не так быстро, как будь я без него, без последнего света затухающего маяка. В моей жизни хоть что-то было хорошее, разве не могу я насладиться этим? Не могу я тешить себя воспоминаниями прошлого? Почему я не имею на это право? Ответь мне, почему? Я не достоин? Только посмей мне сказать, что после всего того ужаса, я не достоин. Хоть намеком — не смей! — я тяжело вздохнул. — Последний рывок, мне до смерти осталось немного, я это чувствую. -Не глупи. — она замотала головой. — Ты сам внушаешь себе эти мысли. -Возможно, но я не могу забыть то, что так дорого мне. И даже после смерти я буду помнить отца, буду помнить Настю, Аню и Анечку. Всех, кто так любим мною и всегда будет таковым. Это моя натура, смысл моей жизни. Нести внутри себя каплю света дорогих мне людей. Моя душа давно сгнила и превратилась в нечто уродливое и непонятное, и только души моих любимых и родных, заключенный в малую каплю света, дают мне жизнь. И ты хочешь, чтобы я убил и их? Затушил еле разгоревшийся огонечек? Совсем маленький и беспомощный? Разве смогу я так поступить? Смог бы когда-нибудь? -Я говорила тебе не об этом. — она совсем погрустнела и даже начала вытирать невидимые слёзки. — Я не говорила убивать их, не говорила тушить огонёк. — её глаза чуть покраснели, как и маленький курносый носик. — Мне пора идти. — она зачем-то поправила своё платьице и забрала локоны волос за уши, тем самым их оттопырив, что придало ей чуть забавный вид. Аня ушла, на прощание улыбнувшись, но так грустно, что почему-то улыбка эта казалась соленее самых горьких слёз. Я взглянул на морозное небо, такое же белое, как потолок в моей старой комнате, вот только иногда переходящее в голубые оттенки, почти совсем незаметные. Оно было таким свободным и непорочным, чем-то новым и недостижимым. Необъятным для простого человека. Созданное тем, кто был больше, чем каждый из нас, чем все мы вместе. Однако… несмотря на это, небо так же, как и потолок с длинной черной трещиной и кривой трубой в моей старой комнате, всё спрашивало меня один и тот же вопрос. И что дальше? А я снова не знал ответа.