Интервью с убийцей

– Конечно, я уверена, – говорит Регина. – Если бы нет, то я бы никогда не вошла в ее камеру. Она вновь сидит перед Спенсером и смотрит ему прямо в глаза. Намечается очередное свидание с Эммой Свон, которое будет отличаться от предыдущих. Теперь у них обеих будут свободны руки. Регина дергает шеей, силясь не представлять себе, как все это произойдет: по крайней мере, не во всех красках. Удержаться сложно, приходится сдвинуть ноги. Цикл в разгаре, и только таблетки хоть как-то помогают. Несколько предыдущих дней Регина не выходила из дома. На работе она взяла больничный, сославшись на то, что ей нужно разобраться с интервью. Шеф предпочел не вникать, и Регина, избавленная от долгих объяснений, получила свое освобождение. Жаль только, что не от Эммы Свон. Соулмейты. Они соулмейты. Регина не верит до сих пор, и ее перетряхивает от мысли, что она могла бы не отправиться в эту тюрьму. Могла бы не захотеть продолжить. Или… не могла бы? Может быть, именно то, что Эмма Свон – ее соулмейт, и заставило Регину сделать все так, как вышло? Регина в середине цикла, и это сбивает ее с верных мыслей. Наверное, она должна быть огорчена тем, что ее родственная душа – женщина-убийца да еще и не альфа, но вместо этого ей хочется думать только о том, что будет, когда Свон коснется ее. По-настоящему коснется. Конечно, это непрофессионально. Конечно, в другое время Регина думала бы о работе. Но вышло так, как вышло, и теперь ее жизнь отчасти напоминает порнографию. Впрочем, та давно стала привычной – учитывая, какие невообразимые витки совершила эволюция. Регине слабо представляется то время, когда детей могли иметь только разнополые пары, а альф, бет и омег попросту не существовало. Хотя… может быть, тогда все было проще. – Я хочу оставить камеры включенными. До Регины доходит смысл сказанного Спенсером, и она вскидывается. – Это невозможно! – Почему же? – щурится Спенсер. – Очень даже возможно. Кроме того, я не могу просто взять и подставить вас под удар. Одно дело, когда убийца не может вас коснуться, и совсем другое, когда у нее свободны руки. Он откидывается назад на стуле, сцепляя пальцы. – Эмма Свон убивала омег, мисс Миллс. Вы – омега. Нужно ли что-то добавлять? Регина прекрасно помнит о том, что она омега. Как помнит она и то, что эта убийца за стеклом – ее соулмейт. Да, в привычном сценарии Регине стоило бы отвергнуть притязания Свон, но сценарий изменился в момент, когда в камере разлился запах роз. Регина невольно втягивает ноздрями воздух, словно пытается почувствовать что-то прямо здесь и сейчас. Дрожь пробегает по спине при одном только воспоминании, что же будет, когда… – Она не тронет меня, – уверенно говорит Регина. Спенсер долго пристально смотрит на нее. – Почему вы так считаете? «Потому что она хочет меня…» «Потому что мы связаны…» «Потому что…» – Потому что она сама выбрала меня для интервью, – Регина напоминает об этом и себе самой тоже. Действительно: Свон согласилась встретиться только с ней. Из-за того ли, что знала, что Регина Миллс – ее соулмейт? Или было что-то еще? На мгновение интерес к делу приглушает похоть, зреющую между ног Регины. Свон должна начать отвечать на вопросы – рано или поздно. Лучше рано, потому что Регина хочет закончить с интервью. Но если это случится… Они больше не встретятся, ведь никто не позволит Регине вновь и вновь приходить к заключенной, которую, быть может, обрекут на смерть. Впервые Регина отчетливо понимает: ее соулмейта может скоро не стать. Эммы Свон не будет – нигде и никогда. Регина все еще не до конца свыклась с мыслью о том, чтобы принадлежать бете, но от судьбы трудно убежать. Что если она больше никогда не сумеет испытать того, что испытала? Регина могла бы укорить себя за то, что ставит на первое место плотские желания, но она не делает этого. Весь их мир сейчас зиждется на этих желаниях. А она – просто его часть. Шестеренка, которая не может сбить механизм. Спенсер надувает щеки и качает головой. – Вы – отчаянная женщина, мисс Миллс, – в его голосе нет уважения, просто констатация факта. Регина склоняет голову в знак согласия. – Это моя работа. Он обещает не включать камеры, а она старается держать себя в руках, когда подходит к камере. Сумочка вновь при ней, и на этот раз никто не интересуется ею. Регина размышляет, действительно ли Спенсер отключит камеры и микрофоны, но потом решает, что ей все равно. Если Спенсеру нужны ответы, то он стремится получить их любыми способами. Значит, он позволит ей сделать то, что она собирается. Когда Эмма Свон выходит из полумрака камеры, Регина понимает, что не готова к ней. Она думала, что готова, но это было простое бахвальство, а теперь волна предвкушения накрывает с головой, заставляет дрожать и мокнуть сильнее чем когда бы то ни было. Одуряюще пахнет розами. У них около трех часов. – Постой! – она вытягивает руку, и Свон покорно замирает в нескольких шагах от нее. – Пара вопросов. – Ты хочешь разговаривать? Улыбка Свон мрачна и исполнена двусмысленности. Язык ее на мгновение показывается, чтобы облизнуть губы, и Регина неосознанно повторяет это действие. Так ли уж она хочет говорить? Голова кружится, ноги подгибаются. – Спенсер хочет твоего признания, – хрипло произносит Регина, с такой силой вцепляясь в сумочку, что становится больно пальцам. – Хочет, чтобы ты созналась в остальных убийствах. Свон тихо смеется и качает головой, продолжая оставаться на месте. Волосы ее сегодня вновь собраны, и это почти мучительное зрелище: так сильно хочется их распустить. – Он хочет заткнуть мною дыры. Регина вздрагивает, улавливая в этих словах не совсем верный смысл, но потом заставляет себя собраться. Как же это трудно! – Ты не убивала? Свон делает маленький шажок по направлению к ней. – Убивала, – легко говорит она. – Но не всех. И не собираюсь брать на себя еще немного вины. Она снова улыбается, и Регина готова растечься лужей от этой улыбки. Она понимает, что после окончания цикла все станет проще, но пока что все только усложняется. Она сама все усложняет. Она могла бы не приходить сегодня. Могла бы оставить все, как есть. Могла бы пережить разлуку. Или не могла? Свон уже совсем рядом, ее дыхание касается лица Регины. Регина прикрывает глаза, чтобы не видеть, и старается не дышать. На какое-то время это срабатывает, волна отходит назад, позволяя говорить. – Почему ты согласилась на интервью? – Ты хочешь разговаривать? – повторяет Свон, и Регина, сцепив зубы, ощущает легкое прикосновение пальцев к шее. Вниз по ее телу сбегает болезненная дрожь, заканчивающаяся микровзрывом между ног. Регина прижимается спиной к стене, желая хоть какой-то поддержки. Она не хочет разговаривать, но ей нужно это сделать. И потому она терпит. – Ты уже знала, что мы соулмейты, когда я пришла сюда? Легкое движение воздуха дает Регине понять, что Свон склонилась к ней. В то же мгновение губы задевают мочку уха, едва не порождая стон, и Свон шепчет: – Я знала это задолго до того, как ты пришла. Я здесь, потому что знала, кто мы друг для друга. Ее руки невесомо скользят по плечам Регины, ладони ложатся на шею, поднимаются выше, забираются под волосы. Регина тает от прикосновений, едва находя в себе силы, чтобы бормотать: – Что ты имеешь в виду? Где-то на грани удовольствия барахтается мысль о том, что Свон вот-вот признается в чем-то важном. Как же удержаться! Свон целует Регину, пробирается языком ей в рот, касается зубов. Регина стонет и тянется к ней, моментально забывая, зачем пришла сюда. Таково уж свойство омег: терять голову во время цикла, вот почему большинство из них предпочитает переживать это состояние дома, чтобы не жалеть потом о том, что произошло. Когда Свон вдруг прерывает поцелуй, это становится таким большим разочарованием для Регины, что она издает недовольный возглас. А в следующий момент слышит: – Ты бы не стала встречаться со мной. Ты бы никогда не пришла. Как не пришла бы, если бы я убила только одного омегу. А так – ты вся моя. Навсегда. Сквозь муть в голове, сквозь потоки желания, хлещущие по бедрам, Регина кое-что начинает понимать. Она открывает глаза. – Ты… что? – шепчет она пораженно. В темноте глаза Свон почти не видны, но хорошо слышен ее вкрадчивый голос: – Я знала, кто ты для меня, едва увидела тебя в новостях. Годами я продумывала план, чтобы не стать одной из тех бет, которые сидят здесь за убийство своего соулмейта. Я не хотела потерять тебя, не успев получить. Регину снова трясет, и на этот раз желание смешивается со страхом в почти одинаковых пропорциях. – Говори, – велит она, облизывая губы. И Свон говорит: – Я оказалась единственной бетой с таким послужным списком. И только у меня должны были взять интервью. Мне предлагали многих, но я выбрала тебя. Конечно, тебя. В следующее мгновение она жадно целует Регину, и та поддается этой жадности, и выгибается, и раздвигает ноги, когда ладонь пробирается между ними, задирая короткую юбку. Ловкие пальцы нащупывают клитор, зажимают его, теребят, слегка оттягивают, вызывая у Регины протяжный стон, а затем скользят ниже и замирают у входа, лишь слегка касаясь его. Это слишком сладкая пытка, чтобы устоять, и Регина пытается насадиться сама, но Свон смеется ей на ухо: – Ты услышала все, что хотела, дорогая? Непонятные интонации проскальзывают в ее голосе, но Регине уже нет до них дела. Распаленная, она жаждет только получить свой оргазм – и не один. – Возьми меня, – тяжело выдыхает она. Перед глазами прыгают какие-то пятна, сердце стучит в горле, между ног все горит, и даже обильная влага не способна потушить этот пожар. Свон снова смеется и входит в Регину – одним пальцем. Этого недостаточно! Регина протестующе вцепляется Свон в волосы. Сумочка давно упала на пол, руки свободны. – Ну же! – требует Регина, судорожно дергая бедрами, но Свон не особенно торопится, и эта медлительность почти болезненна. Регина яростно движется навстречу ей, однако ничего не выходит. Приходится идти на крайние меры. Она называет ее по имени. Она говорит ей: «Эмма…», и Свон сильно кусает ее за шею. Она говорит: «Эмма, пожалуйста…», и Свон добавляет второй палец, а потом и третий. В другое время Регине было бы неприятно, пожалуй, но во время цикла она растянута и смазана слишком хорошо. С губ срывается удовлетворенный выдох, когда Свон принимается двигать рукой. Ее толчки не слишком равномерны – мешает не снятое белье, – но их оказывается достаточно, чтобы Регина кончила. Пока она содрогается в сладостных конвульсиях, Свон остается в ней, но едва волны затихают, как пальцы исчезают вместе с ними. Регине не нравится ощущение пустоты. Ноги дрожат, не держат. Хочется сесть, а лучше – лечь. В голове достаточно ясно для того, чтобы Регина вспомнила. Эмма Свон – Эмма – убивала из-за нее. Ради того, чтобы они встретились. Такой хитрый план – даже сейчас Регина в состоянии оценить его. Она не знает, ужасаться ей или радоваться. Зато знает ее тело. И оно вновь тянется к Эмме, когда та касается его. Регина привыкла к аромату роз, но в какой-то момент вдруг чувствует его особенно сильно. И это заставляет ее скорчиться от очередного приступа желания. Она обессиленно сползает на пол, и Эмма опускается на колени рядом с ней, ласково гладя по влажным волосам. – Я бы могла не прийти, – шепчет Регина, часто моргая. – Я бы могла не получить это задание. И что тогда? Эмма осторожно выпрямляет ее ноги и стягивает сначала юбку, а потом промокшее насквозь белье. Ягодицам становится холодно на мгновение, Регина борется с желанием сдвинуть ноги, пока Эмма помогает ей избавиться от остальной одежды. Теперь уже холодно всему. Регина сидит обнаженная, прижимаясь спиной к стене, и неотрывно смотрит, как раздевается Эмма. Она скользит взглядом по плечам, по сильным рукам с отчетливыми мышцами, по небольшой груди со сморщенными сосками, по плоскому животу. А затем тянется вперед, ладонью касаясь выбритого треугольника между ног. Эмма с шумом втягивает воздух сквозь сжатые губы, но не двигается с места, позволяя Регине делать то, что ей хочется. – Что тогда? – повторяет Регина, средним пальцем пробираясь в скользкую расщелину и нащупывая там горошину клитора. – Что бы ты делала, если бы я не пришла? Резким движением Эмма хватает ее за ноги и подтягивает к себе. Регина опрокидывается на пол, больно ударяясь спиной, но боль тут же забывается, когда Эмма оказывается сверху. – Ты бы пришла, – говорит она, глядя прямо Регине в глаза. – Это я попросила, чтобы позвали тебя. В другое время Регина пришла бы в ярость, узнав, что столь важное интервью – не ее заслуга. Но сейчас она приходит в немыслимое возбуждение при мысли о том, как все совпало, как все легло. Какую работу проделала Эмма! Регина прекрасно знает, что убийства – это ужасно, но сейчас она лежит под своим соулмейтом, и это самое лучшее из того, что могло произойти. Эйфорин забивает разум, подменяет понятия, выводит на первый план совсем не то, что должно быть там. А когда Регина обхватывает ногами талию Эммы и прижимается лобком к ее животу, здравый смысл и вовсе погибает в муках. – Ты все подстроила, – бормочет Регина, свободной рукой нащупывая сумочку, которая должна быть где-то рядом. Второй рукой она цепляется за плечи Эммы. – Я все подстроила, – соглашается Эмма и, склонившись, проводит кончиком языка по губам Регины. Та жмурится, стремясь перевести поцелуй в нечто большее, однако в этот момент Эмма замечает сумочку и меняется в лице. – В этот раз я не отпущу тебя, – хрипло говорит она, и Регина кивает. – Не надо. Она все обдумала. Она все решила. Она этого хочет. Она пришла сюда, чтобы это получить. В конце концов, это ее соулмейт, а их, как известно, не выбирают. Регина вкладывает в руку Эммы искусственный член и расслабляется в предвкушении. Вернее, пытается расслабиться, пока низ ее изнывает от желания впустить в себя что-то большое и горячее. Эмма целует ее в шею, в грудь, обводит языком напряженный сосок, втягивает его в рот и какое-то время ритмично сосет, пока Регина извивается на холодном полу, уже не замечая неудобства. А когда Эмма поцелуями спускается еще ниже и тревожит языком клитор, Регина принимается всхлипывать, потому что нет у нее больше сил, чтобы все это терпеть. – Эмма! – едва ли не умоляет она и ошеломленно вскрикивает, когда Эмма рывком переворачивает ее на живот. Не за что уцепиться, и Регина бесполезно хватает пальцами воздух в томительном ожидании. Чуть погодя Эмма раздвигает ее ноги, и левого бедра касается то, что Регина моментально узнает. – О, боже… – бормочет она, приподнимая таз, мечтая, чтобы Эмма поскорее вошла в нее. Она поворачивает голову, но все равно ничего не видит, однако остальных чувств достаточно. Эмма гладит ее ладонями по спине, по ягодицам, слегка похлопывает их и гладит снова. Затем одна ее рука ложится Регине на лобок, два пальца зажимают набухший клитор, и не удержавшая стон Регина впускает в себя член. Эмма начинает двигаться сразу же, не давая приноровиться. Между ними нет особой нежности, но это нормально для цикла. Нежность будет потом – так думает Регина, совершенно забывшая, где находится. Ее хватает только на то, что всхлипывать и стараться угнаться за Эммой, с ходу взявшей быстрый ритмичный темп. Внутрь-наружу, внутрь-наружу – бесконечные качели. Эмма толкается бедрами, не забывая ловко работать пальцами. Второй рукой она придерживает Регину за плечо. Регина упирается коленями и локтями в твердый пол и, закусив губу, пытается впустить Эмму в себя как можно глубже, как можно полнее. В какой-то момент у нее это получается, и член проскальзывает дальше, задевая что-то по пути. Невообразимой силы оргазм накрывает Регину так, что она падает, слыша затуманенным разумом, как кто-то кричит от удовольствия: кажется, это она сама. Вжавшись лицом и грудью в пол, она тяжело дышит, содрогаясь, а Эмма целует ее спину и плечи, не спеша выходить. Регина не успевает опомниться, когда ее снова переворачивают, и Эмма вновь оказывается внутри. На этот раз они лицом друг к другу, Регина может обнять Эмму ногами, и проникновение становится наиболее глубоким, наиболее интимным. Они смотрят друг другу в глаза, тяжело дышат и начинают двигаться. Старые, как сам мир, движения, приносящие столько удовольствия!.. Регина не знает, когда влюбилась в Эмму – она любила ее всегда. Еще не зная, еще не ведая, она уже тянулась к ней. Такова судьба всех соулмейтов. Они с первого взгляда чувствуют, что принадлежат друг другу. Теперь Регина может объяснить себе все те эмоции, что испытала в момент первой встречи. Ничего не случается просто так. И с ней не случилось. Регина прогибает спину, грудью прижимаясь к влажной груди Эммы, ногтями царапает ей поясницу, а потом надавливает щиколотками на ягодицы, вынуждая войти глубже. Эмма стонет, вытягивая шею, вытягиваясь сама, по телу ее пробегает быстрая дрожь. Регина с придыханием чувствует, как внутри нее начинает расти узел. Сначала небольшой, он лишь немного растягивает влагалище, добавляя дополнительных приятных ощущений. Регине кажется, что влаги становится больше, скоро они утонут в ней, но смазка уменьшает неприятные эмоции от узла: в ней содержится нечто вроде обезболивающего. Движения Эммы становятся более хаотичными, она движется неровными короткими рывками, и с каждым ее толчком узел внутри Регины становится больше. Мускулы Эммы на предплечьях напряжены так, что, кажется, вот-вот порвутся. Она упирается ладонями в пол по обе стороны от рук Регины и толкается, толкается вперед, не в силах выйти обратно. Регина задыхается от невероятных ощущений, ерзает, извивается, пытается соединиться с Эммой еще крепче, а в какой-то момент дергается сильнее, чем надо. Ей тут же становится больно, потому что узел уже достаточно вырос, чтобы не выпустить член. Регина вскрикивает – в основном от неожиданности – и сжимается. Через секунду Эмма застывает над ней, запрокинув голову, с подбородка ее срывается и падает Регине на грудь капля пота. Регина получает свой оргазм в момент, когда горячая жидкость принимается заполнять ее собой. Эмма кончает долго, Регина успевает прийти в себя и немного позавидовать ей, но зависть тут же исчезает, когда появляется отчетливое понимание: двигаться почти невозможно. Любое движение к низу от живота причиняет не сильную, но весьма ощутимую боль. Регина закусывает губу и кладет ладонь себе на живот. Ей кажется, что она может ощутить узел. Все еще тяжело дыша, Эмма расслабляется, склоняется и осторожно целует Регину. У нее соленые губы. Сейчас, когда эйфорин немного отхлынул, Регина замечает, как красива Эмма. У нее не классическая красота, может быть, Регина считает так оттого, что Эмма ее соулмейт. И все же… Эмма ложится на Регину, обнимает ее обеими руками и снова смотрит прямо в глаза. Регине немного неловко, но это глупо: они только что занимались сексом, в ней все еще узел, а ее смущает взгляд Эммы? – Зачем ты это сделала? – спрашивает вдруг Эмма, и Регина вздрагивает от неожиданности. – Сделала что? – Узел, – коротко поясняет Эмма свой вопрос. – Ты ведь знаешь, что теперь будет. Она испытующе смотрит на Регину, а та торжествующе улыбается. – Разумеется, знаю. Потому и сделала. Теперь у них будет ребенок. Узел способствует тому, чтобы жидкости партнеров смешались как следует и не вытекли раньше времени. Обычно для этого достаточно получаса. Регина все рассчитала. Ребенку нужны оба родителя – в этом вопросе государство непреклонно. Значит, когда Спенсер все узнает, он будет вынужден отменить смертную казнь – в любом случае. Никто не позволит ему сделать это, даже если Эмма сознается во всех грехах мира. А потом Регина постарается сделать так, чтобы Эмму выпустили. Потому что теперь они должны быть вместе. Она гладит Эмму по щеке. Эмма мрачно улыбается и ничего не говорит. Проходит больше часа, прежде чем узел начинает спадать. Регина так привыкла лежать неподвижно, что не сразу замечает изменения. А может быть, ей не хочется отпускать Эмму. Когда Эмма шевелится внутри нее, Регина снова ощущает возбуждение. Теперь уже оно доставляет скорее неудобства, чем что-то другое, и Регине не терпится подняться на ноги. Член выскальзывает из нее через пару минут – маленький и сморщенный. Эмма без усилий вытаскивает его из себя. Регина достает из сумочки тампон и влажные салфетки. Обтерев бедра, живот и пах, она снова затыкает себя: жидкости, конечно, смешались, но не стоит испытывать везение. Эмма молча поглядывает на нее. Они быстро одеваются, Регина смотрит на часы. Потом поворачивается к Эмме. – Я оставлю тебе вопросы, – говорит она. – Ответь на них, пожалуйста. Как хочешь – так и ответь. Я не могу вернуться с пустыми руками. И не хочу придумывать про тебя небылицы. Она подходит к Эмме ближе, кладет ей ладонь на затылок, заставляет наклониться и неспешно целует. Это совсем другой поцелуй, не один из тех, которыми они обменивались час назад. Эмма охотно отвечает, а когда отстраняется, глаза ее блестят. – Ты не жалеешь, что пришла? – спрашивает она. Регина смеется. – Ты серьезно? Она склоняет голову, лукаво посматривая на Эмму. Та протягивает ей руку, и они сплетают пальцы. А потом Регине приходит кое-что на ум. – Я ведь могла бы не оказаться твоим соулмейтом, – говорит она. – Что тогда? Эмма пожимает плечами и спокойно отвечает: – Тогда мы бы просто хорошо потрахались. Регина хмыкает и качает головой. Хороший секс как плата за сорок смертей? Наверное, неправильно, что это не отвращает ее. Или наоборот – правильно. – Я вернусь, – обещает она и кивает на оставленные на столе бумаги. – Не забудь про это. Эмма кивает. Регина выходит из камеры, не оборачиваясь, и почти сразу попадает в руки Спенсера. – Отличное шоу, – заявляет тот, и взгляд его странно довольный. – Я почти рад, что все же включил камеры. Регина обмирает от неожиданности. – Вы… что? – она наступает на него. – Вы обещали не включать! Она готова ударить его. Спенсер ухмыляется. – Что-то толкнуло меня сделать это. Он склоняется к Регине. – Хороший план. Регина боится, что он слышал признания Эммы, но Спенсер развеивает ее страхи: – Хоть она и не призналась, но ребенок вам не поможет. – Это еще почему? – хмурится Регина. – Ее не могут казнить! Она кладет руку себе на живот. Спенсер торжествующе смеется. – Но ее могут оставить здесь до конца жизни! Регина закусывает губу. Она не хочет верить тому, что слышит. Она ведь все просчитала… Все узнала! Спенсер похлопывает ее по плечу. – Она убила сорок омег, Регина, – он фамильярно называет ее по имени. – Это слишком много. Никто не позволит ей гулять на свободе. Уж я об этом позабочусь. А с этой записью и подавно! – Запись ничего не доказывает! – пытается протестовать Регина, но Спенсер машет рукой. – Едва она попала сюда, как ей было строжайше, под угрозой бессрочного заключения, запрещено иметь контакты с омегами: физического рода. Из-за того, что она совершила, разумеется. И теперь она нарушила этот запрет. Регина тяжело дышит. Перед глазами у нее что-то мелькает. – Но вы с самого начала знали, что я омега! И пустили меня брать интервью! Она уже ненавидит его. Так сильно, что готова убить. Спенсер подмигивает. – Я надеялся, что все выйдет. Потому и разрешил встать ей со стула. Ах, мисс Миллс, ее могли бы отпустить, если бы она покаялась… Но я не собирался позволить им сделать это. Она убийца. Пусть она не умрет – лично мне очень грустно это сознавать, – но и не выйдет отсюда. Никогда. А теперь проваливайте! Вас сюда больше не пустят, вы сделали все, что должны были. Он уходит, похохатывая, а Регина смотрит ему вслед и сжимает кулаки. Внутри нее темной волной вскипает ярость. Ее подставили. Ее использовали: второй раз! И если первый принес лишь удовольствие, то теперь… Губы ее изгибаются в жестокой усмешке. Решение приходит быстро и неотвратимо. Может быть, уже действуют гормоны. А может быть, немного сумасшествия Эммы Свон передалось и ей. Регина покидает тюрьму, отлично зная, что вернется сюда снова. И очень скоро.