То было крупнейшее предприятие в городе, и все, кого бы я ни встречал, одинаково отзывались о нем. Фирма собиралась эксплуатировать страну, лежащую за морем, и извлекать из нее сумасшедшие деньги. Джозеф Конрад
Январь-февраль 2015 Тейт трижды сопровождал клиентов на свадьбы – причём, одну из них оформлял Престон Бейли, – но никогда ещё не видел настолько роскошно и вместе с тем элегантно украшенных церкви и обеденного зала. Хотя снаружи снега не было, внутри была настоящая зимняя сказка: в церкви вдоль рядов стояли серебристые, точно усыпанные инеем искусственные деревца, которые переплетали кроны над проходом, а с потолка в обеденном зале, словно сталактиты, свисали переливающиеся и звенящие занавеси из хрусталя. Столы были на восемь и десять человек, но Клэр с Джорданом, вопреки ожиданиям Тейта, оказались за другим столом, в окружении сливок швейцарского общества. За одним с ним и Ингрэмом столом сидели сотрудники «Меркью» с жёнами. Клэр с Джорданом до того, как все расселись по местам, подошли к ним поболтать, и Клэр, с сожалением взглянув в сторону стола, где ей предстояло сесть, с многозначительным видом шепнула Ингрэму: – Марион постаралась: мы сидим с ней. И это при том, что за четыре дня не нашла времени встретиться. Тейт не стал спрашивать, кто такая Марион, хотя ему и было любопытно, – но Марион сама подплыла к Ингрэму во второй половине вечера после окончания ужина, когда гости или танцевали, или беседовали. Она не была красивой – она была элегантной и величественной. Высокая и худощавая, она подошла к Ингрэму вместе с полноватым розовощёким мужчиной с жёсткой щёточкой седых усов. На её фоне он казался бы недалёким немецким бюргером, если бы не расчётливый и проницательный взгляд серых глаз. Тейт уже обращал внимание на эту женщину, не зная даже, что она и есть та самая Марион, – её сложно было не заметить. Некоторые гости относились к ней с почтением, близким к подобострастию, а когда гранд-дама и её спутник заговаривали с ними, просто-таки расцветали. Ингрэм поздоровался с ними и представил Тейта, назвав потом их имена – Марион и Уве Грассер. Далее последовало пять минут бессмысленной светской болтовни, слов о том, какая чудесная у Ингрэма сестра и какие замечательные дети Аннабель и Блейк. По пути назад в гостиницу Ингрэм с Тейтом обсуждали церемонию, ужин и гостей. Ингрэм в основном рассказывал о соседях по столу: это были те, вместе с кем Ингрэм создал «Меркью», открыл первый офис в Цуге, а потом добился успеха. Тейта так и подмывало спросить, кто такая Марион Грассер – он запомнил, с каким странным выражением лица Клэр произнесла её имя, – но не хотел показаться слишком любопытным, будто бы вынюхивающим что-то. Наконец, когда разговор от «Меркью» перетёк к другим гостям, Тейт решился: – А Марион и Уве – они кто? – Уве принадлежит «Грассер Индастриз», крупная промышленная компания. А Марион… просто его жена, светская львица. Как-то так. Ну и… – Что «ну и»? – Она свекровь Клэр. – Ты шутишь? – не поверил своим ушам Тейт. – Она, получается, мать Джордана… И что-то я не заметил, чтобы он хоть слово ей сказал. – У них не самые лучшие отношения. – Просто Джордан, он же… – Тейт замолчал, чуть не проболтавшись о том, что он узнал из присланного Палмером файла. – Он мало на неё похож. – Это точно. Но познакомились мы с ним через неё. Она попросила помочь: он оказался в очень неприятной ситуации, а я мог… посодействовать. Но вообще они с ним не ладят. – Почему? – До появления Уве у Джейка была самая обычная семья. Мать – журналистка, так, мелкая, отец – военный. Он долго служил в Западной Германии, семья переехала туда с ним, и Марион каким-то образом познакомилась с Уве. Она то ли писала, то ли переводила для одной из его компаний, точно не знаю. В итоге она сбежала к нему. Ну, её можно понять, миллионер-индустриалист, конечно, пара поинтереснее капитана, или лейтенанта, или кем там был отец Джейка. Она вышла за Уве через месяц после развода, поменяла имя на Марион – раньше она была Мэри – и чуть ли не в суд подаёт на каждого, кто осмелится написать, кем она была раньше. Джейка она оставила мужу. Грассера раздражали дети, у него не было своих, а чужие ему тем более были не нужны. Понятно, что после такого Джейк к Марион большой любви не питает. – Сколько лет ему было? – Наверное, восемь. Или девять… Что-то такое. – Она вот так взяла и его бросила? – Не совсем бросила. Она готова была платить за учителей, школы, поездки… Но только платить. Она даже на каникулы его не забирала. Джейк жил в школах-интернатах, в каких-то военных, что ли. Она звонила и предлагала ему другие школы, дорогие, престижные, но они с отцом не соглашались. Я думаю, Джейк в Вест-Пойнт поступил не потому, что ему самому хотелось, а потому что об этом мечтал отец, а Марион бесилась от одной мысли. Она настаивала на Йеле, Гарварде, спланировала для него карьеру юриста или топ-менеджера. – В общем, Джордан не одобряет её выбор, а она – его, – подытожил Тейт. – Марион сказала, что единственный правильный поступок за всю его жизнь – это женитьба на Клэр. Только я сомневаюсь, что она одобрила Клэр именно как спутницу жизни или мать будущих детей. Скорее как женщину с достаточно высоким социальным положением. – И с деньгами, – добавил Тейт. – Что-то вроде того, – согласился Ингрэм. Тейт сидел, плотно сжав губы, и сгибал и разгибал уголок своего пальто. – Что такое? – спросил Ингрэм. Тейт повернулся к нему. Ему показалось, что в машине стало как-то неестественно тихо, она словно и не двигалась даже. Где-то позади неё – или наоборот впереди – ехала другая такая же. В ней сидели Клэр и Джордан. Тейт решился: – А ты не думал, что Джордан тоже? Что он женился из-за положения и денег… Ингрэм нахмурился, будто услышал что-то невозможное, невероятное, богохульное и будто такое никогда не приходило в голову ему самому… Потом он произнёс: – Не думаю. Я хорошо его знаю. Знал до того, как он познакомился с Клэр. И я в нём уверен на сто, на двести процентов, – Ингрэм положил ладонь на колено Тейта. – Я знаю, ты его недолюбливаешь. Но причин сомневаться в его честности точно нет. Тейт сглотнул: – Обычно я не задаю вопросов, особенно неприятных, но с тобой… – Мы уже прошли эту стадию, – кивнул Ингрэм. – Что ты хочешь спросить? – Джордан сказал мне одну вещь, и я не знаю, это его слова или ты поручил ему это. – Что именно он сказал? – Что уничтожит меня, если я проболтаюсь, если скажу что-то лишнее о тебе. Он угрожал мне. Или это ты мне угрожал? Мне важно знать, – Тейт, искоса глядя на Ингрэма, кусал губу. Ингрэм не выглядел удивлённым или рассерженным. – Я не просил его это говорить, – он избегал смотреть Тейту в глаза, но пальцы, обхватывавшие колено, чуть дрогнули и сжались крепче. – Но это то, что он должен был сделать. – Он что, проводит такую беседу со всеми, с кем ты спишь? – с вызовом спросил Тейт, поняв, что сейчас Ингрэм не на его стороне, а на стороне Джордана. – Нет, не со всеми, – спокойно ответил Ингрэм. – Во-первых, не все становятся настолько близки мне. Во-вторых, не на всех можно надавить таким образом. Тейт отвернулся к окну. В горле что-то болезненно сжималось: и от разочарования, и от того, что это разочарование он не имел права продемонстрировать. – Если разобраться, – снова заговорил Ингрэм, которому, видимо, стало неуютно от упрямого молчания Тейта, – это не оружие против тебя, это гарантия, причём взаимная. Ты же понимаешь: я совершенно не заинтересован в том, чтобы правда узналась, а ты ведь не станешь молчать, если... В общем, Джордан не станет вредить тебе просто потому, что ему этого захотелось. Ингрэм похлопал Тейта по колену, а когда тот не отреагировал, потрепал по затылку. – Не бойся. Я не позволю ему… Он ничего тебе не сделает. Тейт вздохнул, вспомнив, что Джордан про Ингрэма сказал то же самое: не бойся, он ничего тебе не сделает. Это те самые слова, которые детям в больницах говорят медсёстры перед тем, как воткнуть иглу в руку. Не бойся. Ему надо бояться – обоих. Он сам не понял, как оказался между ними. Между двумя людьми, которые могли походя стереть его в порошок.***
На оставшиеся два дня они уехали в горы кататься на лыжах. С Джорданом Тейт, к счастью, почти не пересекался: они с Ингрэмом жили в гостинице, а Джордан с семьёй – в шале ближе к склону. Пару раз он спустился за компанию с Тейтом и Ингрэмом, который катался не очень уверенно, но чаще или возился с Блейком на детском склоне, или просто проводил время с Клэр и детьми в деревеньке. В Штаты они тоже возвращались в разное время, потому что Джордан и Клэр уехали в Вицнау показывать Блейку старинную железную дорогу с настоящим паровозом, и каникулы так и прошли ничем не омрачёнными. Самое удивительное – Джордану даже не надо было ничего особенного делать, чтобы Тейту стало неуютно. Достаточно было прямого и пристального взгляда, всегда будто бы оценивающего, всегда будто бы свысока. Последние дни каникул Тейт занимался в основном подготовкой к итоговой работе, которую надо было написать за последний семестр. Между делом он пытался разобраться, как же работал бизнес Ингрэма – и как он был связан с Экваториальной Африкой. Оказалось, у «Меркью» были десятки шахт там: некоторые были выкуплены и принадлежали им; некоторые, как гигантское месторождение ильменита¹ в Кавамбе, были в аренде. Вполне закономерно, что военные конфликты в регионе беспокоили Ингрэма. А ещё Тейт нашёл те новостные выпуски, которые так заинтересовали Спектера, и заодно несколько статей по той же теме, правда, коротких: большого интереса к Кавамбе, небольшому государству, в ходе нескольких войн выкроенному из обрезков Французского Конго и Испанской Гвинеи, в Штатах и Европе не было. Как раз в тот день, когда Джордан приехал на яхту, в Кавамбе произошла попытка государственного переворота. Жозеф Мба, министр природных ресурсов, имевший свои собственные вооружённые отряды для охраны этих самых ресурсов, попытался свергнуть президента Нкалу. Переворот был тщательно спланирован – писали, что Мба помогали наёмники из Европы и Соединённых Штатов, – но в итоге всё пошло прахом. Хотя на сторону Мба встали армия, национальная гвардия и население города: Северина Нкалу в стране ненавидели, – большая часть разбежалась, когда из казарм в город начали прорываться отряды генерала Татенды. По мнению журналистов, им оттуда было не пробиться: казармы были построены с тем расчётом, чтобы сдерживать атаки снаружи, а заблокировать солдат внутри было легко. Тем не менее, повстанцы, которых было в несколько раз больше и они были лучше вооружены, просто кинулись бежать, когда из ворот вышел какой-то шаман или колдун, везде сопровождавший генерала Татенду. Мятеж был подавлен через пятнадцать часов после начала. Жозеф Мба был убит. Оставалось неясным, что с ним произошло: одни говорили, что он погиб в перестрелке, другие – что его предали свои же, третьи – что он застрелился, не желая даваться живым в руки людей Нкалы. Естественно, никакого следствия не проводилось, а даже если бы оно и было, после того, как тело Мба несколько часов таскали по улицам, привязанным за машиной, никто бы уже не смог понять, как и от чего он умер. Один независимый репортёр, много лет проработавший в регионе, писал, что Мба был всего лишь пешкой в чьей-то игре и должен был стать карманным диктатором американских или европейских сырьевых компаний. Судя по тому, что погиб не только он, а и его ближайшие помощники, и не осталось ни единого человека, которого бы можно было допросить, а все наёмники из-за рубежа, которые изначально среди мятежников были, испарились словно по волшебству, Мба просто «зачистили». Он мог многое рассказать, но ему не дали этого сделать. Тейт вспоминал спокойные и уверенные лица Ингрэма и Джордана в тот день. Могли они стоять за мятежом? Запросто. Но с тем же успехом они могли быть и на стороне Нкалы, и новости о восстании могли их заботить по совершенно другой причине: если бы Нкалу свергли, их бизнес оказался бы под угрозой. Тысячи работающих и играющих на бирже людей так же внимательно следят за новостями о конфликтах на Ближнем Востоке, теряют и зарабатывают на изменениях цен миллионы – и про этих людей вряд ли можно сказать, что они причастны к войнам. Они делают ставки и зарабатывают на чужих жизнях, но совершают ли они преступления сами? Нет. Тейту хотелось верить, что Ингрэм – такой же игрок, но он не мог. Как и не мог узнать правду. Он знал лишь две вещи: у Ингрэма были свои интересы в Кавамбе, где добывали колтан², ильменит и медь, и его сильно обеспокоили новости о мятеже. Тейт сомневался, что когда-нибудь узнает больше. Ему требовалось время, чтобы привыкнуть к мысли и убедить себя, что Ингрэм просто бизнесмен, он не устраивает перевороты, он просто покупает и продаёт, делает деньги, как тысячи других людей. В первую неделю после возвращения из Швейцарии Ингрэм несколько раз звонил и предлагал встретиться, но Тейт отказывался. Один раз якобы из-за того, что разбирается с накопившимися делами, а все остальные – под предлогом встреч с другими людьми. На самом деле у него был занят лишь один день: муж с женой, постоянные клиенты. Тейт не знал, что хуже: сказать Ингрэму, что пока не хочет и не может его видеть, или врать и говорить, что спит с другими. Второе, как ни странно, казалось менее тяжким преступлением: ничего личного, просто работа. Менеджеры Палмера поддерживали его ложь и не задавали вопросов, они знали, что иногда было полезно держать клиентов в заблуждении. Когда Тейт наконец встретился с Ингрэмом, тот почти без слов затащил его в спальню, толкнул к кровати, сдёрнул брюки и оттрахал. Это было похоже на самый первый раз на яхте. Ингрэм получал вожделенное, по-хозяйски брал и наслаждался обладанием. – С кем ты был? – спросил он, едва всё кончилось, даже не выйдя ещё из Тейта. Тейт сжал губы и покачал головой. Ингрэм вытер взмокший лоб тыльной стороной ладони. – Я знаю, ты не можешь сказать… – он провёл пальцами по лбу Тейта, очертил брови. – Я скучал. Оказывается, я привык. – Я тоже привык, – ответил Тейт. Он чувствовал, как недавно твёрдый член Ингрэма внутри обмякает, перестаёт давить на стенки. Так было лучше: от резкого вторжения немного саднило. – У меня такого ни с кем не было. Правда. – Ни с кем из клиентов? – Ингрэм приподнялся и сел между разведённых ног Тейта. – Ни с кем вообще. Ингрэм обхватил его лицо: – Я всё время думал об этом. Я не хочу, но ничего не могу поделать. Я ревную тебя – не знаю к кому. Я ненавижу их, я ненавижу тебя, – его руки переместились на плечи Тейта, и большие пальцы с силой впивались в ложбинки под ключицами. – Тейт, не надо больше. Тон стал почти угрожающим, и у Тейта вдоль позвоночника прошлась дрожь. Он отвёл глаза, а потом спросил с холодной, так не подходящей к тому, что происходило между ними буквально минуту назад, улыбкой: – И что дальше? – Я не знаю. Я не могу тебе обещать, что будет всегда так хорошо, как в Женеве. Но, мне показалось, тебе понравилось. Мы прожили вместе всего неделю. Мало, я понимаю, но нам ведь было хорошо? – Да, нам было хорошо, и ты даже не представляешь, как я… – Тейт потёр глаза. – Я… Я даже мечтать о таком не решался. Я не о гостинице и лимузинах. Я о семье. Я чувствовал себя так, словно на самом деле могу быть… даже не знаю, нормальным. – Ты и так нормальный. И ты нравишься Клэр, я говорил с ней. – Она ведь до сих пор не знает? – Нет, и нам необязательно ей говорить. – А что будет, если она узнает, что эту неделю в Женеве я работал на тебя? – У меня не было ощущения, что ты работал, – пристально посмотрел на него Ингрэм. – И не должно быть – ты именно за это и платишь. Но откуда ты знаешь, говорю я тебе правду или притворяюсь? Вот сейчас! – Ты говоришь правду, – уверенно произнёс Ингрэм. – Я видел тебя на яхте со Спектером и видел одного, когда тебе не нужно было ничего изображать. Ты переоцениваешь свои артистические способности. Я знаю, какой ты. Тейту хотелось спросить, каким Ингрэм его видит, но сказал другое: – Ты не для меня, Дэвид, – имя прозвучало коротко и сухо, как стук в дверь, по-чужому, без тепла. – И ты это рано или поздно поймёшь. Ингрэм опустился на подушку рядом с Тейтом и накрыл их обоих одеялом. – Знаешь, если бы мне полгода назад сказали, что… что будет вот это всё, я бы не поверил. Ни за что. Я понятия не имею, почему так происходит. Почему из тысяч людей становится нужен один. Со мной было похожее дважды, и оба раза ничего не сложилось. Я не отпущу тебя, Тейт. Я всю жизнь прожил один. Я не могу жить вместе с человеком, который ничего не значит для меня, к которому я отношусь как к мебели. Не могу каждый день ложиться в постель с кем-то, кого я терплю, потому что это лучшее, что сумел найти, – но всё равно не то, что нужно. Наверное, я старомоден, но мне нужна семья. Да, у меня есть Клэр, я люблю её детей, как своих. Наверное, как своих. Мне не с чем сравнивать. Они любят меня, мы много времени проводим вместе. Но я понимаю, что их семья – это всё же четыре человека. Я всего лишь рядом. Я как будто приворовываю у них, подпитываюсь. Мне нужно своё. Ты первый человек за много лет, с которым я хотел бы быть. Я не отпущу тебя. Тейт слушал, боясь пошевелиться. Он чувствовал то же самое. Он вспомнил свои ощущения: свой тихий затаённый восторг и свою зависть к Клэр, – вспомнил, как представлял себя членом их семьи, как и Ингрэм, присваивая чужое. Он даже Тоффи с Капкейком в воображении присвоил! И он понимал Ингрэма: видеть эту семью рядом и чувствовать, что она и твоя тоже, но не до конца, словно эти люди придерживают только для себя что-то прекрасное и тайное, какую-то теплую, нежную и полную любви суть, было радостно и горько. И обидно до слёз. В его семье, пока родители ещё были вместе, вечно царило напряжение, плохо скрываемое недовольство друг другом. Бабка с дедом, люди не очень душевные, скорее, холодные, не сразу стали для него родными, и вскоре после того, как это случилось, он уехал в Нью-Йорк. Их отношения сохранялись и на расстоянии, пока не началась вся эта история с Палмером. Тейт отдалился от родных сам. Ему было тяжело врать им, тяжело притворяться, что он остался тем же самым мальчиком, что был когда-то. Наверное, он был бы горд показать, каким он стал и как изменился, если бы нашёл хорошую работу или сделал интересный проект. К сожалению, менялся он в ту сторону, о которой стыдно было говорить. – Я хочу быть с тобой, – произнёс наконец Тейт. – Я понимаю всё, о чём ты говоришь. Но я не уверен, что смогу быть тем, кто тебе нужен. Я слишком незначительный для всего этого. Я тут не на месте. И я слишком плохо тебя знаю. Или дело не в этом… Знаешь, я часто думал, что буду делать, когда порву с эскортом. Я не в восторге от этой работы, хотя она и не худшая в мире. Так вот, я всегда думал, что буду жить один. Ни от кого не буду зависеть, не буду постоянно держать телефон при себе: вдруг надо срочно ехать. Все вечера будут только моими, и я буду решать, как и где мне их провести. Я не планировал жить с кем-то вместе. Жить вместе – это ведь всё равно зависеть. Я не хочу зависеть ни от кого, – Тейт переплёл свои пальцы с пальцами Ингрэма. – Вот. Мы рассказали друг другу о своих мечтах. – Ты не знаешь, чего хочешь, Тейт, – сказал Ингрэм. – Может быть. Но настоящий я вот такой. – Вернее, знаешь: ты хочешь свою собственную жизнь и людей, которые тебя любят и понимают, рядом. Но ты не хочешь обещать ничего взамен, так? – Так, – усмехнулся Тейт, понимая, что Ингрэм разобрался в его мотивах лучше, чем он сам, и привёл их к не самому приятному знаменателю. – Я же говорю: я не тот человек, который тебе нужен. – Мне кажется, ты не безнадёжен. Это всего лишь вопрос возраста и опыта. – Но ты хочешь меня сейчас. – Да, а ты хочешь и боишься. Боишься, что если убрать Палмера, то всё станет по-другому и разрушится. – Я боюсь, что ты не оставишь мне моей жизни. Именно моей. Я всего лишь сплю с тобой время от времени, а от меня уже потребовали следовать куче правил. Я не могу то, не могу другое. А если я их нарушу, Джордан меня уничтожит. Да, я боюсь. Любой бы испугался. – Тебе нужны границы, – Ингрэм сильнее сжал пальцы Тейта. – И что-то вроде гарантий. – Я сам не знаю… – Я знаю, Тейт. Ты можешь бросить работу и остаться со мной, но если пока не готов, попробуем иначе… Я найму тебя на месяц или два, если хочешь. У тебя не будет клиентов, кроме меня. Мы постараемся жить так, словно никакого контракта нет. Если не получится, ну что ж… Тейт вывернулся из рук Ингрэма: – Ты представляешь, сколько это будет стоить?! Ингрэм рассмеялся: – Боюсь даже подумать. – И я не смогу быть с тобой всё время! – А ты думал, я потребую, чтобы ты ездил со мной в офис? Мы будем жить нормальной жизнью, как я и сказал. – Я так не могу, – покачал головой Тейт. – Это неправильно. – Можешь, не прикидывайся, пожалуйста.***
Стоя под душем субботним утром Тейт понял, что не был в своей квартире уже неделю. Последний раз он приезжал туда в прошлую субботу, чтобы забрать копии статей, которые наснимал в библиотеке ещё в декабре, но которые понадобились только сейчас. Он, можно сказать, перебрался к Ингрэму. Хотя занятий уже не было – последний семестр был отведён на написание работы – он всё равно постоянно ездил в Бруклин, то в библиотеку, то к научному руководителю, то, как на позапрошлой неделе, чтобы отметить день рождения одной из девушек с потока. Правда, с дня рождения пришлось уйти рано: в девять вечера позвонил Ингрэм и сказал, что уже отправил машину. Тейту это не особо понравилось, хотя Ингрэм был в своём праве: он оплатил этот месяц и, теоретически, мог держать Тейта при себе хоть круглые сутки. Он и так многое ему позволял, к примеру, торчать в библиотеке часами, хотя за них он тоже заплатил. Других минусов Тейт пока не заметил. Наверное, для этого требовалось прожить вместе дольше, чем четыре недели, но Тейт утешал себя тем, что знает Ингрэма уже давно. Они познакомились в августе, а сейчас был конец февраля. Полгода. И Ингрэм эти полгода был, чёрт его дери, идеален. Тейт, снимая шампунь с полки, скользнул взглядом по ссадине немного выше правого запястья. Они перестарались вчера. Это происходило не каждую ночь, но Ингрэму определённо доставляло удовольствие связывать его, лишать возможности сопротивляться, фиксировать ноги так, чтобы он не мог закрыться. Ингрэм ни разу не сделал ничего против воли Тейта, но при всём доверии в нервы, в клетки всё равно был впаян старый животный страх, и этот страх просыпался, когда Ингрэм сгребал в горсть мошонку Тейта, оттягивал, постепенно сдавливая всё сильнее и постукивая по налившимся, перетянутым яйцам другой рукой. У Тейта дыхание перехватывало от неуправляемого страха, от никогда не сбывавшегося предвкушения боли и от странного, замирающего удовольствия. И если сначала он ещё держал себя в руках, то потом начинал кричать и всхлипывать… Тейт знал, что половина слуг, где находились миссис Шерер и охрана, была далеко от спальни и на другом этаже, но – ему казалось – кричал он так громко, что и там его должно было быть слышно. Думать об этом было стыдно и сладко. Это тоже было непонятное, смешанное ощущение на грани приятного и болезненного. И он кричал и просил остановиться. Ингрэм останавливался, но обычно не сразу, он как будто чувствовал, сколько ещё секунд или минут надо, чтобы Тейт по-настоящему дошёл до грани. Ингрэм брал его по несколько раз, всё в том же положении, всё так же беспомощно распластанного на кровати, изнемогающего, мокрого от пота и собственного семени, стекающего по животу и по ложбинкам в паху. Тейт вылил немного шампуня на руку, но вместо того, чтобы начать намыливать волосы, провёл скользкими, холодными пальцами меж ягодиц, коснулся мошонки, а потом отдёрнул руку. Если продолжить, то всё кончится дрочкой в душе, а Тейт после вчерашнего чувствовал себя так, что ещё один оргазм его просто убьёт. Тейт начал намыливать голову, но думал всё равно о вчерашнем, о позавчерашнем, о бывшем на той неделе. О горячем, грязном, иногда мучительном сексе с Ингрэмом. О том, как Ингрэм трахал его пальцами, как загонял внутрь свой член, как брал в рот его член – Тейту еще никогда не отсасывали, одновременно выкручивая мошонку; и он был уверен, что этого нельзя было сделать, не привязав его, потому что он извивался бы и бился от слишком сильных и слишком разных ощущений. У Ингрэма был опыт, и Тейту иногда казалось, что он использует его не столько для того, чтобы получить удовольствие самому, сколько для того, чтобы утопить в нём другого. И опыт позволял Ингрэму ходить по краю. Они не договаривались ни о каких стоп-словах, потому что Ингрэма не нужно было останавливать: он не причинял боли в прямом смысле этого слова. Но он мог не давать Тейту кончать так долго и так близко подводил к краю, что тот начинал скулить и трястись от каждого прикосновения и умолять. Потом Ингрэм развязывал его – и рукам, ногам, спине, шее становилось так невероятно хорошо, что Тейт, наверное, кончал бы от одного этого, если бы в нём на тот момент оставалась хотя бы капля спермы. Ингрэм разминал ему затекшие плечи, бёдра, спину, целовал их, что-то тихо шептал, словно благодаря. Однажды он спросил, что Тейт думает насчёт игрушек. Тейт ответил, что ничего не имеет против. По правде говоря, они не сильно его возбуждали, но, наверное, потому, что ассоциировались с клиентами и их фантазиями, которые ему приходилось воплощать, с отсутствием выбора, с необходимостью отдать своё тело в пользование человеку, которому не доверяешь и не знаешь, чего от него ждать. Иногда с болью – когда в него пытались вогнать то, что он был не в состоянии принять. Тейт знал, что с Ингрэмом всё будет иначе, и даже если нет – он очень сильно хотел доставить удовольствие и ему тоже. Он хотел, как никогда ещё ни с одним клиентом – хотя про себя он уже давно перестал называть Ингрэма клиентом, – сделать другого счастливым. К сожалению, у него было не так много способов сделать счастливым человека, у которого и без того было всё; секс был одним из очень немногих подарков. Через два дня появилось несколько игрушек. Ингрэм показал Тейту все, но использовал только одну за раз. Наверное, хотел растянуть удовольствие и посвятить каждой штуковине отдельный вечер. Тейту хватило и одного дилдо в первую ночь: задница ныла весь следующий день, но ныла довольно приятно. Казалось, что внутри до сих пор оставалась не стянувшаяся влажная полость, и когда он представлял её – даже сидя на консультации и делая вид, что набирает текст вслед за разъяснениями преподавателя, – у него начинало вставать. Член упирался в тёплый корпус ноутбука, лежавшего у Тейта на коленях. А ещё он представлял, что так же жёстко отымеет девчонку, проделает с её задницей всё то же самое, что Ингрэм вытворял с его. Но он обещал. Обещал Ингрэму, что не будет никого, женщин тоже. Ингрэм специально уточнил насчёт них. Он ничего не забывал. Тейт вытерся полотенцем и оделся. Ингрэм, которого уже не было в спальне, когда Тейт проснулся, так и не появился. По выходным они обычно дольше обычного оставались в постели, а потом вместе завтракали. Тейт спустился на первый этаж. – Дэвид, ты тут? – его голос разнёсся по мраморному холлу, отразившись от тринадцатифутовых потолков. Никто не откликнулся. Неудивительно. Дом был старым, построенным в начале прошлого века. Тогда дома для состоятельных людей возводили как крепости: с толстенными стенами даже между комнатами и тяжёлыми дверями между ними. Естественно, Тейта никто не услышал. Он сначала зашёл в библиотеку: если Ингрэм работал, то чаще всего там. В библиотеке было пусто. В столовой, когда Тейт заглянул туда, тоже. Может, Ингрэм уже куда-то уехал? Если это так, то в половине для прислуги не будет телохранителей. Тейт решил проверить. В этой огромной квартире дойти от одной комнаты до другой можно было разными путями. Тейт пошёл самым коротким, через главную гостиную. Из неё можно было выйти во второй холл, тот, куда открывались двери большого, общего для всех этажей лифта, а уже из холла дверь вела в длинный узкий коридорчик с кучей маленьких комнаток. Сейчас здесь жила только миссис Шерер, но строители дома запланировали помещения для шести слуг. Тейт не знал, как лишние комнаты использовались теперь, наверное, миссис Шерер хранила там бельё, чехлы от мебели и какие-нибудь швабры и стремянки. Шторы в гостиной были опущены, и комната казалась огромной и мрачной. Тейт и Ингрэм почти не заходили в неё: это был двусветный зал для приёмов с хрустальной люстрой, гобеленами на стенах и антикварной мебелью. Не то место, где хотелось бы сидеть вдвоём. Вечера они проводили или в библиотеке, или в комнате отдыха на втором этаже, или, что случалось чаще, в спальне. Тейт уже почти дошёл до двери в противоположном конце комнаты, когда услышал голоса. Они доносились из соседней комнаты. Тейт не сразу сообразил, из какой именно. Сначала ему показалось, что из столовой, в которой он только что был, но, подойдя ближе к её дверям, Тейт понял, что разговаривали в курительной. Это была небольшая комната в украшавшей угол дома круглой башенке. Тейту она напоминала колодец, только вместо неба наверху был неоштукатуренный купол – смыкающиеся и сжимающиеся кверху ряды тёмных, художественно неодинаковых кирпичей. Из центра купола на длинной цепи свисала кованая люстра. Окно в башне было всего одно, узкое и длинное, словно разрезавшее её пополам. Предыдущие владельцы квартиры с неизвестными Тейту, но весьма интриговавшими его целями – или просто из прихоти – обтянули стены тёмной, кофейно-коричневой кожей. Внизу одной из панелей Тейт разглядел маленькую овальную накладку с надписью «Эрмес. Париж». Чем бы эти загадочные люди, потратившие целое состояние на стены, тут ни занимались, они делали это со вкусом. Кожаные панели, повторявшие изгиб стен, выглядели странно и красиво. Ингрэм сделал из комнаты курительную: поставил два узких шкафа-хьюмидора, где хранил свою коллекцию сигар, а в центре круглый стол с четырьмя креслами. Ингрэм, если не считать балкона, в квартире курил только в двух комнатах – в этой и в библиотеке. И делал он это, закрыв дверь. Сейчас она была прикрыта не до конца, и поэтому Тейт слышал голоса: Ингрэма и Джордана. Значит, явился. Джордан опять исчезал на неделю. Правда теперь, когда они вернулись в Нью-Йорк, Тейту было всё равно: их с ним пути не пересекались. Домой к Ингрэму Джордан приезжал исключительно редко, они всё успевали решить в офисе, а с Клэр Тейт встречался днём. Если бы от Ингрэма можно было каким-то образом убрать ещё и Ортиса, стало бы совсем хорошо. Ортис больше не позволял себе вести себя настолько по-хамски, как это было во время того самого первого «обыска» и следующих, которые прекратились только после возвращения из Швейцарии, – видимо, Тейт завоевал доверие. Но иногда телохранитель посматривал на него с тем же насмешливым и даже пренебрежительным выражением, что и раньше. Тейта это неимоверно злило, но он не знал, что с этим делать – не жаловаться же Ингрэму. Тейт шёл к двери, и голоса звучали отчётливее: – …после четырёх месяцев работы – да, я уверен, – чётко проговорил Джордан. – А ты уверен, что за ним не стоит Интерпол… Или ФБР? – спросил Ингрэм. Тейт замер, ожидая, что скажет Джордан в ответ. Если первую фразу он подслушал совершенно случайно, то теперь он собирался делать то же самое намеренно. Он не знал зачем: наверное, просто чтобы знать, с кем спит, и с надеждой, что это ему может пригодиться в будущем. Тайны могут стоить дороже денег. – Он слишком труслив для этого, – заговорил Джордан, и Тейт, ступая тихо, сделал ещё пару шагов вперёд. – Он никогда не пошёл бы на прямой контакт. И он не дурак: стоит рассказать что-то ФБР на десять центов, ими же его и начнут шантажировать и потребуют, чтобы рассказал на сто баксов. И за четыре месяца мы не заметили никаких признаков, ни звонков, ни встреч, ни чего-либо ещё. – И что с ним делать? Джордан не произнёс ни слова в ответ. – Если ничего не предпринимать, то всё будет так, как с Грецией, – начал рассуждать Ингрэм. – Отстранить его от этой работы мы не можем… – Не можем, – подтвердил Джордан, – он сразу заподозрит неладное… И неизвестно, что он сделает тогда. Куда побежит. – Ты можешь решить эту проблему? – спросил Ингрэм после паузы. – Могу, но не хочу. Это плохой выход. Грубый и всегда рискованный. Всегда. Тейт похолодел. По всему телу разошлось онемение, какое бывает, если долго держать лёд приложенным. Тело одновременно не чувствуешь – и чувствуешь его отдельным, не принадлежащим больше тебе. Они говорили об убийстве. Он точно это знал. Ингрэм именно так предлагал решить проблему. – Он многое знает про «Бревис», а если о чём-то не знает, то догадывается, – произнёс Ингрэм. – Слишком большой риск. Джордан ответил не сразу: – Если мы не найдём другого способа… Тейт услышал, как что-то коротко лязгнуло и хрустнуло: он узнал звук гильотины, которая обрезала кончик сигары. – …то в крайнем случае дождёмся его отъезда. Он едет в отпуск, у меня в том регионе есть человек… Тейт услышал, как кто-то поднялся с кресла, сделал несколько шагов по ковру, а потом по паркету. Ингрэм, или Джордан, ступал громче – приближался к двери. Тейт понимал, что если из комнаты сейчас кто-то выйдет, то его поймают с поличным. И деваться ему было некуда: до двери из гостиной он не успеет даже бегом, а её надо ещё открыть… Комната была огромной, и спрятаться в ней было негде. Разве что попробовать добежать до дивана. Но тогда его точно услышат… И Тейт всё равно не мог пошевельнуться, он сделал один шаг назад, а потом словно прирос к полу. Оставалось надеяться лишь на то, что выходить из курительной никто не будет – они просто прикроют дверь и продолжат разговор. Потому что если нет, если нет… – Дверь лучше закрыть, – послышался голос Джордана совсем рядом. – Так вот, этот человек может устроить всё по-тихому… Створка чуть дрогнула, когда Джордан коснулся её. Тейту казалось, что он сейчас грохнется в обморок. – …скажем, симулировать анафилактический… Дверь, вместо того, чтобы закрыться, наоборот – распахнулась, и в гостиную выглянул Джордан. Он замолчал на полуслове, глядя на Тейта. Его взгляд оставался удивлённым меньше секунды – потом он стал холодным и злым. – Ну что ж, – сказал он спокойным, но всё же угрожающим тоном. – Заходи. Он отошёл в сторону, пропуская Тейта внутрь: – Очень полезная привычка – не… – Тейт?! – Ингрэм вскочил на ноги, когда увидел его. Тейт пристыженно пробормотал: – Я не хотел. Я не собирался… Джордан закрыл за ним дверь. – Прости, я не хотел! – повторял Тейт. – Я не хотел, а когда услышал, то… Ингрэм бросил сигару в пепельницу на столе и подошёл к Тейту. Он схватил его за плечи: – Ты слышал? – голос его звучал взволнованно, словно он сам был напуган не меньше Тейта, но почему-то в его страх не верилось. Он был неправильным. Тейт не знал, чем Ингрэм напуган. Может быть, вовсе не тем, что Тейт узнал о нём то, что он хотел бы скрыть, а тем, что любимую игрушку теперь тоже придётся убрать, как того беднягу, о котором они говорили. – Ты не так всё понял, Тейт. Ты решил… – Я никому не скажу, правда. Я не лезу в чужие дела, – ничего не слыша и не осмеливаясь посмотреть Ингрэму в глаза, повторял Тейт. – Я никогда и ничего не рассказывал о том, что… – Послушай, ты всё не так понял, – снова начал Ингрэм. – Давай не будем держать Тейта за дурака, – оборвал его Джордан. – Мы взрослые люди и всё понимаем. Тейт испуганно обернулся на Джордана, который стоял возле дверей, скорее всего, не случайно. Потом Тейт посмотрел по сторонам и вверх. Комната сильнее, чем прежде, напоминала колодец… – Что ты слышал, Тейт? – спросил Джордан. Он был странно спокоен, и от этого его непробиваемого, унизительного для всех остальных спокойствия Тейту делалось дурно. Мышеловка захлопывается – он это чувствовал. Ему, маленькому нерасторопному мышонку, уже зажало лапу. А может, даже перебило позвоночник – просто он этого ещё не понял. – Вы говорили про какого-то человека, – уже гораздо спокойнее ответил Тейт. Если все предыдущие слова и фразы напоминали ему самому полубезумное пьяное бормотание, то теперь он смог наконец взять себя в руки. – Вы думаете, из-за него будут сложности. И вы… вы думаете, как решить эту проблему. – Да, мы всего лишь думаем, – сказал Джордан, который теперь управлял всей ситуацией, как преподаватель в классе управляет дискуссией. – Ты понимаешь разницу? Думать – это не значит сделать. – Долго ты там стоял? – спросил Ингрэм. – Вы говорили про ФБР и Интерпол, с этого места я всё слышал. Я не знаю, как так вышло. Мне стало любопытно, и я… Я просто решил, что если прерву вас сейчас, то будет только хуже. Ингрэм указал на кресло: – Садись, – он потёр пальцами лоб. – Я знаю, что со стороны это выглядит не лучшим образом. – Ингрэм взял оставленную на краю пепельницы сигару и сунул в уголок рта. – И это не то, что тебе нужно знать. Тебе не нужно даже думать об этом. Тейт сел, как Ингрэм и просил. – Прости. И я никому не скажу. Я обещаю. Я клянусь. Вы же не признались, вы просто… обсуждали возможность. Я буду молчать. – Конечно, ты будешь, – размеренно произнёс Джордан позади него. – Я в этом даже не сомневаюсь. Тейт часто задышал. У него было чувство, что ему в затылок упирается дуло пистолета. Пистолет у Джордана наверняка был. – Ни мне, ни Дэвиду ничего не будет за преступление, которого никто не совершал, а кто сильнее всего пострадает в итоге, так это ты, Тейт. – Я всё помню, – ответил Тейт, опустив голову. – Я так и думал.***
Тейт и Ингрэм завтракали в гробовом молчании. Ингрэм иногда заговаривал, но Тейт слушал его растерянно и отвечал или очень коротко, или вообще невпопад. К вечеру он пришёл в себя, и ему вполне успешно удавалось делать вид, что ничего особенного не случилось. Он даже знал, что скоро всё так и будет: сначала он начнёт это изображать, а потом поверит и даже изображать не потребуется. Он это уже проходил. Смириться с тем, что Ингрэм мог отдать приказ убить кого-то, будет не труднее, чем с тем, что занимаешься сексом за деньги. По правде говоря, это его даже не касается. Но ему было страшно. Оговоренный срок подходил к концу, и Тейт знал, что произойдёт в последний день: Ингрэм спросит его, готов ли он остаться с ним, на этот раз по-настоящему. Ещё недавно Тейт думал, что ответит согласием. Он хотел этого. Он правда хотел быть с Ингрэмом. Не с Ингрэмом-клиентом, а с Ингрэмом-человеком, внимательным, умным, нежным, заботливым, уверенным в себе. Ингрэм любил его. Тейту было страшно говорить себе это, он не верил, думал, что выдаёт желаемое за действительное, но то, как он повёл себя сегодня – бросился успокаивать и оправдываться, а не обвинять, – подтверждало теорию. Тейт не знал, как такое возможно. Он хотел быть с Ингрэмом, и он хотел остаться с ним, в его уютном, безбедном и красивом мире. Он хотел просыпаться с ним рядом, завтракать с ним на балконе, когда наступит настоящая весна и станет теплее, хотел заниматься с ним сексом и прятать потом следы от веревок под длинными рукавами свитера, хотел вместе с ним ходить на выставки и в маленькие итальянские рестораны. Хотел, чтобы его как своего принимала Клэр, чтобы они с Блейком опять перестраивали игрушечную железную дорогу в его комнате, чтобы Аннабель утаскивала его в свою спальню на четвёртый этаж, а потом они бегом неслись вниз по этой безумной витой лестнице, так что не только голова кружилась, а всё тело словно летело и летело куда-то и не могло остановиться. И даже чтобы собаки узнавали его при встрече и прыгали от радости... Тейт отдавал себе отчёт в том, что хочет не одного лишь Ингрэма, а хочет весь этот счастливый, почти сказочный мир, хочет стать его частью – едва ли не сильнее, чем всё прочее. Наверное, его опять захватывало собственное притворство. Он теперь редко чувствовал себя героем фильма или сказки, в которой лишь играет роль. Он по-настоящему жил в этом чужом на деле мире. Тейт не питал иллюзий. У святых не бывает квартир с видом на Центральный парк. Люди вроде Ингрэма чаще всего зарабатывают деньги не самым честным путём – хотя и вполне законным. Да Ингрэм и сам почти признался. Но то, как запросто, чуть ли не походя он предложил убрать того человека… От этого страх снова и снова бежал вниз по позвоночнику, стоило вспомнить холодное звучание его голоса. И ответы Джордана. Если бы Ингрэм задал свой вопрос – останешься ли ты со мной? – сегодня, он бы отказался. Или нет. Отказываться после того, что произошло утром, было опасно. Кто знает, как именно поймёт отказ Ингрэм. Все выходные Тейт делал вид, что забыл про вчерашнее, хотя на самом деле не мог думать ни о чём другом – и ещё изредка о том, что ему делать сейчас. Бежать? Остаться? И то, и другое – опасно. Тейт не собирался идти в полицию. Да и что он мог им сказать? Что Ингрэм не хотел повторения проблем, которые были в Греции, и сказал, что неплохо бы избавиться от какого-то человека? Это даже на планирование убийства не тянуло, к тому же у Тейта не было никаких доказательств, что этот разговор вообще был. В полиции только разведут руками – и это в лучшем случае; скорее всего, просто рассмеются. Вот почему Джордан был так спокоен, вот почему Ингрэм делал вид, что ничего не было, – они могли себе это позволить. К тому же Тейт не хотел, чтобы у Ингрэма возникли проблемы с полицией, ФБР или Интерполом. Он не хотел ему вредить и был готов покрывать. Было бы проще, если бы чувства были однозначными: он или встаёт на сторону Ингрэма, или же отворачивается от него и заявляет в ФБР. Он же стоял где-то посередине и не мог найти в себе сил ни на первое, ни на второе. Вечером воскресенья Тейт с Ингрэмом пошли в «Ле Сирк». Тейт, уйдя в туалет, набрал номер Палмера. Он надеялся, что тот не на очередном мероприятии и ответит. Пока он искал номер в телефонной книге, то заметил, что пальцы чуть подрагивают. Он неплохо притворялся, пока Ингрэм на него смотрел, но стоило остаться одному, как сдерживаемый страх вырывался наружу. – Что-то случилось? – Палмер говорил с беспокойством в голосе: из-за ерунды ему бы звонить не стали, обошлись бы разговором с менеджером. – Проблемы? – У меня последний день работы – третье марта. Можешь найти мне клиента за границей, желательно в Европе? Срочно. Чтобы я вечером третьего числа сел на самолёт и ночью был у него. – Третье марта... Это, получается, всего два дня, – медленно произнёс Палмер, явно про себя уже прикидывая, кому он может предложить Тейта. – Что произошло? Он что-то сделал? – Нет, ничего. Просто личные разногласия. Помоги мне уехать из страны. На месяц, лучше два. Найди мне клиента, чтобы Инг… – Тейт осёкся на имени. – Найди клиента, у которого охрана, связи, всё такое… Я знаю, что это сложно, но я согласен на любого. – Он тебе угрожал? – спросил Палмер. – Нет, не в этом дело. Он хочет, чтобы я работал только на него. Нам просто нужно сделать перерыв, чтобы он отвлёкся и забыл. – Я подумаю. У тебя длинный лист ожидания, может, найду вариант, – ответил Палмер. – Перезвоню завтра. – Я уже взял билеты. В любом случае буду в Лондоне утром четвёртого марта. ____________________________ ¹ Ильменит – руда титана. ² Колтан – колумбит-танталит, руда ниобия и тантала.