***
В дверь продолжали стучать: – Тейт, вы здесь? С вами всё в порядке? – громко спрашивала мисс Робсон. Тейт с трудом оторвал мокрое лицо от подушки: – Да… – сказал он, и не услышал собственного голоса. Он откашлялся: – Да. Что-то случилось? – Мистер Ингрэм спрашивал про вас. – Я, кажется… Я заболел по-настоящему, – соврал Тейт. – У меня температура. – Давайте я осмотрю вас, – предложила мисс Робсон. – Лучше не надо. Вдруг вы заразитесь… Я в порядке, – снова соврал он. Он был не в порядке. Мисс Робсон ушла. Тейт снова зарылся в подушки и застонал. Он был как израненный, изодранный, кровоточащий кусок плоти – хотя на нём не было ни царапины. Смерть Джордана – на этот раз настоящая, осязаемая – обрушилась на него и раздавила. Как бы много он ни думал об этом раньше, он всё равно оказался не готов. Он был беззащитен, и эта сводящая с ума боль вошла в него, не встретив никакого препятствия, и пронзила насквозь. Пробила, как пуля в висок. Но самым страшным была не боль, а сознание, что ничего нельзя изменить. Уже ничего. Это была окончательная потеря. И потеря не только человека, которого звали Джейк Джордан, а потеря себя. Потому что только с Джейком Тейт смел быть кем-то другим. Собой. В мире бесконечного притворства только с Джорданом он был настоящим. Джордан заставил его, вырвал это из него так же, как правду на допросе. Как в квантовой механике, настоящий Тейт не существовал, если его никто не видел; ему был необходим кто-то видящий и знающий, чтобы открыться. И теперь этого единственного человека не стало. Это был бессовестно эгоистичный вопрос, но Тейт повторял его снова и снова, захлёбываясь рыданиями: – Как мне жить без тебя?! Как мне жить без тебя, проклятый ублюдок?! Как ты мог? Ты… ты бросил меня! Ты обманул меня, ты обещал… Я не могу без тебя, просто не могу! Тейту казалось, что у него на самом деле поднялась температура. Всё было расплывчатым, ненастоящим. Мир отпадал кусок за куском, словно лепестки от мёртвого цветка. Всё теряло значимость. Цели, планы, будущее, настоящее, Ингрэм, деньги, работа, друзья – всё было чужим, ненужным и неважным, отдельным от него. Мир отслоился и замер. Тейт казался себе единственным живым существом в холодном, пустом городе. Оказалось, что плакать бесконечно нельзя, что внутри что-то истощается и тело сдаётся. Но есть нечто другое, глубже, которое не перестаёт болеть, мучиться и истекать слезами, которых у тела больше нет. И вот то глубокое – неутомимо, оно не перестанет никогда, потому что навсегда искалечено этой болью. Не одной только ей – прошлым счастьем тоже. Без него это не было бы так невыносимо. Лучше бы он не знал, никогда не знал, что так может быть, что другой человек может стать таким ярким, мучительным, необходимым счастьем. Миссис Шерер и мисс Робсон несколько раз приходили к нему, почуяв что-то неладное, но он так и не впустил никого. Ужин ему оставили у двери. Тейт не спал всю ночь, и ненадолго заснул, когда уже светало. Ему казалось, что с того момента, как он проснулся, прошло совсем немного времени, но оказалось, что уже два часа дня. Чувствовал он себя плохо, физически плохо. Он померил температуру термометром, который ещё вчера оставила ему мисс Робсон, и вышел в коридор. На столике напротив двери стоял поднос с обедом. Тейт сделал пару глотков сока, смочив пересохшее горло, и постучал к мисс Робсон. Она распахнула дверь. – Добрый день, – произнесла она странным тоном. – Выглядите неважно. – Я знаю. У меня температура почти сто, и я подумал, может, не обязательно вызывать врача… Не могли бы вы… – Давайте посмотрим, что с вами… Вид у мисс Робсон был такой, словно она подозревала у Тейта как минимум чуму. Тейт знал, что выглядел не то что неважно – ужасно. У него отекло и посерело лицо, на белках глаз выступили капилляры, а губы потрескались.***
Тейт отсиживался в своей комнате три дня. Мисс Робсон сказала, что у него самая обычная вирусная инфекция, и посоветовала всего лишь тайленол от температуры и пить побольше. Трёх дней было недостаточно, чтобы прийти в себя, но он думал, что и десяти, и тридцати не будет достаточно… Возможно, ни он, ни Ингрэм никогда уже не придут в себя от пережитого этим летом. Но, по крайней мере, Тейт знал, что теперь может держать себя в руках. Отчаяние, которое буквально оглушило его в первый день, превратилось в ровную, стойкую, понятную скорбь. Пламя, которое выжгло ему душу, превратилось в угли. Тейт понял, что был готов к этому. Принятие того, что Джордан безвозвратно потерян, ждало рядом. Оно всегда было тут, и стоило только услышать те слова… – Я успел соскучиться, – сказал Ингрэм, когда увидел его. Тейт то ли отвык за три дня, то ли с Ингрэмом действительно что-то произошло, но на вид он был не то что нездоровым – истощённым. Из-за вынужденной неподвижности он начал понемногу полнеть, но сейчас как будто разом сбросил с десяток фунтов. Ингрэм не сказал ничего особенного, и Тейт должен был бы ответить такой же ничего не значащей фразой, но даже дежурных банальностей не приходило в голову. – И твоей помощи мне тоже не хватало, – продолжил Ингрэм, хотя и не увидел реакции Тейта. – Я имею в виду, с перепиской и прочим. – Мисс Робсон сказала, вчера Кушнер просидел у тебя два часа. – Да, нужно было решить несколько вопросов. – Тебе нельзя, даже если нужно! – Тейт начал привычно отчитывать Ингрэма. – Не так уж долго он и был, мисс Робсон выставила его за… – Ты должен был сам об этом подумать! – Тейт злился: Ингрэма едва ли не с того света вернули, и он нисколько это не ценил. – Со мной всё хорошо. Тейт поставил кресло возле кровати и сел. Ингрэм с напряжением, с озадачившей Тейта боязнью ждал, что он скажет. Тейт нахмурился – он не понимал, что так взволновало Ингрэма: точно не то, что он попробовал его отчитать. – Послушай, – сказал Тейт, – ты ещё не поправился. Нельзя так рисковать, тебе же сказали… – Он замолчал, потому что дыхание неожиданно сбилось. – Остались только ты и Аннабель… Тейт вдруг почувствовал, что глаза наполнились слезами. Он вскочил с кресла, чтобы Ингрэм не видел. – Прости, я… – не обернувшись, Тейт выбежал за дверь. В коридоре он прислонился к стене. Воздуха не хватало. Тейт сосчитал до пяти и обратно и заставил себя разжать судорожно, до боли в пальцах стиснутые кулаки. Он обхватил себя руками, словно от холода, и только в этот момент понял, чего хотел сейчас больше всего на свете: чтобы кто-нибудь держал его. Кто-нибудь, кому он мог бы рассказать, как он любил Джейка, и как больно ему сейчас, и как страшно оставаться наедине со своей болью. Он был заперт вместе с ней, как со зверем в клетке, и некого было позвать на помощь. Иногда ему, как сейчас, казалось, что эта боль уничтожит его, иногда он думал, что выдержит. Люди ведь выдерживают и не такое. Джордан потерял сына, но после этого не сидел и ныл где-то в уголке, а приехал к Спектеру, потому что собирался бороться. Тейт снова открыл дверь в спальню Ингрэма, ещё недавно их общую спальню. – Извини, мне до сих пор очень тяжело, – сказал он на этот раз ровным, успокаивающим тоном. – Иногда что-то накатывает. – Я понимаю, – Ингрэм сидел на кровати с пустым лицом и говорил таким же пустым голосом. – У меня так же. Нам надо жить дальше, есть много всего, ради чего стоит жить. Я всё это знаю, но… но не могу. Они впервые заговорили о смертях после того, как Ингрэм попал в больницу. Тейту врачи сказали избегать этого любым способом, но он и без их указаний не собирался. С Ингрэмом ещё до возвращения домой начал работать психолог, но даже с психологом он не разговаривал о смерти сестры и племянника, только о том, как научиться жить с ограничениями, которые накладывал недавний инфаркт. – Наверное, потом станет легче. Точно станет, – сказал Тейт. – Когда умерла мать, я думал, что на этом всё… И тоже не знал, как смогу жить дальше без неё. Но я смог. – Блейк, – только и сказал Ингрэм. Это имя отозвалось в голове болезненным эхом. С Блейком всё было иначе. Ни одно Рождество в их жизни не пройдёт без того, чтобы не вспомнить Блейка. И каждый июнь они будут думать: а сейчас Блейку было бы пять, а теперь исполнилось бы десять, а теперь уже пятнадцать. Каким бы он стал? Каким?.. Наступила тяжёлая тишина, и Тейт начал быстро перебирать в голове варианты того, на что перевести разговор, пока эта тишина не раздавила их. – В банке случилось что-то серьёзное? – спросил он. – Раз Кушнер проторчал тут два часа. – Нет, ничего особенного. Просто некоторые вещи нельзя откладывать бесконечно. – Ты не представляешь, как они одолевали меня, пока ты болел: Кушнер, и Шон с какими-то звонками, и Спектер. – Тебе понравилось? – спросил Ингрэм с нечитаемым, но как будто немного подозрительным выражением лица. – Что именно? – насторожился Тейт. Возможно, Ингрэм сначала не до конца разобрался с тем, что писал от его имени Тейт, а теперь всплыли новые детали. Он только надеялся, что не натворил чего-то слишком ужасного. – Эта работа. – Какая? Я не уверен, что понимаю, о чём ты. – Ты неплохо справился: быстро разобрался в ситуации, точно отвечал на вопросы Джоэля, когда он переспрашивал… Ну и со Спектером я тоже поговорил. – А, ты про это, – выдохнул Тейт. – Нет, мне не понравилось. Я нервничал, боялся, что подведу тебя, боялся, что Спектер меня может подставить, боялся, что ты меня убьёшь, когда узнаешь… Мне не понравилось. – Я имел в виду сами задачи. Если бы над тобой не висела угроза, если бы не пришлось подбирать пароль от ноутбука – то ты бы хотел заниматься чем-то похожим? Тейт понял, к чему идёт дело: – Я в этом немного разбираюсь и, теоретически, мог бы тебе помогать со временем, но я не гожусь для такой работы. – Почему? – Ты спрашиваешь? – усмехнулся Тейт. – Даже если забыть про то, что у меня нет опыта… – Он отошёл к окну и остановился там, так и не повернувшись к Ингрэму лицом. – Ты сможешь мне доверять? Мне? – Мне пришлось тебе довериться, и я не пожалел. – Пока, – жёстко отрезал Тейт. – Ты же прекрасно знаешь, что я обманывал тебя. Может, что-то случилось во время болезни и ты забыл, но я могу напомнить, почему я с тобой. Надо? Тейт наконец развернулся и холодно, свысока взглянул на Ингрэма. – Нет, – со спокойной, понимающей – как будто знал про Тейта нечто, чего тот сам не знал – улыбкой произнёс Ингрэм. – Я всё помню. Но ведь сейчас ты со мной не поэтому. Не потому, что я не отпускаю тебя. – Потому что не могу бросить тебя, – честно ответил Тейт. – Потому что у тебя почти никого не осталось. – У тебя тоже, Тейт. Уже давно. Ингрэм сейчас напоминал Джордана этой отвратительной прямолинейностью. Наверное, Тейту стало бы больно, если бы он не чувствовал упрямого, глухого раздражения. Ингрэм припёр его к стенке. У Тейта оставались родственники и друзья, точно так же как родственники и друзья оставались у Ингрэма, – и всё равно они с ним были теперь вдвоём. Произошедшее летом грубо и насильственно сделало их даже не ближе – сделало их одним, словно вколотив друг в друга. Они были как остров, отделённый от всех остальных потерей, и глубину её могли осознать только они. В потере было что-то примиряющее. Смерть, бродившая по улице рядом и заглядывавшая в окна, заставляла их прижиматься друг к другу. – Какая разница? – дёрнул плечом Тейт. – Ты же знаешь меня. Ты не настолько глуп, чтобы мне доверять. – Может, всё дело именно в этом? – Ингрэм облизнул пересохшие губы. – Ты знал, что я не доверяю тебе, и это мешало тебе… Мешало нам обоим, в конце концов. Но если я доверюсь… – Ты думаешь, я отвечу тем же? – догадался Тейт. После короткого кивка Ингрэма он добавил: – Ты очень сильно поменялся, Дэвид. Думаешь, я тоже? – Разве нет?***
Чайка не боялась людей и не собиралась улетать, только недовольно косилась злым блестящим глазом. Потом она презрительно развернулась, будто бы показывая, что вообще не считает людей достойными внимания, и лениво сделала три шага в сторону. На мокром после ночного дождя песке остались глубокие тонкие следы. Ингрэм опустил трость ровно в середину одного из них. Ему пока тяжело было ходить без опоры; он мог, но очень быстро уставал. Сегодняшняя прогулка по берегу была дольше обычной, и поэтому охрана на всякий случай прикатила с собой коляску. Они оставили её возле низкой ограды, отделяющей пляж от дорожки, и сейчас до этого места оставалось не больше десяти шагов. – Сядешь? – спросил Тейт, который осторожно поддерживал Ингрэма под локоть. – Нет, я дойду, – уверенно сказал Ингрэм, хотя и дышал слишком часто. – Хорошо, – улыбнулся Тейт и ободряюще похлопал его по руке. До дома Ингрэм всё же не смог дойти без отдыха. Почти сразу после ворот стояло несколько скамеек, и Ингрэм присел на одну. Он устал, но выглядел довольным. Несколько дней в Хэмптонс пошли ему на пользу. Тейту казалось, что несмотря на то, что сейчас было уже начало ноября, Ингрэм даже сумел немного загореть. Или, может быть, его лицу вернулся обычный цвет, а нездоровая землистая бледность сошла. Ингрэм пока не ездил в офис, но из дома работал по два-три часа в день, хотя врачи запретили ему всякую работу на три месяца. Удержать его было невозможно. Правда, Тейт думал, что если бы инфаркт произошёл раньше, ещё когда были живы Клэр, Блейк и Джордан, он бы и на эти два-три часа не согласился бы, работал бы целый день. Нельзя было сказать, что работа отошла для Ингрэма на второй план, но он начал относиться к ней спокойнее. Они не разговаривали с ним об этом, но Тейту казалось, что Ингрэма изменило не только осознание собственной смертности – ещё и осознание того, что умри он, и не останется почти никого. На телефоне Ингрэма – право носить его при себе он тоже недавно отвоевал – звякнуло сообщение. Ингрэм достал телефон и начал читать. Тейт сел на скамейку рядом с ним: если пришёл имейл, то это могло затянуться надолго. С моря налетел порыв холодного пронизывающего ветра, и Тейт зябко поёжился и приподнял воротник куртки. Он вспомнил вдруг холодный осенний день в прошлом году, когда поехал на стрельбище. Они тогда с Джорданом старались избегать друг друга. Прошло меньше года – но как будто целая жизнь. Джордана не стало, и, одновременно с тоской по нему, Тейт чувствовал свободу. Пугающая, невыносимая и опасная любовь к Джордану не давила больше, она словно расправила крылья. Её не омрачало и не стесняло ничто телесное, у неё не было будущего, о котором надо было бы переживать, она была неуязвима в своей несбыточности и легка. Любить уже умершего Джордана было – очень странным образом – проще и легче. Такая любовь ничего от Тейта уже не требовала, разве что мести. Он так хотел избавиться от этой любви, но вот теперь умерло всё, но только не она. Тейту казалось, что он замер без движения в какой-то стылой воде. Он вспомнил прошлогоднюю поездку на стрельбище – сейчас такое он не мог даже представить. И не потому, что не мог оставить Ингрэма. Просто телохранители стали не теми, с кем бы он мог вот так запросто поехать попалить по мишеням и старым машинам. Трудно было объяснить, что именно изменилось – половина телохранителей осталась той же, что и при Джордане, – как будто сама служба безопасности стала другой. Мёртвой. Это могло быть связано с тем, что СБ потерпела провал в схватке с Туаном Татендой, или с тем, что погибли и охраняемые, и телохранители, но Тейт думал, что всё изменилось бы точно так же, если бы Джордан и Ортис не погибли, а просто ушли. Они задавали тон и ритм; они не были каркасом и основой, без которых всё разрушилось бы, но что-то важное было утрачено. Тейт вытянул себя из этих мыслей, как из трясины. – Помнишь, мы разговаривали с тобой насчёт моей… – он замолчал, когда посмотрел на Ингрэма. Тот сидел с каменным мрачным лицом, только уголок рта чуть подёргивался и полз вниз. – Всё в порядке? – спросил Тейт. – Даже не знаю, – глухо произнёс Ингрэм. – Что случилось? – «Доминион». Всё так и есть. Они сами позвонили и объяснили ситуацию. Ингрэм недавно узнал окольными путями, что у «Доминиона» возникли сложности с контролирующими органами, но вроде бы несущественные. Это не повлияло на договорённость с «АККБ» – акции им должны были передать в третью неделю ноября. Ингрэм, зная, что скоро получит пакет акций по завещанию Клэр, был готов продать свои, – после вступления завещания в силу он бы восстановил двадцать пять процентов. К тому же, Дэвид договорился со Стэном Вестерховеном, что управлять акциями от имени Аннабель будет он, то есть всё складывалось удачно. Тейт не знал, кто сообщил Ингрэму те новости про «Доминион»: хотя он до сих пор помогал ему вести переписку, допущен он был далеко не до всех тайн. Ингрэм считал, что несколько запросов по поводу клиентов, которые могли уклоняться от уплаты налогов в своих странах, не могли грозить серьёзными неприятностями частному швейцарскому банку и даже не подумал притормозить процесс. Его эти дела не касались. Теперь же позвонил кто-то из «Доминиона» – и явно не с хорошими новостями. – И что там? – не особенно заинтересованно спросил Тейт. – У них серьёзные проблемы. Одно потянуло за собой другое, и теперь главный вопрос уже не в налогах, а в том, кто настоящие владельцы банка. Скорее всего, FINMA¹ опубликует официальное заявление уже на этой неделе. – Заявление о чём? – О том, что «Доминион» тесно связан с банком из «чёрного списка», и они изучат ситуацию глубже. Тогда сообщат детали. Все понимают, что будет дальше. – «Доминион» прикроют? – спросил Тейт. – Скорее, они сами начнут процедуру ликвидации, не дожидаясь судов и прочего. Поэтому то, что передача акций так долго откладывалась, – на самом деле большая удача для нас. Если бы «Доминион» стал акционером и, ещё хуже, ввёл своего человека в совет директоров, как они планировали… Это была бы катастрофа. Мы бы, конечно, выпустили заявление, что не знали о связи «Доминиона» и «АККБ», но кто бы в это поверил? – Ты судился с «АККБ», может, и поверили бы. – Вряд ли… А так, мне просто повезло, что всё это затянулось. – И что будет дальше? – «Доминион» – не единственная структура, подконтрольная «АККБ». Мне без разницы, какая будет вывеска, лишь бы они могли обеспечить безопасность. – Вот как раз с этим-то проблемы, – заметил Тейт. – Всё наладится, это лишь временная заминка. Эти неприятности «Секьюрити Атлантик» не коснутся, – уверенно сказал Ингрэм. – Ты что-то хотел мне сказать? Ты даже начал… – Может, пойдём в дом? – предложил Тейт. – Здесь холодно. – Давай, – согласился Ингрэм. Чтобы подняться, ему нужно было сначала обеими руками упереться в сиденье скамейки, оттолкнуться и только потом встать на ноги. Тейт мог бы помочь, но знал, что Ингрэм не принимает эту помощь – он всё старался делать сам. Они уже почти дошли до дома, когда Тейт заговорил: – Я хочу работать на тебя. Ингрэм повернулся к нему и спокойно, без капли удивления поправил: – Работать со мной. Обрадованным он тоже не выглядел, так что Тейт даже решил, что Ингрэм мог передумать: он несколько раз заговаривал с Тейтом на эту тему, но недавно перестал. То предложение, и правда, было слишком похоже на необдуманный, сентиментальный порыв. – Со мной, – настойчиво повторил Ингрэм. – Дэвид, – произнёс Тейт, словно останавливая. Все эти недели он всеми силами старался сохранить ту дистанцию, что была между ними раньше. Потери и болезнь толкнули их друг к другу, но это было не естественное сближение, а тяжёлое давление извне. Тейту казалось, что его забота и сочувствие могут дать Ингрэму ложную надежду, но он не мог отказать ему в этой заботе. – Да, Тейт, работать со мной, – повторил Ингрэм. – Мы оба знаем, как распределены роли. Ингрэм шумно втянул воздух: – Давай не будем снова про одно и то же. Мне кажется, тебя всё устраивает. Тейта не устраивала одна вещь в мире – Джордан был мёртв, и смириться с этим было невозможно, – но ничто уже не могло этого изменить. И да, его устраивало текущее положение дел – или, может быть, у него не было сил, чтобы что-то менять. Начинать новую жизнь стоило на подъёме: когда были силы или хотя бы цели, которые заставляли бы двигаться вперёд, были мечты, ожидания и стремления. Тейт не ощущал ничего кроме стылой пустоты. Он мог бы уйти от Дэвида, но куда и зачем? Его могло бы вести дальше желание мстить, но за местью как раз не надо было никуда идти. Она была здесь, рядом, возле Дэвида. Тейт хотел бы стоять рядом, когда она наконец свершится. Он уже видел начало, хотя до сих пор не мог поверить, что предателем мог оказаться Броган. Броган был слишком прямолинеен. Тейту казалось, что для того, чтобы пойти на такое, в человеке должно было быть двойное дно. Он не знал, хорошо это или плохо; оно просто было или его не было. Двойное дно было у Ингрэма, Джордана и даже Ортиса, но Броган был как будто из другого теста. – Я не прав? – спросил Ингрэм после того, как не дождался ответа. – Ты прав, – сказал Тейт. Его на самом деле всё устраивало в отношениях с Ингрэмом, причём, едва ли не больше, чем когда-либо: у них не было секса, они жили вместе рядом больше как друзья или родственники. – Так значит, ты готов работать со мной, – Ингрэм опять подчеркнул последние два слова. – Мне интересно, почему ты передумал… – На старом месте мне сейчас сложно работать. Я не могу делать столько же, сколько делал раньше. Им нужен человек, который может работать на полный день, а не я, – Тейт не стал напрямую говорить, что проводит очень много времени с Ингрэмом. – Я просто не тяну, вот и всё. – Думаешь, работать со мной будет легче? – По крайней мере, я могу изначально обговорить нагрузку, – покосился на Ингрэма Тейт. – То есть ты ищешь более щадящий режим, так? – Что ты хочешь услышать? – Тейт остановился и развернулся к Ингрэму. – Ты только что говорил о доверии, но тут же не принимаешь мой ответ. Нет, я не ищу щадящий режим. Если бы мне было это нужно, я бы вообще никакой работы не искал, а просто сидел дома вместе с тобой. Тейт уколол Ингрэма намеренно – ему не понравилось направление разговора, и он искал способ свернуть. У него были свои мотивы начать работать в «Бревисе», но Ингрэму их не нужно было знать. Иначе он и близко бы не подпустил его к «Бревису». – Хорошо, – Ингрэм старался не показывать вида, но было понятно, что он уязвлён. – Контракт подготовят на этой неделе. Я, честно говоря, пока не обдумывал, как всё оформить правильно. Есть несколько компаний, на которые ты мог бы работать… – Выбери для меня самую приличную, хорошо? – с мягкой, примирительной улыбкой сказал Тейт. – Чтобы не стыдно было сказать знакомым. – У меня есть одна на примете. Ей уже больше пяти лет, для моих компаний это долгий срок. Да, Тейт уже хорошо знал эту кухню: компании, через которые проворачивал свои дела «Бревис», появлялись и исчезали, учреждали дочерние компании и закрывали их точь-в-точь, как бабочки, которые живут два дня и не успевают даже поесть – только размножиться. Хотя ко многому Тейт за два с лишним года уже привык, страх никогда не отступал до конца. Не отступал с того самого момента, когда Тейт подслушал разговор Ингрэма и Джордана в курительной. Эти люди способны на всё – и ничего с тех времён не поменялось. Тейт сильно рисковал: Ингрэм вполне мог приказать его убить, если бы узнал правду. Ещё не поздно было отказаться, но Тейт, хотя и понимал, в какую петлю суёт голову, не мог отступить. Смерть Джордана, его бесследное исчезновение из мира, словно заразила чем-то Тейта и медленно убивала. Он надеялся, что если поймёт, что произошло тогда, и докопается до правды, то это спасёт его и даст отпустить Джордана. Но он не был уверен. Гораздо чаще Тейту казалось, что его жизнь только и поддерживается этим мучительным поиском ответов, недосягаемо далёким призраком мести, и стоит ему достичь цели, всё для него будет кончено. – Что мне делать дальше? – спросил Тейт. – Заполнить какие-то бумаги? Позвонить кому-то? Поехать? – Ничего не нужно, – чуть снисходительно улыбнулся Ингрэм. – Пока закрой все вопросы со своей теперешней работой. Завтра или послезавтра обговорим конкретно, чем ты будешь заниматься. – По его лицу словно пробежала тёмная тень: – Не похоже, что ты рад. – Свои плюсы, свои минусы, как всегда, – честно ответил Тейт. Ингрэм нахмурился – между бровей легла глубокая двойная складка: – Ты делаешь это из-за меня? Тейт улыбнулся, но так, чтобы улыбка была не слишком успокаивающей, скорее, напряжённой: – По-прежнему думаешь, что всё вокруг происходит из-за тебя? – он быстро, не дав Ингрэму ничего сказать, развернулся и зашагал к дому. Теперь Ингрэм, раз его попытались уверить в обратном, будет думать, что Тейт хочет ему помочь. Ингрэма на самом деле бесило, что Тейт остаётся с ним из-за инфаркта – он не хотел вызывать жалость, но ему это и нравилось тоже. Ему это льстило. И Тейт знал, что и теперь он будет рад поверить в льстящую его извращённому, болезненному самолюбию ложь. Ингрэм мог сколько угодно твердить, что ему не нужна ничья жалость, – она была ему очень, очень нужна. Тейт знал все слабости в этой гордой, тёмной, измученной душе. Но он понимал, что не знает главного – не знает силы Ингрэма. Он видел только результаты: миллиардные контракты, тысячи сотрудников, огромное влияние, подпольная империя – но не знал, как Ингрэм всего этого достигал. Иногда в разговорах по телефону или даже в спорах с Клэр проскальзывал тот жестокий, холодный напор, который принёс Ингрэму его место на вершине мира, но такое случалось редко. Даже тот самый разговор с Джорданом об устранении проблемного сотрудника вёлся с циничной расслабленностью. Недавно Тейт видел Ингрэма совсем иным. Это было ещё до отъезда в Хэмптонс. Ингрэм допоздна засиделся за работой, хотя Тейт несколько раз напоминал ему, что пора заканчивать. Ингрэм сказал, что есть очень важное дело, но он обещает, что ляжет спать через час. Тейт все эти месяцы спал тревожно, часто просыпаясь, и в одно из таких полупробуждений понял, что до сих пор лежит в постели один. Прошло уже больше двух часов после того, как он поднялся наверх. Ингрэма надо было вытащить из-за ноутбука и заставить лечь спать. Когда Тейт открыл дверь в библиотеку, Ингрэм с закрытыми глазами сидел на диване, держа в руке телефон. Тейт сначала подумал, что Ингрэм спит, но потом понял, что ошибся: поза была слишком напряжённой, а пальцы стискивали телефон так, словно Ингрэм пытался его сломать. Он не услышал, что дверь открылась, и Тейт почему-то не решался ни заговорить, ни хотя бы погромче стукнуть дверью, чтобы дать знать о себе. Хотя ничего особенного не происходило, Тейт чувствовал себя так, будто вторгся на запретную территорию или нарушил какое-то важное правило. Как будто что-то подглядел. Уголок рта Ингрэма кривился, точно от боли, но потом Тейт понял, что это была нервная и жестокая улыбка. Кадык на шее Ингрэма заходил, словно он сглатывал горькое, а потом до Тейта донеслись еле слышные отрывистые слова. – Фи. Фай. Фо. – И через паузу, когда Тейт уже отступил назад, в холл, короткое и тяжёлое, как смертный приговор: – Фам. Тейт вернулся в спальню, так и не позвав Ингрэма. Он понятия не имел, свидетелем чего он стал и почему были произнесены эти странные, неуместные слова, но он ощущал в них угрозу. И сам Ингрэм, гротескное сочетание немощности и могущества в одном человеке, пугали. Утром, когда они с Ингрэмом завтракали, тому пришло сообщение: маленький самолёт, на котором летел Броган, упал где-то в Чили; Броган, скорее всего, мёртв. Тейт спросил, как Броган попал в Чили: в отличие от Джордана он не занимался делами «Меркью» и «Бревиса», и если Джордан часто летал в страны, откуда нужно было наладить поставки, то Брогану там нечего было делать. – Я поручил ему новую сферу, – спокойно, механически ответил Ингрэм, даже не позаботившись о том, чтобы изобразить на лице беспокойство. – Если он погиб, это вызовет кучу проблем. У Тейта бешено колотилось сердце, не от переживаний за судьбу Брогана – ему вообще казалось, что после смерти Джордана он неспособен по-настоящему сильно переживать за что-либо, – а из-за внезапной догадки. – И когда это произошло? – спросил Тейт. – Ну, самолёт… – Ночью. Меня до сих пор не решаются будить по ночам, поэтому сообщили только сейчас. Тейт решил, что потом найдёт новости и проверит, когда же упал самолёт. Скорее всего, примерно в то время, когда Ингрэм ждал чего-то в библиотеке. И ещё эти странные, неуместные слова. Фи-фай-фо. Значит, Броган. Тейт был готов подозревать едва ли не кого угодно, только не его. Возможно, Ингрэм приказал устранить Брогана вовсе не из-за предательства, а по каким-то другим причинам, но Тейт думал, что всё дело в этом – в смерти Клэр, Блейка и Джордана. Едва Ингрэм пришёл в себя, он попросил устроить встречу со Слейтером так, чтобы охрана о ней не узнала. Теперь Тейт знал, зачем это было сделано. Тейт поднял глаза на Ингрэма: тот смотрел на него внимательно и настороженно и одновременно с каким-то неприятным, покровительственным пониманием, как будто брал в сообщники. Тейта передёрнуло, и он отставил в сторону тарелку. Он и был сообщником: недонесение о преступлении приравнивалось к сообщничеству. Но что он мог сообщить и кому? И хотел ли? Броган – если это действительно он предал Джордана – заслуживал смерти. – Теперь всё кончено, – сказал вдруг Ингрэм. – По-настоящему. – Что? – переспросил Тейт. – Ты знаешь. – Нет, я ничего не знаю. Кто ещё кроме него? – Он был главным. – Я в это не верю. – Почему? – Не похоже на него. Представить, что Броган спелся с Туаном Татендой, Тейт просто не мог. Из всей службы безопасности Броган был, наверное, наименее безрассудным. – Он выигрывал очень много, – возразил Ингрэм. – Уверен, кто-то ещё выиграл даже больше. – И кто? – Ингрэм настойчиво и тревожно улыбнулся. – Ты наверняка знаешь. – Нет. Тейт хотел припомнить Ингрэму Кавамбе, когда нападение и охоту на Джордана «простили» просто потому, что ильменит был для «Меркью» важнее любых жизней. Людей не вернёшь, а бизнесу надо крутиться дальше. Тейт хотел, но промолчал… Если бы Ингрэм хотел сказать, он бы это уже сделал. Намёками на прощение виновных Тейт его только разозлит и ничего не узнает. Правда не падает в руки так легко. – Мне пора на тренировку, – сказал Тейт, взглянув на часы. – Помочь тебе подняться наверх? – Я пока останусь здесь, спасибо. В тот день Тейт собирался сказать Ингрэму, что согласен работать на «Бревис», но передумал. Он должен был взвесить всё ещё раз. Даже если он станет работать на Ингрэма – каковы его шансы что-то разузнать? И каковы шансы не попасться на этом? Он думал несколько недель. Риск был большим, но если он хотел узнать что-то о том, кто на самом деле стоял за Броганом и Туаном Татендой, у него не было выбора. Голдуотер была права: пока он остаётся снаружи, он не узнает ничего, ему нужно оказаться внутри, чтобы понять, кто же срежиссировал представление. Кто-то исключительно важный, кому Ингрэм или решил не мстить вовсе, или отомстить позднее. Нкала был первым, кто пришёл Тейту в голову, но то, что рассказал Ингрэм, и то, что он сам узнал из найденной переписки Ингрэма, опровергало эту версию. Нкалу не так уж сильно расстроило убийство генерала Татенды, он был рад ослаблению этого клана, а месть Джордану снова усилила бы его. И всё это было слишком непохоже на Нкалу, в любом случае. Слишком продуманно, слишком профессионально. Но Тейт отвык верить тому, что говорили, он даже собственным глазам и ушам уже верил не всегда, так что он собирался всё это проверить. И «Бревис» с его тайными рычагами, со счетами, откуда брали деньги для самых грязных дел, подходил для этой задачи лучше всего. __________________________ ¹ FINMA – Швейцарская служба по надзору за финансовыми рынками.