Cause I need a man who will fight for his own Dorothy
Июль 2017 Стоило проснуться – впервые за много дней не по будильнику, – и Тейт вспомнил, что сегодня был за день. Ничего особенного: просто что-то вроде выходного. А ещё Тейт наконец-то мог провести больше одной ночи в том же самом месте и уже три дня как жил в этом номере. До того он менял гостиницу или квартиру каждый день. Заходить в аккаунт банка ежедневно не было нужно, но он всё равно опасался, что может выдать себя каким-то другим способом. Джордан сказал, что «Виа Бревис» вряд ли сможет его отследить в сети. Конечно, прокол с токеном они использовали, но это была грубая ошибка со стороны Тейта. Служба безопасности «Бревиса» в основном занималась охраной грузов и сдерживанием конкурирующих группировок; у них не было нужного опыта и связей, чтобы вычислить реальное местоположение человека по следам в интернете, если тот серьёзно подходил к делу. Тейта это успокоило не на сто процентов, так что в течение нескольких дней он на всякий случай ночевал каждый раз в новом месте. Квартиры и гостиницы он выбирал в Мидтауне и в Верхнем Ист-Сайде: даже если его засекут – и даже если настолько точно, что будут знать конкретный квартал, – нужно будет каким-то чудом проверить тысячи квартир, чтобы найти его. Прятаться на тридцать четвёртом этаже пятидесятиэтажного здания было гораздо надёжнее, чем в доме на озере. Ещё ему помогали люди, которых прислал Астон. Он сказал, что «Меркью» пойдёт на всё, чтобы сорвать их сделку, поэтому правильнее всего не давать о ней узнать, пока не станет поздно. – Они и потом не оставят вас в покое, – добавил он. – Натравят толпу юристов, будут угрожать сразу несколькими исками и в США, и в Швейцарии. Думаю, даже подадут их. Не поддавайтесь, это просто чтобы вас запугать. Мы уже изучили все документы, иски им не выиграть, а задушить вас издержками на ведение процесса, как других, они не в состоянии. Можете вообще про иски не думать, я беру эти вопросы на себя. И это не будет продолжаться долго. Им придётся смириться с положением: у вас есть «Бревис», который им нужен больше, чем вам, а у меня есть пятнадцать процентов голосов. Тейт последовал совету Астона и не думал про «Меркью». Главной заботой оставался «Бревис». Несмотря на то, что Джордан объяснил, что нужно сделать, всё равно возникало множество частных ситуаций, когда решение надо было принимать самому. Тейт спал по четыре-пять часов в сутки, и не потому, что не хватало времени: просто не мог от волнения, страха, перенапряжения. Таблетки – врач выписал их без особых вопросов – помогали, но Тейт знал, что спрыгнуть с них будет тяжело, так что старался пить только тогда, когда чувствовал, что не справляется. Ему не нравилось то, чем приходилось заниматься: и сейчас, чтобы удержать «Бревис» и обезопасить себя, и сами задачи компании. Когда Ингрэм только вводил его в курс дела, то сказал, что ни он, ни «Меркью» в общем-то не выбирают: это очень жёсткий и конкурентный бизнес, если это сырьё не возьмут они, его возьмут другие. Не брать его – благородный жест, но он не решает настоящую проблему даже на один процент. Тейт посчитал это неубедительным оправданием, но со временем полулегальные операции всё больше превращались просто в работу, и он даже не задумывался, зачем это делает и каковы последствия. Он умел это делать, его навыки были кому-то нужны, вот и всё, и больше не требовались никакие оправдания, никакие подпорки для собственной совести. И с «Бревисом», и с акциями «Меркью» всё по совпадению закончилось в один день. На самом деле не совсем закончилось: «Меркью» ещё будет трепыхаться, пытаясь вытолкнуть Астона из правления, «Бревис» будет потряхивать из-за смены ключевых людей, – но самое тяжёлое было позади. По крайней мере, Тейт знал, что «Бревис» теперь не пытается его убить. Он был у него в руках, как раньше был в руках Ингрэма. Смирился. Сегодня был первый день, когда у Тейта не было ни одного срочного дела. Нужно было разве что посмотреть квартиру вместе с риэлтором, но по сравнению с предыдущими неделями это считалось развлечением. Им с Тоффи и Капкейком нужен был пусть временный, но дом. Собак несколько дней назад привёз Стив, когда у Тейта стало наконец появляться свободное время. За все эти дни Стив тоже не получил ни одного сообщения от Джейка. Он не понимал, как сын мог поступить с ним так тогда и как мог поступать так сейчас. Тейт знал ответ – Джейк не планировал выжить, – но рассказать правду не мог. Это была не его тайна, и Стиву незачем было знать, что его сын собирался покончить жизнь самоубийством, оставив признание в убийстве Дэвида Ингрэма. Тейт рассказал бы, если бы был уверен, что всё уже позади, но он не знал этого наверняка. Он всего лишь выкупил у Астона жизнь Джордана, но дальше выбор был за самим Джорданом. Тейт не думал, что тот пустит себе пулю в висок: он не чувствовал, что Джордану настолько невыносима жизнь или что он по-настоящему хочет умереть. Больше всего он опасался чувства вины и того, что Джордан несмотря ни на что сдастся полиции сам. Но пока никаких новостей на эту тему не появлялось, разве что какие-то намёки на то, что убийство Ингрэма было связано с деятельностью «Меркью» (а не банка) и крупными контрактами на сырьё из Африки. Скорее всего, это было дело рук Астона – тот затащит полицию, агентов и Интерпол в созданные «Меркью» и «Бревисом» непроходимые дебри подставных компаний, смены юрисдикций, несуществующих банков и корреспондентских счетов в других странах, и через год расследование просто загнётся, задохнётся под грузом никуда не ведущих следов и версий, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. – У меня на лето было запланировано пять туров, – сказал Стив. – Я отменил все, и сентябрьские тоже. Просто сижу и жду. Не знаю, что ещё делать. – Я правда хотел бы помочь, но я не знаю, где он и что с ним. – Но ты ведь не обо всём мне говоришь, да? – Стив глядел на него не с надеждой даже, а с уверенностью. – Что-то, связанное с вашими с Ингрэмом делами, с деньгами, банками… – Очень мало, – пришлось признаться Тейту. – И только про то, что было до озера. Где Джейк сейчас, я не знаю. Но если он решит вернуться, я думаю, вы узнаете об этом первым. Сообщите мне, если вдруг… – Дам тебе знать, – просто ответил Стив, но во взгляде было подозрительное и одновременно понимающее выражение. Он тоже всё понял. Тейт был благодарен ему за то, что он не задавал вопросов. Наверняка он задаст их Джордану. Если тот объявится… После возвращения Тоффи и Капкейка забот у Тейта прибавилось, но ему нравилось возиться со спаниелями, а знаки их настоящей, искренней привязанности казались ему невероятно трогательными, и у Тейта теплело в груди, когда они клали голову ему на колени или же начинали вилять хвостиками, стоило просто посмотреть в их сторону. К тому же, если бы не собаки, он так и сидел бы безвылазно за ноутбуком, даже когда это перестало быть нужным. Тейт водил спаниелей на собачью площадку в парк Карла Шурца. Первый раз он пришёл туда случайно, просто потому, что ближе ничего не было, но после нескольких прогулок решил, что ему нравится этот район. Хорошо было бы поселиться ближе к парку, и чтобы был вид на Ист-ривер. Риэлтор поумерила его пыл, сказав, что квартиры с видом обычно большие, с тремя, четырьмя спальнями, а у маленьких окна чаще во двор или на стену соседнего дома; тем более, у Тейта ещё и собаки, а это сразу сокращало количество вариантов в несколько раз. Мало кому нужен был жилец с двумя собаками, пусть и очень воспитанными. Но Тейт был уверен, что у них всё получится. Было немного странно, что он выбирал квартиру, ориентируясь больше на потребности спаниелей, чем на свои, но у него и не было особых потребностей: он мог работать где угодно, а хороший парк возле дома, ещё и с раздельными игровыми площадками для маленьких и больших собак, можно было найти не везде. Центральный парк тоже был не так уж далеко, так что иногда он мог бы гулять с Тоффи и Капкейком и там, как в старые добрые времена. Действительно старые и добрые. Такие, что вспоминать было больно. Несколько дней назад Тейт пошёл забирать таблетки из аптеки. Обратно он шёл, уткнувшись в телефон, и свернул не в ту сторону. Он успел пройти так два квартала, прежде чем опомнился и понял, что стоит на перекрёстке с Шестьдесят шестой; если пройти ещё квартал в сторону Центрального парка, то он оказался бы возле бывшего дома Клэр и Джордана. Он знал, что не надо было туда идти, но дом, которого он с перекрёстка даже не видел, притягивал. На вид ничего не изменилось. Крыльцо и тротуар рядом были чистыми, на стёклах не было того слоя пыли, что покрывал окна покинутых домов. Казалось, что если позвонить в дверь, её откроют. Но Тейт знал, что дом был пуст. Той счастливой семьи, которой он когда-то завидовал – потому что у него самого никогда не было такого счастья, – теперь не существовало. Когда он узнал Клэр лучше и дольше прожил рядом с ней, он понял, что её семья была не такой идиллической, как ему казалось; но сейчас он вспоминал тот самый первый раз… Уютный дом, шумных детей, прыгающих под ногами собак, свет и тепло. Ничего этого не было больше. Если бы он не появился в жизни Ингрэма, то, может быть, все они до сих пор жили бы здесь. Детей увозили бы по утрам в школу, Клэр уезжала бы по своим дизайнерским делам, Джордан возвращался бы сюда из поездок… Если бы он отказался от отношений с Дэвидом сразу, наотрез, то не было бы страшного стечения обстоятельств и тех смертей. Этот чудесный, яркий мир, сказочно-прекрасный, как витрины магазинов в Рождество, до сих пор бы жил. Тейт готов был вечно смотреть на него cнаружи, с холода и промозглого ветра, лишь бы золотистый свет по-прежнему лился, – но ничего уже нельзя было изменить. Он никогда не желал им зла, но если бы не он… Как больно. Сердце стиснулось, словно на нём была незарубцевавшаяся рана, как у Ингрэма, такая же ненадёжная, готовая разойтись в любой момент. Тейт поднялся на невысокое крыльцо и коснулся пальцами холодной ручки. – Прости, – прошептал он. – Пожалуйста, прости меня за то, что я сделал. С самого начала отношений с Ингрэмом он ощущал себя камушком меж жерновов: его зажало двумя неподъёмными плитами, и вырваться было невозможно. Но даже у камушка меж жерновами бывает разная судьба. Если он мягче их, они превратят его в пыль, если твёрже – жернов выкрошится и, может быть, расколется. Тейт был мягче их, но трещина всё равно пошла.***
После встречи с риэлтором Тейт, хотя и обещал себе выходной, немного поработал – он более или менее разобрался с вопросами собственности, но со многими другими пока нет, – а потом решил вывести собак на вечернюю прогулку. Вместо этого он мог бы позвонить друзьям, но когда начинал думать, куда конкретно их позвать, то понимал, что как раньше уже не будет – не после статей про работу в «Ньюман Ивентс», читай, эскорт-агентстве, и огромное наследство Дэвида Ингрэма. Друзья теперь видят в нём кого-то другого. Он и правда стал другим, только они понятия не имеют, кем именно. Они видят парня, которому нечеловечески, несправедливо везёт и который, пусть и не особо достойным способом, но успешно карабкается по лестнице вверх, отсасывает богатым мужикам ради их миллионов, но в целом весело проводит время и наслаждается красивой жизнью. Тейту же казалось, что он стал слабым, неуклюжим подобием Ингрэма и Джордана, придатком огромного бизнеса. Он бы хотел сказать, что мозгом, но знал, что это не так. Даже Ингрэм не мог бы назвать себя мозгом «Бревиса», потому что без мозга организм не выживет, а «Бревис» выжил, и ещё потому, что этот бизнес давно стал чем-то большим, чем сам Ингрэм. В парке Шурца спаниели уже освоились, так что сразу потащили Тейта в сторону собачьей площадки. У Тейта были другие планы: просто погулять с ними по дорожкам, – но он уступил. Когда Тоффи с Капкейком набегались, Тейт вернул их на поводки, но повёл не сразу в сторону дома, а решил сделать круг по парку. Они прошли буквально несколько шагов, как спаниели начали лаять и рваться вперёд. Тейт поднял глаза, и чуть не выпустил поводок из рук. Джордан. Он стоял в густой вечерней тени на краю дорожки и смотрел на них. На него. В грудь словно вошла тонкая, острая игла. Тейт остановился и разжал пальцы. Было понятно, что Тоффи и Капкейк далеко не убегут. Джордан присел и с минуту возился с ними, гладил и трепал, почёсывал ушки, – как будто он пришёл, чтобы повидаться с ними. Когда собаки успокоились, Джордан поднялся. Он подошёл к Тейту и протянул поводок. – Зачем ты это сделал? Тейт не стал отвечать на вопрос, просто забрал поводок: – Мы идём обратно в отель. Можем поговорить по дороге. – Хорошо, – Джордан пошёл рядом с ним. Какое-то время они шли молча, а собаки весело бежали впереди, иногда оглядываясь, видимо, чтобы проверить, не потерялся ли Джордан. Когда они вышли из ворот парка, Джордан повторил вопрос: – Зачем ты это сделал? Тейт остановился и резко повернулся к нему: – Ты правда хочешь услышать? Мне сказать это? – он произнёс это спокойно и чётко, но сердце заходилось в стуке. Джордан, прежде чем отвести глаза, бросил на него мучительно долгий взгляд. В нём снова появилась та больная пустота, но быстро схлынула, словно Джордан усилием воли заставил её отступить. – Ты не можешь до сих пор… – в голосе Джордана звучала такая необычная для него растерянность. – После всего, что было. – Почему нет? – Тейт усмехнулся. Они стояли и смотрели друг на друга. Тейт понимал, что им нечего друг другу сказать. Нет ничего, о чём они могли бы заговорить, не задев незаживающих ран. Разве что о делах «Бревиса», но кому интересен «Бревис»? Спаниели, которые обычно после беготни на площадке шли медленно, сегодня почему-то неслись вперёд, как будто в гостинице их ждало важное дело. Тейту надоело беспрерывное дёрганье поводка, и он пошёл вслед за ними. – Я ждал, что ты придёшь, – заговорил Тейт первым. – Думал, что тебе скажу, как объясню произошедшее тогда, в августе… Как события выглядели с моей стороны. А потом я понял, что с того августа мы живём разными жизнями. Не в том смысле, что жизни у всех людей разные, а как будто вообще в разных историях. Как если бы история раздваивалась, и где-то появился мир, где, например, не было одиннадцатого сентября, и люди там живут другой жизнью. Так понятнее? – Сам принцип да, но про нас с тобой – не очень. – Когда я узнал, что ты погиб, для меня всё остановилось. Наша с тобой история, она просто замерла. Дальше ничего не было: ты умер. А потом ты вдруг появился и, несмотря ни на что, даже на то, что ты хотел выстрелить мне в голову, история запустилась заново с той же точки. Те восемь месяцев для меня можно вычеркнуть, потому что моё отношение к тебе не поменялось. Но для тебя эти месяцы были, понимаешь? С тобой что-то происходило, ты думал, что я тебя предал, проживал это, планировал месть, ненавидел меня, презирал – не знаю, что ещё происходило у тебя в голове. Я верю, что у тебя должны были быть основания, потому что я тоже, как и ты, видел другую картину, и она была такой… такой настоящей, правдоподобной. – Тейту нужно было перевести дыхание, потому что это были слишком тяжёлые слова. – Ты жил в своей истории восемь месяцев, а я остался в том же самом дне, когда видел тебя в последний раз. Поэтому сюда, в этот день, мы пришли разными дорогами. И поэтому для тебя всё кончено, а я… – Тейт выдохнул. – В общем-то, тоже всё кончено. Нет смысла об этом говорить. Они вышли на перекрёсток, и оттуда – с более открытого пространства – стала видна узкая стеклянная коробка гостиницы. Почти пришли. Джордан задумчиво шёл рядом. – Если и кончено, то к лучшему, – сказал он наконец. – Тебе двадцать четыре года, начнёшь все заново. Ты не должен был отдавать «Меркью» ему. Для меня это всё равно не имеет смысла. – Это имеет смысл для меня! – Ты понимаешь, что ты ему отдал? Сколько? Тейт равнодушно мотнул головой: – Да, я понимаю. Астон получил почти всё, чем обладал когда-то Дэвид: не деньги, а власть и влияние. Если бы ему отошёл ещё и «Бревис», то он собрал бы бинго. И Тейт знал, что если бы Астон попросил конверт, он отдал бы и его тоже. Но, видимо, незаконный бизнес Астона не интересовал. – Неужели ты думал, что я даже не попытаюсь тебя спасти? – Тейт внимательно смотрел на Джейка. – От прежнего меня мало что осталось. – Я вижу, – кивнул Тейт. Не увидеть было невозможно. Раньше во взгляде Джордана почти всегда была лёгкая, острая усмешка, искра, то, что сначала казалось Тейту оскорбительным – будто смеялись над ним, – но сейчас в его глазах остался один лишь холод. – Я вижу, и мне всё равно, – повторил Тейт. – От прежнего меня тоже мало что осталось. – Думаю, теперь у тебя получилось бы взять меня за горло. – Только потому, что тебе всё равно, что с тобой будет. – Потому что ты повзрослел. Я бы хотел, чтобы это произошло иначе, другой ценой… – Я бы тоже этого хотел. Чтобы всё сложилось иначе… Они оба замолчали. Потери были той темой, которой ни тот, ни другой не хотели касаться. Молчание было тягостным, но всё равно правильным, уместным, не вызывало желания немедленно заполнить его словами. Первым его нарушил Джордан. – Для меня тоже всё остановилось, – произнёс он, не глядя на Тейта. – Но в другом смысле. Странно, что мы думали о похожем… Всё застыло. Я не двигался вперёд эти восемь месяцев, я стоял на месте. Я до сих пор там, и поэтому… Знаешь, как чайки замирают в воздухе? Машут крыльями, но встречный ветер такой сильный, что они остаются в одной точке. Они стараются, летят вперёд, но людям с берега видно, что они висят в том же самом месте, не сдвигаясь. Тейт много раз это видел. Раньше ему это казалось забавным, но позднее, когда он гулял с собаками по пляжу в Саутгемптоне, а оправлявшийся после инфаркта Ингрэм сидел в доме, над чайками уже не хотелось смеяться. Он видел в этом не глупость, а тщетность. – Я застрял где-то там, в августе прошлого года. И что бы я ни делал, я не могу вырваться. Это как ловушка. Я снова возвращаюсь к той же точке… – Особенно, когда видишь меня? – предположил Тейт. – Не только. – Ты говорил со Стивом? Видел его? – спросил Тейт, чтобы сменить тему. Эта была слишком мучительной. Он хотел бы поговорить об этом – о них, – но боялся, что правда будет невыносимой. Джордан не сможет быть с ним. Никогда. – У меня самолёт в Чикаго через три часа. Позвоню ему оттуда. На озере мне показываться нельзя – многие меня знают. – Мне кажется, он догадался. О нас. Я ничего ему не говорил, но ему же не два года. Джордан низко, будто смущённо наклонил голову. – Я думаю, он представляет это совершенно иначе. Не так, как было на самом деле. – А как? – Считает, что я тебя использовал в своих целях. Но точно я не знаю. Мне ещё много предстоит выслушать от него. На губах Джордана появилась тень улыбки, но губы двигались словно бы по привычке, всего лишь сработала мышечная память – самому Джордану улыбаться не хотелось. – Что ты будешь делать дальше? – спросил Тейт. Отель был уже совсем близко. – Не знаю. Не думал. – Я этих чаек постоянно на пляже видел. Они рано или поздно соображают, что надо поднырнуть или развернуться, чтобы поймать другой поток. Джордан улыбнулся – на этот раз как будто по-настоящему: – Надеюсь, что я не тупее чайки. – Знаешь что? Сделай так, чтобы я не пожалел об этом миллиарде, хорошо? – Постараюсь. До дверей в отель оставалось с десяток шагов, и Тейт с Джорданом остановились. Оба чувствовали, что не сказали главного, но ни тот ни другой не решались. Тейт не хотел слышать отказ, или оправдания, или объяснения, или даже извинения. Лучше было молчать – всё равно в горле стоял ком. – Значит, удачи? – Тейт пересилил спазм. – Что бы ты ни выбрал. – Тейт, – Джордан наконец смотрел ему прямо в глаза. – Я считаю, что ты не должен был этого делать, но я благодарен тебе. Я бы хотел сделать для тебя что-то большее, чем сказать спасибо, но не знаю что… Тейт прикусил губу. Даже если это невозможно, он всё равно должен это произнести: – Мне не нужно много. Помнишь, о чём мы говорили раньше? Я просто хочу уехать отсюда с тобой. Джордан сделал шаг ближе, они стояли вплотную, так близко, как было только до. Тейт понял, что Джордан хочет сделать, он тоже это почувствовал: простое и отчаянное желание близости. Он чуть подался вперёд и наклонил голову. Джордан обнял его. Не так, как было во время их секса, совсем иначе: нежно, заботливо, как обнимал бы младшего брата. – Я не могу, Тейт, – прошептал он, прижимая его к себе крепче. – Прости. Я не могу. Тейт потерялся в этом объятии и в осознании того, что оно последнее и прощальное. Глаза щипало, а в груди затягивался мёртвый узел. Спаниели начали недовольно лаять, словно защищали нового хозяина от старого или наоборот. Джордан разжал руки, напоследок прижавшись губами к виску Тейта.