♦ ♦ ♦
Каждый день Кай с завидным постоянством опаздывал на работу ровно на три часа и две минуты – ни секундой больше, ни секундой меньше. День за днём, неделя за неделей. Без особых на то причин, кроме одной – он просто может себе это позволить. Иногда он не исполнял заказы; люди получали только то, на что хватало его настроения, а если настроения не было вовсе – он просто садился в задней части кухни и с любопытством наблюдал, как Сехун в иной раз справлялся с оскорблёнными посетителями. А сегодня была пятница, и на этот раз Кай решил слегка уклониться от привычного ему распорядка. - Ну же, Кай, пожалуйста, - отчаянно проговорил Сехун, ураганом ворвавшись на кухню. – Это ведь русский посол, он два дня ждал эти чёртовы трюфели, а ты сейчас берёшь и просто… - Я сегодня не в настроении. Скажи ему подождать ещё, - просто пожал плечами Кай, прислоняясь спиной к столешнице и начиная листать журнал об искусстве. Один из бариста, Лухань, криво улыбнулся Сехуну, но никто ничего не сказал – в этом просто не было смысла. У Кая была полная свобода действий. Он мог запросто сжечь всю кухню прямо сейчас, и никто бы ему и слова поперёк не вставил, потому что он и был кухней. Он был этим кафе, он был этими запредельными ценами и сладкими произведениями искусства. И ведь совершенно не важно, сколько ещё высококлассных кондитеров они наймут, Кай был незаменим. Он был незаменим, потому что по ночам, когда всё успокаивалось и вставало на свои места, легендарные шедевры пурпурными цветками вырастали из его рук. Какао бобы, шоколадное масло, молоко, сахар, лецитин. Единичные творения высшей степени человеческой изобретательности рождались в различных формах – от сюрреалистических фламинго из белого шоколада, слишком прекрасных, чтобы их съесть, до простого мусса из шампанского, украшенного изысканными лепестками шафрана. Творения, оседающие на нёбе и языке смесью совершенно обычных кувертюров, но отдающие чем-то совершенно гениальным и безумным в своей невероятности. Часто за стеклянными стенами собиралась огромная толпа, только ради того, чтобы понаблюдать за тем, как Кай взбивает венчиком ганаш, или же создаёт нечто прекрасное из липкой массы растопленного шоколада. Видимо, было что-то загадочное и завораживающее в том, как обычная кухонная лопатка в его руках становилась волшебной палочкой, творя изумительные структуры и негнущиеся линии, ломая единое целое на идеальные в своей неповторимости части. Жидкость незаметно становилась твёрдой, застывая резкими острыми формами; ртуть держала форму, сигаретный дым высвобождал из себя весь яд и грязь, романтика растворялась под наплывом ужаса. Однако часто, когда хрупкая пыль размельченного горного фундука опускалась на слои прохладного пралине, на пюре из бурбона и манго, Кай застывал на мгновение. И что-то словно ломалось у него внутри. И когда металлические щипцы пролетали через всю кухню и с глухим треском ударялись о противоположную стену, оставляя на ней коричневые разводы и тонкую паутинку трещин – зрелище захватывало дух, и вокруг раздавались восторженные вздохи. Те же эмоции вызывал и вид того, как почти законченный и уже точно идеальный шедевр кондитерского искусства, излучающий роскошь и пышущий изысками, небрежно вываливался в корзину для мусора. Однако самым невероятным и бесподобным был именно его отсутствующий нахмуренный взгляд при этом – даже несмотря на то, что он не так уж и редко встречался у подобных ему искателей идеала. Который, при всей своей дразнящей близости, был почти недостижим.♦ ♦ ♦
Ресторанный критик Ким Хичоль испытал нечто сродни экстаза и полнейшего шока, когда почувствовал, как скользнул по языку шоколад Кая, оставляя за собой отпечаток чего-то робко сладкого и в то же самое время язвительно пряного. Удивительно тонкий и верный баланс пряностей, кой можно было прочувствовать лишь на последнем решающем туре международного соревнования, а Кай снова вёл себя, словно это было чем-то само самой разумеющимся, чем-то, что, возможно, скоро нужно будет отправить в корзину. - Сахарная пудра, какао-порошок, ваниль, корица, кайенский перец и… что ещё? - Имбирь, - подсказал ему Кай, не поднимая взгляда от блокнота, пусть Хичоль и был, скорее всего, самым влиятельным критиком на материке. И продолжил грызть ноготь на большом пальце – это была привычка, рождённая чем-то средним между беспокойством и, быть может, полнейшим разочарованием, – а глаза всё так же бегали по рядам корявых строчек. - Имбирь, - пылко повторил за ним критик. – Точно, имбирь. Конечно. Слегка жалит, но сладко греет, оставляет за собой нежный восточный привкус. Великолепная текстура и не менее потрясающее исполнение. Кай, ты гений… - Я знаю. - Господи, вкус просто идеальный, - восторженно воскликнул Хичоль, протягивая руку за следующим кусочком, и тут, наконец, Кай оторвал взгляд от блокнота, останавливая его руку на середине движения тёмным ледяным сиянием глаз. Все работники кухни с садистским ликованием затаили дыхания, когда Кай громко захлопнул свой блокнот и отправил коробку со сладостями, над которой сходил с ума Хичоль, туда, где и было её место – в мусорную корзину, тихо прошептав при этом: - Идеальный? Вам следует проверить свой язык. Почти все услышали громкие презрительные возгласы критика о том, что все лучшие шоколатье чёртовы кретины, пока он яростным шагом направлялся к выходу, и тем не менее, никто особо не удивился, увидев на следующий день наивысшие оценки для шоколатье, выставленные Хичолем в одном из пафосных кулинарных журналов. В конце концов, если не идеален Кай, то в этом мире не идеален никто.