♦ ♦ ♦
Летний Сеул пугающе наполнен суетой и жизнью, что, в принципе, в большинстве своём, и есть одно и то же. Блестящие вывески, сияющие роскошью витрины и уличные музыканты смешивались в причудливый калейдоскоп ярких красок между огромными жидкокристаллическими экранами на сотнях небоскрёбов. Многокилометровые пробки целыми днями и бесконечный поток тел и лиц, текущий во всех направлениях. Но всё это потерялось, стало неважным. Кай степенно ехал на своём чёрном кабриолете вниз по улице, не выпуская из виду маленькую фигурку на проржавевшем велосипеде, который, по виду, не стоил и половины огромного роскошно украшенного пакета со сладостями, что он крепко прижимал к своей груди. Каю казалось, что вокруг ни души – в мире остались только они оба. Не было цветов, не было музыки, не было неба или воздуха, пропал раздражающий хор гудков рассерженных водителей, недовольно следящих за слишком медленным кабриолетом. - Здравствуй, - окликнул он паренька, который снова взирал на него своими невозможными глазами и отчего-то казался ещё более удивлённым, чем тогда, в кондитерской. Широко распахнутые глаза и приоткрытые полные губы: он сейчас ярко напоминал загнанного в ловушку оленя. Кай слегка отъехал в его сторону, не забывая при этом держать дистанцию, и по губам расплылась ослепительная улыбка, по яркости готовая соперничать с полуденным солнцем. - Безжизненный Шоколад-шши! - О… - Меня зовут Кай, - сказал он, почти врезаясь в автобус спереди, ибо ехать по встречной полосе – не самая лучшая идея. Не обращая и толики внимания на пронзительные вопли гудков и потоки грубости, пролившейся на него со всех сторон, он медленно продолжил: – А как твоё имя? - Ну… - начал парень, - ну… эээ… чёрт… я не… - и эффектно врезался в дерево, рассыпая повсюду конфеты, мелочь, свой велосипед и задорный заразительный смех. - Вообще-то, я обычно помню своё имя… проблем с памятью у меня нет, - чуть позже объяснил Кёнсу, пока они по-турецки сидели на полу в невероятных размерах пентхаусе Кая. В нём бесконечные просторы беломраморного кафеля лаконично перекликались с единичными чёрными точками кожаной мебели, расставленной в причудливом ансамбле. Бесцветно и до неприличия чисто. Идеальное выражение современного искусства и человеческого одиночества, невольно окрашивающее щёки Кёнсу в смущённый красный цвет и срывающее с его губ нервные смешки. Кай дотронулся до руки Кёнсу кончиками пальцев, заметив: - Лёд слегка подтаял. Кёнсу вздрогнул от неожиданности. Пальцы Кая были холоднее, чем мешочек со льдом, они были тонкие и длинные, словно точёные бриллианты. - Просто, когда я нервничаю, я слегка в ступор впадаю. Ну, ты понимаешь. - Ты намекаешь на то, что я заставляю тебя нервничать? – слегка нахмурился Кай, не выпуская тонкую кисть Кёнсу из руки. - Ты ведь ехал по встречной полосе, - неправдоподобно объяснил Кёнсу, а голос был не громче шепота. Кай ответил лишь тихим смешком, который прозвучал на удивление задорно. Ночь потонула в кольце весёлого смеха, и дружба между недавним выпускником Кёнсу и гением шоколатье Каем кристаллизовалась мелкими крупинками сахара из патоки чувств ещё до того, как на горизонте занялся рассвет. Если не принимать во внимание одну хрупкую деталь. Это ведь была не совсем дружба. Интрига совсем скоро будет раскрыта.♦ ♦ ♦
Как-то раз Кай насильно затащил упорно сопротивляющегося Кёнсу на кухню. Лухань, при виде постороннего в их обители, чуть не уронил свой венчик, что за него удачно сделал Чанёль, их новый неуклюжий стажёр. И приготовление целой коробки тоффи пошло коту под хвост, потому что Кай не обращал ровно никакого внимания на внезапно поднявшийся вокруг гул плохо скрываемых разговоров и шепотков, что было само по себе немыслимо. Но это было совершенно неважно. Кай открыл всё баночки и коробки, открутил крышки у всех бутылок и склянок, оторвал этикетки от всех новых партий. Громом среди ясного неба стучали приборы, песчаные самумы возникали из сухого молока, сети плелись из карамелизированного сахара, купола вырастали из пузырьков сиропа; создавались дюжины произведений искусства, уже виданные и не виданные служителями этой кухни. И Кай не остановился до тех пор, пока пальцы не покрылись смесью специй, а месячный запас продуктов в холодильнике не канул в лету. «Попробуй», - было первое, что он сказал после шести с половиной часов слепой работы над творениями, слегка запыхавшись, но твёрдо и низко – как и всегда. Может, с лёгкой примесью предвкушения по краям. Вся кухня забыла, как дышать. Внимание каждого всецело приклеилось к подрагивающей руке Кёнсу, тянущейся за первым кусочком из бесчисленного количества рядов красновато-коричневого батальона. Карамель вязко скользила с верхушки, смешиваясь с горьковатым бурбоном и фруктовым пюре с водкой. - Это… ну, - Кёнсу не закрыл глаза, не откинул голову назад в экстазе, как сделал это Хичоль или все их остальные клиенты. Не упал в обморок и не затрепетал, как тонкие лепестки на ветру. Просто закусил губу, мило и слегка неуклюже. – Начинка… сладкая, но… не совсем? - Хорошо, - кивнул Кай, и придвинул бесконечный коричневый океан чуть ближе. Наскоро просчитав в уме количество оставшихся экземпляров, Чанёлю почти стало жаль Кёнсу. Но не совсем, потому что дегустацию столь бесценных произведений искусства можно было бы смело назвать безупречным времяпрепровождением.♦ ♦ ♦
- Сехун сказал мне, что ты впервые… - Кёнсу прервался, стараясь найти нужное выражение, и рассеянно потеребил края неиспользованного фартука Кая. Похрустел пальцами. Кай не двинулся. Острый аромат томящейся на медленном огне водки и горячего шоколада заполнил их лёгкие до краёв. Запах был плотный, как дым и чистый, как ночь. - Пустил кого-то на свою кухню, - закончил за него Кай, окрашивая брызгами карамели изящную глазурную мозаику. Тонкое искусство создания огня и жгучего пороха таилось на самых кончиках его пальцев. - Почему я? - В тебе есть что-то такое… - он поднял взгляд от рядов маленьких шоколадных капелек и аккуратно взял ещё не до конца застывшую густую эссенцию тонкими пальцами, - что-то безумно правильное, - поместил её прямо между полных губ Кёнсу, аккуратно проталкивая внутрь, и поднёс руку к лицу, облизывая липкие пальцы, - и вызывающее невероятное привыкание. Кёнсу забыл, что шоколад надо бы проглотить. С губ сорвался слабый вздох, оставляя за собой хрупкий шлейф запретной сладости в воздухе. Кай наклонился и накрыл его невозможные глаза с тихим шёпотом: - Этот взгляд однажды сведёт меня с ума. Комнату словно объяло пламя, когда на горизонте вспыхнула утренняя заря. И повинуясь поднявшейся внутри волне напускной храбрости и бравады, Кёнсу оттолкнул руку Кая от своего лица. Как можно дальше. Насколько это вообще возможно. - Я… я… у меня есть парень. И мы не собираемся с ним расставаться. Пустота, внезапно омрачившая некогда спокойные черты лица Кая, напугала Кёнсу настолько, что он и не заметил, как облегчённо выдохнул, когда Кай улыбнулся. Широко и ярко, сияя добротой и спокойствием. - Не беспокойся, Кёнсу-шши; ничего такого я и не имел в виду. Я не хочу быть и не буду твоим парнем. Я не ищу отношений. Я ищу идеал.♦ ♦ ♦
Со временем Кёнсу стал постоянным посетителем кухни; он был первым и, возможно, единственным человеком, которого не выпихивали оттуда взашей, а наоборот, заманивали всяческими посулами, и которого не пугала душераздирающая самокритика и недовольство Кая. И не сказать, чтобы кто-то удивился, когда шоколатье начал просто-напросто упрашивать его советов и указаний, пусть это и было странно, что кому-то почти не имеющему профессионального кулинарного образования, было позволено находиться рядом со святая святых гения. Когда Лухань заметил, что Кай теперь брал дополнительно по часу каждый день, работая даже ночами, и это было, по меньшей мере, странно, Сехун лишь пожал плечами и объяснил это тем, что Каю, видимо, всегда этого хотелось, а сейчас объявился шанс. - Зная Кая, могу предположить, что ему, скорее всего, просто не над чем сейчас работать, ибо все продолжают твердить ему, насколько он идеален. И вот он, наконец, нашёл себе заделье. - Всё равно странно, - саркастично заметил Лухань. И Сехун не мог с ним не согласиться. Да и к тому же, вряд ли Кай начал бы подбивать клинья к Кёнсу, ведь тот ясно дал всем понять с самого начала, что у него есть парень. В конце концов, каждый раз, когда Кай предлагал ему взять домой ту или иную партию сладостей, Кёнсу всегда вставлял свою лепту, громко рассуждая, понравятся ли конфеты Чунмёну. - Плюс ко всему, Кёнсу успел уже нормально узнать Кая. Ты можешь восхищаться им, можешь его ненавидеть. Но любить его невозможно. Невозможно любить того, кто совсем не видит различий между словами «хочу» и «надо».♦ ♦ ♦
Среди всего, что давал Кёнсу Каю – бесформенные футболки, когда Кай приходил к нему на ночёвку и копался в стопках старых фотографий; совет хоть немного сблизиться с работниками кухни; просто маленькие кусочки себя самого, когда они, смеясь, гуляли по морозу, выпуская в воздух пушистые облачка пара, - самым важным было, возможно, дружеское общение. Невероятно, что дружба творила с людьми; вместе со снегом и льдами, зима заморозила пустые взгляды и внезапные вспышки гнева. Сейчас Кай был почти обычным. Витрины кафе заполнились полными жизни и души шоколадными скульптурами, а критики всего мира называли это новой эрой кондитерского дизайна. - Мне бы хотелось думать, что ты мне нравишься. Ты милый, добрый, спокойный, а твои глаза – это действительно нечто, - однажды признался ему Кай, пытаясь перекричать рёв конфорок и потрескивающее на сковородке масло, пока Кёнсу доставал продукты из холодильника. Это был рецепт какого-то стихийного бедствия, не иначе. - Вероятно, я просто единственный человек, с которым ты когда-либо хотел подружиться, Кай, - прокричал Кёнсу в ответ. Слишком громкий голос эхом отразился от тонких стен крошечной холостяцкой квартиры. Несмотря на то, что скрипучие полы и толстые окна и в подмётки не годились шикарному убранству и стеклянным стенам его пентхауса, Каю было уютно в этой обставленной неловкой рукой комнате. Кай покусывал ноготь на большом пальце, впитывая в себя запах смягчителя ткани, что вечно использовал Кёнсу, и внезапно подал голос: - Моё имя не Кай. А Ким Чонин. - Почему тогда все зовут тебя Каем? - В нём есть художественный дух, сочетание простоты и твёрдых согласных, - ответил Кай. И в этом была лишь малая толика правды. Потому что не в художественном духе было дело, и даже не в сочетании простоты и твёрдых согласных; ему просто нужно было отвлечь внимание и исказить неприглядную реальность. Это был отличный пример спрятанной души – потому что подо всем этим безумием и неистовством не было абсолютно ничего. Шоколад не был искусством, а лишь хрупкой иллюзией для полого центра его души из ганаша. - Думаю, Чонин звучит лучше. Более естественно, - пожал плечами Кёнсу и принёс из кухни тарелки со странного вида лапшой и овощами. Он поставил их на пол у ног Кая вместе с двумя парами палочек, и на автомате включил телевизор. - Что это? – спросил Кай, с сомнением разглядывая еду на предмет ядовитости. Кёнсу заметил его сомнения и тихо фыркнул, не отрываясь от новой серии любимого ситкома на экране. - Кимчи спагетти. - Я лучше закажу пиццу, - отрубил Кай, вставая, и Кёнсу тут же дёрнул его обратно, обхватив рукой за талию. Если бы он не смотрел на экран так усиленно, он бы заметил, как робко вспыхнули щёки Кая. - Попробуй, - пробормотал он. И Кай попробовал. Когда он тихо заметил, что на вкус вполне неплохо, Кёнсу тихонько засмеялся и выключил телевизор. - Я готовлю с заботой и счастьем. - Я тоже. - Нет, ты готовишь с гордостью и предвкушением.