♦ ♦ ♦
- Не думаю, что всё потеряно, - пробормотал Кёнсу, пока горький весенний ветер гулял в его волосах и легонько похлопывал по щекам, как старого друга. Кай предложил прокатиться на его кабриолете, но это больше напоминало уличную гонку. Безрассудный и гневный полёт по трассам и шоссе. Словно стремление доказать, что там, в конце пути, внизу отвесной скалы, не будет тупика, а будет выход. – Мне кажется, ты многое теряешь. Ты замечательный, но тебе… тебе нужны… чувства. - Чувства, - эхом повторил Кай. Первые аккорды песни Боба Дилана прошелестели между ними, но тотчас потонули в ещё более сильном потоке ветра. - Страсть, наверное… другая, не к шоколаду… что-то вроде любви. Быть может, тебе нужно полюбить кого-нибудь…? - Я люблю идеал, - задумчиво отозвался Кай, внезапно сворачивая в сторону, и Кёнсу зашипел, ударившись затылком об сидение. Кай всегда такой. Неожиданные повороты и импульсы, непонятные мысли. Он не только творец, но и разрушитель прекрасного; но придёт день, у него больше не останется ничего, что можно было бы стереть с лица земли, и он примется за себя. Наполнит лёгкие, сердце и душу смертоносными идеями, потому что неважно, сколь замечательным и гениальным он будет, в конце концов, Кай не станет идеальным никогда. В конце концов, всегда будет тупик, как бы он ни желал обратного. - Нет, это слегка не то… - Иначе я не могу, - решительно оборвал его Кай и пристально взглянул в глаза. Но Кёнсу не ответил. Кай ведь всегда такой: в бессмысленных поисках несуществующего бытия.♦ ♦ ♦
- Разве любить то, что никогда не полюбит тебя в ответ… то, что ты даже не сможешь вкусить и почувствовать… разве это не больно? - А не в этом ли и есть сама суть любви? Второй укус всегда пробуждает боль.♦ ♦ ♦
Год уходил, и Кай начал проводить ночи на кухне, работая днём и подскакивая вечерами, чтобы попробовать что-то новое. Потёртые записные книжки оказались в мусорном баке, потому что ни времени, ни места для всех его идей просто не было. Он отсчитывал точные пропорции новых специй из тонкого воздуха и искрящегося света, без остановки, зная, что никто не поймёт; продолжал определять, распределять, делать пометки, совершенствовать, делать совершенство ещё более совершенным. Иногда Кёнсу приходил к нему, пытаясь незаметно проскользнуть между стеклянными стеллажами, чтобы сделать сюрприз, прижимая к себе очередную домашнюю стряпню или новый музыкальный диск. Он провёл с Каем столько времени, что эта кухня стала для него своего рода вторым домом; испробовал столько сладостей, что не удивился бы, узнав, что вместо крови по его венам течёт горячий шоколад. - Над чем ты работаешь? – спросил Кёнсу, когда Кай в очередной раз остановился у столешницы, и привстал на мыски, чтобы заглянуть за его плечо, хотя это не особо помогло. - Над трюфелем Кёнсу, - сказал Кай, покрывая чистые листы нового блокнота рядами цифр. - Очень смешно, Чонин. - Закрой глаза и открой рот, - приказал Кай, и Кёнсу без колебаний подчинился. Секундная пауза, и что-то гладкое и холодное опустилось на язык Кёнсу. Он закашлялся и неверяще проговорил: «Это… кимчи спагетти…» Кай оборвал его: - Нет, забота и счастье. Кёнсу хотел было распахнуть глаза, но Кай прижал к ним ладонь, снова погружая всё в темноту. На этот раз языка коснулось нечто тёплое и мягкое, всепоглощающе сладкое и слегка маслянистое. - Разве это не… - Вкус любви. Шоколад, свечи, уличная романтика за сигаретными прилавками, - напомнил ему Кай. Кёнсу вспомнил подтаявший шоколад, Кая с огромными прихватками и тот вялый четверг. Он начал описывать свои чувства, но тут Кай положил ему на язык последний кусочек. Мягкий, холодный, влажный, с пудровым намёком на сигаретный дым, какао-порошок, литий и насилие: нечто горькое, резкое, покрытое вуалью сладкой патоки и Кая. Кай. Это был Кай. Он попробовал Кая на вкус. - А что скажешь насчёт этого экземпляра? – спросил Кай, убирая руки с его шеи и лица, и прислонился к нему ногами, заключая в ловушку. Колени дрожали. Воздух пережимало в горле. Глаза почернели. Кёнсу медлил, и Кай ответил за него: «Это привыкание. Ты вызываешь привыкание». Он мог бы обернуться, сказать, что ему надо домой, указать на то, что это всё неправильно, но все мысли исчезли с первыми стонами, шарканьем подошв по гладкому полу и томными взглядами сквозь ресницы; руки цепко обхватили талию, а губы впились в заднюю часть шеи. Ладонь отдалась острой болью – кожу прорезало краями страниц блокнота. - Нет, Чонин, послушай, ничего не выйдет, - пробормотал Кёнсу слабо, чувствуя дыхание Кая на своей шее и твёрдую грудь, прижимающуюся к спине. Кай провёл кончиками пальцев от локтя до царапины на ладони, обхватил его руку за запястье и прижался к порезу языком. - Выйдет. Всё выйдет. Ты идеален, Кёнсу. Наверное, первобытная, звериная чувственность в глазах Кая была заразительна, потому что когда Кёнсу заглянул в них, всё вокруг словно замедлилось, давая Каю время переместить рот с его ладони на губы. Рука Кая опустилась ему на бедро, а у Кёнсу в голове стучала лишь мысль о том, когда он успел повернуться к нему лицом. Столкновение языков и носов, цепкие пальцы сжимали, отпускали, хватали, спускались всё ниже. Ладони сжали горло, зубы прорвали плоть, кровь текла вниз по руке Кая, а большие пальцы срывали с губ стоны и хриплые выдохи; мерцающие взгляды подавляли, заставляли молчаливо молить о большем и посылали по позвоночнику сотни мурашек. Кёнсу не назвал бы это поцелуем, слишком уж жёстким и настойчивым он был. Кай буквально пожирал его живьём своими пальцами, ртом и твёрдым взглядом немигающих глаз, не оставляя сил отказаться от того, что последует за этим. Да и к тому же, кто посмел бы отказать художнику, когда он вот так лепил и высекал из тебя, что вздумается. Не романтику, нет, а произведение искусства – шедевр. Кай раскрывал Кёнсу, внимательно изучал и осматривал без остатка. Текстуру его звучного голоса. Вкус его кожи, блестящей от слюны и пота, тонкие полупрозрачные жилки под ней, её привкус на нёбе. Восстановил его и перестроил. Выставил под стеклянным куполом, как свой очередной шедевр.♦ ♦ ♦
Самая большая проблема Кая состояла в том, что, в отличие от обычных людей, он никогда не позволял одержимости и навязчивой страсти втоптать его в грязь и превратить в пыль. Вместо этого он сам причинял боль, разрушал и подавлял, пусть это могло стоить ему руки или ноги… или, как в случае с Кёнсу, рассудка. Он ходил по кухне, бродил туда-сюда, вокруг да около, бормоча себе под нос: «Может, это было слишком, может, следовало повременить». Он всё пытался сосредоточиться на рецепте. Растопленное несолёное масло и биттер из Гуаякиля. Добавить яичный желток. Из белка и сахара сделать безе. Перемешать до однородности. Заморозить. Выпечь. Чёрт возьми, да почему же не выходит... Ещё раз. Растопить, размешать, заморозить, выпечь, повторить. Чего-то не хватает. Кёнсу. Прошло две недели с тех пор, как он в последний раз видел Кёнсу, а такого отродясь не бывало. Кёнсу всегда отвечал на звонки. Открывал ему дверь. Проводил время с Чонином, когда он об этом просил. Что же изменилось? Мир стал таким понятным, а вот Кёнсу боле не имел смысла. Молчание Кёнсу не имело смысла. Для Кая, который всегда разделял людей - как и ингредиенты – лишь на хороших и плохих, Кёнсу был чистым, пустым, неисписанным листком. Буря эмоций, но ни одного вывода. Одно разочарование. Слишком болезненное, чтобы быть правдой. Кай всегда сравнивал всё с шоколадом просто потому, что шоколад – единственное, что он понимает. Может, Кёнсу не до конца растопился на водяной бане? Может, он поспешил, сняв его с огня? Наверное, не хватало каких-то важных связующих ингредиентов. А может, в нём были какие-то дефекты? А когда Кёнсу, наконец, позвонил ему сам, у Кая обессилено разжались руки, до этого крепко сжимавшие пригоршню тёртого миндаля. Он испугался тому, как что-то могло перевесить в своей важности готовку шоколада, но мысль не задержалась надолго – как только он услышал голос Кёнсу, всё закончилось и в то же самое время началось с самого начала. - Алло? - Кёнсу… - Чонин. Я… - Кёнсу запнулся, и Кай почувствовал волну желчи, поднимающуюся к горлу. Тошнота накатывала тихо и спокойно, словно в замедленной съёмке. Все его внутренности словно что-то кололо изнутри. – Знаешь, я… просто… хотел сказать тебе… уже давно… Чунмён и я… Стук сердца. Кай попытался ухватиться за спасительные края души и разума, но кроме разорванной кожи на ладонях и горячей крови под ногтями не осталось ничего. - Мы теперь помолвлены. Скоро будем. На следующих выходных вечеринка. А дальше Кай не слышал ни отдельных слов, ни цельных предложений. Просто вникал в смысл того, что продолжал говорить Кёнсу. «Чунмену безумно нравятся твои трюфели, и я знаю, что я не смею тебя просить… но это очень важно для меня… и я подумал… не мог бы ты сделать для нас что-то вроде свадебного набора, ну, чтобы подать на помолвке… правда, ты совсем не обязан… я понимаю, понимаю, я тогда просто скажу Чунмёну, что ты занят, это просто бред, да… прости меня, я просто… ты… всё ведь в порядке? Между нами всё, как прежде?» Но это были лишь призрачные тени чего-то более серьёзного, более важного. И посреди беспокойного дрожащего голоса Кёнсу, Кай уловил хрупкие искорки надежды на его языке. Когда пыль опала, осталась лишь жестокая реальность, мираж исчез, пропал, испарился. В ноги словно вплавили железо, колени скрипели, когда он встал и подошёл к столешнице, скользнув кончиками пальцев по книге рецептов. Загадочные ряды цифр и условных знаков выстроились перед глазами. В Кёнсу никогда не было дефектов. Кай просто неправильно на него смотрел. - Да, всё в порядке. Между нами всё, как прежде. Лучше не бывает. Я сделаю для тебя идеальный трюфель. - Ты уверен? - Мне нужно твоё участие. Потому что Кёнсу ингредиент. Самый важный ингредиент.♦ ♦ ♦
Люди всегда определяли идеал лишь мимолётным понятием, общей идеей. Это было нечто, способное одновременно оттолкнуть и привлечь своих почитателей. Но ведь идеал – это недостижимая мечта, сон, которому никогда не суждено стать явью. Так каким же образом кто-то сумел бы создать что-то настолько целостное и монолитное? Кай решил, что дело вовсе не в созидании, обильно поливая Кёнсу водкой и ромом, накачивая виски и шампанским. Погоня за идеалом не включала в себя сотворение цельного из пригоршни ничто. Главным было – использовать нужные ингредиенты. Самая большая проблема в шоколаде – отнюдь не способ его приготовления, а компоненты, составляющие основу его основ. Но он решил её, лёгким щелчком зажигая спичку и озаряя пламенем безжизненные глаза Кёнсу. И глубокой ночью всё словно опалилось предзакатным сиянием. Казалось, что стеклянный купол поглотил огромный солнечный шар, расплёскивая повсюду сияющие языки. И под руками мастера шоколад ожил, оставляя за собой хрупкий шлейф человеческой природы.♦ ♦ ♦
90г пюре кламондина, 110г 35% жидких сливок, 40г глюкозы, 155г кувертюра мадироволо, ванильные ягоды с острова Таити, 150г кувертюра Гана, 30г тримолина, 10г апельсиновой цедры, 3г лимонной цедры и щепотка Кёнсу, чтобы связать всё воедино и создать идеальное пралине. Щепотка Кёнсу, чтобы идеальным стало всё. А когда пришло утро, за стеклянными стенами снова собралась огромная толпа, только ради того, чтобы понаблюдать за тем, как Кай взбивает венчиком ганаш, или же создаёт нечто прекрасное из липкой массы растопленного шоколада. Видимо, было что-то загадочное и завораживающее в том, как обычная кухонная лопатка в его руках становилась волшебной палочкой, творя изумительные структуры и негнущиеся линии, ломая единое целое на идеальные в своей неповторимости части. Жидкость незаметно становилась твёрдой, застывая резкими острыми формами; ртуть держала форму, сигаретный дым высвобождал из себя весь яд и грязь, романтика растворялась под наплывом ужаса. И когда хрупкая пыль размельченного горного фундука опустилась на слои прохладного пралине, на пюре из бурбона и манго, движения Кая стали лишь быстрее, опрометчивее, яростнее, грациознее. Настолько яростнее и грациознее, что никто и не заметил лёгкий шлейф остатка аромата в воздухе; не то корица, не то кардамон… а может, ни то, ни другое. Скорее, нечто похожее на палёное мясо.♦ ♦ ♦
- Ты когда-нибудь слышал об идеальном трюфеле, Чунмён-шши? – тихо спросил Кай, сверкая тёмными глазами; он подхватил конфету тонкими пальцами и поставил её на тарелку перед Чунмёном. – Видишь ли, я на пороге изготовления идеального шоколада. Всё-таки, это невероятно сложное занятие, вся проблема в кувертюре – нет кувертюра, нет ганаша, нет глазури, нет трюфеля – и достичь идеала без греха практически невозможно. - Ну… - Но все они, - Кай широким жестом обвёл огромный поднос, - изготовлены из идеального кувертюра. И мне хотелось бы разделить их с тобой. Попробуй. Чунмён кивнул и проговорил «спасибо», перед тем как откусить половину трюфеля. На его лице тут же отразилась квинтэссенция озадаченной улыбки и хмурого взгляда. - Это… - Вкус насилия, - мягко усмехнулся Кай, пристально вглядываясь ему прямо в глаза, и взял кусочек себе. Прожевал. Проглотил. Ещё и ещё. - Ну же, не стесняйся. Кай попытался скрыть улыбку, когда заметил, что Чунмён старается удержать трюфель в себе, прижимая ладонь к побледневшим губам. - Нет, всё отлично, всё… спасибо, но у меня… встреча? – проговорил он тихо дрожащим голосом. Кай ещё долго сидел на одном и том же месте, после того, как Чунмён оставил его, не скрывая недоумения, пышно распустившего на лице. Сидел и наслаждался произведением искусства, стоившего всех потерянных часов, потому что он, наконец, вкусил идеал. Закрыв глаза, Кай вспомнил текстуру звучного голоса Кёнсу. Вкус его кожи, блестящей от слюны и пота, тонкие полупрозрачные жилки под ней. Вспомнил то, как он ломал его, треск и хруст, и, напоследок, его привкус на нёбе. Идеально.