Somnia Mundi

Нас победили, но не смогли уничтожить, лишь только заперли всеми печатями в собственном измерении. Люди забыли о нас, насмешливо пугая нами детей на ночь. Мы вынуждены гнить в своём мире, копя ненависть и гнев, готовясь к расплате. И вот, спустя несколько лет после смерти Генрюсая Ямамото, мы напомним о себе, заставим синигами содрогнуться, а мир захлебнуться в крови. Мы есть духи, что ожили из гравюр и городских легенд. (запись на вырванной странице с кровавым пятном у края)

      Проснувшись, Карин обнаружила себя на диване в гостиной. Поднялась, массируя виски и вспоминая, как пришла домой после работы в больнице отца и, едва успев стянуть пальто, упала на диван, проваливаясь в сон.       Ей снилось… что-то, что она уже и не помнила. Кажется, этот сон был… Карин поморщилась, осознавая, что только секунду назад она могла воспроизвести его во всех подробностях, а сейчас не помнила ни детали.       — Наверняка опять какой-нибудь набор невнятных образов, — сказала она сама себе, прижимаясь плечом к мягкой спинке дивана.       Голова была тяжелая, как и всегда бывает, если ложишься спать на закате. Бросив взгляд в окно, Карин заметила, что на улице уже был поздний вечер.       Ключ повернулся в замке, дверь скрипнула, и в прихожей послышалась возня Юзу. Повесив мокрый плащ на вешалку, она вошла в комнату со сложенным прозрачным зонтиком.       — Представляешь, опять потеряла зонтик в поезде, — оправдалась она. — Пришлось забежать в магазин все по сто иен и купить новый.       Кинув зонтик в ящик к другим, Юзу взяла из прихожей пакеты и понесла их на кухню.       — Я купила пакетики для заваривания чая из ростков пшеницы, как ты и просила, — сказала Юзу, доставая из пакетов продукты. — положу их в выдвижной ящик к витаминам, хорошо?       — Спасибо. — бросила Карин.       Она щелкала пультом в поиске нужного канала.       — А ещё…       Вытащив из пакета две жестяные банки, Юзу передала одну сестре. Взяв, Карин рассмотрела этикетку и одобрительно хмыкнула. Эта была ее любимая марка светлого пива.       Она быстро открыла ее, услышав шипение, и сделала большой глоток. Из динамиков телевизора загремела призывная мелодия, и спортивный комментатор громко и быстро заговорил, извещая о начале нового футбольного матча. Это был локальный чемпионат, сейчас команда Окинавы играла против команды из Киото. Карин с нетерпением ждала этот матч две недели.       Усевшись поудобнее, она потянулась и настроилась на отличный вечер. Стоящая на кухне Юзу хихикнула.       Им шел уже двадцать четвертый год, хотя многие знакомые по началу принимали их за учениц старшей школы. Чтобы избежать недопонимания, Карин старалась одеваться в более деловом стиле, предпочитая пиджаки и брюки любимым джинсам и безрукавкам. Оттянуться она могла только по выходным, вновь запрыгивая в свободные штаны, спортивные майки и яркие кепки. Юзу отдавала предпочтение более женственным образам, на работу надевая среднюю юбку и приталенный пиджак, по субботам выбирая платья, а по воскресеньям - широкие бежевые брюки и кофточки.       Переодевшись в халат из хлопкового велюра, Юзу присела рядом с Карин и положила голову ей на плечо. Она любила смотреть футбол со своей сестрой, хоть и не разбиралась в нем. Карин нахмурилась, ей захотелось дернуться и сбросить с себя голову сестры. В последнее время она чувствовала неприятное раздражение и не могла выявить его источник.       — В следующем месяце будет семь лет, — сказала Юзу, открывая свою банку пива. — Представляешь, как время летит?       Карин не ответила. Ей не нравилось, когда сестра поднимала эту тему. Для Юзу случившееся стало настоящей трагедией, повлекшей глубокую депрессию с сильными кошмарами и долгой терапией.       — Мне до сих пор снятся эти дни из прошлого, правда сейчас уже редко, — продолжила сестра, — когда к братику Ичи постоянно приходили новые друзья, некоторые из них были такие забавные, особенно красноволосый. Папа приходил с работы, ставя в доме все с ног на голову своими эксцентричными выходками, все время веселил нас.       — Хватит. — не выдержала Карин.       Перед глазами у нее возникла их общая детская комната, где рыдающая Юзу, скрутившись в кровати, хваталась за волосы в надежде заменить внутреннюю боль физической.       — Прости, — ответила Юзу, смутившись.       Подняв голову, она выпрямилась и отодвинулась. В глазах вновь стало горячо.       Ей казалось, что Карин совсем не грустила. Она всегда была сильна духом и в первые месяцы проявила невиданную стойкость, взяв на себя организацию их дальнейшей жизни. Сестра и до сих пор вела себя так, как если бы ничего не произошло, продолжала улыбаться и смеяться, спорить, злиться. Несмотря на то, что за все прожитые сиротами годы Карин стала для Юзу настоящей опорой, ей все равно не хватало от сестры какого-то чуткого понимания их общей травмы, некой словесной поддержки и эмоционального отклика.       Карин заботилась делами, а Юзу больше хотелось внимания и душевной теплоты. Она хотела, чтобы кто-то обнял ее и просто пожалел.       — Много больных поступает, — сказала Карин, когда началась реклама, — в сырую погоду повышается риск простудиться или попасть в аварию. Работы полно.       — Постараюсь не заболеть, чтобы не подкинуть тебе еще забот.       — Мы сделаем все возможное, чтобы этого не случилось, — сестра хмыкнула, зевая.       Когда матч закончился, они поднялись наверх и разошлись по разным дверям. Юзу все еще жила в их общей комнате, тогда как Карин переехала в бывшую комнату Ичиго. Родительская спальня так и осталась пустой. С наслаждением укрывшись свежим, пахнущим порошком, одеялом, Карин закрыла глаза.       На следующее утро нужно было рано вставать.       Она была прекрасной звездой в ночи, несмотря на измученный вид и серую кожу, давно не видевшую солнечных лучей, и неровно остриженные, сухие и тонкие, волосы, которые паклями свисали до плеч. Ее взор синих как море глаз был потухшим, а одежда висела лохмотьями.       Но она всё равно была прекрасна и чиста изнутри, в теле ее все еще теплилась жизнь. Она держала в руках дитя, обмотанное в старое кимоно, прижимала его к груди. Младенец ослабел настолько, что не мог больше плакать.       Прекрасная, но холодная звезда шла в ночи, еле переступая босыми ногами, пока не остановилась около одного из многочисленных и одинаковых домов. Она опустила свёрток, кладя спящего младенца на холодную землю, поцеловав его в лоб напоследок, отдавая ему свои последние силы.       Ребенок открыл глаза, лицо его скривилось, и он громко заплакал. Звезда же, обернувшись проливным дождем, исчезла.       Противно визжащий будильник заставил Карин сморщиться и открыть глаза. Увидев на часах половину седьмого, она откинулась на подушку и застонала. Казалось, ночь пролетела так быстро, что она совсем не успела отдохнуть. Чтобы выспаться, ей требовалось определенно больше часов.       Уставившись в потолок, Карин попыталась вспомнить сновидение. Ей показалось, что в этот раз сон был совсем необычный, но как бы она ни напрягала память, в голове стояла лишь пустая темнота.       — Должно быть, переутомление, — вполголоса сказала она.       Встав с кровати, Карин направилась в ванную. Взяв зубную щетку, она намазала на нее пасту и сунула в рот. В зеркале на нее глядело заспанное и угрюмое лицо, на котором резко выделялись живые гранитно-серые глаза. Карин сморщила острый нос, замечая на лбу прыщ.       Закончив с зубами, она ополоснула лицо ледяной водой и вновь посмотрела в зеркало. Вроде бы взбодрилась, осталось только причесаться. Сочетание серьезного лица и урагана на голове было жутко нелепым.       — Стричься вроде бы не надо.       Карин хмыкнула, вспомнив постоянные причитания Юзу по поводу ее мрачного вида, и что-то там о парнях, которые никогда на такую девушку не посмотрят.       В отличие от ее сестры сейчас Карин отношения волновали мало. Для успокоения сестры она честно сходила на пару свиданий, и у нее даже было несколько поклонников, но все отношения сходили на нет в диапазоне от месяца до полугода. Самый стойкий держался шесть месяцев, два дня и три часа.       Закончив свои дела, Карин вышла из ванной, тут же уловив манящий запах с кухни. Одетая, она спустилась вниз и уселась за стол, рассматривая перед собой вкуснейший мисо-суп с луком и дымящуюся плошку белого риса. Юзу поставила рядом кружку зеленого чая из ростков пшеницы. Карин заметила, что ее глаза блестели. От чего-то она вновь почувствовала раздражение и громко откашлялась. Юзу вздрогнула.       — Доброе утро, сестрица! Как спалось? — нарочито бодро спросила она, проморгавшись.       — Доброе, — целенаправленно не замечая состояние сестры, ответила Карин, — я опять не запомнила свой сон.       — Мне очень жаль. Наверное, это был очень интересный сон. Я свои частенько записываю, чтобы не забыть и потом перечитывать, — поделилась сестра.       Карин отмахнулась.       — Мой организм просто не хочет нагружать себя лишней информацией. Давай завтракать.       — О, я читала об этом в журнале!       Отпив детокс-чай, Юзу указала пальцем на стопку журналов, которые она складывала на маленький столик рядом с креслом. Карин закатила глаза.       — Ты веришь всему, что написано в этих глянцевых книжках с картинками?       — Конечно, нет, — смутилась сестра, — но это был очень знаменитый психолог в Японии – Хаяо Каваи. Он тринадцать лет работал в психиатрической клинике, а сейчас консультирует многих айдолов и политиков, у него огромный опыт, а ещё…       Перестав слушать, Карин погрузилась в свой завтрак. У Юзу определенно был талант вкусно готовить даже на скорую руку. Отец бы сейчас визжал от восторга, если бы попробовал, подумала Карин. Если бы…       Быстрый взгляд на часы заставил ее поторопиться. Схватив рюкзак и на ходу накидывая пальто, она хлопнула дверью и выбежала во двор.       На улице было по-утреннему прохладно. Небо было пасмурным, мрачным, неприятно нависающим сверху. Капли моросящего дождя слезами прокатились по щекам. В это время года Каракура утопала в красных кленах, они росли в парках и у храмов, добавляя городу ощущение волшебства.       Похожая погода стояла и в тот роковой вечер. Они с сестрой сидели на кухне и ели суп с каштанами, когда ключ в замке тихо повернулся, и в дом вошел Ичиго. Беззвучно сев на диван, он устало посмотрел на них из темноты гостиной. Карин врезалось в память его наполовину скрытое во мраке бледное лицо. Было в этом нечто невероятно жуткое.       Глаза у Ичиго заблестели, и Юзу, сорвавшись с места, бросилась к нему с расспросами. Брат долго не мог заставить себя говорить, но потом превозмог себя и разбил их сердца всего одной фразой.       «Старик погиб...»       Больше им ничего не удалось выведать. Всю ночь они просидели без сна, Юзу тихо плакала в колени, а они с Ичиго молча смотрели в пустоту. После, чтобы их не отправили в интернат, Ичиго договорился о попечительстве с другом отца - Урахарой Киске. Сначала Карин была удивлена: почему этого не мог сделать сам Ичиго, ведь он на тот момент уже являлся совершеннолетним? Как выяснилось позже, Ичиго требовалось уехать из Каракуры. И так, вновь без объяснений, он покинул их жизни, оставляя одних взрослеть в пустом доме.       Выйдя из городского поезда в микрорайоне Минамикавасе, Карин повернула в аллею, уже усыпанную пестрыми листьями. Вдалеке показалось трехэтажное, заново отстроенное на средства добрых друзей отца здание частной клиники, доставшееся им с сестрой в наследство.       Детство кончилось в тот момент, когда Карин пришлось отказаться от мечты стать футболисткой и попасть в национальную сборную. Клиникой некому было управлять. Карин всегда втайне надеялась, что эта незавидная участь выпадет Ичиго, ведь он был в семье старшим, да и к управлению у него были отличные способности. Юзу после школы сразу посвятила себя творчеству и кулинарии, устроившись в свадебном бизнесе. В клинике она помогала разве что с подбором персонала и организацией мероприятий.       Пиная мокрые листья, Карин усмехнулась. Каково это было стать директором в двадцать один год? Никаких слов не хватало, чтобы описать тяжесть этой ноши. Карин не понимала в медицинском бизнесе от слова совсем. Одно дело было подрабатывать помощницей медсестры, другое: находить способы по оптимизации расходов, проводить стратегические сессии и искать партнеров. Если бы не помощь Урюу Исиды и его отца, которые в этой сфере были настоящими профессионалами, Карин давно бы прогорела. Помогали также и коллеги по работе.       День выдался на редкость рутинным, все утро она посвятила сверке с налоговой, прибыли и расходов, изучала информационно-аналитические справки, статистические сводки и проверяла ежегодный отчет о деятельности клиники.       После работы Карин быстро собрала вещи, умылась еще раз и отправилась в университет, посетить вечерние пары магистратуры как раз для тех, кому приходится совмещать учебу с работой. На менеджменте учиться было непросто, но она справлялась. Заставляла себя не сдаваться, закончить, наконец, этот треклятый университет и продолжить спокойно управлять клиникой. Без энтузиазма, зато трудолюбиво.       Хотя именно благодаря полученным знаниям в сфере бизнеса и гораздо больше знакомым Урю ей удалось полностью обновить здание с оборудованием. Может быть, у нее все-таки был к этому талант?       Было уже очень поздно, когда Карин вышла из здания, еле волоча ноги в надежде добраться до метро. Живот болел, она ощутила неприятный привкус во рту. Карин вспомнила, что последний раз ела в двенадцать дня.       — Если не поем сейчас, то не дойду до дома, — заключила она, поворачивая в сторону лапшичной.       Зайдя внутрь и устало плюхнувшись за стол для компании, она заказала себе наваристый рамен. Подперев руку щекой, Карин задумчиво уставилась в темное окно в ожидании супа.       Услышав скрип стула, Карин обернулась. Перед ней оказалась девушка, она присела на краешек сидения, сминая в руках клочок бумаги. Она выглядела лет на двадцать шесть-двадцать семь и была ужасно худой, грязно-белые тонкие пряди безжизненно свисали до плеч. Лицо и шея были усыпаны в синяках и порезах, уходящих в темноту болотной бесформенной кофты. Девушка сжимала худые ноги в темных узких брюках.       Подняв глаза, она пронзительно посмотрела на Карин, обдавая ее холодом ночного океана.       — Я искала тебя, — тихо произнесла она хриплым голосом.       Девушка положила на стол мятый клочок бумаги. Рукава кофты задрались, обнажив тонкие запястья, которые обвивали змеи кровавых следов то ли от веревок, то ли от наручников.       — Кто вы? — от неожиданного заявления Карин опешила. — Вам нужна помощь?       — Да. Ты должна мне помочь, — более уверенно и, набирая силу с каждым словом, продолжила женщина. — Ты сможешь вернуть меня домой.       Карин не знала, что делать. Из состояния сильного удивления ее вывел визг лежащего на столе смартфона. Вздрогнув от неожиданности, она кинула быстрый взгляд на горящий дисплей, где из мессенджера всплыло сообщение от Юзу.       Карин перевела взгляд на незнакомку, однако место рядом уже пустовало.       — Куда она исчезла? — удивилась она, оглядываясь по сторонам.       По спине ядовитым угрем прополз холод мурашек.       — Она просто была не в себе, — утешила себя Карин. — Боги, да она же была вся в кровоподтеках, одежда старая, и эти странные следы на запястьях…       На ум сразу же пришли страшные истории про насильников, держащих своих жертв в подвалах дома в течение нескольких лет.       Карин съежилась, не желая больше думать об этом. Взгляд зацепился за мятую бумагу, оставленную женщиной на столе.       Схватив листок, она развернула его, разглядывая странные круги и линии, над которыми синей пастой были каллиграфически выведены названия. Их значения Карин были непонятны. Внутри все сжалось, скручиваясь в тугой узел.       Каждый человек всегда испытывает необъяснимый страх перед сошедшими с ума. Карин сделала глубокий вдох, сжав бумажку в кулаке. Она быстро встала и, не дождавшись заказа, вышла из кафе.       Домой она шла быстро, спотыкаясь и чуть не падая в лужи, но каждый раз поднимаясь и нервно поправляя лямки рюкзака. Карин хотела быстрее добраться до дома, зайти внутрь, хлопнув дверью, закрыться на все замки. Она посетовала на то, что до сих пор не сдала на права и не купила подержанную машину, и теперь ей приходилось пешком бежать до метро, чтобы сесть на вечерний поезд до своего района.       Она чувствовала необъяснимую тревогу, хвостом тянущуюся за ней от самой лапшичной. Карин прежде никогда не чувствовала такой дрожи в коленях.       Повернув за угол, она с ужасом осознала, что видит это переулок впервые. Остановившись, она огляделась, тщетно пытаясь вспомнить дорогу.       Навстречу ей, еле передвигая костлявыми ногами, вышла дряхлая сгорбившаяся старуха, одетая в грязный спортивный костюм. Волосы ее были седы и не причесаны, торчали во все стороны. Она улыбнулась Карин, оголяя беззубые десны. Определенно старуха была бездомной.       — Детям нельзя гулять одним поздней ночью. Их родители волнуются, а тебя уже заждались, дитя. — прохрипела она.       Карин вздрогнула, отступив назад. Ужас подступал к горлу, она хотела выругаться, пнуть старуху и броситься обратно, но тело вдруг застыло, не желая сдвинуться ни на дюйм.       Старуха залилась диким хохотом, разводя руки с длинными костлявыми пальцами в разные стороны. Голова Карин мгновенно заболела и закружилась, в глазах все поплыло, а ноги подкосились и будто бы налились свинцом. Ее понесло в неизвестном направлении. Спотыкаясь и падая, она не по своей воле бежала по темному коридору.       Дверь.       Карин дергает за ручку.       В глаза ударяет солнечный свет.       За столом около окна сидит ее семья. Белая скатерть, четыре бледно-желтые чашки, наполненные чаем до краев. На полу в черных горшках стоят цветы. Их источающий приторно-сладкий аромат дурманит, отчего голова становится будто бы огромной и мягкой, словно воздушный шарик. Мама разрезает праздничный пирог, тоже желтый, а Ичи с Юзу весело смеются над отцом, который, похоже, поет оды маме и ее славному пирогу.       Солнечная картина ее любимой семьи заставляет сердце бешено стучаться. Карин не верит своим глазам.       — Это правда? — шепчет она. — Это правда вы? Это не сон?       Но они ее не замечают, будто она не часть их семьи, будто ее вовсе не существует. Карин кричит, стучит по столу, пытаясь дозваться, быть услышанной, но ее мать, счастливо улыбаясь, накладывает каждому пирог, ее брат, любимый братик Ичиго, благодарит ее, а отец танцует с тарелкой в руках.       И тут она замечает скользящий по ней взгляд сестры. Лицо Юзу темнеет, и Карин видит ее холодные глаза. Она презрительно смотрит на сестру, ее губы раздвигаются в гадкой усмешке.       — Ты не горевала по ним, вот мама с папой и забыли про тебя. Это потому, что ты такая холодная и жестокая, сестрица.       Не успела Карин ответить, как вдруг дверь закрылась, и все вокруг закружилось, и понеслось, картинки сменялись между собой, неведомые голоса и разговоры звучали в ее голове. Она закрыла уши, приседая на корточки, пытаясь прекратить этот калейдоскоп видений.       Вдруг все затихает, и Карин видит перед собой еще одну дверь. Дверь их собственного дома. Из щелей ее веет холодом и смрадом. Карин поворачивает ручку, входит в темный коридор, ища выключатель. Свет мгновенно загорается, и она видит в гостиной огромный ящик величиной в человеческий рост. С ужасом она узнает в ящике традиционный японский гроб.       Она медленно подходит, видя открытые створки, и старается разглядеть лежащего внутри. Сладкий запах разложения бьет в нос, тошнота подкатывает к горлу, и Карин опускается на пол.       Она увидела.       В гробу лежит ее отец, ее любимый Бородач. Она не знала обстоятельств его смерти, Ичиго ничего не сказал им. И сейчас в ее гостиной в гробу лежит лучший на свете и горячо любимый отец, бледно-желтый с темными расшитыми капиллярами веками.       Карин жмурится, сдерживая рвотный позыв, но спустя несколько минут вновь позволяет себе открыть глаза. У нее перехватывает дыхание.       Стены гостиной увешаны их семейными фотографиями, они находятся друг к другу так близко, что не остается более свободного места для чего-нибудь еще.       Рамки и стекла с диким звоном один за другим лопаются, испещряясь паутиной царапин. Лица на фотографиях меркнут, а Карин чувствует, как кричит, не в силах больше выносить это безумие.       Ее обдает ледяным дыханием, и она вдруг замолкает, прислушиваясь. Открыв глаза, она видит перед собой неровные ряды старых мраморных надгробий. Кладбище. Она сидит в старом холодном гробу рядом с вырытой для нее ямой. Вокруг темно, от сильного порывистого ветра деревья преклоняются к земле, и капли дождя неприятно бьют по лицу.       На ее надгробии написано чужое, незнакомое имя. Карин пытается разглядеть иероглифы, но может увидеть только один.       — Порядок… — читает она.       Руки неприятно покалывают. Карин смотрит на них, и дикая дрожь холодом мчится по всему телу. Плоть на руках краснеет, чернеет, вздувается и, затем лопаясь, обсыпается песком, оголяя тонкие косточки.       Это конец.       Сердце разрывается в груди, заставляя вновь кричать от боли и ужаса. Горячие слезы неприятно обжигают холодные щеки.       — Хватит! — отчаянный крик разрывает вой ветра и стену дождя. — Я так больше не могу! Прекратите!       Она хочет убраться отсюда, хочет больше не испытывать этот ужас и страх, она хочет света и покоя, какой, бывает если лечь на холодный утренний песок.       Белый песок, какой бывает только у моря.       Карин вспомнила, как в прошлом году летала на Окинаву, как любовалась рассветом на берегу лазурного моря, чьи пенистые волны с шумом разбивались о землю. Там Карин чувствовала себя как в раю.       Она ощущает вдруг нечто холодное внутри, словно живительная влага, неведомая чистая энергия просыпается в ней, разливаясь целебным источником по венам. Тело расслабляется, поддаваясь этой силе, каждой клеточкой впитывая эту таинственную мощь.       На мгновение глаза застелила пелена, но она тут же рассеивается, и золотое сияние вспыхивает, обняв тело Карин.       Она ощущает приятную наполненность, даже переполненность. Горящие глаза и серые локоны мелькают рядом, в то время как Карин, рассыпаясь на тысячи золотых песчинок, взлетает ввысь.       Кто-то проскочил вблизи, будто проходя теплым летним дождем.       В густой непроходимой чаще, где было темно и холодно, и свет солнца не мог пробиться сквозь кроны высоких елей и ветвистых липовых кустарников, стояла тишь. Птицы не заводили свои песни, трава не шелестела под лапами лесных обитателей, и насекомые не носились, жужжа и кружась в своем замысловатом танце.       На земле, влажной от пролитого недавно дождя, лежал человек. Он держался за живот и корчился в предсмертной агонии, его окровавленная рука сжимала белую ткань, на которой гладью была вышита угольно-черная хризантема. Губы мужчины двигались в беззвучном шепоте, в заклинании, что более не имело силу. Он что-то говорил, сжимая ткань все сильнее, пачкая ее кровью.       Через несколько мгновений его лоб разгладился, тело обмякло и замерло. Воздух вокруг зазвенел и отяжелел, наполняясь силой, и светящиеся песчинки, мелкие словно соль и невесомые словно воздух, поднялись осиным роем, закружились бурей вокруг тела теперь уже мертвого мужчины, скрывая его в золотой пелене.       Когда Карин очнулась, она увидела перед собой лишь синее небо с огромными, медленно плывущими по нему кучевыми облаками. Она лежала на прохладном песке, и свежий влажный ветер щекотал ее лицо. Слух уловил шум волн, разбивающихся о берег.       Резко поднявшись, Карин тут же скривилась, ощутив боль и тяжесть во всем теле. Она была истощена.       Подняв глаза, Карин ахнула от удивления, увидев перед собой необычайной красоты океан, чья вода вблизи, казалось, блестела лазурью, а у самого горизонта темнела пурпуром.       — Очнулась, наконец.       Резко обернувшись, она обнаружила сидящую рядом девушку, ту самую незнакомку из лапшичной. Она спокойно сидела рядом, расчесывая шрам на руке.       — Кто ты? — резко спросила Карин.       — Секвана. А ты Куросаки Карин, помнишь?       — Да. Откуда ты меня знаешь?       — Я и не думала, что мы сможем сюда попасть. Но ты помогла мне, — оставив вопрос повисшим, сказала Секвана, чуть склонив голову. — Спасибо, что вернула меня домой.       Карин огляделась.       — А где мы? — с ужасом спросила она. — Это не Япония?       Секвана отрицательно покачала головой.       — Мы в Со́мниа Му́нди .       Голова Карин отказывалась понимать. Все это было похоже на продолжение того ужасного кошмара. Она еще раз огляделась по сторонам, пытаясь осознать, как из дождливой Каракуры она в один миг оказалась на берегу моря.       Паника подступила к горлу, руки затряслись, но Карин поспешила успокоить себя. Сейчас не время было волноваться. Ей нужно было вернуться обратно. Вечно нервная Юзу уже наверняка обзвонила все больницы. Карин поджала губы.       — Как мы здесь оказались? Мне нужно домой, — сказала она, поднимаясь. — Здесь мне делать нечего. Верни меня обратно, это же ты провернула все эти фокусы, чтобы напугать меня?       — Нет, я ничего не делала.       Карин бросила гневный взгляд на девушку, но та не дрогнула. Она даже не смеялась, напротив, сидела неподвижно, серьезная до предела. Не выдержав, Куросаки сорвалась на крик.       — Ты можешь уже нормально объяснить, что здесь происходит?! Меня не устраивают твои односложные ответы!       — Что тебе объяснить? — не поняла Секвана. — Нас сюда перенесла ты. А эти, как ты назвала, «фокусы» на самом деле были искусно выполненной иллюзией. Только настоящие мастера своего дела могут сооружать такое длинное и последовательное искажение реальности с применений образов из воспоминаний жертвы.       Карин содрогнулась, вспоминая те ужасные образы. Она молилась не увидеть их больше даже в кошмарах.       — И кто это тогда сделал? Зачем?       Секвана пожала плечами.       — Это сможешь узнать только ты. В каждой иллюзии есть одна вещь, эдакая метка или характерная черта, помогающая установить иллюзиониста. Это может быть все что угодно: от рисунка на одежде до звука или песни, или даже мысли в голове. Попробуй вспомнить.       Карин вновь попыталась напрячь память, но ничего, кроме ярких сцен ужаса, вызывающих отвращение, в голове не всплывало. Обреченно вздохнув, она села обратно на песок, поджав колени.       — Как мне вернуться домой?       — А стоит ли делать это сейчас? — ответила Секвана. — Надо бы сначала разобраться, кто тебя сюда затащил. И самое главное: с какой целью?       — Я ничего не хочу выяснять. Я собираюсь вернуться, — резко отвергла предложение Карин.       — Как?       Карин застыла. И правда, каким образом она собиралась вернуться домой, если по словам Секваны сюда их перенесла именно Куросаки? У нее это совсем не укладывалось в голове. По словам Урахары у Карин всегда был высокий уровень духовных сил, и она даже могла сражаться с мелкими пустыми, но ни о какой способности к перемещению он не обмолвился. Возможно, Ичиго мог подсказать больше? Он-то уж точно должен знать больше о способностях их семьи. Стоило его найти и расспросить об этом.       — Ты вольна делать все, что пожелаешь, — вздохнув, добавила Секвана. — Просто помни, что в следующий раз они могут использовать твоих близких, чтобы ты выполнила их условия.       — Юзу?       Секвана молчала, наблюдая как Карин осматривала себя, с удивлением обнаружив, что одета она теперь в белую рубаху нагадзюбан, нижнее белье, какое носили под кимоно в древности. Как девушка в ужасе заметалась, ища свою одежду, но вокруг был лишь пустой песчаный пляж. Карин казалось, она сейчас сойдет с ума. Слишком много событий произошло за этот день. День? А точно ли это был всего лишь день?       — Прошло три дня, не меньше, — словно бы ответила на ее мысли Секвана, осматривая небо.       — Откуда ты знаешь? — взвыла Карин, — Кто ты такая?! И почему мы здесь с тобой вместе?!       — Мы не враги друг другу. Можно сказать, что я просто проходила мимо и заметила твою необычную силу. Я наконец-то смогла вернуться домой, поэтому в благодарность я постараюсь помочь тебе, — успокоила Секвана, с трудом поднимаясь с песка. — Пойдем. На этом острове есть только один большой город, и путь до него неблизкий.       Прикрыв глаза, Карин позволила себе немного перевести дыхание. Сейчас нельзя было предаваться панике. С трудом поднявшись следом, она отряхнула с рубахи и лодыжек песок.       Надо поскорее взять себя в руки и начать решать навалившиеся на нее проблемы, как она всегда это делала. Как она привыкла. Тем более, что вернуться домой она пока не имела возможности. Все происходящее казалось одним длинным сном.