С тех пор, Как ты навсегда уехала, Похолодало, и чай не сладок. Иосиф Бродский
15 августа 2001 года Изменение погоды было очень странным для сегодняшнего дня. Если с утра было солнечно, то сейчас погода резко ухудшилась: морось, которая уже через полчаса начала усиливаться и вскоре превратилась в ливень. Девушка лет двадцати шести, одетая во всё чёрное, словно пребывая в трауре, спешила на автобусную остановку, попутно расталкивая толпу суетящихся людей. Она закрывала голову от дождевых капель своей чёрной сумкой, откуда торчало что-то завёрнутое в тёмную ткань. Холодный ветер теребил иссиня-чёрные волосы, вздымая их то вверх, то в сторону, будто играя. Зелёно-карие глаза, тронутые поволокой, смотрели в серую даль, откуда приезжали автобусы и уезжали автомобили и противно дребезжащие старые трамвайчики. Словно перелётные птицы, покидающие родной край, они грустно окидывают пыльными глазами-фарами видавшие виды старые дома, побитые детища советского автопрома и новенькие иномарки, очереди не менее побитых жизнью постсовка людей возле магазинов и ларьков. И только потом, прежде чем расстаться с этим местом навсегда, собирают последние силы и издают некое подобие прощального окрика. Мол смотрите, я живой как вы и я тоже буду скучать.Настанет день и с журавлиной стаей Я полечу в такой же сизой мгле, Из-под небес по-птичьи окликая, Всех вас, кого оставил на земле.
Туда же, в эту непроглядную даль, и брат её, Сергей Вишин, вместе с родителями уехал десять лет назад.***
Первое время Сергей высылал девушке и её бабушке деньги, потом стал периодически забывать, а после совсем и не вспомнил о нерадивой сестрице — пришлось искать работу. И ведь нашла, в то время как остальные чуть ли не волосы на себе рвали за самую, даже самую убогую вакансию. И ведь не все находили. В конечном итоге эти несчастные либо ступали на тропку асоциального образа жизни (Анна Вишина называла таких людей оскотинившимися), либо поголовно травились палёной водкой из-под полы. А если и подворачивалась какая работёнка, то не самая подходящая тому или иному человеку. Анна это замечала на личном примере: за время её учёбы в техникуме уволилось большое количество преподавателей поскольку им было попросту нечем кормить семьи. Время от времени она видела их на улице: вот историк вместе с физиком и хрупкой преподавательницей по профессиональному общению асфальт кладут, вот завкафедрой метёт двор. Много культурных и порядочных людей, которых знала девушка пошли по такому пути, а кто-то на беспредельнической волне пытался заработать денег, но в большинстве случаев прогорал. А после такого, как правило, один финал и не самый благоприятный. Взять ту же школьную приятельницу Анны Вишиной, Леночку Анисенко, — если она и не была красавицей, то умом её природа не обделила. Скорее даже наградила с лихвой. «Это не девочка, это гений по последнему слову науки!», «Просто несказанное золотце!», «Стоумовая просто!», «Звезда!», «Светило советской науки!» — только и говорили про девочку из семьи нефтянников. Вишина могла запросто хихикнуть или прыснуть в кулак, вспоминая как спустя пять лет после распада Союза нашла это «светило» в канаве с перерезанным горлом. Уж кому могла воткнуть палки в колёса миролюбивая Леночка невозможно было представить. Уже потом, встретившись в ресторане с бывшим одноклассником, Илюхой Анохиным, она узнала, что из всего класса нормальных и живых ребят осталось трое. Большинство мальчишек стали «грузом 200» в Чечне или же спились, кто-то подался в бандиты и был убит на разборке. — Это если не считать меня, — возразил парень, сделав три больших глотка пива. — Отец по шее не надаёт? — кивнув на пивную кружку, поинтересовалась Вишина. Анохин с осуждением посмотрел на девушку и, гневно цокнув языком, потребовал от официанта рюмку водки. С того самого момента он не сказал Анне ни единого слова. Они были здесь ни к чему. Иногда достаточно краем глаза уловить какую-то мелочь, чтобы понять весь масштаб случившейся удачи или же трагедии. Не всегда слова передают всю суть происходящего. Иногда, чтобы эту суть отыскать, приходится перекопать не одну кучу словесной шелухи и ненужного мусора, и не факт, что найдёшь. Илья, пошатываясь, встаёт и с грохотом отодвигает стол. Стакан падает набок, подставка для салфеток два раза покачивается, но не падает. Анна поднимает голову на бывшего одноклассника. — Не с-скучай!.. Вишнякова! — гнусавым голосом говорит Анохин и небрежно хлопает девушку по плечу. — Я Вишина! — возмутилась она. — Да мне насрать! — грубо бросил на входе Илья. Пошатываясь, он кое-как открыл дверь и, выйдя на улицу, упал, стоило лишь спуститься с единственной ступеньки. — Не, Илюха, ты точно конченный. — Равнодушно произносит Анна и, взяв сумочку, покидает ресторан. Заведение провожает девушку запахом перегара, поднадоевшим шансоном из небольших колонок, шумом назревающей драки и говором группы мужчин в кожаных куртках около входа. Миновав последних, Анна вдыхает полной грудью свежий воздух и обходит сидящего на земле Илью. Обернувшись к пьяному однокласснику и увидев как он безуспешно борется в рукопашную с асфальтом, девушка покачала головой и сказала: — Заплутал ты по жизни, однокашник! И поспешила как можно скорее вернуться домой до наступления темноты. Благо, что идти было не далеко. Вжав голову в плечи и опустив глаза в пол, девушка быстрым шагом миновала милицейский участок и стоявшую неподалёку видавшую виды Ладу с затонированными стёклами. Мимо девушки спокойным шагом прошёл мужчина средних лет с двумя большими собаками и нечаянно зацепил её плечом. Одна из собак стала поскуливать, другая была готова с минуты на минуту вцепиться в ногу Анны. Сама Вишина отошла на безопасное расстояние. — Смотри куда прёшь, дурында! — возмутился он и, прибавив скорости, продолжил негодовать о невоспитанности нынешней молодёжи и всего общества в целом. Анна, не слушая его, смачно сплюнула в сторону бордюра и поспешила к дому.***
Отогнав в сторону внезапно нахлынувшие воспоминания Вишина вошла в нужный автобус и, оплатив проезд, поспешно прошла вглубь транспортного средства и села. — Здорово, Нюрка! — негромко окликнул её чей-то знакомый голос. Вишина повернулась в сторону сидящего рядом и дважды молча кивнула в знак приветствия. Затем отвернулась в сторону соседнего окна. Сидящий рядом с Анной белокурый кареглазый мужчина был её другом. Вовка (так его звали) то и дело теребил рукава своей серой куртки или пытался выдернуть нитки на джинсах. Он хотел что-то сказать своей подруге. И, наверное, что-то важное, неспроста же он так волновался. — Нюрка! — позвал мужчина. Но Анна никак не отреагировала поскольку терпеть не могла такое обращение к себе. А всё потому, что когда-то в детстве двоюродная сестра Дашка, чтобы как-то утихомирить или же в шутку обидеть Аню, обзывала её Нюркой или же Нюрасиком и громко смеялась, когда сестра злилась. Взрослые и, уж тем более брат, никак не реагировали на выпад всеобщей любимицы. Дашка не могла такого сделать по их мнению, она же ребёнок, она просто играет. Чужими чувствами ради собственного самоутверждения. Из-за этого Анна начала ненавидеть не только сестрицу, часто обижавшую её, но и собственное имя. Если раньше, в детстве, она могла обижаться и расстраиваться, то теперь со спокойным выражением лица била своего обидчика кастетом в глаз. И совершенно не жалеть об этом в отличие от того случая, что был на её четырнадцатилетие.***
В тот день родители не стали приглашать много родственников, а ограничились самыми близкими, в число которых входила и Даша. Анна не особо помнила всех мелочей того дня, но особенно ей врезались в память хвалебная речь мамы в адрес красивой внешности сестры. — Просто восхитительно! Звезда! Тебе бы в Рижский дом моды, ты бы там покорила всех! Представь себе, идёшь ты по улице, а все вокруг штабелями перед тобой валятся! Эх! — Надежда Юрьевна мечтательно прикрыла глаза и потом устало вздохнула, бросив мимолётный взгляд на Аню. Очень неприятно было осознавать матери, что её дочь не так красива как родная племянница. Анна молча стояла в дверях и растерянно перебирала в руках свою красивую косу с большим синим бантом. Единственное, что красило младшую Вишину, помимо выразительных зелёно-карих глаз, в уголках которых начали появляться первые слезинки. — А платьишко прямо по фигуре. Видишь, Аня, а Дарёнка-то у нас красавица! — с неописуемым восторгом вторила мать под противный смешок Даши. — Ненавижу тебя! — Анна разозлилась и убежала в свою комнату, где долго плакала и не хотела выходить к гостям. А потом… вышла. После душевного разговора с папой, услышавшего шум в коридоре. Но счастье, как и терпение, было недолгим. И стоило Даше третий раз назвать сестрёнку Нюркой и бросить в лицо колкую шутку, всё стало происходить как в замедленном кино: вот разъярённая девочка подлетает к сестре и на повышенных тонах переспрашивает как та обратилась к ней и, получив ответ, сопровождаемый издевательским хохотом, заводится ещё больше. Взрослые напряжены и просят девочек успокоиться, Сергей пытается усадить младшую сестру за стол, но та бесцеремонно отталкивает брата от себя. Быстро подскочив к опешившей Даше, Анна схватила её за волосы и, что есть силы, ударила головой об стол. Родственники одновременно загалдели от удивления, Даша, утирая руками обильно льющуюся по губам и подбородку кровь, белугой зарыдала. Кажется, Аня разбила ей нос. Девочка так и стояла на том же месте, не зная — радоваться ей этому выпаду или же бояться. Далее со всех сторон на неё посыпались оскорбления, возмущение и ругань. Мать на повышенных тонах спрашивала о нормальности дочери, с силой трясла её за плечи, обвиняла в эгоизме и жестокости, а под конец влепила ей хлёсткую пощёчину. — Ненавижу! Я тебя ненавижу, слышишь, крыса?! — кричала Анна в сторону рыдающей Даши. — Замолчи, Аня! — велела мать, выталкивая дочь из зала. — Да как у тебя рука только поднялась?! На родную сестру!!! — послышался громогласный бас дяди Толи, отца Дашки. — И не стыдно тебе?! Не стыдно?! — гаркнула мать, толкнув дочь в плечо. Вот здесь-то и прорвало юную Анну на откровения. Девочка, вцепившись руками в дверной проём, прошлась по всем грешкам своей семьи. Отчаянная именинница, дрожащая как осиновый лист и держащаяся за дверной проём, больше напоминала сбежавшую из жёлтого дома, чем обиженного подростка. Собравшиеся пытались перебить её, но все их попытки терпели громкое поражение. Тётка Паша, атеистка до мозга костей, впервые за всю жизнь начала креститься, что удивило гостей не больше, чем пламенная речь Анны, которую пришлось окончить под гневным натиском матери. Вишина-младшая, бросив в сторону Даши парочку бранных словечек, услышанных во дворе, ретировалась в коридор. Пара минут — куртка с крючка уже в руках, кеды обуты, только шнурки завязать нужно. — Куда собралась?! — окрик матери, стоявшей в дверном проёме, невольно заставил Аню остановиться. Но ненадолго. Девочка сделала достаточно, чтобы не отступать от своей цели. — Подальше от всех вас! — бросает она, покончив со шнурками. — А ну стой! Уйдёшь сейчас — потом домой не пущу! — визгливым голосом кричит Надежда Юрьевна и пытается схватить дочь за руку. Но та, оказавшись быстрее и проворнее, вырывается и вмиг оказывается у входной двери. — Да пожалуйста!!! Есть же Даша!!! — гаркнула девочка и выскочила в парадную, напоследок громко хлопнув дверью. А потом быстро побежала. Как можно дальше от этой серой коробки под названием «дом». К единственному человеку, который всегда понимал её и любил даже некрасивой. Это была любимая бабушка, Софья Ильинична Вишина (до замужества Гуревич). Ребёнок войны, вдобавок ещё и блокадница. «Добрейшей души человек!» — говорили все, кто знал эту женщину. «Мой ангел-хранитель!» — всякий раз говорила девочка, прильнув к груди бабушки и громко плача.***
— Нюрка, блять оглохла что ли? — снова позвал темноволосую её друг. Вишина устало поворачивает голову в сторону Вовки. Такое воспоминание оборвал! — Ну, чё тебе? — бросила она. — В кино пойдёшь? — он не знал, как лучше начать разговор. — Я всё кино, какое можно уже пересмотрела, — Анна сухо отклонила Вовкину просьбу. Аня устало вздохнула, глядя на проносящиеся мимо неё серые улицы. Погода выдалась дождливой и холодной, хотя по радио передавали сухую и жаркую. Но можно ли верить радио, если ты живёшь в Питере — городе постоянных дождей и прохлады? — Ань, я просто хотел сказать, что пора завязывать. — В смысле? — абсолютно равнодушно произнесла Вишина-младшая. — В смысле, что проходит наше время! Я понимаю, что этим ты на жизнь зарабатывала, но времена меняются. — Я не понимаю, к чему ты клонишь. Вишина-младшая пыталась оставаться спокойной, но внутренний голос подсказывал, что скоро случится что-то плохое и самое худшее на каждом шагу подстерегает её. — Вишина, ты не трёхлетний ребёнок, чтоб не понимать! — Мужчина придвинулся ближе к подруге и шепнул ей в самое ухо, — Заметут нас всех скоро, Нюрка! Не легавки, так родня жмуровская на красные тряпки пустит! Аня боялась, хоть и не показывала это Вовке. Она устало смотрела в окно автобуса. Дождевые капли стучали по стеклу и, стекая вниз, оставляли за собой следы. Как слёзы на щеках. Она и забыла, когда плакала в последний раз. Кажется, после отъезда брата, а то и после смерти бабушки. Но она не делала это на глазах у людей. Старший брат учил её, что плакать надо наедине с собой, чтоб никто не видел и не слышал. Поплакать для себя, а потом успокоиться и жить, как ни в чём не бывало. «Коллеги по оружию» в свою очередь научили её, что нельзя показывать свою слабость и уж тем более рассказывать о своих проблемах, как и о себе. Люди не должны знать о тебе слишком много, а уж тем более, если у тебя такая рискованная работа. У тех же «коллег» Анна научилась многому, но правда сначала не поняла, что плата за это обучение — одиночество.Боль от разбитых коленок, Опять тяжело на душе. И снова те серые стены Давят на свечку в тиши. Очередной тёмный вечер, И чашка чая на столе. Опять у кого-то встреча, И кто-то идёт не ко мне. Я поплакаться захочу — Никто и не станет слушать. В двери громко постучу — Упрёками только задушат. Днём думаем: «Счастливы!» И больше хочется жить, Ночью решаем опасливо Кому можно позвонить. И все отключены снова, Даже не знаешь, как быть. Привыкай к раскладу такому, Что по сути некому звонить. И только миг один есть, За который приходят, уходят. За который теряют честь, А потом в её поисках бродят. Вчера у тебя было всё, А сегодня уже не стало. Говоришь: «Виновато то, сё», Правда всё уже пропало. Ты знаешь — никто не придёт, И плакать вечерами хочется. Это всеобщий гнёт С названием одиночество.
— Возможно заказ на «ниндзя» — твой последний заказ. — Слова Вовки прозвучали как приговор. Вишина-младшая удивлённо посмотрела на друга, не веря, что и эта её жизнь перенесётся в разряд «до».***
Вовка стал её другом случайно. Когда она только пришла проходить испытательный срок, этот, находящийся в постоянном движении, белобрысый парень поддержал Анну, когда она расплакалась после своего «квеста». Один из всей толпы, в то время как другим было абсолютно наплевать. — Если будешь пускать сопли по пустякам, то тебя втопчут в грязь, не забыв смешать с ней! — сказали ей вместо слов утешения. — Привыкай, конфетка, это девяностые. И она привыкла. Человек — это такая дрянь, которая ко всему привыкает ровно за двадцать один день. Если вы не хотите к чему-либо привыкать — бегите, пока этот день не настал. Но тогда, в юном возрасте (что там, почти семнадцать) она об этом не знала. Ей важно было начать новую жизнь после нескольких потрясений: беспорядка в стране, отъезда брата с родителями, смерти бабушки… Брат сказал, что из-за своего характера Аня ничего не добьётся. — Если ты так и будешь ныть по ерунде, всё так и будет очень плохо, — как-то обмолвился он. Вишина-младшая искала поддержки, но, получая вот такой ответ от брата (а кроме него ей не к кому было пойти, потому что родители постоянно пропадали на работе) каждый раз, перестала ему что-либо рассказывать и уже к пятнадцати годам замкнулась в себе, став ещё более скрытной. А уже после смерти бабушки, вообще перестала что-либо говорить, позволяя бьющим через край эмоциям терзать себя изнутри. Серёга наверное думал, что жизнь Анны «после» началась с тяжёлой учёбы в техникуме и изнурительной работы по бабушкиному дому. На самом деле она началась со смерти бабушки, ибо, когда сердобольная старушка была жива, жизнь Вишиной-младшей имела незримые, но всё же намёки на прежнюю счастливую жизнь. Жизнь «после» началась с деревянных и движущихся мишеней, а продолжилась убитыми «братками» на асфальте. Теперь Вишина-младшая могла заработать денег умением хорошо стрелять. Что, Серёга, выкусил? А говорил, что сестрёнка ничего не добьётся. Анна хитро улыбалась, представляя удивлённое лицо брата, когда он, раскрыв конвертик с деньгами, найдёт такую простенькую записку:«Братик, шлю тебе этот скромный гонорар и спешу тебя обрадовать, что я нашла достойную высокооплачиваемую работу! Теперь я курьер!».
Ага, курьер на побегушках у смерти! Что ни заказ, то постоянно опасность — могут засечь и выдать. Не чужие, так свои. Наплевать.***
Анна саркастично ухмыльнулась и, дождавшись своей остановки, поспешно вышла. Вовка вышел за ней. — Так что, Ань, имей в виду. Будь предельно осторожна. Удачи! — друг похлопал Анну по плечу и ушёл куда-то в сторону железнодорожной насыпи. Вишина-младшая даже не обернулась в его сторону. Она достала из кармана пачку сигарет и закурила. Нет, Анна не жила прошлым, не цеплялась за него, как утопающий за спасательный круг. Так, только изредка прорисовывала в голове яркие воспоминания жизни трёх «до»: до развала Союза, до отъезда родных, до смерти бабушки. Эта жизнь была лучше. На неё можно было молиться как в храме, но только вернуться уже не получалось. И не нужно было, ведь нет там теперешней Ани и того вечно сурового Серёжи. Всё изменилось, как и сама Анна: девушка остригла свои красивые косы, достигавшие ей когда-то до пояса, сделала себе маллет и многочисленный пирсинг. Она рано попробовала сигареты; эта привычка и ныне имеет верх над девушкой. С учёбой в техникуме не заладилось — Аня с отличницы скатилась на троечницу и так по накатанной, и позднее была отчислена, после чего и началась новая, не менее приятная, глава её пустой жизни. Анна шла дворами. Прохожие мало обращали на неё внимание, и Вишина-младшая платила им взаимностью, изредка покуривая противную сигарету. Лишь у немногих девушка вызывала непонимание вроде «Кто она? Откуда? В первый раз вижу её!». Анна не обращала внимания и молча шла к месту назначения. Настроение, грубо говоря, «не айс», а тут ещё Ане пришло письмо от родителей, в котором они извещали дочь о том, что сегодня должен приехать Сергей. Вспомнил ли он украдкой о младшей или решил навестить родимый дом — не понятно. Известили о приезде, значит, известили. Дальше всё узнает сама. Не думала Анька, что старшой захочет вдруг приехать. Внезапно так, как снег на голову. По крайней мере, внезапностью это было для Анны, ведь десять лет прошло с момента отъезда. Не год и не три, а десять лет. «Вспомнил ли он обо мне или просто путешествует?» — думала Вишина-младшая, докуривая сигарету. Плевать. Анна выбросила обугленный бычок в урну и завернула в знакомый до боли двор. Здесь изменилось многое: на площадке бегали дети из двух соседних домов, вместо асфальта дорога была усыпана камешками, а в доме, где когда-то жила Аня, не было ни души. Окна были нараспашку, многие были просто без оконных рам. Под окнами лежали куски стёкол, кирпича, разбитые цветочные горшки и где-то даже можно было найти оборванные тряпки. Как-то давно Вишина прослышала о том, что дом определили под снос. Анна до последнего уверяла себя, что это лишь слухи, не хотела верить, что от родного дома ничего не останется в ближайшее время, но уже сейчас поняла, насколько неправильно поступала. Всё заканчивается рано или поздно: вчера птичка летала, а сегодня её уже съела кошка. Ничто не вечно. Вишина печальным взглядом окинула дом и поспешно зашла в подъезд. Домофона не было — вместо него зияла дыра, как и на остальных подъездах. Дверь была нараспашку — гуляй, кто хочешь! Вишина нервно сплюнула на порог и буквально вбежала в дом. Анна бежала до родного второго этажа и остановилась около некогда её квартиры. Женщина хотела открыть дверь ключом, который она так тщательно хранила, но стоило Анне лишь легонько толкнуть дверь, как та, тихонько скрипнув, открылась сама. Вишина тихонько, как мышка, юркнула в коридор и осмотрелась. Вешалка была свалена на пол, счётчик электричества болтался на нескольких проводах, зеркало было настолько пыльным, что вполне походило для выведения на нём всяких букв и рисунков. Анна подошла поближе и еле смогла разглядеть надпись губной помадой, выведенную на зеркале старческой рукой. Она гласила: «Ценного ничего нет! Убедительно прошу ничего из квартиры не выносить, дверь не ломать». Вишина только тяжко вздохнула, узнав в этом почерке почерк бабушки. Она вывела эту надпись за день до смерти, словно чувствовала неладное. «Мир тебе, бабулечка милая!» — мысленно вздохнула Анна и пошла дальше. От воспоминаний о бабушке Ане сделалось грустно, веки тяжелели и на глаза наворачивались слёзы. «Ты не будешь плакать! Не будешь!», — мысленно твердила себе Вишина-младшая, осматривая каждую вещичку в квартире. Осматривать было толком нечего. На полу и на тумбочках лежали тряпки и куски проводов. Всё вынесли, несмотря на надпись на зеркале (её видимо никто не читал, и читать не думал). Анна вышла с кухни и вошла в общую комнату. Шифоньер был повален на пол и сломан в некоторых местах (Аня нашла неподалёку пару винтов), тумбочка для телевизора была сдвинута к окну, а сам телевизор отсутствовал (унесли, наверное). Стулья были поломаны, пол усеян штукатуркой, кусками обоев и долголетним слоем пыли. — Всё разворовали, сволочи поганые! — выругалась Вишина. Женщина хотела уйти, как вдруг увидела на полу маленькую тёмно-зелёную книжонку. Анна подняла находку с пола и, открыв её, не поверила глазам. Это была записная книжка с дедушкиными стихами, которые бабушка не разрешала читать никому, даже матери Ани и Сергея. Бабушка прятала книжонку в тумбочке под телевизором, и только она одна могла читать дедушкины стихи, зачастую не сдерживая слёз. Теперь эта книга была никому не нужна и мёртвым грузом валялась в брошенной квартире, которую очень скоро снесут вместе со всем домом. Аня закрыла книгу и убрала находку за пазуху. Не оставлять же на поругание зажравшихся мародёров эту память о прошлом! Вишина-младшая в последний раз осмотрела родную квартиру и, тяжко вздохнув, мысленно простилась с этим местом навсегда. Женщина вышла из квартиры и, аккуратно закрыв дверь, пошла в сторону лестницы, ведущей на чердак. Искать долго не пришлось, поскольку Аня знала в этом доме каждую щёлку, если даже не каждую крысу в подвале. Женщина быстро дошла и, открыв дверцу на чердак, сморщила лицо от исходившего оттуда запаха тухлятины и мокрой штукатурки. Вишина-младшая забралась внутрь и закрыла за собой дверь. Убедившись, что её никто не видит, женщина открыла окно и впустила в помещение свежий воздух. Анна сняла оттягивающую плечи сумку и осторожно вытащила оттуда свою винтовку. Женщина вставила магазин и, клацнув затвором, поставила оружие как нужно. Вишина-младшая приняла удобную позу и припала к прицелу. Для неё это было больше хобби, чем работа. Она ведь и человеческие жизни измеряла в деньгах. Через прицел вид был очень даже ничего. Анна могла любоваться им вечно, если бы не работа и, конечно же, людское подозрение. Все, кто был снизу, так или иначе — жертвы, а Анна — преследователь, охотник. Облизнув пересохшие губы, Вишина-младшая невольно улыбнулась, вспомнила слова босса о том, что в этой жизни каждый либо охотник, либо жертва. Ну… А любовь? А что она? Зачастую она не играет никакой роли. Это всего лишь игра гормонов, не больше. Женщина лишь тяжко вздохнула и продолжила наблюдать за происходящим. Наблюдать было особо не за чем; улица пустовала, люди были здесь редкими гостями — так, пройдут два-три человека и всё, опять пустота. Анну это настораживало. Её либо обманули, либо она ошиблась адресом. Однообразная картина начинала надоедать, женщину клонило в сон. Но что же прервало эту однообразность? Анна так и не могла вспомнить. Она дёрнулась как от удара током, когда увидела на мушке прицела знакомое лицо. Мужчина лет на пять старше её, высокий, мускулистый. Даже если Аня будет пребывать в состоянии бреда и не сможет отличить одного человека от другого, она везде узнает это круглое лицо, эти большие серо-голубые глаза и розовые пухлые губы. Она не ошиблась — этим человеком был её старший брат Сергей. У кого же ещё она могла увидеть эту стрижку, кроме него? Полька, кажись, называется. Не суть. Анна везде его узнает — не очень-то он и изменился за десять долгих лет. Брат выглядит усталым. Дорога утомила или жизнь вдали от дома? Что скажешь, Серёжка? Камуфляж немецкий, совсем новенький; берцы чем-то похожи на те старенькие. Ты не меняешься, Серёга! Не меняешься, хоть и выглядишь усталым и… одиноким? Анна уже чуть позже увидела около него каких-то людей в чёрном. «Вот они, «ниндзя» эти!», — мелькнуло в голове у Вишиной. Любой другой запасся бы пивом и орешками, наблюдая за потасовкой внизу, но не она. Женщина пыталась прицелиться, но напрасно — «ниндзя» курировали из стороны в сторону, а прямого попадания в брата Анна себе никогда не простит. Аня была живым свидетелем драки между «ниндзя» и Вишиным-старшим. Старшой хмурится, его усталые серо-голубые глаза беспорядочно смотрят по сторонам, словно он ищет что-то или кого-то, что придёт к нему и поможет избавиться от нежелательного общества этих двух непонятных парней в масках. Девушку трясёт. Старший брат на удивление спокоен. Он даже не реагирует на то, что люди машут руками и замахиваются на него. Брат лишь заламывает им руки за спину и отталкивает от себя. Анна не слышит, что говорят ему эти двое, но примерно понимает, что их губы то и дело преподносят всякие своего рода проклятья. Аня не могла на это смотреть. В отличие от брата, она злилась. Мало того, что незнакомцы, так ещё и к её брату пристали и бьют. — Тебя никто не тронет, Сергунок. Я же обещала, — в гневе произнесла она, глядя в прицел. Анна, предварительно посчитав до десяти, сделала глубокий вздох и, почти не целясь, два раза нажала на спусковой крючок. Темноволосая ощутила лишь два лёгких толчка в плечо и заметила, как Сергей с недоумением смотрит по сторонам, пытаясь понять, в чём дело. Больше всего его напрягал вид двух убитых «ниндзя». — Не боись, они уже жмурики!.. — произнесла она, в спешке хватая винтовку и убегая с пыльного вонючего чердака. Это ты, Серёжка, многого не понимаешь и, может быть, не поймёшь. А Аня, пусть она младше и, казалось бы, слабее, чем ты, тебя в обиду не даст. Да, пусть ты сам, кого хочешь, обидишь, но она всё для тебя сделает. Для тебя, переступая через себя, как когда-то, лет в шестнадцать, в далёком отрочестве. Помнишь? Да-да, ты помнишь. Как такое можно забыть. — Зря уезжал от меня, брат… — печально произнесла Анька и, сплюнув под ноги, поспешно миновала лестничный проём. В закоулках дома гудел ветер. Он то и дело трепал тёмную прядку Анькиного маллета. Женщина поспешно убрала прядь волос за ухо, предварительно нечаянно зацепив серьгу в хряще, и ушла, дабы брат не заметил. Не думала она, что братишка захочет наведаться в тот самый родной двор, где они так часто гуляли. Не думала. Случайно узнала. Так пусть это и будет — случайно. А лучше незаметно. Анька ушла, не оглядываясь в сторону старшего брата, который, как некстати, всё же увидел как она убегает из дома.