Свитки Мерлина

      Гермиона даже припомнить не могла, когда в последний раз часы и минуты казались ей такими нескончаемыми. Хотелось, чтобы занятия поскорее закончились, но, как назло, именно сегодня время никуда не торопилось. На трансфигурации она сидела, как на иголках, не сумев выполнить элементарные заклятия, чем вызвала немалое удивление всего класса, а на защите от темных искусств и вовсе впала в оцепенение, сверля взглядом треклятую шкатулку.       Эта проклятая вещица полностью завладела ее разумом, вызывая внутри нее настоящий ураган противоречивых чувств. Видимо точно такие же эмоции испытывала Пандора, борясь с искушением открыть свой знаменитый ящик с грехами. Оставалось лишь надеяться, что любопытство и природная пытливость ума Гермионы не приведут к таким же печальным последствиям. Впрочем, в том, что Малфой, находясь на испытательном сроке, решит открыто поставить себя под удар, девушка сильно сомневалась. Скорее уж Хогвартс падет, чем этот коварный интриган допустит подобную ошибку. Хотя… причины этой излишней щедрости интересовали Гермиону ничуть не меньше, чем сам артефакт.       От такого человека, как Люциус Малфой, не приходилось ждать бескорыстных поступков, и, соответственно, назревал другой вопрос: какая ему от этого выгода? Многие ли ученики действительно способны разрушить проклятие? Пожалуй, их можно было перечесть по пальцам одной руки. Но если это ловушка для «избранных умов», как говорит Рон, почему Драко с таким рвением взялся за поиски отгадки? И почему Люциус его не остановил? Может, в том и нет никакой тайны? Может, это просто попытка Малфоя, причем весьма успешная, снискать симпатии учеников? Вполне логично. Это могло бы хоть как-то обезопасить его от шутников, которые так и норовили подсыпать ему в еду слабительных пастилок и обсыпать мантию чесоточным порошком или чем похуже. Стоила ли безопасность такого артефакта? Безусловно, нет. Но этой жертвы стоила его гордость, которая не выдержала бы прилюдного осмеяния. Так что подобный поступок был вполне обоснован. Остановившись на этой мысли, Гермиона немного успокоилась. «Может, он и прав: все не так сложно, как может показаться», — пронеслось в голове девушки, и вздох облегчения сорвался с ее губ. — Мисс Грейнджер, — голос Люциуса за спиной вывел ее из этих мучительных размышлений и заставил вздрогнуть. — Я думаю, что Вы сможете ответить на этот вопрос. «Черт, Гермиона, ты опять все прослушала, и когда ты стала такой рассеянной?», — она мысленно дала себе звонкую оплеуху и поднялась с места. Наверное, она сейчас всем своим видом напоминала напуганного зверька, потому что, оглянувшись на друзей, увидела их сочувствующие взгляды. — Вы не могли бы повторить вопрос, профессор? — стараясь говорить как можно более ровным тоном, попросила она. — Вы не оправдываете почетного звания зубрилы, минус десять баллов Гриффиндору, садитесь, — тряхнув мантией он прошел дальше, взмахом палочки расчертив на доске какую-то схему с древними письменами на знакомом, но в то же время непонятном языке. «Среднеанглийский», — подумала Гермиона. — «Должно быть, он говорил об эпохе Мерлина. Возможно, даже дал какой-то прозрачный намек. А ты все прослушала. Поздравляю тебя. Хотя, может это и есть подсказка — сама эпоха. А что, было бы очень символично, если б свиток Мерлина защищали столь древние заклинания». — Эта догадка стала для девушки настоящим откровением, а потому после занятий она оказалась перед сложнейшей дилеммой: пойти в подземелье и изготовить зелье для снятия проклятия, как говорилось в валлийских записях, попробовать заклинания из скандинавской книги рун или поискать информацию о темной магии эпохи Мерлина. А если точнее, нужно найти летописи с темными заклинаниями Морганы.       Поразмыслив несколько минут на эту тему, она все же решила не торопиться. Если Малфой занят руническим фолиантом, Полумна — магией индейских племен, а Парвати с сестрой изучают записи одной из салемских ведьм, то у нее есть небольшая фора, а значит, нет особого смысла отходить от разработанного плана. Спустившись в подземелье зельеваренья, девушка тихо постучалась. — Да-да, — послышался скрипучий голос Слизнорта. Гермиона отворила дверь, оглядела класс, и убедившись, что лишних свидетелей разговора нет, подошла к нему. — Профессор Слизнорт, мне очень нужен Ваш совет касательно одного проклятия. — Вот как? — он приспустил на нос очки и посмотрел на нее. — Очевидно и Вы, юная леди, стали жертвой «Причуды Малфоя». — «Причуды Малфоя»? — удивленно подняв брови, переспросила Гермиона. — О, не берите в голову, так в среде преподавателей мы окрестили то задание, которым мой дражайший коллега решил озадачить своих студентов. Итак, что Вас интересует, мисс Грейнджер? — Вчера в валлийских рукописях я нашла несколько зелий, которые помогают снять проклятия, — она протянула его листок с выписанным рецептом, скажите, это действительно так? — Очень интересно. Пыльца фей, лунный камень, перо феникса, корень остролиста, репейное масло, сердечная жила дракона. Признаюсь, никогда не варил подобных зелий и не применял их. Однако издревле считается, что все эти ингредиенты несут очищение, поэтому могу допустить возможность того, что это зелье снимет проклятие. — Профессор, я не вправе Вас об этом просить, но более сложного состава и способа приготовления я еще не встречала. Прошу Вас, не откажите мне в помощи, — Слизнорт достал карманные часы, задумчиво уставившись на циферблат. — Что ж, мисс Грейнджер, я думаю, что Люциус простит меня, если я окажу Вам такую услугу. Вставайте к котлу.       Гермиона, воодушевленная его словами, быстро заняла свое место и принялась за работу. Зелье, хоть и готовилось достаточно быстро, требовало виртуозных умений. Каждый ингредиент нужно было выверять с высочайшей точностью и добавлять в определенное время и ни секундой позже.       Работа спорилась быстро. Слизнорт взял на себя обязанности зельеварения, а Гермиона — подготовку составляющих. Растолкла лунный камень в пыль, просеяла пыльцу фей, нашинковала корень остролиста, тщательно отмеряя каждый ингредиент. В начале процесса времени на разговоры не было, старик лишь иногда давал какие-то комментарии, поясняя свои действия, а девушка с интересом слушала, признавая немалую пользу полученных знаний. — Думаю, что Люциус оценит Вашу идею, — между делом бросил он, — перо феникса, — не отрываясь от работы, Слизнорт протянул руку, и Гермиона тут же подала огненный порошок. — Не думаю, что профессора Малфоя можно чем-то впечатлить, — как-то равнодушно ответила она. — Уверен, что Вы ошибаетесь. Просто его воспитание не дает возможности открыто выражать собственные эмоции. Он вырос в иной среде, и это оставило на нем свой отпечаток. — Вы относитесь к нему иначе. Не так, как другие преподаватели, — подняв глаза на морщинистое лицо Слизнорта, произнесла Гермиона. — Я бы сказала, что Вы его жалеете. Хотя, нет… Вы проявляете к нему глубокое участие. Простите мне моё любопытство, но чем он мог заслужить такое отношение? — Абраксас Малфой был моим лучшим другом. Люциус вырос на моих глазах, был весьма успешен в учебе и сведущ в магии, что я ценю в равной степени. В то время он мыслил глобальней любого из моих учеников, проявлял немалую изобретательность, а поскольку своих детей у меня никогда не было, Люциус в какой-то степени заменил мне сына. А потом, будучи подростком, он, как говорят маглы, связался не с той компанией. Ну, а дальнейшую историю Вы знаете не хуже моего.       Гермиона подняла на Горация взгляд, и столько боли и разочарования она увидела на лице старика, что сердце сжалось в груди от сочувствия. Видимо, в былые времена Слизнорт и впрямь питал к Люциусу теплые чувства, а тот в ответ наверняка так наплевал ему в душу, что эта рана до сих пор не зажила. Возможно, поэтому профессор долгое время относился с настороженностью к Драко, никогда не приглашая его на собрания клуба «Слизней». Не хотел дважды наступать на одни и те же грабли. — А каким он был раньше? Когда был ребенком… — Амбициозным, тщеславным, расчетливым, предприимчивым, саркастичным, высокомерным, но в то же время необычайно обаятельным, остроумным. Поверьте, если он хотел расположить к себе человека, немногие могли сопротивляться его чарам. Подобно вашей троице, он ни во что не ставил школьные правила, постоянно устраивал скрытые бунты, но все же умудрялся выходить сухим из воды. А как я был рад, когда он стал школьным старостой. — В общем, не изменился с годами, — фыркнула Гермиона. — Не изменился, — с горечью подтвердил Слизнорт и добавил в зелье пыльцу фей, помешивая его: три раза по часовой стрелке, один раз — против. — Только вот потух. — Потух? — Взгляд его угас. Прежде, при всей внешней сдержанности, как и у любого подростка, в его душе горел огонь, он жаждал охватить весь мир, что-то в него привнести… — О, он принес в этот мир даже больше, чем можно было ожидать, — презрительно фыркнула Гермиона. — Я не имел в виду это, мисс Грейнджер. Я ни в коем случае не умаляю скверных деяний Люциуса, но в какой-то степени я могу его понять. — Вот как? — Я теоретик, возможно это и спасло меня от того пути, по которому прошел Люциус. Темная магия притягательна, она способна свести с ума даже тех, кто к ней лишь прикоснулся. В какой-то степени, можно сказать, что она довела до безумия Сами-Знаете-Кого. Она поглотила его, довела до точки невозврата, разложила, и его тело и разум просто не выдержали. А Люциус… он не прикасался к черной магии. Он с ней родился. Она разливалась по его венам, точно кровь. — Не понимаю. Вы хотите сказать, что он родился злым колдуном, и что его участь была предрешена изначально? — Не совсем так, мисс Грейнджер. На заре формирования магия априори была темной. Она, как первобытный человек, была грубой, неотесанной, бесконтрольной стихией, убивающей каждого, кто пытался с ней совладать. Но она, так же, как и все сущее в мире, постепенно развивалась, и в ней появился свет, но что есть свет без тьмы? Чистокровные семьи, издавна практикующие это искусство, верят, что сохранили связь с этой первородной силой, и в какой-то степени считают себя её хранителями. Вы когда-нибудь задумывались над тем, почему маглорожденные волшебники, решившие обратиться к темной стороне, заканчивают свои дни в палатах святого Мунго, если им повезет? Задумывались, почему большинство волшебников так опасаются ее? — Вы сами сказали, темная магия уничтожает их, именно поэтому она запрещена Министерством магии. — Но почему она их уничтожает? — Потому что она — зло… — Зло? Мисс Грейнджер, что за глупости? Подайте мне травы, — он высыпал их в зелье, еще раз перемешал, с темно-зеленого оно изменило цвет на желтый, а затем — на прозрачный, как слеза. — Магия не может быть злой или доброй — таковой ее делает волшебник или его убеждения. Проблема лишь в том, что истинная магия, — темная магия, — бесконтрольна. И ее не может обуздать маглорожденный волшебник, его тело просто не выдержит этой нагрузки. Она разорвет его изнутри. Для темной магии нужна чистая кровь, взращенная поколениями могущественных колдунов. Поэтому чистокровных волшебников растят в таких жестких моральных и нравственных убеждениях. Их долг перед магией — сохранить равновесие между светом и тьмой, но с каждым поколением эта задача становится все труднее. Полукровные маги в первом поколении ничуть не уступают чистокровным, и темный Лорд тому красочный пример, но чем больше вырождается кровь — тем сложнее удержать древнюю магию, а если она исчезнет или, наоборот, вырвется на свободу, в мире нарушится баланс, и кто знает, чем это может обернуться. Может быть полным исчезновением магии, как таковой. Люциуса растили в этом убеждении, как и меня, как Лестрейнджей, Блэков, Кэрроу и остальных. Именно поэтому в нашем кругу такие тесные родственные связи. Темная магия стала не образом жизни, а самой жизнью, за которую многие чистокровные волшебники готовы были сражаться.И Темный лорд воспользовался их слабостью. Отравил их разум мыслью господства волшебников над маглами. Он использовал их. — И Вы в это верите, профессор? — Скажем так: я не исключаю такой возможности. В иных вопросах наши предки были куда более сведущими, чем мы. Заметили, сколько в смешанных семьях за последние годы родилось сквибов? И сколько магов родилось в семьях маглов? Обратили внимание на то, что количество по-настоящему сильных магов от поколения к поколению убывает? А виртуозность исполнения заклинаний сводится к банальным знаниям? Это не нормально, мисс Грейнджер. Пусть не сейчас. Может через поколение или два, но магия припомнит нам это. — Но если древняя магия так сильна, то почему ее носители… почему тот же Малфой не рискнул бросить вызов Волан-де-Морту, когда тот ему угрожал? — Не произносите этого имени, — строго сказал Слизнорт, изменившись в лице. — Простите. — В Первую магическую войну Люциус полностью разделял взгляды Темного Лорда, обещавшего узаконить практику темных искусств. Как и любой юнец, в жилах которого бурлит кровь, а сердце полно отваги, он готов был сражаться за свои идеалы, убивать за них. И он сражался за свою магию, за возможность практиковать ее, не страшась угодить за это в Азкабан. А во время второй войны… у него уже была семья, и он мог потерять гораздо больше, чем положение в обществе, богатство и жизнь. — Гермиона вспомнила затравленный взгляд Малфоя во время битвы за Хогвартс, когда он, лишенный палочки, метался из угла в угол, заглядывая в лицо каждому мертвецу и боясь опознать в нем собственного сына. — Мисс Грейнджер, Вам известно, что сила магии идет от сердца, зависит от решимости волшебника и его веры в правоту собственных устремлений. Видимо, в тот момент времени Люциус потерял эту веру и не видел смысла в борьбе. Кто знает, что на самом деле происходило за кулисами штаба Пожирателей Смерти, кто знает, что творил с ними Темный Лорд и как наказывал за неповиновение, а страх парализует волю… и магию.       Гермиона была одновременно захвачена этой темой и удручена. Никогда в жизни она не рассматривала темные искусства через призму их влияния на существование магии как таковой, никогда не сомневалась в правильности запрета на их использование. Но что если Слизнорт был прав? Идеи равновесия между силами добра и зла, света и тьмы носят древний характер и проповедуются во всех религиях. Вправе ли они, поддавшись веяниям прогресса, подвергать сомнению древние знания?       К тому же, Слизнорт, будучи человеком достаточно скрытным по природе, лишь вкратце обрисовал ей причину таких жестких убеждений Люциуса Малфоя, но девушка была уверена, что это лишь верхушка айсберга. Интересно, что такого могло храниться в архивах древних семейств, что они из поколения в поколение, забыв о чувствах, были вынуждены связывать свои жизни с нелюбимыми. Отличалось ли это от жизни магловской аристократии прошлых веков? Навряд ли. — Профессор, но если допустить чисто из научного интереса, что это убеждение правдиво, то можно с уверенностью сказать, что текущая политика министерства рано или поздно приведет к вырождению темных искусств, а значит, и древней магии? — Совершенно верно, мисс Грейнджер, — он добавил в зелье заключительный ингредиент. — А они знают об этой… теории? — Они много чего знают. Однако их долг заботиться о безопасности большинства или делать вид, что они этим занимаются. Политика — дело тонкое и я в ней не силен. — Однако, даже зная об этой теории, они не могут узаконить возможность использования темной магии чистокровными семьями и могущественными полукровками, потому что в равноправном обществе такой поступок будет расценен, как неправомерное ограничение прав и свобод остальных представителей магического сообщества. Начнется новый раскол общества. Это замкнутый круг. — Да, мисс Грейнджер. Нам остается надеяться, что природа сама найдет выход. Впрочем, если Вы решите занять в Министерстве соответствующую должность, может, Ваш блестящий ум сможет найти ответ на этот вопрос. Итак, момент истины, — Слизнорт взмахнул палочкой, и из нее вырвалось жидкое пламя, которое крупными каплями упало в котел. Зелье медленно начало мутнеть, потом вспыхнуло, издав отвратительный треск, а когда дым рассеялся, внутри плескалась молочно-белая жидкость. — Прекрасно. Дайте сюда фиал. — Гермиона достала небольшую бутылочку, наполняя ее до основания. — Спасибо, профессор. — Не за что, — явно довольный собой, сказал он. — Обязательно расскажите на собрании клуба «Слизней», что из этого вышло. — Конечно. — Девушка посмотрела на часы. Стрелка замерла на отметке девяти часов вечера. Время опробовать и зелье, и заклятие, еще оставалось, поэтому Гермиона, окрыленная первым успехом, практически бежала к кабинету защиты от темных искусств.       Мысли роились в голове, сменяя одна другую. Впервые в своей жизни Гермионе казалось, что она поняла чистокровных волшебников и причину их пренебрежительного отношения к маглорожденным. На их плечах лежало тяжелое бремя, и намного легче его нести, если с детства не впускать в свой круг тех, кто может осложнить тебе эту задачу. Проще было ненавидеть грязнокровок, не общаясь с ними, чем находиться в постоянных терзаниях между возможностью их любить и долгом. Сириус Блэк, Андромеда Тонкс, семья Уизли — они презрели эти чистокровные предрассудки. Поэтому их называли предателями крови, но если рассказ Слизнорта правдив, они предали не кровь, они предали саму магию. Сможет ли магия простить их? Правда, последствия их действий могут проявиться лишь поколения спустя. Должны ли они заглядывать настолько далеко? Как все это было сложно… и отвратительно.       В современном магическом обществе насаждалась идеология, что все волшебники равны между собой, но как это может быть правдой, если сама магия разделила их пропастью шириной в несколько столетий? Что ж, она уже достаточно взрослая, чтобы признать одну нехитрую истину: в идеальном мире не будет социальных границ и люди смогут выходить замуж по любви, а не из чувства долга, смогут пользоваться магией, не опасаясь тюрьмы, будут внимательны друг к другу. Но этот мир не идеален и несправедлив. И ей придется с этим смириться. Считала ли она сейчас себя хуже Люциуса Малфоя? Разумеется, нет. Считала ли она себя недостойной магии? Нет. Но сейчас она готова была признать, что идея чистоты крови не являлась аристократической блажью честолюбивых снобов, а была ужасающей необходимостью для сохранения магии. И в данный момент она почему-то готова была возненавидеть эту самую магию, которая посчитала возможным рассортировать волшебников таким жутким образом. Ведь намного проще ненавидеть Драко Малфоя просто потому, что он высокомерный, заносчивый кретин, презирающий людей ниже себя по статусу, чем признать то, что у него на это есть веская причина.       Нет. Не так. Не совсем верная цепочка рассуждения. Для такого отношения у Малфоя не было никаких причин. Это просто недостаток истинно аристократического воспитания и у отца, и у сына. Ведь правила этикета высшего сословия всегда приписывали им с пониманием относиться к тем, кому не посчастливилось родиться в золотой колыбели. И если бы они, зная историю древней магии, вели себя в соответствии с правилами приличий, а не пытались оскорбить при каждой встрече, ненавидеть их было бы намного сложнее.       На миг Гермиона представила, как бы она поступила, находясь на месте Рона. Решилась бы на брак с маглорожденным, если бы от нее зависело будущее магии? Впервые девушка пожалела, что о таких вещах открыто не говорят, а многие, как она, не знали об этом вовсе. Так хотелось поговорить с чистокровным волшебником, чтобы он разрушил ее веру в правдивость слов Слизнорта. Чтобы все было, как два часа назад. И черт ее дернул говорить о Малфое. И почему всегда, когда она вспоминает о нем, происходит нечто неприятное?!       Не успела она об этом подумать, как в коридоре второго этажа показалась знакомая фигура, облаченная в слизеринскую мантию. Должно быть, пока она корпела над зельем в подземелье, Драко пытался снять проклятие со шкатулки. И, судя по его угрюмому лицу, в этом деле он не преуспел. Причем парень был так захвачен собственными размышлениями, что не бросил ей по пути очередное оскорбление. Даже странно. Подойдя к двери кабинета, Гермиона с уверенностью дернула за ручку. Да так и застыла в проходе. Над учительским столом парил зачарованный шар световых чар, а у дальнего окна кабинета стоял Люциус Малфой и надиктовывал волшебному перу какое-то письмо. — Если ты вернулся для того, чтобы продолжить этот разговор, то лучше бы тебе не открывать рот, — он даже не повернулся в ее сторону, очевидно, приняв ее за Драко. Момент был явно неподходящий, и Гермиона попятилась назад, желая покинуть кабинет, пока он ее не заметил. Но видимо Люциус истолковал ее молчание по-своему, и повернулся, надеясь увидеть на ее месте раскаявшегося сына. — Профессор Малфой, простите, я не знала, что здесь кто-то будет в такое время. Я приду в другой раз, — спешно произнесла Гермиона, ухватившись за ручку, но дверь неожиданно захлопнулась под действием его заклинания. — Не стоит, мисс Грейнджер. Если Вы сейчас не попробуете снять проклятие, на следующем занятии от Вас будет еще меньше толка, чем сегодня. Гриффиндор и так плетется в хвосте, благодаря усилиям вашей троицы, не стоит лишать его очередных баллов из-за болезненной одержимости этой вещицей, — не смотря на содержание, эти слова были сказаны непривычным для Малфоя тоном, он словно не издевался над ней, а пытался увещевать. Не сходя с места, он взмахнул палочкой, уложив все бумаги на столе в одну стопку. «Мерлин, он что не собирается уходить? Мне что же, делать это при нем?» — подумала она. «Так, ты же не собралась тут делать ничего предосудительного. Какая тебе вообще разница будет он тут или нет», — тут же вознегодовал внутренний голос. «А если у меня не получится. Не хочу, чтобы он видел мое очередное поражение и насмехался». «Ну, в прошлый же раз он не позволил себе ничего подобного», — признав правоту своего внутреннего «я», Гермиона сделала глубокий вздох, и все же решилась остаться. К тому же, Драко тоже не отличился, и если Люциус будет ее упрекать за недостаток сообразительности, она всегда сможет напомнить ему об этом. — Вингардиум Левиоса, — произнесла она, подходя к шкатулке, которая зависла в воздухе на уровне ее глаз. Взяв страницу с выписанными на ней рунами, девушка произнесла несколько заклятий, каждый раз меняя их последовательность, будто подбирая комбинацию для сейфа. Но ничего не происходило. Проклятие было нерушимо, ну или у нее действительно не хватало знаний на то, чтобы его разрушить. И хуже всего было то, что спиной она ощущала прожигающий взгляд Малфоя. Каждый раз поворачиваясь, она видела, что он изучает какие-то бумаги и делает пометки на уголках, но стоило ей вновь вернуться к работе, как это ощущение слежки возвращалось. — Вот черт, — испробовав последнее заклятие, прошипела она. Видимо насчет древних рун она тоже ошиблась. Нужно будет изучить книгу подробней, и желательно днем. Может, из-за усталости она неверно перевела древние письмена. Ну, по крайней мере, у нее остался еще один козырь в рукаве. Достав из сумки фиал, девушка прочитала над ним заклинание из книги, а потом вылила на шкатулку зачарованную жидкость. На миг она окутала ларец со всех сторон, распространив по кабинету едкий запах, но потом эта вязкая субстанция загустевшими ошметками спала на пол в виде почерневшей слизи. «Она должна была впитаться внутрь в случае удачного исхода», — подумала Гермиона, чертыхнувшись в очередной раз. — Интересно, — проговорил Малфой, подходя ближе. — Почему Вы решили это испробовать? — Потому что при предыдущих попытках не смогла идентифицировать чары. — Позвольте фиал, — Гермиона послушно протянула склянку. Люциус откупорил пробку и поднес к носу. — За основу взято репейное масло, не так ли? И пыльца фей — она придает молочно-белой жидкости золотистый оттенок. — Да, — отозвалась девушка. Хм, стоило отдать Малфою должное, он по заслугам входил в клуб «Слизней» и был сведущ в зельеваренье. — До зелий пока еще никто не доходил. — Вы сказали это снисходительно, будто это было похоже на крик обреченности. — Вполне возможно это было бы и так, если бы позавчера мистер Финниган не устроил здесь настоящий фейерверк, пытаясь взорвать шкатулку, — усмехнулся Малфой. Гермиона невольно улыбнулась. Как это было похоже на Симуса. — Надеюсь, что при этом никто не пострадал, — шутливым тоном заметила она, набрасывая на шкатулку очередное заклятие, а потом еще одно. — Разве что сам мистер Финниган. — Думаю, его лекарь на нем озолотится. Мистер Малфой, — Гермиона вернула шкатулку на прежнее место, — скажите, может ли случиться так, что эта вещица окажется зачарована родовой магией и снять проклятие сможет лишь член Вашей семьи? — Не допускаю такой мысли, мисс Грейнджер. Более того, это было первое, что предположил мой сын, но, как видите, ларец до сих пор здесь. — Гораздо важнее не то, что я вижу, а то, что я упускаю. — Не могу с Вами не согласиться. Впрочем, я уже говорил Вам однажды: не стоит все усложнять. Порой самые сложные разгадки лежат на поверхности. — Зачем Вы это сделали? — Сделал что? — Дали мне подсказку. — Я сказал Вам ровно столько же, сколько своему сыну и остальным ученикам. — Намного интересней то, о чем Вы умолчали, — с недоверием глядя на него, ответила Гермиона. — До свиданья, профессор, — уголок его рта едва заметно дернулся, но Люциус ей не ответил, лишь проводил до двери задумчивым взглядом, в котором читалось так много и так мало.       Следующим вечером Гермиона твердо решила направиться в библиотеку и подтвердить свою догадку касательно заклинаний Морганы, но в ее планы вмешалась пресловутая случайность, имя которой — День Рождения. В этих повседневных заботах она совсем позабыла о нем, но не забыли друзья, устроив такое гулянье на ее девятнадцатилетние в Гриффиндорской башне, что обитатели портретов поспешили покинуть золоченые рамы, явно не одобряя такое шумное празднование.       Рон и Гарри, тайком сбежав в Хогсмид, принесли целый бочонок сливочного пива, Джинни подговорила домовых эльфов приготовить угощение для старосты школы и героини войны, Полумна украсила гостиную разноцветными лентами и шарами, которые парили под потолком, а Невилл достал из магазина Джорджа новейшие магические игры для больших компаний. Пожалуй, такого пышного праздника эта башня не помнила с тех пор, как здесь отмечали выпускной мародёры.       Праздник продолжился далеко за полночь и продлился бы до утра, если б в пустом портрете не появилась Минерва Макгонагалл, непрозрачно напомнив о том, что школьные правила обязательны для соблюдения даже героям войны, которые должны стать примером для подрастающего поколения. Тогда уставшие, но счастливые ученики начали разбредаться по своим комнатам, а Гермиона, подхватив Рона под руку, уговорила его задержаться, чтобы побыть хотя бы полчаса наедине. — Хотела поблагодарить тебя за такой праздник, — усаживаясь около камина, произнесла девушка, обозначив ему место около себя, — давно я так не смеялась. — Да, в последнее время причин для праздников было немного, — Рон опустился около нее, и Гермиона устроила голову у него на груди, — но обещаю, что мы все это исправим. На Рождественских каникулах можно будет поехать всем вместе к Биллу и Флер. Будет весело. — Рон, учебный год только начался, — с притворно укоризненным тоном проговорила она.— Слушай, я хотела у тебя спросить, — девушка слегка отстранилась, — твои родители когда-нибудь говорили тебе что-нибудь о долге чистокровных волшебников перед магией? — Эм, никогда не думал, что из всех возможных тем в этот день ты выберешь именно эту, — он притянул ее к себе, но Гермиона успела заметить тень, пробежавшую по его лицу. — Так говорили или нет? — Со мной — нет, но однажды я краем уха слышал, как отец обсуждал это с Биллом. — Вот как, и что он ему говорил? — Я уже не помню, давно это было… да и тема меня тогда не очень интересовала. — Рональд, — судя по бегающим глазкам, Гермиона понимала, что он что-то ей не договаривал, и девушка не понимала, зачем делать из этого великую тайну. — Нет тут никакой тайны. Во всех семьях есть свои скелеты в шкафу. — Но если мы станем одной семьей, разве твои скелеты не станут моими? И если мне в любом случае предстоит это узнать, то почему не сейчас? — она знала, что этот довод подействует безоговорочно, от разговоров об их совместном будущем Рон всегда млел и готов был говорить часами, о чем бы она не спрашивала. — Когда-то давно, — начал он со вздохом, — мои далекие предки были хранителями волшебной тайны, которая передается от главы рода старшему наследнику. Отец что-то говорил об истоках магии, о скрытых силах, что в ней заключены, о долге волшебника оберегать ее. Ничего важного. — Он говорил о темной магии? — Мерлин с тобой, Герми, моя семья несколько поколений назад отказалась от темных искусств. — Знаешь, сегодня я нашла старую книгу, где была высказана теория о том, что чистокровные семьи являются хранителями древней магии — первородной магии, если можно так сказать. И что их первостепенный долг — сохранить свою кровь от вырождения. Иначе это чревато каким-то магическим катаклизмом, согласно мнению праотцов, — чем больше она говорила, тем сильнее грустнел Рон. Было очевидно, что он знал гораздо больше, чем говорил, впрочем, его лицо куда красноречивей выдавало его мысли. Ей не нужны были подробности, Слизнорт об этом позаботился, а подтверждение она увидела в глазах Рона.       Семья Уизли была приятной противоположностью Малфоям. Они были добродушны, просты, жизнерадостны, симпатизировали маглам и маглорожденным колдунам, а потому у Гермионы всегда вызывало немалое удивление то, как они сумели сохранить свою «чистую кровь». И все же… может быть, это не было совпадением? Билл женился на Флер, которая была даже больше, чем волшебницей — она была на четверть вейлой; женой Перси стала дальняя родственница семейства — Одри Уизли; Джордж встречался с Анжелиной Джонсон, которая хоть и не могла похвастаться малфоевской родословной, но все же была потомственной волшебницей, и по современным меркам считалась чистокровной. Может ли быть такое, что старшие отпрыски семейства выбирали себе спутников жизни, руководствуясь не только взаимной симпатией? Нет. Глупость какая-то. К тому же был Рон, который знать не знал об этих тонкостях. Хотя… и этому могло найтись свое объяснение, особенно, если провести аналогию с древними магловскими семьями. Если род был не богат, то младшему отпрыску этого семейства, как правило, предоставлялась возможность вести достаточно свободную жизнь и выбирать себе спутницу. Может, Рону позволили выбрать Гермиону именно по этой причине? Нет, глупости все это. В семье Уизли ее любили, как родную. К тому же, если бы кто-то из старших детей выбрал бы себе в спутники жизни маглорожденного, Гермиона не сомневалась в том, что Артур Уизли не стал бы возражать. Ведь и сам Артур горячо любил свою жену, и не стал бы лишать собственных детей этого счастья. Семейное счастье для них было превыше всего.       И все же, природа семейства Уизли удивительна. Сознательно они любили и уважали маглов, а подсознательно все же старались сохранить чистоту крови, а может, кровь старалась сохранить саму себя. Ведь если Слизнорт прав, и в жилах каждого волшебника разливается магия, почему бы не допустить возможность того, что магия сама вершит судьбы этих волшебников? — Магическим катаклизмом?! — усмехнулся Рон. — Да ладно тебе, Герми, это писалось вилами по воде тысячу лет назад. Эта магия давно уже рассеялась. — Магия — это не мясной стейк, она не стухнет от времени. — Не понимаю, почему ты завела эту тему… — Мне просто было интересно, так ли это. — Это было столетия назад, сейчас это просто сказка, которой такие волшебники, как Малфои, оправдывают свои застарелые взгляды на жизнь. Еще на втором курсе Хагрид сказал тебе, чтобы ты не принимала все это всерьез. — Да, может, ты и прав, — прижавшись к нему, проговорила Гермиона. И сердцем-то она это приняла, а вот в голове все же появились черви сомнений, которые так и норовили подточить уверенность, от которой не так уж и много осталось. С другой стороны, что такого особенного она сегодня узнала, что могло изменить ее жизнь? Да ничего! Не стоили все эти переживания и выеденного яйца. — Конечно, я прав, — целуя ее в макушку, сказал Рон, радуясь, что хоть в чем-то они пришли к согласию.       Следующие несколько дней прошли для Гермионы в томительном поиске решения «загадки тысячелетия». Перерыв несколько десятков книг с древними английскими заклятиями, ей все же удалось найти несколько подходящих вариантов авторства Морганы. Так же она решила испробовать на шкатулке некоторые франкские заклинания, и приготовила еще несколько зелий, но все было безрезультатно.       Медленно проходили недели. За спиной остался Хэллоуин, Рождество приближалось семимильными шагами, а решение так и не находилось. Правда, и желающих заполучить свиток Мерлина заметно поубавилось. Если в самом начале над этой неразрешимой задачей трудились более тридцати человек, то к середине октября их осталось десять, а месяц спустя — всего четверо. Про себя Гермиона мысленно окрестила их «квартет факультетов», т.к. каждый факультет представлял один «боец»: она отстаивала Гриффиндор, Полумна Лавгут — Когтевран, Драко Малфой — Слизерин, а Ханна Аббот — Пуффендуй.       После занятий они встречались в библиотеке, окопавшись книгами, и пытались отыскать хотя бы намек на разгадку. Хотя, если уж быть до конца откровенной с собой, стоило признать, что полезные идеи закончились уже давно, но Гермиона старалась утешить себя мыслью, что отрицательный результат — это тоже результат. И раз уж она сумела найти тысяча и один способ, которым нельзя снять проклятие, сможет отыскать единственный верный, а значит, рано или поздно, методом исключения она достигнет своей цели.       Ежедневные посещения кабинета Защиты от Темных Искусства также заняли постоянное место в ее расписании, расположившись следом за библиотекой. Тогда Гермиона, к собственному удивлению, осознала, что даже присутствие Малфоя-старшего, которое прежде доставляло немалое беспокойство, в силу привычки начало восприниматься, как нечто само собой разумеющееся.       По большей части они молчали. Люциус делал вид, что вовсе не замечает ее, погрузившись в проверку домашних заданий или контрольных, украдкой наблюдая за ней. Гермиона, по сути, занималась тем же, колдуя над шкатулкой. Иногда они обменивались незначительными фразами, порой встречались взглядами, но удивительным было то, что тишина, которая царила в кабинете, когда они были вдвоем, не была угнетающей. Она была выразительной, пожалуй, даже слишком. Почти живой. И от этого неясного чувства Гермионе становилось жутко.       Она привыкла к тому, что подобное ощущение умиротворенной тишины можно почувствовать только в компании близких друзей, с которыми есть о чём помолчать, но этот человек уж точно не входил в их число. Напротив, его можно было приписать к злейшим врагам, а посему собственная реакция на общество этого высокомерного сноба была ей непонятна. А то, что Гермиона не могла понять, всегда вызывало в ней жгучий интерес. Однако факт того, что объектом ее заинтересованности стал Люциус Малфой, вызывал бурю негодования и внутренних противоречий.       Но поразительным было другое: несмотря на то, что они практически не разговаривали, несмотря на непроницаемую маску, лежащую на его лице, гриффиндорка все же смогла его изучить. Теперь она знала, что вечернему чаю он всегда предпочитает крепкий черный кофе, который пьет прямо в кабинете в строго отведенное время; в «Ежедневном пророке» читает только раздел финансовых новостей, мельком проглядывая остальные заголовки; на все, даже длинные письма, отвечает лишь парой строк, не утруждая себя красивым словоблудством. Знала она и о том, что браслеты надзора на его руках сильно стягивают запястья, по всей видимости, затрудняя кровообращение. Поэтому иногда можно было заметить, как Люциус, стараясь не обращать на себя лишнее внимание, пытался их оттянуть, хотя прекрасно понимал тщетность своих усилий.       Если у входа в кабинет к аромату дорого мужского парфюма примешивался запах табака, разумнее было развернуться и попытать счастье со шкатулкой в другой раз, ибо Малфой не терпел, когда его раздумья прерывают. Если, оторвавшись от бумаг, Люциус начинал раздраженно постукивать пальцами по столешнице, можно было с уверенностью ожидать от него какое-нибудь едкое замечание касательно политики Министерства. Если же он, откинувшись в кресло, прикрывал веки, кругом распространялось практически материализовавшееся чувство покоя и гармонии. Появившаяся меж бровей вертикальная морщинка красочно говорила о раздражении, приподнятая вверх бровь выражала скептический настрой, склоненная на бок голова свидетельствовала об интересе. А вот дрогнувший уголок губы был весьма красноречив, в зависимости от ситуации выражая презрение, одобрение, издёвку, снисхождение, превосходство и даже восхищение. На проверку оказалось, что Люциус не так уж скуп на эмоции, как виделось сначала. В Гермионе даже поселилась уверенность, что за этой каменной сдержанностью живет самый обычный одинокий человек.       Одинокий? Определенно. Чуть ли не в каждой желтой газетенке обсуждались новости грядущего развода семейной четы Малфоев, отношения с сыном у него явно не ладились, а преподаватели и ученики смотрели на него с таким недоверием и злобой, что Гермиона даже начинала завидовать такому хладнокровию и выдержке с его стороны. Конечно, у Люциуса была Каталея, но и она с каждым днем мрачнела все сильнее, погружаясь в собственные проблемы, да и была ли она ему поддержкой? Тоже вопрос. Впрочем, о личных делах Малфоя она старалась не думать. Правда, получалось это из рук вон плохо. Да и как можно проигнорировать сплетни, о которых шептались на каждом углу. «Ты не должна отвлекаться на такие мелочи, Гермиона», — говорила она себе каждый раз, когда Рон вслух начинал зачитывать очередную сальную статейку о « похождениях леди Малфой». «Ты уже вышла на финишную прямую, осталось совсем чуть-чуть — не теряй надежду».       Конец испытания был действительно близок. В последних числах ноября их осталось только двое: Ханна и Полумна за недостатком идей добровольно выбыли из соревнования, а вот Драко, напротив, будто светился. Весь его вид источал такую уверенность, будто он вот-вот свершит какое-то важное открытие, и это заставляло Гермиону изрядно нервничать, хотя в своих силах она не сомневалась. К тому же Малфой-старший устроил честное соревнование, и не было ничего постыдного в том, чтобы проиграть достойному противнику. Однако мысли о проигрыше она не допускала. И терпение ее было вознаграждено. За две недели до Рождества собственная неуклюжесть преподнесла ей такой подарок, от которого она не смогла отказаться.       Тем вечером, сразу после ужина Гермиона решила опробовать на шкатулке новые заклятия — последние в ее арсенале. Люциус Малфой сидел за столом, проверяя контрольную работу, устроенную накануне, а потому, чтобы его не отвлекать, она решила устроиться подальше. С помощью чар левитации подняв в воздух проклятый предмет, гриффиндорка решила опробовать на нем магию древних саксов, но, поскольку древнегерманский язык был ей незнаком, видимо, она что-то напутала в транскрипции, и вместо снятия проклятия наколдовала такой взрыв, что ее ударной волной отбросило к стенке.       От удара мир перед глазами будто перевернулся, сквозь рассеивающуюся пелену дыма она увидела Малфоя, спешно рыщущего под перевернутым столом в поисках волшебной палочки. Очевидно, он не ожидал, что ее колдовство даст такой неконтролируемый эффект, а потому тоже не успел защититься, как результат — разбитая губа и порванная мантия. «Ну все, Гермиона, он сейчас тебя убьет», — пронеслась мысль, пока она пыталась подняться, но голова тут же закружилась, и она привалилась к стене, пытаясь прийти в себя. — Я ошибся, мисс Грейнджер, мистеру Финнигану не превзойти Вашу способность к разрушениям, — презрительно фыркнул он, тыльной стороной ладони отирая кровь. — Ваше счастье, что Министерство отслеживает мои заклинания, иначе я испытал бы на Вас какое-нибудь проклятие. — Простите, я не специально, — прошептала девушка. Эта почти детская отговорка вызвала на его губах лишь ироничную улыбку, которая в мгновение сползла с лица, когда его взгляд остановился на ней. — Куда… куда Вы смотрите, профессор, — Гермиона проследила за его глазами и в момент похолодела от ужаса. Под рукой у нее лежала та самая шкатулка. Видимо, когда было произнесено заклинание, вещица полетела следом за девушкой, и когда она попыталась встать, неосознанно оперлась на нее. — Вот, черт. «Поздравляю, Гермиона, теперь ты сдохнешь от мучительной боли в палате святого Мунго, если, конечно, тебя успеют туда переправить», — со звоном в голове отозвался внутренний голос. — Мучительной боли, — прошептала она… и тут ее будто молния пронзила. — Ее нет, — девушка подняла руку, осматривая ее на предмет иных признаков проклятия. И как только она не догадалась об этом, когда не сработало зелье.       Когда Кэти Белл случайно дотронулась до проклятого ожерелья из опалов на шестом курсе, она кричала не переставая. До сих пор, закрывая глаза, Гермиона слышала эти ужасающие вопли в своих кошмарах, конечно, если их не заглушали её собственные крики от Круциатуса, но сейчас она не чувствовала ничего подобного. Перед глазами не мерцали никакие видения, свойственные людям под действием проклятия, даже кожу ничего не обожгло. Гермиона подняла вопрошающий взгляд на Малфоя, и в его холодных серых глазах прочитала молчаливое подтверждение собственной догадки. Нащупав второй рукой волшебную палочку, девушка подскочила с места с такой прытью, какой сложно было ожидать от человека, только что подвергшегося заклятию, и подбежала к его столу. — Репаро, — направив палочку на разбитую чашку, из которой Люциус пил кофе. В мгновение ока черепки склеились, являя взгляду цельный предмет. Малфой проследил за ней взглядом, но останавливать не стал. Видимо сейчас она была похожа на одержимую идеей безумицу. — Агуаменти, — чаша до краев наполнилась водой. — Гибель воров, — жидкость внутри засеребрилась, вспыхнув золотистым светом, и тут же угасла. И как она раньше не подумала об этом заклинании. И ведь она его прекрасно знала. Помнила водопад в подземельях банка «Гринготтс», отменяющий любые чары и любую магическую маскировку, и даже не подумала применить. Выплеснув воду на шкатулку, она почувствовала, как незыблемая уверенность в том, что на вещице лежит древнее проклятие постепенно спадает с нее, и в голове появляется ясность мысли. — На ней изначально не было никакого проклятия, ведь так? — Гермиона подняла на Малфоя глаза. — Вы просто заставили нас в это поверить. Что это за заклятие? — Одна из древних разновидностей чар внушения. Чем больше Вы думали о шкатулке, чем больше находились рядом с ней, тем больше она внушала Вам определенную мысль. В данном случае — мысль о проклятии.       Гермиона едва не задохнулась от возмущения. Причем точно сказать злится ли она на Малфоя или, напротив, восхищается им, она не могла. А ведь он был прав с самого начала: все они загнали себя в рамки стереотипной мысли, все были уверены в том, что это проклятие, а ответ все это время лежал на поверхности. — Вы обманули нас. Вы заставили нас два месяца торчать в библиотеке, гоняясь за несуществующими призраками! — Никогда не думал, что Вы так отзоветесь о новых знаниях, которые получили за это время, — он с деланным удивлением скрестил руки на груди. — Или Вы предпочли бы провести это время за игрой в Плюй-камни, о Мерлин, мисс Грейнджер, не нагоняйте тоску. — Никогда не думала, что Вы такой ярый борец за знания. — О, не оскорбляйте меня такими предположениями, Гермиона, знания — это лишь побочный продукт, меня больше интересует признание. Видите ли, даже занимаясь таким неблагодарным делом, как преподавание, я желаю достигнуть в нем наивысшего успеха. Как мне известно, до сего дня вам не везло с педагогами по Защите от Темных Искусств, но я не так бездарен, как они. — Даже здесь Вы ищете возможность потешить свое тщеславие. — Как и Вы, мисс Грейнджер. Как и Вы. Или Вы будете уверять меня в том, что взялись за разгадку проклятия не для того, чтобы стать лучшей на курсе? Чтобы доказать всем и каждому, что Вы лучшая ученица Хогвартса? Самая умная, да к тому же еще и героиня войны. — Я взялась за это для того, чтобы получить баллы для факультета. — Меркантильные наклонности, значит, что ж… это еще хуже, чем тяга к славе. — Не переворачивайте мои слова с ног на голову. Из нас двоих только Вы все делаете для своей выгоды или для того, чтобы развеять скуку. — О, и Вы сейчас, конечно, ожидаете, что я буду это отрицать? — он всплеснул руками. — Правда в том, что это один из тех случаев, когда все остались в выигрыше. В конечном счете, результатом любого обучения должны стать знания, и я их дал, в данном случае цель оправдала средства, — Люциус взмахнул палочкой, и пергаменты, разлетевшиеся по полу из-за взрыва, собрались в стопку и подлетели к ним. — Взгляните сами, — он подал ей результаты контрольной. Гермиона неуверенно их приняла, обратив внимание на первую фамилию в списке. — Драко Малфой — превосходно, — она презрительно фыркнула, — как это удивительно. — Хотя удивительным было то, что Люциус предпочел оставить эту реплику без внимания, и девушка взяла другой лист, — Гермиона Грейнджер — превосходно, — вот здесь ее голос дрогнул от неожиданности, и она подняла на него полный неверия взгляд. — А что Вас так удивляет? Или Вы считаете, что не заслужили этой оценки? Если так, я могу ее изменить. — Меня удивляет то, что Вы посчитали, что я ее заслужила. — Кто старое помянет, тому глаз вон… — А кто позабудет — оба потеряет, — она подняла на него взор, и впервые не увидела в его глазах надменной холодности, скорее там плясали озорные чертики, что в купе с растрепанными из-за взрыва волосами и разбитой губой, предавало ему весьма демонический вид. И все же сложно было поспорить с тем, что выглядел он завораживающе. Гермионе даже пришлось приложить усилие, чтобы отвести от него взгляд. Зато сейчас она на себе прочувствовала справедливость слов Слизнорта: Малфой действительно обладал природным обаянием, и если сбрасывал с себя ненавистную всем личину высокомерия, мог легко завладеть не только вниманием, но и симпатией собеседника. — Туше́, мисс Грейнджер, — он игриво поднял перед собой руки, как бы признавая свое поражение, а Гермиона вернулась к пергаментам.       Невилл Долгопупс — выше ожидаемого, Гарри Поттер — превосходно, Джинни Уизли — выше ожидаемого, Парвати Патил — превосходно, Симус Финниган — выше ожидаемого, Грегори Гойл — удовлетворительно, Полумна Лавгут — выше ожидаемого, Рон Уизли — отвратительно. Гермиона опять воззрилась на него с недоверием. — Что? — он посмотрел на лист. — Я знаю, о чем Вы думаете, мисс Грейнджер, что я решил свести с ним давние счеты. Признаюсь, мне действительно хотелось его завалить, да только он не дал мне такой возможности. Потрудился на славу и сам себя закопал. Что до остальных, как видите, они вполне успешно написали контрольную, потому что занимаясь поиском информации о проклятии, получали и другие полезные знания.       Гермиона посмотрела на пергамент Рона, пробежавшись взглядом по ответам. И ужаснулась. Складывалось ощущение, что он ставил крестики в тесте наугад, даже не читая вопросы. И кому он, спрашивается, хотел сделать хуже, бойкотируя Люциуса Малфоя. Только себе. Последний явно ликовал от того, что ему и делать ничего не нужно, чтобы упрекнуть Рона в отсутствии элементарных знаний или магических дарований. «Рон, ну как ты мог не знать, что веселящие чары изобрел Фелликс Самерби», — она грустно покачала головой. — О, Мерлин, судя по глазам, Вы готовы признать, что эта оценка вполне достойна мистера Уизли? — съехидничал Малфой. На это Гермиона не смогла возразить, потому что сама видела, сколь скудны были познания Рона. Точнее, сколь сильно было его нежелание принять Люциуса, как преподавателя. — Итак, если мы закончили этот спор, может, Вы довершите начатое до конца. — Он взмахнул палочкой, и шкатулка воспарила перед ними. — Систем Аперио, — Гермиона направила палочку на ларец, с ее наконечника сорвалась яркая вспышка, замочек взорвался, и крышка шкатулки откинулась вверх. — Алохомора сработала бы лучше, и не причинила такого вреда древней реликвии, — в его голосе сейчас звучали нотки осуждения. — Я знаю, — проговорила Гермиона, с интересом разглядывая небольшой свиток, возлежавший на алой бархатной подушечке. — Что ж, он по праву Ваш, — девушка неуверенно взяла артефакт, но открывать и читать свиток здесь не решилась, никто не должен видеть волнение, которое охватит ее, когда она увидит записи самого Мерлина. «Боже, я все-таки это сделала. У меня получилось!» — Спасибо, профессор, — сейчас в ее голосе не было этой подчеркнутой вежливости, казалось, что она даже забыла о том, кто стоит перед ней, потому что глаза ее сияли такой радостью и благодарностью за саму возможность прикоснуться к этой реликвии. Для нее это был действительно бесценный подарок и, о ужас, неважным даже стало то, что дарил его Люциус Малфой. Хотя, почему дарил? Он предложил сделку, она приняла её условия. Ему было скучно, и она его развлекала, и сама получила от этого немалое удовольствие. Черт возьми, она его заслужила. И самое главное, Люциус это признавал. И сейчас, глядя ему в глаза она впервые увидела в них проблеск уважения. Пожалуй, это можно было назвать вторым чудом этого вечера, ибо главный ненавистник грязнокровок признал талант одной из них. По крайней мере, самой Гермионе искренне хотелось в это верить. — Ах, да… мисс Грейджер, как и обещал, сто пятьдесят баллов Гриффиндору, — проговорил он. — Вы обещали двести. — Минус пятьдесят за то, что перевернули вверх дном мой кабинет, разбили губу и, похоже… выбили зуб, — он коснулся кончиком палочки верхней губы, и ранка тут же затянулась. — Это вполне резонно, — кивнула она, с досадой оглядывая помещение. Удивительно, как еще стекла не вылетели. — До свидания, профессор. — Гермиона уже развернулась и направилась к двери, когда за спиной с удивлением услышала тихое: «прощайте». Да, вечер действительно был волшебным, раз уж сам Люциус Малфой снизошел до подобного отношения к ней. «Видимо головой сильно ударился», — подумала она, прикрывая за собой дверь.