Свитки Мерлина

      Вернувшись в свою комнату, Гермиона не смогла сдержать слез. Обида, чувство вины, горечь от поражения свалились на ее плечи, и она никак не могла справиться с этим грузом. Сейчас девушка поняла, что вломиться в комнату Люциуса было крайне неудачной идеей, и еще более неудачным было решение взять с собой Гарри и Рона. Особенно Рона. Произошедшее — это ее оплошность. Она подвела друзей, подвела сокурсников, и все ради чего? Ради того, чтобы увидеть самодовольную ухмылку Малфоя-старшего. Сейчас она готова была заползти в самый дальний и узкий коридор Хогвартса и не вылезать из него до конца учебного года, лишь бы завтра за завтраком не видеть полных осуждения глаз товарищей. И хорошо еще, если памятуя о былых заслугах, они ограничатся молчаливым осуждением. Впрочем, на это рассчитывать особо не приходилось. — Я должна. Должна все исправить, должна с ним поговорить. Наверняка решение найдется, пусть и крайне невыгодное для меня, — она подорвалась с места и уже ухватилась за ручку двери, но внутренний голос бесцеремонно ее остановил, воскресив в памяти недавние слова Люциуса. «Или я ошибся? И Вы хотели провести этот вечер со мной, а зеркало — лишь предлог, чтобы пробраться в мою комнату? В этом случае, приношу Вам глубочайшие извинения за свою недогадливость», — Гермиона машинально коснулась бедра, до сих пор ощущая огонь его прикосновения. Она чувствовала его несмотря на то, что кожу от его руки отделяли достаточно плотные колготки; несмотря на то, что с того момента прошло уже больше часа. Повинуясь какому-то суеверному страху, девушка даже приспустила ткань, дабы убедиться в том, что на месте его прикосновений не осталось ожога. «Страшно представить, какую нелепую догадку выскажет Малфой, если я постучусь в его дверь после всего случившегося. Еще не хватало того, чтобы он решил, что действительно меня интересует», — прокрутив в голове эту мысль, Гермиона залилась краской стыда. Как она вообще могла подумать о том, чтобы вернуться в его комнату? «А разве это не так? Разве его загадочная особа не привлекает твоего внимания?» — съехидничал внутренний голос. «Разумеется, нет», — она запнулась. «То есть, конечно же, привлекает, иначе как можно еще объяснить нескончаемые мысли о нем, но не в этом смысле. Он мне интересен, как… как…». «Как кто?» «Как человек, которому по неясной причине не удалось пройти весь путь в поисках библиотеки; как человек, которого здесь не должно быть ни при каких обстоятельствах; как человек, который скрывает немало темных тайн, как бывший враг, пытавшийся убить нас столько раз, что я и со счета сбилась», — с уверенностью сказала она сама себе, и в тот же миг почувствовала себя не до конца откровенной. «Тогда почему ты так бесстыдно пялилась на него в комнате? Не помню, чтобы ты награждала подобными взглядами собственного жениха». «Это неправда. На Рона я смотрю так же», — вскинулась Гермиона, тут же заливаясь румянцем до корней волос то ли от лжи, то ли от смущения. «И вообще, я не собираюсь оправдываться», — с уверенностью заключила она.       Да и с чего бы ей чувствовать себя неловко из-за того, что она любовалась красотой мужского тела? Ведь с не меньшим удовольствием можно рассматривать античные статуи в музеях или полотна художников с изображением нагих богов-олимпийцев, и никто не поставит это в укор. Тогда к чему сейчас эти внутренние пререкания? Если Люциуса Малфоя природа наградила внешней привлекательностью, почему она должна отрицать эту истину? Надо просто оное признать, и жить дальше, как ни в чем не бывало.       Однако даже когда все эти сомнения были разложены по полочкам, упорядочены и объяснены, душевного покоя все равно не наступило. Гермиона пребывала в состоянии необъяснимого волнения даже после того, как приняла успокаивающее зелье. Душу будто сковал странный холод, а мысли не оставляли ее, а скорее наоборот, с каждой минутой обрушивались с новой силой.       И больше всего Гермиону обеспокоила собственная реакция на его прикосновение, вызвавшее в ней бурю возмущения. И досадовал, пожалуй, даже не сам факт случившегося, а то, что она не могла заставить себя ощутить отвращение, и от этого на душе ее сделалось совсем мерзко. Впервые она почувствовала себя такой грязной и липкой, опутанной паутиной коварных интриг и загнанной в угол. Что не говори, а Малфой прекрасно извлекал уроки из собственных неудач. Потерпев поражение в открытом противостоянии, он решил сыграть с ними в игру, которая требовала от человека не только смелости и незаурядного ума, но и жизненного опыта и хитрости, коими Гермиона еще не успела обзавестись в нужном количестве. «Перестань. Не думай о том, что могло произойти. Не думай о прошлом, и о том, что причиняет боль. Выкинь из головы и Люциуса Малфоя, и его никчемные интриги. Помни, правда на твоей стороне. А теперь забудь обо всем и иди в ванную», — сказала она сама себе. Взяв косметичку с туалетными принадлежностями и чистую одежду, девушка вышла из комнаты, поднялась на пятый этаж, мысленно отсчитав четвертую дверь от статуи у лестницы. — Пароль, — сурово произнесла дородная женщина на портрете. — Чистые помыслы, — с легкой иронией произнесла Гермиона и проникла в просторную комнату.       Кругом царил покой и умиротворение, в воздухе витали ароматы благовоний и целебных трав — незабываемое ощущение. Лунный свет проникал сквозь арочные окна, отражаясь на водной глади и играя на самоцветах, украшавших золоченые краны. Это была поистине королевская ванная: с бассейном, с витражами. Все-таки в должности старосты были свои привилегии, которыми стоило насладиться прежде, чем ее с позором лишат этой должности после того, что она натворила.       Пустив воду, она начала раздеваться, торопясь сбросить с себя колготки и юбку, до которых дотрагивался Люциус. Хотелось быстрее смыть с себя его прикосновения, его дурманящий сознание запах, следы собственных слез на щеках и мысли. Главное — мысли. Нужно было соскрести их с себя, чтобы они, закружившись в водовороте, уплыли в сливное отверстие, прочь из ее жизни и памяти, и тогда она сможет сделать вид, будто все это просто дурной сон.       Гермиона шагнула в горячую глубину ванной, и легла так, чтобы мыльное облако пены укрыло ее до самой шеи, надеясь, что горячая вода сумеет растопить лед, парализовавший ее изнутри. Закрыв глаза, она приказала себе расслабиться, но мысли даже не думали отступать, снова и снова прокручивая в голове слова Люциуса. «Успокойся. Едва ли намеки Малфоя, касающиеся твоей девичьей чести, имели под собой реальную основу. Он просто хотел тебя позлить и смутить. Неужели ты считаешь, что этот чистокровный ханжа смог бы без отвращения прикоснуться к грязнокровке? Ему претит даже дышать с тобой одним воздухом, так что не вздумай принимать его сальные намеки об интимной близости всерьез. Уж чего-чего, а этого в его обществе можешь не бояться», — сказала она сама себе, но долгожданного облегчения не наступило. — Да что б тебя, проклятый интриган, — прошипела она, ударив по воде, — неужели для того, чтоб перестать думать о произошедшем, мне нужно применить к себе «Обливиэйт». И еще Рон… тоже молодец, кто его дергал за язык, только масло в огонь подливал. — Гермиона в очередной раз умылась, и принялась с силой натирать себя мочалкой. «Что же все-таки сказал ему Малфой на прощание?» — эта мысль волновала ее даже больше всего остального. Всю дорогу до факультетской гостиной они с Гарри пытались выведать у него эту тайну, но рыжий словно ничего не слышал и во весь голос проклинал Люциуса Малфоя, чем перепугал половину портретов.       И все же, горячая вода и ароматы масел подействовали на нее успокаивающе. Спустя десять минут ее тело блаженно расслабилось, а гнетущие размышления отступили на второй план. Проплыв несколько кругов в бассейне, Гермиона блаженно откинула голову на мраморный бортик и прикрыла веки, задремав. Раскрыть глаза ее заставили лишь лучики восходящего солнца, возвестившие о наступлении нового дня. «Что ж, ложиться уже не имеет смысла», — усмехнулась она, облачившись в форму и высушив голову заклинанием, и заплела себе косу. «Пора бы научиться делать это с помощью магии».       На этот раз своим туалетом она занималась ужасающе долго. И это скорее объяснялось не желанием подчеркнуть собственную привлекательность, а необходимостью отсрочить момент появления перед товарищами. И все же время работало против нее: сколько не откладывай неприятный момент, но он все равно наступит. Так к чему тянуть низла за причинные места? Собрав волю в кулак, девушка направилась в главный зал, но чем ближе она подходила, тем быстрее решимость покидала ее, и к тому времени, когда она подошла к двери, ноги ее буквально вросли в гранитные плиты пола, не давая и шагу и ступить. — Ну же, Гермиона, где твоя хваленая гриффиндорская отвага? Эти люди — почти твоя семья. Ты сражалась с ними бок о бок лишь несколько месяцев назад, они не забыли этого. Они смогут тебя простить, — проговорила она самой себе, мысленно решив, что не позволит Малфою увидеть на ее лице раскаяния и чувства вины. Чтобы не случилось, она не даст ему упиваться этой мелочной победой. Придя к согласию с собой хотя бы в этом вопросе, девушка сделала смелый шаг вперед, тут же встретившись взглядом с Люциусом, на губах которого расцвела ехидная ухмылка. «Кто бы сомневался, что именно сегодня Вы измените своей привычке опаздывать. Видимо, не желаете пропустить мой променад позора. Уверена, что Вы сделали всё возможное, чтобы присутствующие узнали, по чьей вине факультет потерял столько рубинов. Ну, так не обольщайтесь, радости я Вам не доставлю», — подумала Гермиона, ответив ему такой же вызывающей усмешкой, чем, по всей видимости, только раззадорила Малфоя. Сделав глоток кофе, он перевел взгляд на часы с баллами, где почти не осталось драгоценных камней, несмотря на то, что первое полугодие подходило к концу, потом посмотрел на гриффиндорцев, с поникшим видом колупавшихся в тарелках, а затем обратил все свое внимание на девушку, негласно задавая ей вопрос: «ну для меня ты готова разыграть спектакль с равнодушием, но с ними-то что будешь делать? Пройдешь и сядешь за стол с таким видом, будто тебе и дела нет до того, что по твоей вине они лишились такого количества баллов? Выбор у тебя весьма и весьма простой, но ты можешь попробовать меня удивить».       И в этот момент Гермиона поняла, что какую бы линию поведения она не избрала, он все равно победит: если она покажет свое раскаяние, Люциус будет ликовать от того, что его наказание достигло высшей цели, если же наденет на себя маску равнодушия, то автоматом уравняет себя с ним, предав все, за что сражалась. Что ж, выбор был действительно невелик: совесть или гордыня. Помедлив несколько мгновений, она выбрала первое и, понурив голову, пошла меж рядами, стараясь не смотреть в глаза товарищей, да только это не помогло — каждой клеточкой своего тела гриффиндорка ощущала испепеляющие, наполненные разочарованием взгляды, направленные на нее. Хвала богам, что Гарри и Рон, такие же угрюмые и пристыженные, расположились у выхода, видимо испытывая с ней схожие чувства и желая поскорее покинуть зал. — Доброе утро, — все еще не поднимая головы, произнесла она. — Если, конечно, это утро можно назвать добрым, после такой недоброй ночи, — к собственному удивлению она поняла, что первый камень, брошенный в нее, был от Джинни. «Только не ты, Джинни, ты же мне, как сестра. Только не ты», — Гермиона подняла на нее растерянный взгляд и увидела в глазах подруги горькое разочарование. Только разочарована она была вовсе не потерянными баллами, а тем, что их «золотая троица» предприняла очередную вылазку и даже не удосужилась поставить ее об этом в известность, будто она была лишним колесом в их автомобиле. Но только лишней она не была, просто не было времени ее предупредить. — Джинни, я… — Даже знать ничего не хочу. В очередной раз вы продемонстрировали, что не доверяете никому, кроме себя, — с нескрываемой горечью сказала она, и Гермиона почувствовала укол совести еще и из-за этого. И ведь прекрасно знала, как для Джинни это важно, но к собственному стыду даже не вспомнила о ней, по привычке обратившись к Гарри и Рону.       Гермиона пробежалась растерянным взглядом по столу, увидев в глазах студентов только злость и осуждение. Казалось, они совсем забыли о том, через что им пришлось пройти рука об руку не так давно. И если старшекурсники и непосредственные участники битвы за Хогвартс искренне пытались сдержать собственное недовольство, то младшие ребята, не знавшие всей их истории и заслуг, шипели на них, будто слизеринские гадюки. «Кажется, нам грозит очередной бойкот», — подумала она, скользнув взглядом по преподавательскому столу. Малфой триумфально отсалютовал ей чашкой кофе, понимая, что удар оказался даже более болезненным, чем он предполагал. Пожалуй, что к сонму осуждения присоединится младшая Уизли не ожидал никто. «Ничего. Они простят. Им просто нужно дать время». — Да чтоб ты подавился своим кофе, — сквозь зубы процедила она, а потом перевела виноватый взгляд на сокурсников, и громко, чтобы ее слышали все, произнесла, — я действительно виновата. Перед всеми Вами. По моей вине и из-за моего любопытства факультет потерял честно заработанные баллы, и я искренне прошу у каждого из Вас прощения. Я приложу все усилия, чтобы исправить собственную ошибку, и сделаю все от меня зависящее, чтобы подобная ситуация больше не повторилась, — она обвела взглядом собравшихся, искренне надеясь уловить в их взглядах хотя бы надежду на прощение, но тщетно. Слишком свежа была злость в их сердцах, чтобы они сумели забыть об этом по первому требованию. Ну что ж, хотя бы начало положено.       Гермиона, раздосадованная собственной неудачей, взглянула на профессора Макгонагалл и, поймав одобрительный кивок, облегченно выдохнула. Малфой ответил ей едва дернувшимся уголком губы, но по его сияющим глазам она поняла, что в душе он ликует. Остальные преподаватели, судя по всему, остались равнодушны и к ее выходке, и к последовавшему за ней наказанию, только вот обелять себя в глазах сокурсников придется долго. — Джинни, — виновато начала она, — я должна была тебе об этом сообщить, просто… счет шел на минуты, и я… — Я правда не хочу все это обсуждать сейчас, — бросив салфетку в пустую тарелку, произнесла младшая Уизли, и направилась в класс. — Ну, дела… — буркнул Рон, отодвинув от себя тарелку с недоеденным пудингом. Раз уж даже у него пропал аппетит, дела действительно скверные. — Да, — выдохнул Гарри, подперев лоб. — Налажали, так налажали. — И все из-за этого скользкого слизняка и его дрянного свитка, — прошипел Рон, скрестив руки на груди. — Рон, не нужно. Нашей… моей вины тут не меньше. Нельзя было поступать так опрометчиво. Видимо, на войне мы совсем растеряли осторожность. Надо было мне идти одной, вероятность отделаться малой кровью была бы больше, а может, я и справилась бы быстрее. — Что?! — Рон вытаращил на нее глаза и подскочил так, будто ему только что воткнули раскаленную кочергу в задний проход.— Да как ты можешь даже говорить о таком?! Или, может, ты жалеешь, что не оказалась с ним наедине? Может, он прав, и зеркало — это лишь предлог? Ну а что… Малфой же теперь у нас завидный жених: холостой, богатый, респектабельный. И пофигу, что Пожиратель смерти, не так ли? — Что?! — здесь уже настал черед Гермионы задохнуться от негодования. — Да как у тебя язык поворачивается даже говорить о таком? Как ты можешь? — Вполне разумное заключение, учитывая, что с недавних пор ты предпочитаешь его общество компании друзей. Весь семестр мы тебя почти не видели. — Ты прекрасно знаешь, что я пыталась снять проклятие. Была в библиотеке. Да как… как ты можешь? — голос ее дрогнул, но она не позволила ни одной слезинки скатиться по щеке. — Могу, потому что это так. — Рон, помолчи, — прошипел Гарри, сжав вилку в кулаке. — Эти домыслы еще более абсурдные, чем те, что ты высказал нам в палатке перед тем, как пропасть в тот момент, когда был больше всего нужен. Гермиона права, тебе пора уже научиться себя контролировать и не устраивать подобных сцен, особенно в присутствии всей школы, — только при упоминании об однокурсниках Уизли неуверенно оглянулся по сторонам, встретившись с сотнями глаз, с интересом наблюдавших за их перепалкой. Пожалуй, только это и подвигло его закрыть рот. Одарив друзей злобным взглядом, он взял учебники и едва ли не бегом выскочил из зала. В точности, как сестра за пять минут до этого. — Он… он извинится, — только и сказал Гарри, возвращаясь на свое место. — Мне не нужны его извинения. Да как он мог даже… — Ты знаешь, что он всегда был вспыльчивым и ревнивым. К тому же, неизвестно, что такого ему вчера сказал Малфой. — Что бы ни сказал, все ложь. Ложь! — Я знаю… знаю, но тебе ли не знать, как горяч Рон бывает в гневе? — Я уже ничего не хочу знать, — Гермиона покачала головой. Она сейчас даже не смела взглянуть за стол преподавателей, спиной чувствуя на себе победоносный взгляд Люциуса. Еще бы, после спектакля, устроенного Роном, он, наверное, едва сдерживал себя, чтобы не пуститься в пляс прямо на столе. — Знаешь что… мы все просто слишком устали. Семестр был тяжелый, а год и того хуже. После всего этого… понимаешь, мы не успели даже отдохнуть, — он поднял ее сумку и поспешил увести подальше от любопытных наблюдателей. — Семестр почти закончен. Давайте сегодня вечером сбежим по тоннелям в «Три метлы». Прошу, не отказывайся. Именно сейчас это действительно нам необходимо. — Гарри, я… — Если мы сейчас все разругаемся, обрадуется этому лишь один человек. Не позволяй ему делать этого… — А что, если это вовсе не он делает? Что, если это делаем мы сами с собой? Ведь намного проще обвинять кого-то в своих проблемах, чем признать свою вину. Что если Малфой — это лишь повод поругаться и высказать мне претензии, которые копились уже давно? — В любом случае, нельзя позволить этой обиде копиться, пока она вас не поглотит, и не нужно в одиночестве прятаться по углам, делая вид, что ничего не происходит. Ваш корабль прошел через столько штормов, не позволяйте такой преграде, как Люциус Малфой его затопить. Поговорите, и все наладится. — Да, наверное, ты прав, — поговорила Гермиона, обнимая друга. — Надо же, мисс зубрилка признает мою правоту, все-таки этот день не безнадежен. — Гарри! — взвизгнула Гермиона, чувствуя, как тепло от его слов разливается в груди. — Ну, так я могу на тебя сегодня рассчитывать? — А разве я когда-нибудь давала тебе повод во мне усомниться? — Хорошо. Значит, после уроков. — Да.       День тянулся мучительно медленно. Каждую секунду Гермиона ловила на себе осуждающие взгляды товарищей, и хоть они не опускались до громогласного обсуждения ее поступка, все же и не утруждали себя попытками скрыть собственные мысли, отражавшие на лицах всю гамму переполнявших их чувств. Слава Мерлину, что до рождественских каникул осталось лишь несколько дней. Может, за пару недель все утихнет, и друзья сменят гнев на милость.       Оставалось только решить, что она будет делать на этих праздниках. Ехать в «Ракушку» больше не хотелось. После слов возлюбленного в душе остался неприятный осадок, который грозил обернуться таким потоком упреков, который их с Роном отношения просто не смогут выдержать. При подобном стечении обстоятельств лучшим выходом ей виделся раздельный отдых. Тогда они оба сумеют успокоиться, прийти к некой гармонии, отдохнуть и взвесить собственные поступки, поэтому праздники Гермиона решила встретить с родителями, которых видела лишь однажды после возвращения памяти. Правда объявлять о собственном решении она пока не решилась. Не хотелось испортить своими словами едва установившееся меж ними перемирие.       Впрочем, перемирие оказалось весьма напряженным. Не смотря на то, что все четверо согласились пойти в паб, всю дорогу пришлось проделать в молчании, которое никто не смел нарушить из страха сделать хуже. Гарри шел впереди, протаптывая дорогу в свежевыпавшем снегу, за ним, так ни разу и не обернувшись , вышагивал Рон, потом Джинни, и завершала эту «траурную» процессию сама Гермиона.       Когда из-за холма показались укрытые снежным покрывалом домишки Хогсмида, все вздохнули с облегчением. Шум улицы должен был хоть как-то разбавить установившееся между ними напряжение, а крепкий эль — улучшить настроение. По крайней мере, на это искренне надеялся Гарри, решив устроить маленькое приключение для разругавшегося в пух и прах квартета. Уверенность в этом вселяла и мелодия зачарованной шарманки, игравшей у входа в «Кабанью голову». — Какая красивая мелодия, — произнесла Гермиона, остановившись, чтобы послушать. — Да, — подтвердила Джинни. — Рон, ты ведь помнишь эту песню? — Брат согласно кивнул. — Что это за песня? — Это старая баллада о фее и рыцаре. Когда мы были детьми, мама часто её пела. Говорила, что она очень поучительна. Как же она начиналась, — Джини подняла глаза вверх, вспоминая слова, которые вертелись на языке. — Знал каждый — у озера фея жила, — без особой заинтересованности произнес Рон первую строчку. — Ах, точно, — подхватила Уизли, и ее приятный голосок тут же начал вторить грустной мелодии шарманки. Знал каждый – у озера фея жила, Знал каждый – дева коварна была, Пред нею робел и король и пастух, И лик ее нежный пленял гордый дух. Все знали, что тайну она берегла, Все знали, сколь бдительной фея слыла, Благодаря такому глазу, Секрет не выведал ни разу, Ни менестрель, ни лицедей, Ни палач, ни чародей. Но однажды к ней рыцарь явился, Не поздоровался, не поклонился, На тонкую шею ей цепи накинул, На коня посадил и долину покинул. Тогда к нему бросилась фея с мольбой: Я знаю, мой путь предначертан судьбой, Прошу, не губи ты, рыцарь, меня, Исполню волю твою я в три дня. Чего пожелаешь: и замки, и злато, Тебе подарю, чтобы жил ты богато. И молвил ей рыцарь в то же мгновенье: Моей семье не грозит разоренье, Все это в моем владении есть, И деньги, и земли, отвага и честь, Тебя прошу я открыть мне секрет, Что ты хранишь уже много лет. И молвила дева тоном спокойным: По той стезе пройдет лишь достойный. Там похоронен очаг древних знаний, Тебе расскажу я это преданье: Но помни, дорога та сложна, За нею таится иная страна — Путь в царство лорда Оберона, Что на границе с Авалоном, Лежит сквозь толщи водной гладь, Но должен ты при том сказать: Открой врата передо мною, Готов я жертвовать собою, Сквозь воду и огонь пройду, Свет истины, клянусь, найду. И рыцарь, вняв ее рассказу, Свой долг пред ней исполнил сразу: Разрушил цепи в тот же час, И пыл в глазах его угас. Блеснул во мраке острый клинок, И рыцарь упал у девичьих ног.       Смысл баллады Гермиона поняла не сразу, но когда поняла, какую истину в своих строчках хранила эта детская песенка, едва не подпрыгнула на месте от радости, ибо осознала, о каком именно мире воспевали струны лир в тайном послании на свитке, и окончательно уверилась в правдивости слов Малфоя: зеркало Титании — это вовсе не зеркало. «Ну, конечно, как я могла не догадаться — в балладе говорится о том, что фея может указать путь «к очагу древних знаний» — к библиотеке. Эта вторая веха, позволяющая разгадать первую загадку. Озерная фея — наверняка Нимуэ, та, что взрастила Ланселота и влюбила в себя Мерлина, а потом заманила в коварную ловушку и погубила. Это она хранительница ключа от врат в царство лорда Оберона — супруга Титании. И путь в это царство «лежит сквозь толщи водной гладь». Вода священного озера — это и есть зеркало Титании. Вот куда я должна направиться». — Гермиона, Гермиона, — Гарри потряс ее за плечо, выводя из восторженного оцепенения, — что с тобой? — Я… я… все в порядке. Просто эта песня… никогда ее не слышала. — Она очень старая… мне кажется, не многие ее помнят, наверное, и я бы о ней не знала, но мама заставила нас с Роном ее выучить, — с долей гордости произнесла Джинни, которая, казалось, совсем забыла о недавней буре, что бушевала в ее душе. — Зачем? — Не знаю, она только сказала, что каждый в нашей семье должен ее знать и обучить ей собственных детей — это традиция.       В очередной раз Гермиона убедилась в том, что старые чистокровные семьи, зачастую сами того не понимая, хранили знания, которые были недоступны многим волшебникам из молодых родов. Ведь сборника магического фольклора не существовало. Все древние легенды и песни передавались из уст в уста. Возможно, основатели старых фамилий даже знали о том, что в этой песенке содержится ключ к настоящей магической сокровищнице, но с веками эти знания канули в Лету, а песенка стала передаваться внутри семей, как часть наследия далеких предков, которым даже не пришло бы в голову поделиться с иными представителями магического мира. Теперь слова Слизнорта о вырождении старых знаний обрели для нее иной смысл. — Чем тебя так заинтересовала эта песня? На мой взгляд — ничего особенного, — буркнул Рон, наконец-то соизволив на нее посмотреть. — Просто очень красивая мелодия, — о том, что баллада каким-то образом связана со свитком и поиском библиотеки девушка благоразумно решила промолчать. Такая новость после сегодняшних событий уж точно не будет воспринята благосклонно, особенно, учитывая тот факт, что никто из друзей не разделял ее рвения к поискам этого кладезя знаний. — Ну что… пойдем? — потянув Гарри за руку, проговорила Джинни. — А то я уже замерзла. — Пойдем, — усмехнулся Поттер, и все четверо скрылись за ветхой дверью старого паба.       Весь вечер Гермиона просидела, как на иголках, стараясь всем своим видом выражать заинтересованность в разговоре и не обидеть друзей, хотя все ее мысли витали вокруг нежданного открытия. Она-то, подавленная последними событиями, уже всерьез думала отложить поиски очередной подсказки до следующего семестра, но сейчас чувствовала внутри небывалый эмоциональный подъем, будто сам Мерлин благословлял ее на поиски.       Обратно в Хогвартс она практически летела, окрыленная надеждой. Случившееся казалось ей добрым знаком, а потому, не обращая внимания на усталость после бессонной ночи, девушка направилась в библиотеку, взяла с полки небольшой томик артуровского цикла и довольно быстро нашла интересующую информацию.       Как оказалась, вышеупомянутая фея, согласно легенде, обитала на берегах озера Благословенных или озера Лок Блест, расположенного в графстве Сомерсет на юго-западе страны. Согласно преданию она была не только хранительницей врат в волшебный мир, но обладательницей великой силы, которую отобрала у умирающего Мерлина. В общем, в истории персонаж достаточно неоднозначный, показавший себя и достойной женщиной, и коварной соблазнительницей. — Кем бы ты ни была, Владычица озера, завтра мы с тобой встретимся, — проговорила Гермиона, переписывая из книги несколько заклятий, способных пленить фею. — И уж поверь, я не совершу такой ошибки, как тот несчастный рыцарь из баллады.       Разобравшись с теоретической частью, Гермиона, наконец, закончила эссе для Слизнорта, в котором выдвинула достаточно смелые предложения по совершенствованию процесса зельеваренья и пошла спать, напевая себе под нос мелодию, которая определила весь сегодняшний вечер. Правда уснуть она так и не смогла, возбужденный разум то и дело рождал в полудреме прекрасные видения: картины встречи с королевой Титанией, образы таинственных эльфийских лесов, знаменитые хороводы фей и магические мелодии арфы. А потому проснулась девушка счастливой, но уставшей, быстро оделась, не слишком заботясь о внешнем облике, и взглянула на расписание занятий: Зельеваренье, Трансфигурация и З.О.Т.И.       Мысленно порадовавшись, что идут они именно в таком порядке, Гермиона сразу направилась в подземелья, надеясь успеть до завтрака выпросить у Слизнорта хотя бы небольшую порцию «Феликс Фелицис» и при этом не выдать собственных намерений. Уж кто-кто, а старый зельевар определенно не поощрит ее идею с прогулом уроков, а терпеть целый день девушка просто не могла. К счастью, хоть с этим ей повезло, старик пребывал в прекрасном расположении духа, а потому не стал мучить ее десятками вопросов, выделив небольшой флакончик под клятвенное обещание не использовать его во время экзаменов.       С трудом высидев первую пару, Гермиона отпросилась с занятий, сославшись на невыносимую слабость во всем теле и, не тратя ни минуты, по тайному ходу вышла к Хогсмиду, откуда и трансгрессировала прямо на берег Лок Блеста и с изумлением огляделась по сторонам.       Озеро, вне всяких сомнений, было зачарованным. Во-первых, потому, что по всему периметру его окружал незримый для глаза простого человека магический барьер. Во-вторых, окрестности на две мили вокруг затягивал непроглядный туман, сползавший с гор, а в-третьих, природа здесь рождала ни с чем непередаваемые ощущения. Магия здесь была практически материальна, казалось, можно протянуть руку и ухватиться за нее — это было просто поразительно.       Вытащив их кармана мантии волшебную палочку, Гермиона смело шагнула вперед, будто ведомая древними чарами, дремлющими на дне, в бездне темного озера. Весь берег был усеян мелкой разноцветной галькой, отполированной до драгоценного блеска. Девушка наклонилась, подобрав несколько камушков, поражаясь великой магии времени. Интересно, сколько лет потребовалось воде на то, чтобы выточить такую идеальную форму? Наверное, не одно десятилетие.       А озеро… оно было бесподобно. Водная гладь — глубокая, сочная, походила на ограненный сапфир, такой зеркально-синий, что в нем без труда можно было разглядеть отражение небес. Кое-где над кромкой воды поднимались огромные черные камни, напоминавшие собой доисторических чудовищ, высунувших из воды свои горбатые спины. Множество валунов виднелось и на берегу, поднимаясь к опушке соснового бора. Часть их была погружена в землю, лишь немного выступая над поверхностью, иные же возвышались над зеркальной гладью озера, будто древние утесы-великаны, за столетия обросшие мхом и папоротником.       Но больше всего Гермиону поразила тишина, поистине пугающая, мертвая, не нарушаемая ни плеском рыбы, ни криком птиц, ни скрипом деревьев, ни дуновением ветра. Казалось, что в этой тишине единственным звуком было биение ее сердца. И все же девушка нашла в себе силы воззвать к силе, что окутала это место. — Меня зовут Гермиона Джин Грейнджер, и я пришла, чтобы встретиться с Нимуэ — владычицей озера и хранительницей врат. — Эхо разнесло ее голос по окрестностям, но ответом ей стало лишь молчание. Подождав с четверть часа, Гермиона повторила свой призыв, и опять тот же ответ. Присев на холодный камень, она вновь прокрутила в голове текст баллады, пытаясь понять, что она упустила. «А зачем тебе нужна эта фея? В песне она уже сказала тебе, что нужно делать. Не усложняй. И без того уже тошно», — возмутился внутренний голос. «Будто без встречи с этой Владычицей у тебя мало проблем». — И правда, видимо это четверостишие и есть пароль, — девушка подошла к самой кромке воды, и произнесла уже ставшие родными слова из баллады, — открой врата передо мною, готов я жертвовать собою, сквозь воду и огонь пройду, свет истины, клянусь, найду.       В одночасье земля у ее ног содрогнулась, по зеркалу сапфировых вод прошла мелкая рябь, и из глубины озера метрах в десяти от берега поднялось золотое свечение, расползающееся в разные стороны, а секунду спустя на поверхности показался небольшой ковчежец, мерно покачивающийся на волнах. — Акцио, — сказала Гермиона, направив волшебную палочку на неизвестный предмет, но ничего не произошло. — Это испытание для воли, а не для магии, — раздался за ее спиной мелодичный девичий голос. Вздрогнув, девушка оглянулась, увидев перед собой невероятно красивую высокую нимфу, чей наряд был сплетен из рыбацких сетей, а длинные волосы, лазурные, словно морская гладь, спадали до пят, копируя по цвету ее огромные глаза. — Кто ты такая? — направив на нее волшебную палочку, произнесла гриффиндорка. — Не ты ли взывала ко мне лишь полчаса назад? Ах, сколь коротка девичья память, — с притворным разочарованием произнесла она. — Нимуэ. — Да, это я. — Что я должна делать, чтобы узнать дальнейший путь? — Ты уже пришла сюда, а значит, знаешь достаточно, чтобы сделать выводы. Вопрос в другом: на что ты готова ради этого? — На всё, — возможно несколько самоуверенно ответила она. — Дерзай, — фея простерла руку, указывая на водную гладь, и внутри у Гермионы все похолодело. «Если манящие чары не работают, тебе придется самой достать его из ледяной воды», — от одной мысли о купании в конце декабря по спине у Гермионы начали бегать тысячи мурашек. — Поспеши, коль не передумала. Здесь сильное течение, чем дольше будешь мешкать, тем дольше придется плыть, — поторопила ее Нимуэ.       Гермиона оглянулась по сторонам, мысленно взывая к Богу, чтобы тот даровал ей силы на такой подвиг, а потом, сбросив с себя теплое пальто, мантию и форму, несмело подошла к кромке воды, оставшись лишь в легкой белой сорочке. Ноги тут же свело от холода, на коже выступили мурашки, и девушка, хватаясь за хрупкую соломинку надежды, в очередной раз попыталась призвать ковчежец с помощью магии, но тщетно. «Магии там путь заказан», — в памяти всплыла строчка из тайного послания на свитке. «Здесь волшебство бессильно». «Ну, а какой у тебя есть выбор? В первом испытании говорилось о том, что тебе предстоит битва разумов, а значит, не стоит опасаться, что тебя сожрет какая-нибудь мистическая тварь, обитающая в глубинах озера».       Зажав волшебную палочку в зубах, она сделала глубокий вздох и с разбегу кинулась в воду. В то же мгновение кожу ее пронзили сотни ледяных игл, дыхание перехватило, сердце забилось с такой скоростью, что готово было разорвать грудную клетку, а еще через несколько секунд девушка поняла, что ноги ее свела болезненная судорога, но она продолжала плыть, с каждым гребком приближаясь к заветному ковчегу. Правда плыть с каждой секундой становилось сложнее, следом за ногами стали неметь и руки, и к тому времени, когда Гермиона сумела ухватить таинственную реликвию, тело уже практически не подчинялось ей. К собственному ужасу, она даже не смогла наколдовать согревающие чары.       И все же сдаваться было нельзя. После всего, через что она прошла, было просто стыдно утонуть, купаясь в озере. Прилагая неимоверные усилия, она смогла развернуться лицом к берегу, сквозь пелену слез глядя на темный силуэт феи, и сделала некое подобие гребка. Получилось весьма неуклюже, но неудачная попытка все же лучше, чем никакая. Вскоре, следом за конечностями от льдисто-холодной воды начали неметь губы и даже язык, а зубы заходились скрежетом, заглушая биение заледеневшего сердца. Казалось, еще чуть-чуть и сама Гермиона заледенеет и станет похожей на глыбу льда. И все же она плыла… плыла чисто из упрямства, усилием воли заставляя себя делать каждое движение, и берег начал приближаться: ближе, еще ближе…и вскоре ее ноги ударились о каменистое дно. Наконец, переведя дыхание, она на четвереньках выползла на берег, сжимая в онемевшей руке золотую сферу. — Я прошла испытание, — дрожащим от холода голосом, произнесла Гермиона. — Не соизволите ли Вы, о Владычица, указать мне дальнейший путь, — сейчас в ее тон прокрались едва уловимые нотки ехидства, но девушка сделала все возможное, чтобы их сдержать. — Ты уже пришла сюда, а значит, знаешь достаточно, чтобы сделать выводы, — ответила она теми же словами, что и прежде. — Ты это уже говорила, — саркастично подметила Грейнджер. — Значит, ты задаешь неправильные вопросы, — отозвалась Нимуэ. — По этой стезе пройдет лишь достойный. Я не имею права тебе помогать, — Гермиона бросила на нее злобный взгляд, дрожа от холода, и уставилась на светящуюся сферу, усыпанную древними рунами по периметру. — Ключ от врат междумирья, — перевела она, разглядывая необычайный узор, — Эти глифы, — она указала на засечки по краям, — они делят сферу пополам, — девушка повернула верхнюю часть по часовой стрелке, будто открывая банку, и крышка подалась. Но внутри, к разочарованию Гермионы, ничего не оказалось, и она не сдержала досадливого вздоха. — Пусто, — Грейнджер с недоверием уставилась на фею. — То, что пусто, нужно наполнить, — каким-то отстраненным голосом произнесла Владычица Озера. — Наполнить… ну конечно, свиток — это еще один ключ, — она бросилась к мантии, пошарив карманах, и достала оттуда скрученный кусочек пожелтевшего пергамента, вложив его внутрь ковчежца, а так же вытянула склянку с зельем удачи, которую тут же и опустошила. — Ты умна. Много сообразительнее моих предыдущих гостей, впрочем, я сейчас любому гостю рада, потому что в последние десятилетия волшебники не балуют меня своим обществом. — Благодарю, — проговорила Гермиона, прикрыв сферу, и тут же почувствовала, как ее рука намертво приклеилась к металлу, а потом все закружилось перед глазами, и она ощутила резкий толчок. «Портал», — пронеслось у нее в голове, и в ту же секунду Гермиона болезненно приземлилась на зеленую траву. — Вот, дьявол, здесь не работают амортизирующие чары, — приподняв макушку, прошипела она, оглядываясь по сторонам. И обомлела.       Казалось, Гермиона перешла в иное измерение, где ни одна живая душа знать не знала о том, что сейчас середина зимы. Солнце светило по-летнему жарко, кругом слышалось пение птиц и мерное журчание небольшого ручейка. Судя по всему, она оказалась в лесу, но в лесу необычном, собравшем в себя тысячи растений со всего света. Были здесь и огромные дубы, поросшие мхом; и высокие секвойи, пронзающие своими макушками небеса; и тонкие осины, покачивающиеся на ветру; и кипарисы, и березы — деревья со всех широт, собранные в одном лесу, где цвели папоротники, а воздух был напитан устойчивым розовым ароматом. Нет, это был не просто лес, а Лес с большой буквы — волшебный, населенный невиданными существами из добрых сказок, которые матери читают детям перед сном.       Почему-то именно эта мысль посетила Гермиону, когда над головой пролетел пылающий огнем феникс, скрывшийся за высокими деревьями. И она вспомнила, как давным-давно, будучи совсем маленькой девочкой, с волнением ожидала наступления темноты, чтобы узнать, чем закончилась та или иная сказочная история.       В нагромождении переплетенных стволов девушка сразу узнала молчаливых древесных гигантов из своих фантазий, раскинувших свои пышные кроны, чтобы дать путникам отдых от палящих солнечных лучей. Казалось, один лишь миг, и у той зеленой арки, оплетенной розовыми кустами, появится темная фигура эльфа, а стайка веселых сатиров пройдет мимо нее с веселыми песнями в сопровождении смеющихся нимф.       Все здесь буквально дышало волшебством. Оно струилось в воде, впитывалось с солнечными лучами, напитало собой всё и вся. Каждой клеточкой своего тела Гермиона чувствовала, как эта энергия проходит сквозь нее, оставляя после себя приятное тепло. Правда, как и все прекрасное в этом мире, это умиротворение не могло длиться долго. Взглянув перед собой, девушка увидела фигуру человека, облаченного в костюм елизаветинской эпохи, стремительно надвигающегося на нее. — Кто Вы? — проговорила Гермиона, выставив перед собой палочку. — Не подходите ближе, иначе я за себя не ручаюсь. Не подходите, — но незнакомец, будто не слышал ни единого слова, как зачарованный шел вперед, не разбирая дороги. — Ступефай, — отходя на шаг, выкрикнула она, но палочка ее не слушала, — Левикорпус. «Магии тут путь заказан», — память в очередной раз озвучила прописную истину, которую она уже должна была усвоить. — Что ж, значит, защищаться придется своими силами, — она подняла с земли палку, и попятилась назад, уперев спину в ствол дерева, но мужчина прошел мимо, даже не взглянув в ее сторону, будто и вовсе не видел. — Что за чертовщина?       Некоторое время спустя из-за деревьев вышла еще одна фигура — женская, облаченная в старомодную мантию времен самого Мерлина, и так же, не издавая ни единого звука, будто зачарованная прошла мимо. А потом, мелькая темными силуэтами на фоне яркой зелени и солнечных лучей из перелеска потянулась целая толпа. Были в ней и женщины, и мужчины, и совсем юные волшебники, и старики, облаченные в костюмы разных народов и эпох. Словно безвольные и слепые марионетки, идущие на один лишь им слышный зов, они тянулись следом за заходящим солнцем, скрываясь за горизонтом. «Что же здесь происходит, хотела бы я знать», — провожая задумчивым взглядом юношу, одетого в костюм императорского пажа, подумала Гермиона, и застыла от удивления, увидев в тени деревьев до боли знакомый силуэт. Длинные платиновые волосы, уверенная походка, черная мантия в пол, сколотая серебряной фибулой в виде змеи — это не мог быть никто другой, никто из ее знакомых не обладал такой статью и вышколенной манерностью, которая так часто выводила из себя его собеседников. Это мог быть лишь он — Люциус Малфой.       Дьявол, никогда она еще так не радовалась его присутствию, как сейчас: пусть он ее враг, пусть он бывший Пожиратель Смерти, пусть он следил за ней — не важно. Сейчас у них общая беда — оба они застряли здесь, и оба желают выбраться. Девушка кинулась к нему, в надежде, что Люциус сможет пролить свет истины на случившееся. Спотыкаясь, сбивая босые ноги в кровь, она неслась ему навстречу, не обращая внимания на людей, встречавшихся на ее пути, но чем ближе подходила, тем сильнее становились ее сомнения. И, будучи на расстоянии нескольких шагов от него, Гермиона вовсе остановилась, с изумлением воззрившись на лицо мужчины.       Без сомнения, это был Люциус Малфой, только не тот Малфой, которого она знала, боялась, ненавидела и втайне вспоминала, едва выдавалась свободная минутка. Пред ней предстал красивый юноша, немногим старше ее самой. Высокий, стройный, элегантный. Практически не отличавшийся от того мужчины, которого она привыкла видеть в школьных коридорах, и все-таки другой. Время еще не оставило на его лице своей печати, а во взгляде его пока горел тот страстный юношеский пыл, ныне угасший под гнетом прожитых лет. «Слизнорт был прав, говоря о его глазах. Сейчас они напоминают ледяные озера, но тогда, за всей этой аристократической сдержанностью и высокомерием, скрывался настоящий пожар. Что же с Вами приключилось, мистер Малфой?» — подумала Гермиона, в очередной раз подловив себя на мысли, что беззастенчиво его разглядывает. Слава Богу, что этот Люциус не мог ее ни в чем упрекнуть. — Мистер Малфой, мистер Малфой, да стойте же Вы. Мистер Малфой, — погрузившись на время в свои мысли, Гермиона не сразу заметила, что предмет ее интереса вовсе не остановился пред ней. Так же, как и десятки других волшебников, он будто слепец шел вперед, не видя ничего перед собой. В обреченной на неудачу попытке его остановить, Гермиона вытянула перед собой руки, но он, словно бестелесное привидение прошел сквозь нее, и направился дальше. — Поразительно. Он такой реальный, как живой, и в то же время — призрак. Но как он может быть призраком, если он живее всех живых. Что это за колдовство? Мистер Малфой, Люциус, — практически с мольбой пролепетала она, — поговорите со мной. Скажите, где мы оказались? Как отсюда выбраться? Куда пропало мое волшебство? — Он не слышит тебя и не видит. Это лишь его ментальная оболочка, частичка души и крови, оставленная здесь. Скоро и ты будешь тенью бродить среди них — это дань, которую платят все, кто решился найти древние знания. — Кто Вы? — девушка скептически оглядела нежданного собеседника, облачением своим напоминавшего Питера Пэна: зеленое трико, ботинки с закругленными мысами цвета весенней листвы, просторная салатовая туника, опоясанная канатной веревкой и шапочка с притороченной к ней веточкой омелы. При иных обстоятельствах Гермиона наверняка посмеялась бы такому нелепому образу, но сейчас было не до смеха. — Мое имя Пак, я трикстер, дух этого леса и преданный слуга королевы Титании. Узнав о появлении нового соискателя, она приказала мне сопроводить тебя к ее трону. — Соискателя? — вопросительно подняв бровь, проговорила Гермиона. — Именно. Ты же пришла сюда за подсказкой. — А они? — девушка указала на проходящие мимо фигуры, с волнением признавая еще одно знакомое лицо. — Профессор Дамблдор, профессор, — она кинулась к нему, но Пак ухватил ее под локоть. — Говорю же, это лишь образы бывших соискателей. В некоторых случаях они ментальные, как сейчас, а в некоторых — физические и вполне осязаемые, — он демонстративно снял шляпку с проходящей мимо волшебницы и надел себе на голову. Женщина даже глазом не повела в его сторону. — Никто из них не станет с тобой говорить. Уж поверь. — Осязаемые, говоришь, — Гермиона дотронулась до проходившего рядом с ней старика в пурпурной тоге. Его рука была на удивление теплой, будто жизнь еще теплилась в его немощном теле. — Но почему это происходит? Почему я смогла дотронуться до этого человека, но Люциус… он словно проскользнул сквозь меня, будто привидение. — Потому что он сумел покинуть пределы королевства до того, как закончилось отведенное ему время на поиски врат. И здесь остался лишь его образ — та дань, которую он заплатил за королевскую аудиенцию. А этот мужчина — он похлопал того мага по плечу, — не сумел выбраться и остался здесь навсегда: и телом, и духом. Со временем земля вытянула из него магию, а следом за магией и разум. «Его будто поцеловал дементор» — подумала девушка. — Это инфернальная сущность, не так ли? — проговорила Гермиона, чувствуя, что по спине у нее прошел холодок. Что же получается, если она не сможет найти портал из этого мира, то превратится в такую же блуждающую тень, как эти несчастные? И со временем ее магия начнет питать эту землю. О, Мерлин, не дай такому произойти. — Можно сказать и так. Эти волшебники… они уже давно не живые, но в то же время не до конца мертвые. Здесь ничто не умирает в известном тебе смысле. Если сказать вкратце, магия сохранила невредимыми их тела, но уничтожила то, что делало их людьми. — И как много…— девушка запнулась, пытаясь подобрать слова, — скольким волшебникам удалось покинуть пределы вашего мира за все это время? — Немногим, — достаточно беззаботно ответил Пак, будто речь шла не о человеческих жизнях, а о сущих безделицах. — За тринадцать веков лишь тридцать волшебников пересекли границу нашего мира и вернулись в свой. — А сколько всего волшебников… — Ты хочешь узнать, сколько людей пришло сюда в поисках библиотеки? — Гермиона неуверенно кивнула. — Чуть более четырехсот. Правда, за последние несколько десятилетий гостей у нас практически не было. Видимо большая часть ключей затерялось в истории.       Гермиона, желая убедиться в правдивости слов трикстера, дотронулась до проходящего рядом с ней юноши в достаточно пуританском костюме. Удивительно, но даже спустя века его рука по-прежнему была мягкой и теплой, а вот Дамблдор оказался таким же бестелесным образом, как и Люциус. Что ж, это вселяло надежду. Если эти двое сумели найти выход из королевства, то сможет и она. Главное - не отчаиваться преждевременно. «Чертов Малфой, чтоб его дракон пожрал, ведь прекрасно знал, во что я вляпаюсь, и даже слова не сказал». «С другой стороны… я и не спрашивала. Черт, черт, черт… главное - не паникуй, Гермиона». — Куда они все идут? — поинтересовалась девушка, указав на мерно шествующую рядом с ними колонну. — Туда же, куда и мы — в Фиорлиэр. Когда приходит очередной соискатель, остальные обязательно идут его приветствовать, — Гермиона кивнула в знак понимания, и направилась вслед за своим проводником, при каждом шаге оставляющим за собой шлейф изумрудного сияния. — Что такое Фиорлиэр? — спросила Гермиона. — Замок госпожи, — пояснил Пак. — Там решится твоя судьба. — И что меня ждет? — Это зависит только от тебя. Королева строга, но ей не чуждо великодушие и справедливость. — И все же, Вы не отпустили этих людей в их мир. Заперли в своих владениях, заставляя медленно терять свою сущность. — Библиотека таит в себе величайшие знания и могущественную силу, и мы не можем допустить, чтобы они попали в руки недостойных. Это завет самого Мерлина. Не стоило сюда приходить, если не готова расстаться с жизнью, — насмешливо фыркнул Пак.       Вскоре они вышли на дорогу, мощенную серым камнем. Замок королевы фей огромным зеленым насаждением высился прямо перед ними. Стволы деревьев, сплетаясь меж собою, создавали изящную колоннаду и стены, а раскидистые кроны выполняли функцию покатых крыш. Естественная красота природы и древняя магия сумели создать невероятную обитель — замок живого леса, потрясающий воображение. И если бы сама Гермиона не находилась в столь скорбном положении, сумела бы по-настоящему оценить величие этого места.       Солнечный диск, медленно спускающийся к горизонту, окрашивал кроны деревьев в багровые тона. И, по мере того как ночь вступала в права, средь листвы вспыхивало все больше огоньков, освещавших путникам дорогу. Белый горбатый мост подводил к городским воротам, высоким и крепким, ярко освещенным.       Пак приложил ладонь к стволу дерева, и на месте его прикосновения вспыхнула золотистая руна. Врата бесшумно распахнулись, но, к удивлению Гермионы, никакой охраны за ними не оказалось. Замок будто был населен духами. Впрочем, так оно и было. Войдя внутрь, соискатели попали в узкий коридор, образованный двумя стенами и только потом вышли в огромный зал, посреди которого стоял облицованный камнем большой фонтан, в самом центре коего возвышалась статуя нимфы, склонившейся над водной гладью с кувшином, из горловины которого выливалась струйка воды. Она-то и давала начало узкому ручейку, разделявшему замок на две половины. — Это источник Жизни, — пояснил Пак, взяв серебряный кубок у бортика фонтана, и, зачерпнув воды, протянул Гермионе. — Меня не мучает жажда, — с недоверием глядя на него, проговорила девушка. — Это не имеет значения. Вода очищает. Если твои намерения благие, ничего худого с тобой не приключится. — А если нет? — Ты умрешь, — равнодушно произнес Пак. — Для чистых сердцем — это живительная влага, для остальных — смертельный яд. — А если я откажусь? — Ты умрешь, — тем же тоном повторил он. — То есть выбора у меня не остается. — Выбор всегда есть, и люди неизменно выбирают жизнь. Ну… или хотя бы шанс на жизнь. Пей. Не стоит заставлять королеву ждать. — Гермиона несмело взяла кубок, и залпом осушила чашу. В чистоте своих помыслов она не сомневалась, а значит, и опасаться ей нечего. Холодная вода тут же свела зубы и прошла по пищеводу, но ничего фатального не приключилось. Пак испытующе посмотрел на девушку, и минуту спустя удовлетворенно кивнул. — Пойдем.       В течение всего пути они никого не встречали, даже тени соискателей, сопровождавшие их всю дорогу, исчезли, но из дальнего коридора, будто перезвон волшебных колокольчиков, доносилась умиротворяющая музыка, но в то мгновение, когда они вошли в огромный зал, все стихло.       Затаив дыхание, Гермиона огляделась. Своды этой обители укрывала золотая листва, сияющая при свете факелов, а стены представляли собой древесную колоннаду, увитую виноградными лозами. В центре залы под пологом большой ивовой ветви, на троне из белого дерева, поросшего плетистыми розами, восседала королева Титания в окружении десяти юных фей, состоящих в ее свите. При появлении Гермионы она поднялась с трона в знак приветствия, и вслед за ней расступилась и толпа соискателей, образуя некое подобие живого коридора. — Не говори с госпожой, пока она к тебе не обратится, — произнес Пак. — А когда она тебя призовет, не забудь поклониться. — Я поняла, — проговорила Гермиона, исподтишка оглядывая Титанию.       Высокая, стройная, словно осинка, облаченная в бирюзовый наряд, величественная и прекрасная предстала перед глазами юной ведьмы легендарная королева фейри. Волосы её, отливавшие старым золотом, охватывал тяжелый обруч, инкрустированный сапфирами, а лебединую шею оплетали три нитки крупного речного жемчуга. Была ли она молода? И да, и нет. Седина еще не коснулась ее длинных волос, лицо и руки не испещрили морщинки, а голубые, словно небеса, глаза королевы искрились, будто мерцающие звездочки, но в царственном облике ее с первого взгляда читались мудрость и сила знания, которые дает лишь время. — Иди, — подталкивая девушку вперед, произнес трикстер. — А ты? — Свое дело я уже сделал. «Это не страшнее поиска крестражей, это не страшнее поиска крестражей», — с каждым шагом твердила она себе, сверля взглядом Люциуса и Дамблдора, которые стояли ближе всех к трону. «Как же вам удалось отсюда выбраться?» — Что дашь? — преградив ей путь, произнесла одна из фей. — Что? — переспросила соискательница, откровенно не понимая, чего от нее хотят. — Это — чаша для даров, что дашь? — Гермиона скептически оглядела себя: ни золота, ни драгоценностей, ни приличной одежды. Мерлин, да что она могла дать, когда на ней одета лишь тонкая, местами изодранная сорочка. — Я не… — Локон волос, ноготь, палец… — как бы поясняя собственные слова, проговорила фея. Девушка боязливо покосилась на Пака, который уже занял свое место подле госпожи, показывая ей какие-то фокусы с помощью простейших заклинаний трансфигурации. Видимо, когда трикстер не был обременен обязанностями проводника, он состоял в должности придворного шута высочайшей особы. — А что отдали они? — проговорила Гермиона, покосившись на Люциуса и Дамблдора. — Каждый сам назначает цену. И чем выше цена, тем проще будет загадка. Ты ведь желаешь заполучить ключ к библиотеке Мерлина, так чем же ты расплатишься за это знание? — буквально сверля гостью глазами, проговорила фея. — Жизнью, если это будет необходимо. — Об этой цене ты потолкуешь с госпожой, а что дашь мне? — Гермиона молча покосилась на чашу, около которой лежал ритуальный клинок. Ухватив драгоценную рукоять, девушка срезала несколько прядей волос и бросила в чашу, а затем полоснула ладонь, примешивая к ним толику собственной крови.       В одночасье в чаше вспыхнуло синее пламя, и Гермиона почувствовала, как дыхание ее перехватило, а внутренности сжались, будто в стальной хватке незримого врага, но боль была недолгой: отступила так же быстро, как и началась. — Чаша Мерлина приняла твой дар. Теперь ты одна из нас, и имеешь право говорить с королевой, — фея кивнула в сторону прочих соискателей и, проследив за ее взглядом, Гермиона с удивлением воззрилась на точную копию себя, стоявшую подле молодого Люциуса Малфоя. — Что это за магия? — Это твой дар. Частичка тебя, которая навек останется с нами. — Но зачем? — Ты уже знаешь достаточно, чтобы сделать выводы, — черт, за этот день она уже несколько раз слышала эту фразу. Мерлин их что, запрограммировал что ли? — А теперь ступай. Для поиска ответов осталось не так уж и много времени. — Гермиона обошла чашу, и остановилась в нескольких метрах от трона Титании, сделав неглубокий книксен. — Приветствую тебя, ищущая свет, — властным голосом начала королева фейри, и от этого тона, от всего величия, окружавшего ее, девушка почувствовала себя маленькой и незначительной, невольно покосившись на Люциуса. Почему-то ей стало жутко интересно, как этот манерный аристократ вел себя в присутствии Титании: льстил, заискивал или же смотрел, как на равную себе. — И я приветствую Вас, госпожа, — отозвалась Гермиона. Королева смерила ее оценочным взглядом и начала говорить: — Ко мне ты явилась со свитком, я знаю. Тебе три загадки я загадаю, коль разгадаешь — получишь ответ. Готова ты жизнью рискнуть: да или нет? — Да, — кивнула Гермиона. «Клинком твоим пусть станет разум…» — так вот что имелось в виду в свитке. Загадки». — Титания едва заметно улыбнулась и продолжила: Загадка такая: когда я на троне Сижу горделиво в царской короне, А подле меня добрых фей стоит рать, Сколько я стою, должна ты сказать. Сразу послушай загадку вторую, Коль дашь нам ответ, тебя пощажу я. Победу несет его свет эфемерный, Он защитит и очистит от скверны Собою он душу твою воплощает, Но стоит забыться и свет исчезает. И третьей загадке черёд настает, И верный ответ твою душу спасет: От встречи с ней никому не укрыться, И всякий ее поцелуя боится, Пред ней все равны: и король и бедняк, Объятья ее вечный мрак лишь сулят.       Как только королева закончила, одна из придворных фей подошла к огромным песочным часам, в которых были заключены черные, словно ночь, пески, и перевернула их. Песчинки тут же устремились вниз, а на их месте в верхней колбе появились сияющие, словно солнце, крупицы. — Это часы дня и ночи, — пояснила Титания, — как только последняя песчинка упадет вниз, в королевстве наступит день. Твое время на решение загадки закончится, и если ты в тот же миг не дашь ответ, тебя настигнет мучительная и страшная смерть. «С королевою фейри будешь биться до зори», — теперь-то она понимала, что на свитке содержался не только «ключ» от портала, но и инструкция того, что будет с ней происходить. Что ж, если ее разум должен стать клинком, остается только надеяться, что прочитанные за всю жизнь книги сделали его острым. — С какой загадки я должна начать? — Изменив последовательность, ты не изменишь общей суммы, — тоном полным величественного спокойствия ответила Титания, возвращаясь на трон. Несколько раз повторив в памяти текст, Гермиона решила начать с конца, и начала рассуждать. «Согласно загадке, эта «особа», которую хотя бы раз в жизни встречает каждый, независимо от заслуг и социального статуса. И каждый боится ее поцелуя, сулящего лишь мрак. Может, это поцелуй дементора? Его страшится каждый…», — мысленно проговорила Гермиона. «Но не каждый его получает», — скептически подметил внутренний голос. «Это, да», — согласилась девушка. «И мрак…имеется в виду мрак в прямом или переносном смысле? Может, мрак в конце пути? Но тогда эта «особа» — Смерть! Раз в жизни она назначает свидание каждому, забирая с собой и королей и бедняков». — Это Смерть, — громко проговорила Гермиона, подняв на королеву карие глаза. — Ответ на третью загадку — Смерть. — И я его принимаю, — с легкой улыбкой, ответила Титания, — но время не ждет, поторопись. «Его свет несет победу и защиту. Этот свет спасает от скверны и является воплощением моей души. Что подразумевается под скверной? Грех? Тогда светом в данном случае может стать искупление и исповедь. Но какое это имеет отношение к воплощению моей души? Нет. Бред. Это должно иметь непосредственное отношение к магии, а не к религии маглов. Свет, воплощающий мою душу, защищающий от скверны…Ну конечно же». — Патронус — защитник, воплощающий мою душу. Это ответ на второй вопрос. — Хорошо. Тебя ждет третья загадка.       Вот тут-то Гермиона и села в лужу, потому что назвать это загадкой было невозможно. По сути, королева фейри просила, чтобы ее оценили определенной суммой, которая должна была варьироваться в промежутке от много до бесконечности. В прямом смысле слова было миллиард вариантов, но какой из них верный? Девушка покосилась на часы, которые уже начали сиять, будто второе солнце. Ночь подходила к концу, а ответа до сих пор не было. «Может, в этом-то и смысл? Жизнь бесценна, а сама идея назначения цены за нее — отвратительна. Может, этот вопрос является проверочным? Если они ищут достойного человека, он должен обладать высокими жизненными принципами и моральными ценностями. И не вестись на такие провокации, иначе библиотека окажется не в тех руках». — Ваше время на исходе, — проговорила королева, сверля взглядом магические часы. — Да-да, — рассеянно проговорила Гермиона, чувствуя, как от напряжения на висках выступила испарина. — Дайте мне еще минуточку. — Боюсь, что только минутка Вам и осталась.       Всего лишь шестьдесят секунд до утренней зори, а ее идея была хоть и логичной, да только интуиция, к которой гриффиндорка всегда старалась прислушиваться, упорно восставала против этого решения, не выдвигая никаких доводов в ответ. Мысленно Гермиона прокрутила в своей голове все легенды, которые помнила, хотя, многих она, как показала практика, могла даже и не знать. Как же в эти мгновения ей не хватало дельной книги под рукой. — Ваше время кончается, мисс, — поторопила Титания. — Я знаю…знаю, — полу-испуганно полу-раздраженно ответила Гермиона, едва сдерживаясь, чтобы не зашипеть от злости. Уж за подобную дерзость ей точно головы не сносить. Правда, сейчас эта самая голова больше напоминала ей кипящий котел, готовый взорваться в любую секунду. Перед глазами мелькали образы, отрывки легенд, древние тексты. — Мисс, время вышло. Мне нужен Ваш ответ. Сию секунду, иначе… — Тридцать серебряных сиклей, — буквально взвизгнула Гермиона, тут же прикрыв себе рот ладошкой, испугавшись собственного ответа. Впрочем, идти на попятную было уже поздно. Оставалось надеяться, что чутьё её не подвело. — Вы оценили жизнь королевы в тридцать сиклей? — вопросительно подняв бровь, проговорила Титания. — Не кажется ли Вам, что это оскорбительно мало? — Жизнь не имеет цены, владычица. И все же, если Вы просите меня оценить Вашу жизнь — это мой ответ. — Почему? — Учась на первом курсе, я прочитала легенду о том, как лорд Оберон просил Вашей руки. Не знаю, сколько в той книге было правды, а сколько лжи, но Ваш отец сказал, что даст свое согласие лишь тогда, когда будет уплачен калым, который бы заплатили за самого́ Бога. Через два года Оберон вернулся в Ваш дворец с мешочком серебряных монет. Это были те самые тридцать серебряников, которые Иуда получил за предательство Христа. Тридцать тирских шекелей — столько стоила жизнь Бога, столько было уплачено за Вас. — И Вы готовы поставить жизнь на карту, настаивая на собственной правоте? — Да, — проговорила Гермиона.       Титания поднялась с трона и встала против девушки, буквально прожигая ее взглядом. Несколько минут они стояли в молчании, и эти минуты показались вечностью. Сердце болезненно билось в ребра, и девушке начало казаться, что сейчас она оглохнет от его бешеного стука. — Я принимаю Ваш ответ, — протягивая ей золотой ковчежец, точно такой же, какой Гермиона сжимала в руках, проговорила Титания. — Это то, что Вы искали. Следующая веха на долгом пути.       Девушка взяла сферу из рук королевы, и соединила ее с той, что вытащила из озера, и тут же почувствовала, как ее затянуло в стремительном вихре, пронесло сквозь пространство, и она вновь упала на мягкую траву на той же самой поляне, что и несколько часов назад. — Это портал, но перенес он меня не на берег озера, — осматриваясь, прошептала Гермиона, чувствуя, как волосы на голове начали вставать дыбом. Несколько раз она пыталась трансгессировать, но магия этих мест поглощала инородное колдовство. Портал тоже оказался односторонним. — Ладно. Самое главное ты уже сделала, а дорога найдется. Если уж ее отыскал Малфой, и ты справишься.       Она осмотрелась, и пришла к выводу, что самым правильным решением было бы обследовать лес на предмет магических артефактов, вполне возможно, что очередной портал спрятан где-то в зарослях. Несколько раз Гермиона обошла поляну, а потом углубилась в рощу, проверяя каждый подозрительный камень, но все её попытки оборачивались разочарованием. Но хуже всего было то, что куда бы девушка ни направилась, она неизменно возвращалась на эту проклятую опушку. Казалось, весь ее мир сжался до размеров этого клочка земли, по которому кругами были вынуждены бродить потерянные души. Но на этом неприятные открытия не закончились: как ни старалась, Гермиона не смогла найти дорогу из серого камня, ведущую к замку. Ее будто не существовало, хотя Грейнджер досконально помнила маршрут, которым ее вел Пак.       Чтобы хоть как-то ориентироваться и подтвердить догадку, девушка решила ставить на деревьях засечки, и к ужасу уверилась в своей правоте. Из этого леса не было выхода, магия замкнулась и водила ее по кругу, в довершение всего с поляны исчезли даже тени прочих соискателей. Она была одна. Совсем одна в этом неизвестном месте, затерявшемся невесть в каком измерении.       Время медленно отсчитывало часы. Солнце прошло свой путь по небосклону, передав свои права ночной владычице, а потом все повторилось снова. И снова. И вскоре Гермиона подловила себя на мысли, что начала бесцельно бродить по зарослям, уже не надеясь отыскать выход. Сколько она уже тут? Двое суток? На удивление голода и усталости она не ощущала, зато нарастающая душевная пустота с каждой минутой ощущалась все сильнее. Это треклятое место будто выпивало из нее не только магию, но и душу. «Хм, вот о чем говорил Пак. Вот, что произошло с соискателями. Многие из них, даже разгадав загадки, не смогли выбраться отсюда и превратились в бездушных инферналов: живых и мертвых одновременно», — эта мысль пронзила Гермиону, словно стрела, и все же паника не сразу завладела гриффиндоркой. Ее ледяные щупальца медленно обвивали девичью душу и разум, затаскивая в пучину обреченности. И, к собственному ужасу несчастная поддалась страху, сорвалась с места и бросилась бежать, не разбирая дороги, царапая кожу ветвями, разбивая ноги, хотя в глубине души и понимала, что неизменно вернется к исходной точке. А когда сил бежать больше не было, она без сил рухнула на сырую землю, заливаясь слезами. «Ну как… как же вы выбрались отсюда?» — то и дело повторяла она, честя и Малфоя, и Дамблдора, и себя последней бранью. Ей казалось, что ответ лежал на поверхности, но она была слишком рассеянна, чтобы его разглядеть. И самое ужасное, попытки собраться ни к чему хорошему не приводили.       Наступил и закончился очередной день, и в небе взошла полная луна, такая красивая, что отвести от нее глаз было просто невозможно, но Гермиона даже не подняла головы к небесам, ибо ей казалось, что небеса ее покинули. В эту ночь она не предпринимала попыток найти портал, потому что изучила уже каждый куст в этом лесу. Она просто сидела, прислонившись спиной к огромному дубу. Сидела и рыдала, мысленно взывая к друзьям в надежде, что они сумеют ее отыскать. Да только чем больше времени проходило, тем меньше девушка в это верила, ведь она даже не потрудилась оставить никаких записок, никаких наблюдений.       Внезапно серебристый свет луны на поляне стал ярче, и Гермиона с интересом подняла голову, почувствовав, как сердце в ее груди учащенно забилось. В десятке метров от нее, распушив прекрасный хвост, стоял сияющий патронус павлина. Он медленно прохаживался взад-вперед, то подходя ближе, то отлетая назад, будто зазывая за собой. — Господь Всемогущий, благодарю, — глотая слезы, проговорила Гермиона, бросаясь вслед за нежданным спасителем. Долетев до незримой границы у подножия небольшого ручья, павлин остановился, распушив хвост и голосом Люциуса Малфоя произнес: — Со светом истины дойдя до края, я к магии стихий взываю, Владычица, открой пред нами портал в тот мир, что меж мирами, — Гермиона стояла в оцепенении, наблюдая за мерными движениями патронуса и не понимая, чего он от нее ждет. Если это какое-то заклятие, оно явно не работало. Ничего не произошло: земля под ногами не разверзлась, мир не рухнул, врата не открылись. Помедлив с минуту, патронус повторил это четверостишие. И тут Гермиону осенило — эти слова должна сказать она. Мысленно прокрутив в памяти заклинание, она повторила — ничего. «Открой пред НАМИ...я должна произнести эти слова вместе с ним. Чтобы покинуть пределы этого мира, нужно, чтобы кто-то открыл врата с той стороны. Ну конечно. Любому кораблю нужен якорь и Люциус станет моим». — Со светом истины дойдя до края, я к магии стихий взываю, Владычица, открой пред нами портал в тот мир, что меж мирами, — вместе с патронусом проговорила Гермиона, с облегчением увидев, как между деревьями образовалась арка, сквозь которую виднелась водная гладь. Создавалось ощущение, что она смотрит на небо и полную луну со дна озера. — Господи, спасибо тебе, — проговорила Гермиона, смело ступая вперед. В эту самую секунду, окрыленная возрожденной надеждой на спасение, девушка находилась на таком эмоциональном подъеме, что готова была горы свернуть.       Мгновение, и ее завертело в стремительном потоке. Холодная вода буквально обожгла все тело, и Грейнджер стала активно грести ногами и руками, пытаясь всплыть с большой глубины, но какая-то невидимая сила будто тянула ее обратно. Воздуха катастрофически не хватало, легкие жгло от нехватки кислорода, а перед глазами уже появились красно-черные пятна, свидетельствовавшие о том, что в любое мгновение сознание может оставить ее. Нет, сама она точно не выберется, так и останется навечно погребенной под толщей воды. «Асцендио», — мысленно проговорила Гермиона, направив волшебную палочку вверх, но ничего не произошло. Магия, высосанная в этом треклятом лесу, до сих пор не восстановилась. «Мерлинова борода, я не могу колдовать, не могу плыть», — закончить эту мысль девушка не успела, почувствовав, как сила чужой магии выталкивает ее на поверхность, и в следующую секунду несчастная ощутила, как ноги ее ударились о дно, и жадный вздох вырвался из груди. — Как водичка, мисс Грейнджер, бодрит? Не самое удачное время года Вы выбрали для купания, — усмехнулся Люциус Малфой, сидевший на валуне у самого берега. — Признаюсь, я изрядно замерз, ожидая Вас здесь, — он сделал небольшой глоток из фляги, которую тут же положил во внутренний карман подбитой мехом горностая мантии. — Вы замерзли?! — саркастично прошипела Гермиона, у которой от холода зуб на зуб не попадал, все тело сотрясала дрожь, а конечности не слушались хозяйку. — Постыдились бы, даже для Вас это низко. — Это так Вы благодарите своего спасителя? — с притворной досадой проговорил Малфой, на мгновение остановив взгляд на золотом ковчежце, который девушка сжимала в руках, а потом оглядел несчастную с ног до головы, будто товар на рынке. И от этого плотоядного взгляда Гермионе сделалось не по себе. Он буквально пожирал ее глазами, будто никогда раньше не видел женщины, особенно такой. Люциус бесстыдно скользнул взглядом по обнаженным плечам, линии груди, округлым бедрам и тонким ногам, и вновь вернулся к ее лицу.       И к собственному стыду Грейнджер поняла, что отчасти сама спровоцировала эту неловкую для себя ситуацию. Пусть и ни капли того не желая, она предстала перед этим мужчиной полунагая, в тонкой изодранной сорочке, ставшей прозрачной от воды и облепившей тело. От холода соски предательски топорщились из-под ткани, а онемевшие руки ее совсем не слушались, поэтому даже неловкая попытка прикрыться была обречена на провал.       Так и стояли они друг перед другом, погруженные в собственные мысли. Она, дрожа от холода и страха, пыталась понять, что будет делать без магии и без сил, если Люциус решит воспользоваться ее положением для удовлетворения своих низменных желаний, а он, как зачарованный, осматривал юное тело, совершенное во всех своих изгибах, пытаясь побороть собственные противоречия.       Сейчас, когда она стояла пред ним такая хрупкая и беззащитная, и он слышал ее неровное дыхание, чувствовал легкий аромат свежести, исходивший от нее, видел, как вздымается при каждом вздохе девичья грудь, готовая в любую секунду высвободиться из плена ткани, сдерживать себя становилось невыносимо. Его тело предательски напряглось, и Люциус заставил себя отвести взгляд. Нет! Он не должен желать Гермиону Грейнджер, он должен ее ненавидеть и использовать в своих целях. «Тогда как ты объяснишь этот внезапный порыв желания?» — съехидничал внутренний голос.       И действительно, как? В его жизни было много женщин: и чистокровных волшебниц, и полукровок. Одни были красивыми и величественными, другие знатными и строптивыми, но объединяло их одно — Люциус никогда не заглядывал к ним в душу. Зачем это делать, если на утро они расстанутся? В довершение всего уважение к супруге не позволяло ему заводить длительные связи на стороне, поэтому в любовницы себе Малфой выбирал не наивных простушек, а опытных женщин, которые вполне могли сами о себе позаботиться. Да и их связь с ним, пожалуй, была обусловлена корыстными интересами. Одни просто хотели затащить его в постель, чтобы развеяться от светской скуки, другим нужны были деньги, протекция и дорогие подарки. Он все прекрасно знал и мирился с этим, извлекая собственную выгоду из каждой связи, но желать эту девушку — что-то из ряда вон выходящее.       Гермиона Грейнджер была другой во всех отношениях. За то время, что он вынужденно с ней провел, он сумел заглянуть к ней в душу и с интересом изучал ее внутренний мир. Девчонка оказалась непохожей ни на одну из прежних малфоевских пассий. Она была раздражающе благородной, до безобразия любопытной, ужасающе неподкупной. В ней всего было чересчур: чересчур добрая, отзывчивая, смелая, умная, безрассудная, милая. Пожалуй, ее нельзя было назвать лишь чересчур красивой, впрочем, от подростковой угловатости минувших лет не осталось и следа. И из растрепанной девочки она превратилась в весьма соблазнительную девушку, которой просто не хватало внешнего лоска. Пожалуй, такая малютка вполне могла бы разбить не одно мужское сердце. К счастью, у него сердца нет.       Из этих размышлений и внутренней борьбы с собственными демонами Малфоя вырвал неуклюжий жест Гермионы, которая по всей видимости пыталась использовать манящие чары, но к собственной досаде потерпела неудачу. — Вы пробыли там достаточно долго. Понадобится некоторое время, чтобы восстановить магию и силы. — И сколько понадобится времени? — Пару дней… я полагаю, может больше. — Владения Титании — это какой-то потусторонний мир? — пытаясь направить его мысли в более безопасное русло, проговорила Гермиона. — Что Вы, мисс Грейнджер. Этот мир самый что ни на есть настоящий, принадлежащий нашей маленькой Вселенной. Просто он скрыт магией даже от волшебников. — Мистер Малфой, — покраснев даже несмотря на смертельную бледность, проговорила Гермиона, — на том берегу осталась моя одежда. И поскольку… — она запнулась, пытаясь побороть собственные принципы и воззвать к помощи Пожирателя смерти, — поскольку я сейчас не могу пользоваться магией, не могли бы Вы оказать мне эту услугу? — Сожалею, но если Вы что-то оставили перед своим путешествием на берегу, эту вещь можно считать безвозвратно потерянной. Уж поверьте, — он сделал несколько шагов к ней, и девушка метнулась в сторону, как перепуганная лань, вновь упав в ледяную воду. — Мисс Грейнджер, Вы можете продолжить шарахаться от меня, как от больного драконьей оспой, но истина такова, что без моей помощи Вы здесь не выживите. Вы не сможете трансгессировать, пока к Вам не вернутся силы, на многие мили вокруг простирается лес, и если Вас не задерут оборотни и прочие волшебные твари, к утру Вы превратитесь в глыбу льда, — он протянул ей руку, помогая подняться. — Зачем Вам помогать мне? — Скажем так, я не хочу, чтобы меня обвиняли в Вашей смерти. Такой ответ Вас устроит? — А какие еще есть варианты? — дрожа от холода, пролепетала Гермиона, все же вложив свою ладошку в его обжигающе горячую руку. — Я пока их обдумываю — съехидничал он, сняв с себя мантию и накинув на плечи девушке. А затем наколдовал согревающие чары, правда меньше дрожать от этого она не стала. — Возьмите, это поможет, — Люциус протянул ей фляжку, и Гермиона поднесла ее к посиневшим губам, сделав глоток, и тут же закашлялась. — Что это за мерзость? — Вы определенно ничего не понимаете в хороших напитках, — усмехнулся Люциус, обхватив Гермиону за талию и прижав к себе, не смотря на ее протест, — это десятилетний огневиски. И поверьте, согревает он куда лучше магии. Впрочем, если Вас это не устраивает, я знаю и другой способ согреться, — оглядев берег на предмет забытых вещей, он тут же трансгрессировал, и следующее, что увидела Гермиона — заснеженную поляну невдалеке от Хогсмида. Малфой перенес ее к аппарационному барьеру Хогвартса, и дальше предстояло идти пешком.       Ввиду обстоятельств перспектива нерадостная, учитывая тот факт, что ее обувь осталась у озера Благослованных. К тому же, несмотря на согревающие чары, Гермиону продолжал бить озноб. Босые ноги немели, ступая по снегу, и вскоре несчастная перестала чувствовать собственные пальцы, рухнув в сугроб к еще большему раздражению Люциуса. — Вы можете поторопиться? Представьте себе, кроме спасения барышень из ледяного плена у меня есть и другие дела, — прошипел он, бросив на девушку злобный взгляд. На удивление, она не нашла в себе даже сил ответить. Неуклюже поднялась на дрожащих ногах и пошла вперед, отвергая предложенную ей руку. Упрямая гордячка! И все же, этот поступок пробудил в душе Малфоя толи́ку уважения к этой безродной девчонке. Сила ее духа поражала. Даже попав в такую затруднительную и одновременно нелепую ситуацию, после пережитых испытаний она и не думала просить у него помощи или жаловаться на свою печальную долю, стиснула зубы и пошла вперед. Впрочем, проверять, сколько метров Грейнджер пройдет до очередного падения, Люциус не стал. Молча подошел к Гермионе, подхватил ее одной рукой за плечи, другой — под коленки, и поднял воздух прежде, чем она успела возмутиться. — Я сама могу идти, мистер Малфой, — проговорила она, только негодование получилось не очень правдоподобным, особенно после того, как он скрутил полы мантии таким образом, чтобы укрыть ее заледеневшие ноги и заново наколдовал согревающие чары. — Ничуть в этом не сомневаюсь, мисс Грейнджер, и в любое другое время я бы с удовольствием понаблюдал за этими попытками, но сейчас мне не льстит перспектива замерзнуть здесь насмерть вместе с Вами. — Гермиона несмело оглядела мужчину, только сейчас обратив внимание на то, что надета на нем была тонкая шелковая рубашка, жилет и достаточно легкие брюки, так что холод он должен был ощущать ничуть не меньше ее, поэтому огрызаться она не стала. Какое бы раздражение Люциус сейчас не изображал на лице, он спас ей жизнь и возможно впервые со времени их знакомства поступил по отношению к ней, как настоящий джентльмен. В любом случае, вырываться сейчас из его рук было глупо — сил идти все равно не было, а потому, чтобы облегчить им обоим дорогу, девушка попыталась устроиться поудобнее и благодарно расслабилась в его руках, а потом и вовсе устроила голову на мужском плече, чтобы не цепляться волосами за ветви деревьев.       Постепенно холод, сковавший все ее тело, начал отступать, дыхание успокоилось, и Гермиона начала блаженно вдыхать приятный запах его одеколона, который в сочетании с морозным воздухом создавал ни с чем несравнимый аромат, который действовал успокаивающе и возбуждающе одновременно. При других обстоятельствах Грейнджер наверняка попыталась бы отогнать от себя эту мысль, но в данный момент это было выше ее возможностей. Сейчас ей просто хотелось побыть слабой женщиной в руках сильного мужчины — абсурдная мысль, учитывая, что к своей груди ее прижимал Люциус Малфой. И все же… если бы еще неделю назад ей кто-нибудь сказал, что такое вообще возможно, она бы рассмеялась этому человеку в лицо и покрутила пальцем у виска. Но жизнь преподала ей очередной урок, доказывающий, что нет ничего невозможного. — Как Вы узнали, что я нахожусь на озере? — проговорила она, нарушив затянувшееся молчание. — Это важно? — равнодушным тоном поинтересовался он. — Это интересно. По крайней мере, мне. — Я не следил за Вами, если Вы опасаетесь именно этого. — И в мыслях не было. Люциус Малфой, преследующий грязнокровку — это даже звучит нелепо, — усмехнулась Гермиона, не поднимая головы с его плеча. Люциус никак не прокомментировал ее слова, но, судя по рваному выдоху, она поняла, что он усмехнулся. — Мои занятия Вы бы не пропустили, даже если б Вам диагностировали обсыпной лишай, так что отговорка с внезапным недомоганием показалась мне глупой с самого начала, а когда за обедом Гораций обмолвился, что Вы попросили у него «Феликс Фелицис», я просто сложил два и два. Моя семья больше семи столетий владела этим свитком, не забывайте. Его тайны мне известны. — Я… я видела Вас там. — Вы видели не меня, а мой образ — это всего лишь проекция. — Именно! Проекция, коих там мало. Большая часть соискателей, встречавшихся на моем пути, были… созданиями из плоти и крови. Признаюсь, пока я была там, я много думала об этом, думала о Вас. — Даже так? — он приподнял бровь, и от его вызывающего тона Гермиона почувствовала, как румянец смущения проступает на щеках. — Я… нет! Я не имела в виду ничего такого, — она тут же вскинулась, дернувшись в его руках, но Люциус в ответ лишь сильнее прижал ее к себе. — Как Вам это удалось? Как Вы выбрались? — Готов поклясться, что этот вопрос сводил Вас с ума все это время. Ответ проще, чем может показаться. Меня спас Дамблдор так же, как спас Вас я. — Не думала, что Вы можете вызывать патронуса. — Неужели Вы считаете меня настолько слабым волшебником? Я оскорблен до глубины души, — шутливым тоном проговорил он. — Нет, что Вы. Просто патронус — это светлая магия, я не думала, что кто-то из Пожирателей… — она осеклась, — не думала, что человек с вашим прошлым способен сотворить такие чары в силу их природы. В книгах было написано, что темные волшебники лишаются этой возможности, так как находятся на той же стороне, что и дементоры, и попытка сотворить такое заклятие может обернуться катастрофой для мага. — Что ж, видимо, я не так плох, как Вы полагали, — усмехнулся Малфой, хотя усмешка получилась горькой. Слова девчонки попали точно в цель и болезненно резанули сердце. С тех пор, как он связался с Темным Лордом, патронус оставил своего хозяина, и все попытки призвать защитника были тщетны. Лишь недавно Люциус заново открыл для себя эту магию, правда, пришлось приложить немало усилий, чтобы достичь результата. Весьма скромного по оценке самого Малфоя, в былые времена патронус был и ярче, и сильнее. — Что ж, Дамблдор вытащил Вас из этого Зазеркалья, Вы оказали услугу мне, но кто помог Дамблдору? — У меня нет ответа на этот вопрос. — Может, тогда Вы расскажите, что произошло с Вами? Вы здесь и, к слову, вполне осязаемы, значит, смогли разгадать загадки Титании, но по какой причине Вы не сумели найти библиотеку? Ведь у Вас был ключ. — С чего бы мне делиться этим с Вами? — Думаю, по той же самой причине, по которой не оставили меня медленно сходить с ума на той поляне. — Наконец-то, мисс Грейнджер, Вы научились правильно вести диалог, — какое-то время Люциус молчал, очевидно, взвешивая слова, а потом произнес, — в отличие от Вас, я провел в том лесу не два дня, а четыре месяца. Я не чувствовал ни голода, ни жажды, я даже не чувствовал усталости, только… — Опустошенность? — проговорила Гермиона, понимая, что сам он вряд ли произнесет это слово. — Именно. К середине четвертого месяца я подловил себя на том, что начинаю сходить с ума, я бродил по той поляне немногим отличаясь от прочих соискателей, превратившихся в живых мертвецов, в какой-то момент я даже перестал осознавать самого себя, и видимо был близок к тому, чтобы переступить черту невозврата и навсегда остаться на той проклятой поляне. Поэтому, когда передо мной возник сияющий феникс, призванный Дамблдором, признаюсь, я думать забыл и о ковчежце, и о библиотеке, и о мировом господстве, домчался до портала, и только когда оказался на той стороне понял, что в Зазеркалье, точнее в Заозёрье осталась карта, ведущая к сокровищнице Мерлина, но было уже поздно. — Но почему Вы не вернулись туда снова? Вы же уже знали, как покинуть поляну. — Потому что нельзя войти в одну реку дважды, мисс Грейнджер. Портал для меня закрыт. К тому же, с появлением Темного Лорда я забросил не только поиски, но даже сами мысли о библиотеке. Может я и высокомерный сноб, как любит говорить «обожаемый» мистер Уизли, но не идиот, и даже тогда прекрасно понимал, что произойдет, если Волан-де-Морт загорится идеей отыскать тайную обитель Мерлина. Он бы уничтожил не только маглорожденных, он бы перебил даже своих союзников, если бы ему не понравилось, как они на него смотрят. — И Вы решили продолжить поиски сейчас? Но почему просто не отдать свиток Драко? Он бы мог пройти по Вашему пути. — Во-первых, у Драко свой путь; во-вторых, у меня и без того слишком много забот, так что рыскать по Британии в поисках клада нет ни малейшего желания; в-третьих, библиотеку искал Дамблдор, как думаете, высока ли вероятность того, что он ее не нашел? — Если бы он ее нашел, — задумчиво проговорила Гермиона, — он бы сделал все возможное, чтобы передать эти знания. — Что же, раз так, могу предположить, что по трагическому стечению обстоятельств он не смог дойти до конца пути. Это еще одна причина, по которой не стоит тревожить этот осиный улей, — хмыкнул Люциус, пригнувшись, чтобы не ушибить голову о низкую балку над входом в потайной тоннель. И Гермиона, к собственному стыду не успевшая отвести голову в сторону, случайно скользнула губами по его шее. На краткий миг Люциус застыл на месте, будто обратившись в камень, и девушке показалось, что он вот-вот разожмет руки и бросит ее на холодные плиты за подобную дерзость, но этого не произошло. Малфой достаточно быстро поборол себя и продолжил путь, сделав вид, что ничего и не произошло, а вот Гермиона с каждым шагом чувствовала все большую неловкость, но хуже всего было то, что она так пригрелась на его груди, что просто не желала покидать эти вынужденные объятья. Кто бы мог подумать, что ей будет так хорошо и спокойно в руках Люциуса Малфоя.       Когда они переступили порог Хогвартса, время перевалило далеко за полночь, и девушка спокойно выдохнула. Оное вселяло надежду на то, что все уже спят, и никто не заметит их вместе, иначе, уж точно, школа взорвется от сплетен, причем абсолютно необоснованных и абсурдных. К счастью, на пути у них никто не встал, даже образы на портретах мирно дремали в золоченых рамах. Тихо пройдя через крыло преподавателей, они поднялись на второй этаж и скользнули в башню Гриффиндора. Пару минут спустя Люциус, разомкнув объятия, опустил ее у двери в собственную комнату. При этом Гермиона едва сумела сдержать разочарованный стон, намекающий на ее нежелание расставаться с таким приятным и, что уж греха таить, желанным теплом.       В очередной раз устыдившись собственных глупых мыслей, девушка встала перед ним, прислонившись спиной к двери и не смея поднять глаза. И впервые меж ними воцарилось по-настоящему неловкая тишина. Казалось бы, все кончилось, пора прощаться, но они топтались на месте, будто ожидая заключительного слова, такого важного, но до сих пор не прозвучавшего. Наверное, со стороны они походили на влюбленных подростков, завершивших свое свидание и боявшихся поцеловать друг друга на прощание. — Спасибо Вам, это был очень благородный поступок, на который, как мне казалось, Вы не способны. Я этого не забуду, — проговорила Гермиона, когда молчание стало невыносимым и, стараясь не глядеть на своего неожиданного спасителя, мышкой проскользнула в комнату, притворив дверь.       Усталость от пережитых испытаний нахлынула на нее, спутав все мысли. Сил не осталось даже на то, чтобы умыться и привести себя в порядок. Положив драгоценный ковчежец, состоящий из двух сияющих золотом сфер на стол, Гермиона повалилась на кровать, притянув ноги к груди, и в тот же миг ее окончательно сморил сон.