Свитки Мерлина

      Несколько минут Малфой стоял посреди коридора, задумчиво глядя на дверь в надежде, что она вот-вот откроется, и Гермиона появится на пороге с его мантией в руках, но девчонка, похоже, даже не собиралась ему ее возвращать. Впрочем, может, оно и к лучшему. Не стоит им сейчас друг друга видеть — ничем хорошим, по крайней мере для нее, это не закончится, ибо в последнее время женщины не баловали его своим вниманием, а Люциус хоть и умел прекрасно владеть собой, но все же был не каменным. Да и какой мужчина, если, конечно, он нормальной сексуальной ориентации смог бы остаться равнодушным при виде столь юного и столь красивого девичьего тела? А картинка на озере, и впрямь, была умопомрачительной. Мокрая ткань сорочки облепила ее всю, став почти прозрачной: припала к пупку и плоскому животу, к волнующим полушариям небольшой, но упругой груди, к длинным ногам. А ее лицо… в обрамлении мокрых каштановых волос, в капельках воды, бледное от холода, но все же залившееся стыдливым румянцем под его пристальным взглядом, и вовсе было бесценно. Как и ее глаза — янтарные с темными вкраплениями на радужке, сияющие лихорадочным блеском, такие живые и прямодушные, но в то же время далекие, а оттого еще более притягательные. Как тут не поверить в силу прописной истины: облей водой женщину, способную похвастаться привлекательной фигурой, и вуа-ля: она стала в тысячу раз привлекательней, если бы только не дрожала, как осиновый лист, вообще была бы сказка. Да, из гадкого утенка она превратилась в прекрасного лебедя. Прекрасного и телом, и душой. Правда, последнее его мало волновало. Хотя…       Устало потерев переносицу, Люциус задумался: как часто ему приходилось сталкиваться с такой неподдельной откровенностью у женщин? Никогда, в его обществе искренность — это моветон! А как часто, желая встретить в их глазах смущение, он получал в ответ лишь кокетливое жеманство? Почти каждый раз. Конечно, приятно было иметь дело с женщинами, знающими, как доставить удовольствие физически, но порой этого было недостаточно. Порой ему, как и любому другому мужчине, хотелось поверить в то, что он особенный, единственный, и что его не забудут в тот же момент, как покинут его постель, получив желаемое. А разве можно в это уверовать, когда на следующий же день на очередном светском рауте видишь недавнюю любовницу в компании очередного толстосума?       Не то, чтобы его не устраивал подобный ход жизни, он и сам не придерживался строгих моральных правил в этом отношении, но вот самолюбие жаждало большего. Оно хотело покорять еще непокоренные вершины, ибо Люциус никогда не испытывал радости от захвата крепости, защитники которой без всякого сопротивления открыли врата завоевателям. Нет, он желал иного, всегда питая слабость к женщинам, способным бросить ему вызов. Какое удовольствие было опутывать их сетями интриг, играть с ними, давая им уверенность в собственном превосходстве, загонять в ловушку, возбуждая в их сердцах безудержный огонь, медленно и долго пить страсть в объятиях друг друга, а потом… конец. Всегда один и тот же.       Такие победы доставляли немалое удовольствие, и после сегодняшних событий Люциус был вынужден признать, что Гермиона Грейнджер полностью удовлетворяла его амбиции в этом отношении, за одним лишь исключением, но, пожалуй, ради пары ночей с ней стоило презреть принципы крови. К тому же, вопреки ожиданиям, прикасаясь к ней, он так и не сумел пробудить в себе отвращение к происходящему. Да и кожа грязнокровок, как оказалось, может быть не менее нежной, чем у представительниц древних волшебных фамилий, а может, даже и нежнее. В довершение всего, куда проще подобраться к ковчежцу и тайному посланию в нем, если Гермиона проникнется к нему доверием и расскажет все сама. С какой стороны не глянь — одни плюсы.       Решение показалось ему вполне здравым. Так он сможет сразу убить двух зайцев: наладит отношения с героиней войны, как и хотела Каталея, дабы упрочнить его положение в новом обществе; будет сторонним, но осведомленным наблюдателем в поисках библиотеки, возможно, у него даже появится призрачный шанс получить удовольствие, если он не побоится замарать себя связью с маглорожденной. С другой стороны, едва ли он сумеет запачкаться больше: свершенные за всю жизнь злодеяния оставили на нем такой грязный след, что сношения с грязнокровкой покажутся каплей, брошенной в море. Главное - сохранить все в тайне. Хотя на этот счет он не сомневался: кто-кто, а Гермиона уж точно не придаст огласке их связь. «Но что ты будешь с ней делать потом… когда она не будет тебе нужна?» — поинтересовался внутренний голос. — По одной проблеме за раз, — буркнул он себе под нос и направился в комнату. Не торчать же у ее двери до рассвета, тогда точно слухов не избежать.       Вернувшись в свою комнату, Люциус по обыкновению сел за письменный стол, развернув на заложенном разрезным ножом месте книгу учета, и попытался погрузиться в цифры, изредка потирая высокий лоб и встряхивая голову, будто пытаясь отогнать от себя что-то. Но, видимо, не совсем успешно. Мысли его были далеки и от фамильных счетов, и от недавнего развода, и даже от слушания в Визенгомоте, до которого остались считанные дни. Нет… вместо обычных мыслей в голове у него была лишь Гермиона Грейнджер. Раздраженно захлопнув книгу, Малфой, вопреки собственному намерению не лег в постель, а, заложив за спину сцепившиеся руки, принялся ходить взад и вперед по комнате. Лечь, чувствуя, что ему прежде необходимо обдумать свои дальнейшие действия, он не мог. «Вот же ж дрянь. Зачем такие вообще на свет появляются?»       Когда Люциус решил сам с собою, как поступить с Гермионой, ему казалось это очень легко и просто; но теперь, когда он стал обдумывать это вновь возникшее обстоятельство, оно показалось ему очень сложным и затруднительным. И главное, Малфой прекрасно понимал, что мир не стоит на месте и то, что прежде казалось чистокровным волшебникам неприемлемым и аморальным сейчас являлось принятой в обществе нормой. Поезд жизни двигался вперед, и все что оставалось Люциусу — либо запрыгнуть в последний вагон и двигаться вместе с ним, либо остаться на обочине дороги в плену застаревших принципов. Но мысль о том, чтобы отвергнуть идеалы, за которые в свое время он готов был сражаться не жалея крови, казалась ему предательством по отношению к наследию Малфоев и к самому себе, и как ни старался, он никак не мог перебороть оное в себе.       Так Люциус, не раздеваясь, наворачивал круги по собственной комнате, освещенной лишь парой чадящих свечей, и на протяжении всей этой «прогулки» останавливался и говорил себе: «Да что в этом, собственно, такого? У многих чистокровных волшебников были грязнокровные любовницы. Рудольфус Лестрейндж даже не пытался скрыть своих похождений на стороне, как и Амикус Кэрроу. А Меропа Мракс и вовсе за магла замуж вышла — вот это настоящий позор». И он поворачивался и шел назад. «Но ты же не они. Всю жизнь ты презирал грязнокровок, а теперь готов разделить кровать с одной из них. Ради чего? Ради того, чтобы в газете написали пару статей о том, что ты раскаялся в содеянном и изменил убеждения? Так это полнейшая ложь, да и пара статей не обелит тебя в глазах толпы. Они как презирали и боялись тебя, так и будут презирать и бояться. Или ты хочешь сотворить подобное ради удовлетворения мимолетной прихоти? Ты что животное? Если уж так неймётся, соверши несколько деловых визитов, наверняка найдется какая-нибудь светская львица, которая польстится на богатого холостяка. Да и Каталея всегда под боком, и раз уж она единожды согласилась нарушить нормы делового этикета, то сделает это снова. Или, может, ты готов презреть свои принципы ради поиска библиотеки? О, Мерлин, ты даже не знаешь, существует ли она. А даже если и существует, что с того? Волан-де-Морт тоже рвался к мировому господству, и чем для него все это закончилось? Ужели ты готов замарать свой род подобной связью ради погони за химерой власти? Ужели жизнь тебя ничему не учит?» — тут же возражал внутренний голос. «Хотя, — спрашивал он себя, — что тут такого ужасного? Ничего. Да и когда мнение о мужчине моего круга портила молодая, образованная и красивая любовница? Тем более всеми любимая героиня войны… В довершение всего те, кто могут меня осудить либо гниют в тюрьме, либо в могиле», — Люциус тут же возразил сам себе, подходя к окну; рассуждение это, еще минуту назад имевшее такой вес для него, теперь ничего не значило. «И все-таки она грязнокровка. Да Мерлина ради! Сколько ж можно?! Решил вконец себя уморить?» — казалось, собственные противоречия, обнажившиеся в самый неподходящий момент, сведут его с ума и вскоре безопасная ходьба по комнате превратилась в метания дикого зверя, посаженного в клетку.       Причем, в этом мучительном диалоге с самим собой, Люциус упустил из вида одну немаловажную деталь: он так погряз в собственных противоречиях, что даже мысли не допускал о том, что Гермиона может его попросту не захотеть, и тогда все его душевные терзания окажутся бессмысленными. Упрямое самолюбие твердило ему, что сам факт того, что он, чистокровный маг, аристократ до мозга костей, решил обратить свой взор в сторону девчонки недостойного происхождения, должен восприниматься ею с величайшей благодарностью, а посему он даже не думал о том, что сюжет их отношений может развиваться не по его сценарию. Этот внутренний спор продолжался, пока он окончательно не вымотался, рухнув в кровать прямо в одежде.       Однако и в объятиях Морфея он не смог найти желанного покоя. Сон его был тревожен, под сомкнутыми веками блуждали неясные тени, и до слуха доносился неразборчивый, но угрожающий шепот, а скорее — змеиное шипение, а потом были отчаянные крики и яркие зеленые вспышки.       Даже после смерти Волан-де-Морт продолжал преследовать его, угрожая уничтожить все, что было ему дорого. И хоть краем сознания Люциус понимал, что происходящее лишь сон, что угроза миновала, каждый раз при появлении этого кошмара его душу сковывал первобытный страх за свою семью.       Сделав рваный вздох, Малфой повернулся, сбросив с себя одеяло. В одночасье шелковая простыня холодом обожгла тело, и по коже пробежал озноб: омерзительный, пробирающий до костей. В ужасе Люциус вынырнул из этого сна, озираясь по сторонам. Зеленые вспышки перед глазами тут же угасли, но вот шипение… это мерзкое змеиное шипение до сих пор звучало в ушах. — Надо было выпить зелье сна, — прошептал Люциус, лихорадочно проводя рукой по простыне — холодная, как лёд. Нет, так дольше продолжаться не должно. Ему определенно нужна женщина, которая не даст ему замерзнуть в собственной кровати, может, тогда и кошмары отступят. Отшвырнув в сторону одеяло, мужчина устало поднялся и подошел к окну, прикоснувшись вспотевшим лбом к холодному стеклу, и закрыл глаза.       Не единожды Люциус думал о том, как бы он поступил, если бы ему дано было обратить время вспять. Как бы он поступил, если бы мог вернуться на двадцать лет назад, в тот самый день, когда черная метка расцвела на его руке? Уж точно бы не принял ее! Тогда бы у него хватило ума не связываться с Волан-де-Мортом и кодлой его приспешников. Нет, он поступил бы умнее — взял свою семью и укрылся в одном из родовых поместий в Европе до тех пор, пока весь этот кошмар не прекратился. Возможно, тогда его жизнь сложилась бы иначе. Возможно, тогда им бы не пришлось дрожать от страха в собственном доме в ожидании скорой расправы; возможно, Драко не получил от Темного Лорда приказ убить Дамблдора; возможно, сейчас сам Люциус не был бы один и одинок. Возможно… все возможно.       Малфой всегда так думал, когда кошмар отступал, исчезал без следа, словно утренний туман, разогнанный порывами ветра. Но стоило сну вернуться — и Люциус ничего не мог поделать. Он вновь становился перепуганным, жалким, загнанным в угол и трепещущим перед самым могущественным волшебником в мире. И вновь принимал черную метку, и вновь подвергал свою семью опасности. И вновь презирал себя за такое малодушие и неспособность даже во сне противостоять этому змееподобному изуверу. И это было похоже на замкнутый круг — плен памяти, от которой он никак не мог избавиться. Этот сон стал его персональным наказанием — жутким наваждением похлеще Азкабана.       Рассвет застал мужчину на ногах, пламенные солнечные лучики ударили в лицо, заставив открыть глаза. Настроение было преотвратным, как и физическое состояние — сейчас, как никогда, он ощущал себя уставшим и разбитым, а пролистав свой ежедневник, и вовсе нахмурился: дел было невпроворот, а единственное, чего ему хотелось, это напиться до беспамятства в каком-нибудь кабаке, и выкинуть из головы все, что мучило его несколько последних часов. Жаль только подобной роскоши он позволить не мог. Наскоро приведя себя в порядок, Люциус уже собирался вернуться к учетным книгам, когда в окно постучала сова, принесшая целую кипу бумаг.       Как и ожидалось, это были газеты, пестрившие вполне ожидаемыми заголовками: «Жутко громко и запредельно грязно: скандальный развод Люциуса и Нарциссы Малфой», «Одиночество — удел монархов или кто станет новой королевой Мэнора?», «Брак с Пожирателем смерти: счастье или наказание. Подробное интервью Нарциссы Малфой в обзоре Риты Скиттер», «Топ-10 завидных женихов магической Британии — отец и сын делят первенство», «Брак по расчету — любовь по принуждению или закулисные интриги Малфой-мэнора».       Малфой презрительно перелистал корреспонденцию, так и не прочитав ни одной лживой статьи, пока его взгляд не наткнулся на небольшую заметку в светских хрониках Французского магического вестника. Несколько раз перечитав текст, Люциус скомкал газету, злобно прошипев: — Лицемерная сука, — накинув на плечи мантию, Малфой зачерпнул горсть летучего пороха, вошел в камин и назвал адрес старого особняка своей своячницы, где остановилась его теперь уже бывшая жена, вернувшаяся с одной лишь целью — подписать бумаги о разводе, чтобы уехать к своему любовнику свободной женщиной. — Где она? — отпихнув ногой старого домовика, выбежавшего его встретить, прогрохотал он. — Где Нарцисса? — Госпожа в сиреневой гостиной, — заискивая перед ним, пролепетал домовик и тут же бросился следом за нежданным гостем, пытаясь раскланяться на ходу. — Нарцисса, — прорычал Малфой с прохода, заставив женщину вздрогнуть от неожиданности. Чашка кофе, которую она уже собиралась поднести к губам, так и застыла в воздухе в нескольких сантиметрах от ее рта. — Ты можешь объяснить мне ,что это? — Люциус бросил на стол перед ней скомканную газету, раскрытую на необходимой странице. — А мне казалось, что тут все предельно ясно написано, — мельком пробежав глазами по заметке о собственной помолвке с французским миллионером, проговорила женщина, откинув на спину белокурые пряди. — Только не говори, что тебя так взволновала эта новость. — Нет, не взволновала, — выплевывая каждое слово, произнес Малфой. — Что же тогда? — она пристально оглядела Люциуса. — Выглядишь усталым и потрепанным, тебе нужно больше отдыхать. Честно говоря, я всегда думала, что твои интрижки тебя хотя бы немного веселят, но сейчас вижу, что они отнимают больше сил, чем приносят удовольствия. Как твоя молоденькая защитница? — женщина решила отплатить ему той же монетой, вспоминая слухи, которые ходят вокруг Каталеи и него. — Слышала, что Вы с ней очень сблизились за последнее время. — О, ты этому лично поспособствовала, — ухмыльнулся он. — Ты главное не слишком увлекайся, супруг мой, молодая любовница — это, конечно, хорошо. Но помни, что ты уже не мальчишка. — Почему сейчас? — прекратив этот обмен презрительными любезностями, он опустился на стул подле нее, сверля ледяным взглядом, от которого в прежние времена женщину бросало в нервную дрожь, но сейчас она с достоинством его выдержала, хотя внутри у нее все переворачивалось от страха. — Мало того, что развод, так еще и это. Тебе не хуже меня известно, что в скором времени должно было состояться мое слушание, и наша размолвка в это время будет расцениваться, как косвенное подтверждение обвинений. Я даже читать не хочу то, что написано в утренних газетах. Представляю содержание: Пожиратель смерти держал в страхе не только невинных грязнокровок, но и собственную семью. И его жена, пользуясь временными затруднениями, не преминула бежать на континент к доброму любовнику. Подождать не могла? Мне только очередного скандала не хватало. — А чего ты еще ждал в таких обстоятельствах? Ты сократил мое месячное содержание, выплачивая какие-то крохи, при разводе решил оставить мне лишь французский особняк, а когда я вернулась в мэнор, мне даже двери никто не открыл. Поместье опечатано. Что я, по-твоему, должна была делать? Хорошо еще, что Беллатриса завещала мне свой дом. «А ты чего ждала?» — мысленно возмутился он. «Что я оставлю тебе Малфой-мэнор? Или другие родовые замки, которые веками принадлежали моей семье?» — Я объяснил тебе причину, по которой был вынужден принять такие меры. И это, прошу заметить, коснулось не только тебя, — не обращая никакого внимания на ее выпад, произнес Люциус, наполняя чашку кофе. — В последний год наши траты были несоизмеримы с нашими доходами, а деньги, знаешь ли, имеют особенность заканчиваться. — Люциус презрительно оглядел супругу. Кто бы мог подумать, что после стольких лет жизни из верного друга и соратника она превратится в меркантильную ханжу, которая променяет его на богатого любовника в тот же миг, как узнает о том, что некогда любимый супруг временно не может оплачивать ее баснословные счета (и, кстати, при всех своих миллионах этот любовник все равно не мог противопоставить свое состояние богатству рода Малфоев). А ведь они столько пережили вместе. «Черт, Малфой, ты становишься сентиментальным. Неужели забыл, как заключался Ваш брак?»       Нет. День, когда его отец сообщил тогда еще юному Люциусу о том, кто составит ему прекрасную партию, мужчина помнил прекрасно. Договорные браки были принятой в сообществе чистокровных волшебников нормой, и с самого детства Малфой знал о том, что ему не удастся избежать подобной доли, и все же оказался к ней не готов. Его юная невеста, хоть и была красива, воспитана и принадлежала к одной из самых известных магических семей Британии, поначалу вызывала у Люциуса глубокую неприязнь. И виной тому была его непомерная гордыня, каждый раз восстававшая против единоличного желания родителя его женить именно на этой девице, даже не поинтересовавшись мнением сына.       Однако с годами между супругами все же установились крепкие партнерские отношения, доверие и то, что принято называть тихой любовью. Меж ними никогда не было всепоглощающей страсти, безумной ревности и слепого обожания, что заставляло Люциуса искать оное на стороне, но было то, что он ценил превыше этого. В союзе с Нарциссой колдун обрел такое душевное равновесие, которого прежде не испытывал, а потом у них появился Драко, и жизнь наполнилась новым смыслом. Пожалуй, со стороны их брак казался божественной идиллией, кто бы знал, что по прошествии стольких лет в этой идиллии не найдется места прощению, ибо с самого начала не было в ней истинной любви.       Нарцисса, любившая сына безмерно, так и не смогла простить мужу того, что он поставил под угрозу своих близких ради принципов и страха перед полоумным фанатиком, возомнившим себя величайшим колдуном всех времен и народов. Собственно, если бы с Драко что-то случилось, пока он выполнял то задание, Люциус и сам бы себя не простил, но все же образовалось. Темный Лорд был повержен и, казалось, их семья получила третий шанс, но этот шанс оказался никому из них не нужен. Все упреки, которые скопились за долгие годы молчаливого терпения, вырвались на поверхность, обратившись грандиозным скандалом, и в считанные недели разрушили их прочную семейную жизнь.       Нарцисса припомнила ему всё: и интрижки, и его участие в пытках маглов в первые годы их брака, и его холодность, и надменность, и честолюбие. В мгновение из понимающей супруги она превратилась в фурию, успокоить гнев которой не позволяла всё та же треклятая гордыня. Что ж, если разобраться в ситуации беспристрастно, разве мог Люциус её за что-то винить? Как и подобает преданной спутнице жизни, она разделила с ним все тяготы войны, и ушла лишь тогда, когда они почувствовали почву под ногами — это было благородно. И все же Малфой надеялся, что она окажет ему последнюю услугу, и не станет обнародовать их семейные проблемы до тех пор, пока он не утрясет дела с Визенгамотом. Но все пошло не по плану. И причина тому — треклятые галеоны. Кто бы мог подумать, что в конце в укор ему поставят именно это. — Да, деньги имеют свойство заканчиваться, — презрительно фыркнула она, прервав поток его воспоминаний. — И кто, скажи на милость, довел нас до такого? — Что еще ты желаешь поставить мне в вину? — О, я много чего ставлю тебе в вину, Люциус. Впрочем, о своих грязных грешках ты осведомлен намного лучше меня. Не вижу никакого смысла обсуждать это заново. Зачем ты пришел? — Напечатай опровержение о помолвке, достаточно нам скандального развода. Сейчас подобная огласка никому не пойдет впрок. И особенно Драко, — ровно произнес он, и тон его был настолько холодным, что женщина невольно поежилась, сильнее закутавшись в шерстяную шаль. Она подняла на него глаза и тяжело вздохнула, пытаясь понять, действительно ли Люциус заботится о благополучии сына или это лишь способ надавить на нее. — Тебе известно, что с недавнего времени я веду переговоры с семьей Гринграссов о браке нашего сына, и скандал затруднит мне эту задачу. Уверен, что ты тоже не желаешь, чтобы наш Драко породнился с какой-нибудь грязнокровной ведьмой, а потому этот вопрос стоит решить уже сейчас. Я завтра организую тебе интервью с Ритой Скиттер, сделай опровержение. — Нет, — делая глоток уже остывшего кофе, произнесла она после некоторых раздумий. — Не представляю, откуда в прессу просочилась эта информация, но опровергать ее я не стану. Это поставит под удар мой… брак с Анри. — Вот как, — Люциус презрительно усмехнулся. — И ради этого ты готова поставить под удар нашего сына? И после этого ты еще смеешь упрекать меня в равнодушии? — Под ударом находишься только ты. Впрочем, я ни капли не сомневаюсь, что твой изворотливый ум найдет способ обернуть эту ситуацию в свою пользу. Уверена, что на суде ты сможешь обвинить меня не только в неверности, но и во всех тяжких, и сумеешь пробудить у присяжных жалость к собственной персоне. Что до Драко, если Гринграссов до сих пор не отвратил от этой идеи суд над тобой и наш скандальный развод, думаю, новость о моей помолвке они воспримут более чем спокойно. — Не играй с огнем, дорогая, — прошипел Люциус, и Нарцисса поняла, что он из последних сил сдерживает свой гнев, — иначе это может плохо закончиться. — Не нужно мне угрожать, — вскочив с места, проговорила она. — Я тебе ни какая-нибудь грязнокровка, я… я чистокровная ведьма, представительница влиятельного рода, я мать твоего сына. — Тогда и веди себя соответственно, — он поднялся с места, накидывая на плечи мантию. — Я не позволю выставлять меня в свете последним дураком. Моя жена не выскочит замуж за первого встречного, едва подписав бумаги о разводе. Ты можешь спать, с кем тебе заблагорассудится, и я не стану препятствовать, но никогда, слышишь, никогда не смей выставлять меня на посмешище и бросать тень на нашу фамилию. — Сейчас в его голосе преобладали пугающие нотки, и Нарцисса, знавшая крутой нрав своего супруга, прикусила губу в попытке промолчать, но женская обида все же взяла верх над осторожностью. — Ты ведешь себя много хуже, — пытаясь унять дрожь во всем теле, пискнула она. — Не отрицаю, — так же невозмутимо произнес он. — И все же в обществе есть свои правила, которые нужно соблюдать. — И ты их соблюдаешь. — Завтра к тебе придет Рита Скиттер, и в твоих интересах сказать ей то, чего я желаю услышать, иначе те миллионы и особняк, которые я пообещал оставить тебе после развода, останутся при мне. Как и все бумаги на развод. Слава Мерлину, что в последние дни я был слишком занят и не успел отправить тебе подписанные с моей стороны экземпляры. Так что ты все еще моя жена и будешь вести себя так, как пристало леди Малфой. — Ты не посмеешь, — прокричала она. — Тебе лучше всех известно, что посмею. И посмею сделать не только это, если ты не перестанешь выставлять свои интрижки напоказ. Как только Визенгамот меня оправдает, я вышлю тебе бумаги, — он взял ее руку и церемонно коснулся губами нежных пальчиков, — а сейчас я попрошу вести себя, как подобает замужней женщине, а так же не уезжать на континент. До скорой встречи, леди Малфой. Не забудьте, я жду от Вас опровержения сведений о разводе и помолвке, а так же прекрасной актерской игры и сопереживания. Много лет Вы прекрасно справлялись с этой ролью, надеюсь, и на этот раз порадуете меня своими нескончаемыми талантами.       Нарцисса ничего не ответила, лишь до боли закусила губу, наскоро прикидывая, как можно выпутаться из столь щекотливой ситуации. Ругаться с Люциусом не хотелось, он был горяч в гневе, и страшно даже представить, чем бы могла окончиться подобная ссора. Конечно, убить он ее не посмеет, но вот вполне сможет отыграться на Драко, с него станется. Однако и сдаваться на милость победителю без боя она не хотела. Но что такого она могла предпринять? Обратиться в Министерство и раскрыть все постыдные тайны бывшего супруга. Безусловно, это обеспечило бы ему такой срок в Азкабане, что он и своих внуков не увидел бы до конца жизни, но тогда эти чиновничьи крысы наложат свою жадную лапу на все его состояние и арестуют имущество. И хоть сама Нарцисса при этом ничего не потеряет, но вот Драко... Без отцовского влияния, связей, фамильного замка и денег ему придется туго, да и едва ли сын, как бы не охладели его отношения с Люциусом, сможет простить ей такой поступок. Выходит, шантажировать супруга у нее не получится. Тогда что ей остается? — До свидания, супруг мой, — манерно отозвалась она, слегка склонив свою голову, чтобы не показывать ему обиды. — Очень надеюсь на понимание, дорогая. О Вашем решении я узнаю из газет, нынче они очень красноречивы, — с этими словами он шутливо поклонился, взмахнув полами мантии, круто развернулся и вышел прочь из комнаты, ни разу не оглянувшись. И воцарилась тишина.       Дождавшись того момента, когда за ним захлопнулась тяжелая дверь, Нарцисса чуть не упала от облегчения и страха. Ее сердце билось так сильно, что стало трудно дышать, и женщине пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы устоять на ногах. И все же, она это сделала. Впервые в своей жизни она набралась смелости и бросила вызов гневу бывшего супруга. И ничего страшного не произошло. Пока не произошло. Теперь ход за ней.

***

      Проснулась Гермиона от напористого стука в дверь и взволнованного голоса Джинни, которая, судя по всему, не желала прекращать эту барабанную дробь, с болью отдающуюся в голове. На удивление после вчерашних приключений Грейнджер чувствовала себя вполне сносно. Конечно, во всем теле ощущалась сильная слабость, а голос охрип, но это меньшее из всех зол, а значит, вполне приемлемая цена. — Гермиона! Гермиона, с тобой все в порядке? Вчера мы решили не беспокоить тебя и дать отлежаться! Гермиона, открой, — не унималась подруга. Нехотя поднявшись с кровати, девушка с полузакрытыми спросонья глазами поплелась к двери и, щелкнув замком, предстала перед удивленной гостьей, которая окинула ее таким взглядом, будто видела впервые. — Я что, так ужасно выгляжу? — прохрипела она, сильнее кутаясь в одеяло и инстинктивно приглаживая всклокоченные волосы. — Как…ты себя чувствуешь? — запинаясь, проговорила Джинни, не сводя с подруги испытующего взгляда. — Сначала мы решили тебя не беспокоить, но ты и вчера не появилась на занятиях, тогда-то мы не на шутку встревожились, и решили тебя навестить, но комната была пуста. Не было тебя и в лазарете. Мерлин, Герми, мы чуть с ума не сошли. Гарри пытался найти тебя с помощью карты мародеров, но она показала, что тебя все это время не было в Хогвартсе. — Не было, — виновато произнесла Гермиона, покосившись на золотой ковчежец, стоявший на столе. Отпираться было бессмысленно, а потому девушка буквально втащила подругу в комнату, захлопнув дверь. — Я была… в общем, я нашла следующую подсказку. Вот, — она взглядом указала на магический артефакт. — Благодаря твоей песенке я сумела разгадать ключ на свитке, найти озеро Благочестивых и достать следующий ключ. — Но почему ты не сказала никому из нас? Мы могли бы помочь. — Я… я не хотела Вас тревожить. Это… Джинни, никого из Вас легенда свитка не заинтересовала, как меня, а после недавнего инцидента в комнате Малфоя я поняла, что не должна втягивать в это и Вас. Понимаешь? Не хочу, чтобы из-за моей одержимости этими поисками наказывали самых близких мне людей. — И поэтому ты решила наказать нас собственноручно? — еле скрывая в голосе нотки недовольства, произнесла Джинни. — Мы с ног сбились, разыскивая тебя, а ты даже не соизволила поставить нас в известность. Даже записку не написала. — Я хотела, но все произошло так стремительно, мне… мне не терпелось проверить собственную догадку, к тому же я была уверена, что не задержусь. — А если бы что-то случилось? Как бы мы узнали, как тебе помочь? Мы победили Волан-де-Морта потому, что были вместе. Вместе мы справимся со всем, так откуда такое недоверие? — Джинни, — Гермиона раздраженно всплеснула руками, — это не недоверие, это желание…а точнее нежелание ругаться из-за этого. Уж кто-кто, а ты должна меня понять. Я же вижу, с каким скептицизмом все вы относитесь к идее поиска библиотеки. Рон называет эту затею бредовой, а вы с Гарри хоть и не говорите ничего, но то, как вы смотрите, намного красноречивее. К тому же, я была уверена, что справлюсь самостоятельно. И справилась, — солгала она, благоразумно решив не упоминать о роли Люциуса Малфоя в ее вчерашних приключениях. — Прошу, не осуждай меня хотя бы ты. — Джинни сделала глубокий вздох, и уже открыла рот, собираясь ее о чем-то спросить, но в ту же секунду тряхнула головой, отгоняя непрошеную мысль, и проговорила. — Я понимаю, — тихо произнесла она, усаживаясь на край кровати. — У каждого должны быть свои увлечения и свои секреты, и если ты пока не готова говорить о случившемся — это ничего. Я просто не хочу, чтобы ты закрывалась от нас или того хуже — попала в беду. Знаешь, мой отец всегда говорил, что тайны рушат любые доверительные отношения… — К чему ты все это мне говоришь? — подняв бровь, проговорила она. — Ни к чему, — Джинни разочарованно вздохнула, поднимаясь с места. Сердцем она чувствовала, что подруга скрывает от нее нечто важное, но искренне хотела сделать так, чтобы Гермиона сама рассказала ей о наболевшем. — Ладно, я пришла сказать, что сегодня мы собирались отбыть в «Ракушку» в районе полудня. Собери свои вещи, и встретимся в холле. Хорошо? — Как раз об этом, — Гермиона неуверенно замялась. — Джинни, я… в последнее время мы с Роном часто ссорились, а его недавние слова, а точнее обвинения. Он даже не посчитал нужным извиниться после того, как оскорбил меня перед всеми. И я… я бы хотела провести рождественские праздники вместе с родителями. Я почти не видела их после того, как вернула им память. Понимаешь? — младшая Уизли сейчас одарила ее таким недоверчивым взглядом, что Гермиона невесть от чего почувствовала себя преступницей. — Знаешь, сейчас я не уверена в том, что именно Рон должен просить у тебя прощения. — Что?! — Ты меня прекрасно слышала, Герми. Может, Рон и вспыльчив, но он хотя бы честен с тобой и с остальными. — Джинни, да как ты можешь? — от тона подруги Гермиона почувствовала, как у нее внутри закипает негодование. — Мне не в чем каяться перед твоим братом. Это он чересчур остро реагирует на происходящее вокруг. —Возможно, сама того не осознавая в полной мере, ты дала ему повод, — Уизли молча направилась к двери, не обращая внимания на полный возмущения взгляд подруги, но уже ухватившись за ручку, застыла, будто мраморное изваяние. — Знаешь, я не сомневаюсь, что у тебя есть какая-то веская причина так поступать, но все же помни, что мы твои друзья и всегда поможем, и уж поверь, не станем использовать в своих целях. — Джинни, — Гермиона склонила на бок голову, непонимающе глядя на свою гостью. — Если ты все-таки решишься, мы будем тебя ждать до полудня, — не говоря больше ни слова, девушка распахнула дверь и вышла, оставив изумленную и встревоженную Гермиону в комнате. Несколько секунд Грейнджер понадобилось на то, чтобы оценить ситуацию. В отличие от Рона его сестра всегда было более сдержана и рассудительна. Она никогда не бросалась беспричинными обвинениями, и если уж Джинни отважилась говорить с ней в таком тоне, тому должно быть логическое объяснение. Но что могло так повлиять на ее поведение? — Джинни, постой, — Гермиона бросилась за ней, но встретившись взглядом с собственным отражением, застыла в немом ужасе. Вчера она так вымоталась, что уснула прямо в одежде, а сегодня Джинни застала ее врасплох, и девушка даже не поняла, что в течение всего разговора отчаянно куталась в мантию Малфоя, которую позабыла вернуть. «Теперь-то понятно, почему он в нерешительности топтался у двери. Ждал, пока ты переоденешься и вернешь ее. А ты…», — ехидно подметил внутренний голос. «Неужели думала, что Люциус Малфой задержится с тобой лишь оттого, что ему нравится твое общество? Смех, и только». «И Джинни… теперь понятно, почему она на меня так странно смотрела. Твою ж мать… теперь самому Мерлину неведомо, что она могла подумать. Я полураздетая, кутаюсь в мантию злейшего врага, а комната насквозь пропахла его парфюмом. Ну, нет… не могла же она подумать обо мне что-то подобное. Даже сама мысль о том, что мы можем разделить с ним постель, абсурдна». «Вчера, когда ты пригрелась в его руках, тебе так не казалось. Признайся самой себе, что ты наслаждалась его близостью и его теплом», — ехидно подметил разум. — Да что же то такое?! — сбрасывая с себя мантию Люциуса, прорычала Гермиона. — Он умудряется портить мне жизнь, даже не находясь рядом.       Она уселась на кровать, обхватив голову руками. Ситуация получилась, мягко говоря, двусмысленная, и хоть самой Гермионе не было в чем каяться перед друзьями, она все равно чувствовала себя за что-то виноватой. Но в чем она была виновна? Помощи Малфоя никто не просил, да и вел он себя с ней вполне… сносно для аристократического сноба, повернутого на чистоте крови. И, пожалуй, кроме несколько откровенных мыслей, между ними ничего предосудительного не было. Но не будут же ее судить за то, о чем она подумала? Многие мужчины и вовсе не скрывают своих фантазий, увешивая стены колдографиями из непотребных журналов. И ничего… Черт. Но у нее-то ситуация другая. И невесть что решат друзья, если после двухдневного отсутствия и пробуждения в одежде другого мужчины, она скажет, что не собирается проводить с ними рождественские праздники. Тут и идиот неладное заподозрит, хотя в действительности, ничего недозволительного она делать не собиралась.       В общем, после недолгих размышлений Гермиона все-таки решила отправиться в «Ракушку», но сначала ей нужно было исправить вчерашнюю ошибку. Наложив на мантию очищающие чары, она аккуратно свернула ее, и направилась в крыло для преподавателей, размышляя о том, что сказать Люциусу. «А зачем ему вообще что-то говорить? Верни мантию, поблагодари еще раз и уходи. Он помог тебе не по доброте душевной и наверняка в скором времени предъявит счет. К тому же, неужели ты думаешь, что ему есть дело до того, что ты скажешь?»       Дела-то ему, может, и не было, но Гермиона страсть как хотела избавиться от неловкости, ощущаемой лишь при одной мысли о нем, а потому желала встретиться с прежним циничным и эгоистичным аристократом, которого она уже привыкла ненавидеть, ибо этот «новый» Люциус Малфой пугал не на шутку. А точнее, девушку пугала собственная реакция на него. Хотелось его разозлить, вывести на чистую воду и прекратить эти игры, хотелось поговорить и выложить все карты на стол.       За этими размышлениями она и не заметила, как дошла до комнаты Малфоя, уперев взгляд в дверь, а вот решимости постучать в нее не хватило. «Ну и что ты застыла? Или собираешься стоять здесь до тех пор, пока тебя еще кто-нибудь не уличит невесть в чем? Стучи», — с ехидством подметил внутренний голос. «И перестань трястись. Если бы он хотел тебя убить, то сделал это вчера на озере без свидетелей. Или бы оставил на той поляне», — довод показался вполне логичным, и девушка постучала в дверь, сверля взглядом собственные туфли. «Нет, если он сейчас откроет дверь, я молча отдам ему мантию и уйду», — твердо решила она. Но дверь так и не открылась, и Гермиона повторила попытку — тишина. «Никого нет». — На секунду она подумала, что правильнее всего будет оставить мантию в его комнате и уйти, но тут же мысленно дала себе звонкую оплеуху. «И что будет дальше? Думаешь, он спокойно возьмет мантию, забыв о том, что ты опять проникла в его комнату? Думать забудь!».       Некоторое время Гермиона беспокойно потопталась на пороге, пытаясь побороть сомнения, а потом решительно зашагала в свою комнату. Будет еще миллион возможностей вернуть ему мантию, когда она будет морально готова встретиться с ним. В конце концов, у Малфоя в гардеробе подобного тряпья навалом, найдет, что накинуть на плечи, чтобы не окоченеть от холода. «Трусиха! Ты не боялась его, когда вас поймали егеря, выдержала пытки чокнутой Беллы, а сейчас дрожишь так, будто он собирается тебя пытать! Не суетись», — попыталась себя успокоить Гермиона, но непонятная нервная дрожь так и не прошла. «Или ты боишься вовсе не его, а того, что между Вами происходит?» — Между нами ничего не происходит! И ничего не может происходить! — сказала она, закрываясь в комнате. — Он просто помог мне в трудной ситуации и, наверняка, не без выгоды для себя. И точка.       Достав из шкафа небольшую сумочку, Гермиона наложила на нее заклятие незримого расширения и наспех покидала в нее одежду и вещи первой необходимости, пытаясь морально настроиться на предстоящий отдых, который не предвещал ничего хорошего. Праздничного настроения у нее не было, а осознание того, что пару недель придется притворяться, надев на себя радостную маску, лишь омрачало ее мысли. И все-таки, она должна была поехать. Поехать ради Рона, ради Гарри и Джинни, ради их дружбы — они не должны считать, что в ее отношениях с ними что-то изменилось. И уж тем более из-за Малфоя.       Последний довод показался ей отрезвляющим, и уже через час девушка стояла в коридоре первого этажа в ожидании друзей, которые, к счастью, не заставили себя долго ждать. Правда, избежать расспросов, касающихся ее внезапного «недомогания», не удалось. И хоть Джинни благоразумно умолчала об утреннем инциденте, Гермиона все же была вынуждена рассказать правду о недавних приключениях, опустив детали, которые могли омрачить предстоящие каникулы. Впрочем, даже без упоминания о Малфое атмосфера значительно накалилась, благо они успели трансгрессировать в «Ракушку» до того, как накал страстей вышел из-под контроля.       Рон даже не пытался сдержать своего негодования, справедливо упрекая возлюбленную в неосмотрительности и горячности, и Гермиона, почувствовав приступ вины, уже готова была согласиться с его доводами и согласилась бы, если б парень в весьма грубой форме не раскритиковал все ее увлечения, ее любовь к книгам, которые сам он считает скучными, и ее желание отыскать величайшую сокровищницу магического мира. Тут-то гнев, который она так старательно пыталась скрыть внутри себя, вырвался на поверхность и разрушающей волной прокатился по чертогам памяти, поднимая со дна сознания давно затаенные обиды. Гриффиндорка припомнила Рону и его поведение на святочном балу, и его показные отношения с Лавандой Браун, и его глупые обвинения, прозвучавшие в палатке. К собственной горечи и стыду в порыве слепой злости она вывалила на него все, что ее так раздражало в его поведении, но прежде тщательно скрывалось из нежелания уязвить самолюбие парня.       Несколько минут спустя взаимные упреки переросли в нешуточную ссору. Со стороны эти двое стали более напоминать бешеных собак, сцепившихся из-за кости, и не замечающих ничего вокруг себя. Бедные Гарри и Джинни, которым не посчастливилось стать свидетелями их размолвки, не знали, куда себя деть от неловкости, укрывшись на небольшой кухоньке и наложив на нее заглушающие чары. Да только что в том было толку? Они и так прекрасно понимали, чем закончится их благородная затея провести каникулы вместе.       Спустя час их молчаливое уединение нарушила всклокоченная Гермиона, ворвавшаяся на кухню, будто ураган. И, несмотря на то, что девушка сумела быстро взять себя в руки и придать лицу непроницаемое выражение, глаза ее горели огнем, которого ни Гарри, ни Джинни еще никогда не видели в тихой девочке-заучке. — Говорила же, что это не самая лучшая идея, — проводив взглядом Рона, выскочившего на берег, ответила девушка, поглядев на Джинни. — И что ты собираешься сейчас делать? — поинтересовался Гарри, положив руку ей на плечо. — Правильнее всего будет успокоиться и провести эти праздники порознь, — упав на стул подле них, пропищала она. — Я… я не понимаю, что происходит. Когда мы стали такими… разными? Это сделала с нами война или мы сами? И в какой момент все пошло под откос? Ведь не поиски библиотеки стали тому виной? — друзья внимательно ловили каждое ее слово, не решаясь что-то сказать в ответ, хотя в действительности, Гермиона говорила не с ними, а скорее с собой, пытаясь разобраться в собственных запутавшихся отношениях. — Неужели у нас с ним нет ничего общего кроме воспоминаний о приключениях и борьбе с Волан-де-Мортом? Прежде нас объединяла одна цель, но что осталось сейчас? — пожалуй, на этот вопрос она не могла ответить даже себе. Сердце ее безумно сжалось в незримых тисках, злость постепенно улеглась и на ее месте осталась какая-то непонятная тоска, рефлекторно приложив руку к груди, она прислушалась к себе, надеясь почувствовать раскаяние в собственных словах, но совесть ее была спокойна, как никогда. Оттого Гермиона почувствовала прилив отвращения к собственной персоне, молча поднялась со стула и направилась в гостиную, где после их с Роном разборки царила настоящая разруха. — Ты куда? — поинтересовалась Джинни, провожая подругу встревоженным взглядом. — Домой. Запереть нас с Роном в одном доме на пару недель — не самая хорошая мысль. Простите за испорченный праздник. — Герми, — Гарри подошел к ней, ухватив за ладонь. — Если ты уйдешь сейчас, возможно, это будет навсегда. Я имею в виду тебя и Рона. Не ставь под угрозу ваши отношения и вашу дружбу из-за того, что сегодня произошло. — Гарри, это произошло не сегодня, не вчера, и не месяц назад. Может, это было с самого начала, а мы просто были слишком упрямы, чтобы признать эти прописные истины? Может, мы просто не смогли перерасти дружбу? — Не говори так, — Гарри сочувственно посмотрел на нее, не смея ни подтвердить, ни опровергнуть ее слова, — и все же, если ты сейчас уйдешь, возможно, ты будешь жалеть об этом всю свою жизнь. «А почему ты так уверен в том, что оставшись, я смогу что-то сохранить?» — Дай себе время успокоиться и осмыслить произошедшее, не руби с плеча, все еще может измениться, — некоторое время девушка молчала, тщательно обдумывая его слова, а потом согласно кивнула. — Простите меня… мне нужно побыть немного одной, — и, не дожидаясь ответа, Гермиона поднялась в свою комнату, прикрыв дверь, да так и повалилась да кровать. Нужно было расплакаться, но она не смогла выдавить из себя ни единой слезинки. И это раздражало. Не смотря на всю серьезность момента, несмотря на ее теплое отношение к Рону, она была до ужаса равнодушна к случившемуся. Раньше ей казалось, что если грянет нечто подобное, она не найдет себе места от горя, а сейчас… будут они вместе — не будут… было все равно. В душе поселилась пугающая пустота, и девушка не знала, какое чувство придет ей на смену.       Откинувшись на подушку, она притянула к себе сумку и, запустив туда руку, вытянула золотой ковчежец. Еще несколько часов назад Грейнджер твердо решила приостановить поиски библиотеки до конца каникул и отдохнуть с друзьями, как в былые времена, но сейчас ей нужно было отвлечься от сводящих с ума мыслей и внутренних противоречий.       Поднеся реликвию ближе, девушка внимательно осмотрела тайник. По сути, он ничем не отличался от ковчежца, который она выловила из озера, за одним лишь исключением: на первом был вырезан алхимический символ воздуха, на втором — воды. «Выходит, осталось еще два: огонь и земля», — мысленно подытожила Гермиона, поворачивая сферу по часовой стрелке до тех пор, пока не раздался тихий щелчок, разделивший ковчежец на два равных полушария. Нетерпеливо выхватив свиток, девушка развернула его дрожащими руками, вчитываясь в заветные четверостишия: Где камень и сталь нашли вечный покой, Хранимые Богом за толстой стеной, Где воин, прошедший стезёю легенд, Сможет найти могучий Кларент, Сокрыт указанный Мерлином путь, Для того, кто готов своей жизнью рискнуть. «Час от часу не легче. Вот почему нельзя просто написать: идите туда-то, если Вас не прикончит очередная ловушка, у Вас появится шанс добраться до величайшей сокровищницы магических знаний всех времен», — вознегодовала она, пытаясь вникнуть в смысл послания, но оно казалось еще более запутанным, чем предыдущее.       Пока ясным было лишь одно — следующий ключ был сокрыт в мире маглов, что вполне объяснимо, учитывая то, что статута о секретности в темные времена не существовало и маги были вынуждены жить бок о бок с простыми людьми. «Хранимые Богом за толстой стеной» — что они имеют в виду: какое-то древнее капище или святыню магловского Бога? Может, какую-то церковь или монастырь? И кем был этот «могучий Кларент»: Святым или жрецом? — не помню ни одного мага с таким именем», — Гермиона вытянула из сумки несколько увесистых книг по истории магической Британии и погрузилась в чтение, в мгновение забыв о волнениях минувших часов; об ужине, который так и остался на столе после того, как друзья разбрелись по своим комнатам, и даже о сне.       Когда девушка вынырнула из эфемерного книжного мирка, над морем уже занялся рассвет, пытаться заснуть было практически бессмысленно и Гермиона, завернувшись в пушистый плед, подошла к окну. «Что ж, один день из четырнадцати уже прошел», — утешила она себя. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь наступит время, когда она почувствует себя неуютно в компании ближайших друзей, а точнее своего не в меру вспыльчивого возлюбленного, которого уже язык не поворачивался назвать таковым. Нет, не смотря на ее желание, на силу привычки, на общее прошлое, она так и не смогла увидеть в Роне человека, с которым бы хотела по-настоящему связать свою судьбу. Навсегда он остался для нее другом, братом и боевым товарищем и то, что по прошествии ночи Гермиона не изменила своего мнения о произошедшем меж ними, было лишь подтверждением этой истины. И все же девушка не могла найти в себе силы прекратить то, что закончилось уже давно, хватаясь за хрупкую надежду на счастье, в которое уже сама не верила, и которого не желала. Почему? Из страха перед неизвестностью, из нежелания остаться одной, из-за привычки, из-за опасений потерять не только парня, но и лучшего друга.       В этой атмосфере взаимного отчуждения и внутренней борьбы и прошли все праздники. И хотя внешне все четверо надели на себя маски радушия, всем своим видом давая понять, что забыли о разногласиях, эмоциональное напряжение чувствовалось даже в воздухе. За завтраками они обычно молчали, за обедами обсуждали погоду, пытаясь глупыми разговорами заполнить неловкую тишину, и лишь за ужинами, открыв бутылку-другую вина, позволяли себе создать иллюзию непринужденного общения.       Что касается свободного времени, то им они распоряжались по-своему, стараясь лишний раз не пересекаться, во избежание новых ссор. Гарри и Джинни обычно подолгу гуляли вдоль берега, собирая ракушки, Рон почти все дни проводил в магазинчике Джорджа, а Гермиона за книгами, пытаясь отыскать новые подсказки и расшифровать послание на свитке. Правда удача ей не улыбалась. Этот «Кларент» казался персонажем мифическим и ни в одной из книг она не нашла даже упоминания о нем. И это еще больше ввергало девушку в пучину отчаяния, ибо сейчас, когда ее обвинили в поисках несуществующей химеры, выдуманной выжившим из ума стариком, Гермиона с пущим рвением бросилась доказывать обратное.       Так пролетели каникулы, и когда настал черёд возвращаться в Хогвартс, все четверо вздохнули с облегчением, правда передышка была не долгой, уже к завтраку Рон впал в привычное для всех уныние и с удвоенным рвением принялся критиковать Люциуса Малфоя и его личную жизнь, которая уже третью неделю не сходила с первых полос всех печатных изданий магической Британии. — Нет, Вы только подумайте, этот сноб вместе с сыном возглавил десятку самых завидных женихов согласно рейтингу журнала «Ведьмин досуг». Эти писаки чокнулись вконец, — прошипел он, читая вместе с Джинни статью. — И чему тут только завидовать: старый кобель, от которого сбежала жена, несмотря на все его миллионы и его заносчивый щенок. Не могу представить женщину, которой бы понадобилось такое «счастье», а он, к тому же, еще и Пожиратель Смерти, по которому Азкабан плачет. — Рон перевел взгляд с Гермионы на Гарри, как бы ожидая от них одобрения этой тирады, но товарищи молчали, устало колупаясь в тарелках, тогда Уизли отбросил в сторону женское чтиво и взял в руки последний номер «Пророка». — А тут… вы только посмотрите — жадные до славы стервятники. Теперь и женушка подсуетилась. Дала подробное интервью этой жабе Скиттер, уверяя всех, что они с супругом преодолели временные трудности и в этом году собираются отпраздновать двадцатилетие совместной жизни на Французской Ривьере. Вы только подумайте… кого они хотят этим обмануть, я лично видел бумаги на развод. Жалкие лицемеры. — Оу, почти девять. Нужно идти, — проговорила Джинни, которой явно надоело выслушивать его постоянное недовольство, — нельзя опаздывать, иначе жалкий лицемер это припомнит. Ты и так у него на особом счету. — Да чтоб он провалился, змей злопамятный, — буркнул Рон. — Боюсь, что у него иммунитет к твоим проклятиям, иначе бы Люциус Малфой давно сквозь землю провалился, братец. — И не говори. На долю хороших людей всегда выпадает больше несчастий, хотя их по праву заслужили такие, как он, — Рон запихнул в рот очередной круассан и пошел следом за друзьями. — Говорят, что сегодня Малфой решил устроить практическую проверку мастерства в дуэльном клубе, — проговорил Гарри, желая сменить тему. — И чему ты так радуешься? — хмыкнул Рон. — Неужели тебе так хочется испытать на себе его заклинания? — Скорее, ему хочется проверить себя, — проговорила Гермиона. — Навалять Малфою в дуэли, — протянул он, будто пробуя каждое слово на вкус, — что ж, звучит заманчиво. — Я бы на это не рассчитывала, — отозвалась Джинни. — Еще во время учебы Малфой заслужил славу прекрасного дуэлянта, так что… вполне возможно, будет что-то зрелищное. — Гермиона, Гарри… неужели и ты туда же? Или ты забыла, как он подбросил тебе этот треклятый дневник? Как унижал, едва завидев на улице? Как? Как вы можете быть такими терпимыми к нему? — в очередной раз вскинулся Рон. — Мы ничего не забыли, — произнесла Грейнджер, — но никто из нас не хочет терзать душу этими воспоминаниями. К тому же, каждый может измениться и имеет право на второй шанс. — Да как ты можешь? Он же враг. — Да. Так же как и сотни других приспешников Волан-де-Морта, но цепляешься ты только к нему. — Потому что других приспешников, как ты изволила выразиться, упекли в Азкабан или разыскивают по всей Британии, а он тут ходит, словно король, — возражать Гермиона не стала, уместнее было промолчать. За время каникул они и так наговорили друг другу много лишнего, и портить отношения еще больше из-за незначительного спора, не было никакого желания. Когда они, наконец, вошли в дуэльный клуб, занятие уже началось, Малфой вышагивал по помосту, объясняя правила ведения боя тем, кто их позабыл. Двигался он красиво, даже грациозно, без лишних жестикуляций и раскоряченных рук. Черная, как смоль, мантия с золотыми нашивками на плечах волочилась вслед за ним, как длинный змеиный хвост. «Все же в умении эффектно представить себя Малфою не откажешь. Ни дать, ни взять — действительно король», — подумала она, окидывая его оценочным взглядом с ног до головы. — Итак, кто желает принять участие в показательном состязании? — проговорил он, оглядывая присутствующих, но желающих вступить в бой с бывшим главарем Пожирателей не нашлось. Каждый раз, когда Люциус переводил взгляд на очередного студента, тот спешно опускал глаза в надежде, что его имя не прозвучит в гробовой тишине. — Может быть, решится кто-то из опоздавших? Например, мистер Уизли? — Я?! — Рон вытаращил на него глаза, прикусив губу. — Ну, другого мистера Уизли тут нет, — ехидно хмыкнул Малфой. — Помнится, Вы перед всем классом утверждали, что прекрасно знаете все боевые заклинания, много раз их применяли и ничему не сможете у меня научиться. Сейчас у Вас есть реальная возможность ответить за свои слова. Или Вы боитесь? Что ж, признаюсь, я разочарован. — Черта с два, — на ходу стягивая с себя мантию, прошипел Рон и запрыгнул на помост. — Не Вам упрекать меня в трусости. В отличие от Вас, я сражался… — Что же, тогда проверим, насколько заслужена Ваша слава, — фыркнул Люциус, театрально отсалютовав ему волшебной палочкой. Одарив друг друга презрительными взглядами, противники разошлись в разные стороны и приняли боевые стойки. По правилам ведения дуэли они имели право, дойдя до барьера, нападать в любой момент, не дожидаясь особой команды, но ни один из них не двинулся с места.       Малфой, застыв, как античная статуя, вглядывался своими блестящими серыми глазами в лицо нахального рыжего мальчишки, с удовольствием ловя каждое мгновение его замешательства. Рот Люциуса, как всегда в такие моменты, исказило некое подобие самодовольной улыбки, а душу наполнило ощущение превосходства. А Рон… Рон вытянул вперед правую руку, приняв такую позу, будто боялся убить самого себя. Левую же, сжав в кулак, он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а это запрещено правилами дуэли. Сейчас Уизли отчетливо узрел разницу между реальным боем и показательным выступлением, голову его заполонили мысли, которых не должно быть в текущих обстоятельствах, и первая из них: как не выставить себя идиотом на глазах у всей толпы, ведь в битве за Хогвартс все было иначе. Тогда всеми его действиями руководил инстинкт самосохранения, а в крови бушевал адреналин, не оставлявший места сомнениям и неуверенности. Как говорится: либо убьешь ты, либо тебя. А сейчас, когда реальной угрозы для жизни не было, в голову лезли всякие глупости.       В те минуты казалось, что секунды были бесконечными, а тишина оглушающей. Присутствующие затаили дыхание, словно в ожидании чего-то необыкновенного и чудесного — и это ожидание не оказалось тщетным. Не выдержав эмоционального напряжения, Рон взмахнул палочкой, и с ее конца вырвалась ярко-красная вспышка, которую Малфой с легкостью отразил, брезгливо скривившись. — Ступефай… как-то банально, не находите? — Экспеллиармус, — прокричал Рон, но заклятие опять же было отражено. Люциус даже не пытался нападать. Кружил вокруг соперника на безопасном расстоянии, будто играя, расшатывая нервы и доводя до бешенства. В случае со вспыльчивым Роном действовало безотказно. — Эварте статум. — Мерлинова борода, — Люциус притворно изумился, — мы что, на втором курсе?! «Послать бы в тебя с десяток Авад, посмотрим, как бы ты запел. Круциатус тебе в задницу, старый козел», — подумал Рон, насылая на него летучемышиный сглаз, но Малфой, казалось, наперед знал все проклятия, которые полетят в его сторону. По всей видимости удивить его можно было, лишь наслав Адское пламя, но Уизли прекрасно понимал, что он скорее поджарится сам, чем сумеет удержать такую силу. — Сектумсемпра. — Вулнера Санентур, — лицо Малфоя исказила ехидная усмешка. — Знал бы старина Снейп, насколько популярным станет его заклятие, скривил бы недовольную гримасу. — Петрификус Тоталус, — терпеть замечания Люциуса уже не было никаких сил, и Рон сорвался до крика. И этого крика, по всей видимости, Малфой так старательно добивался, ибо противник, доведенный до бешенства, всегда туго соображал и чаще ошибался даже в простейших заклинаниях.       Тут-то бой и принял новый оборот. Малфой от души сыпал проклятиями, поражая скорее не их разнообразием и мощью, сколько скоростью, с которой они слетали с его волшебной палочки, заставляя Рона пятиться назад при каждом ударе. Поначалу Уизли использовал щитовые чары, но эта защита начала быстро угасать под нескончаемыми ударами, пока, наконец, желто-зеленая молния не пронзила ее насквозь, отбросив Рона на несколько метров. — Экспеллиармус, — надменно вскинув подбородок, произнес Люциус, вышибая волшебную палочку из рук противника и приманивая ее манящими чарами. — Печально, что за юношеской бравадой не было ничего, впрочем, не могу сказать, что я разочарован. Чего еще ждать от Уизли! Итак, что же мне с Вами сделать, чтобы раз и навсегда отбить желание трепать попусту языком? — Малфой задумчиво потер лоб, воззрившись на Рона, и в его глазах вспыхнул дьявольский огонек, не предвещавший ничего хорошего. — Аа… придумал. Ваша семейка ведь любит всякие розыгрыши: Калворио.       Рон в тот же миг почувствовал жжение кожи головы, и запустил ладонь в пышную рыжую гриву, в ужасе почувствовав, что этот незримый огонь буквально выжигает волосы на его теле. Это продолжалось лишь долю секунды и закончилось в тот момент, когда последний рыжий волос упал на пол. По залу прошелся оживленный шепоток, и со стороны слизеринцев в одночасье посыпались насмешливые шуточки и оскорбления, которые Люциус пресек одним лишь взглядом. — Должен сказать, что такая прическа подходит Вам куда больше, — съехидничал Малфой, оглядывая гладкую, как бильярдный шар, голову гриффиндорца. — Признаюсь, у меня уже не было сил смотреть на эти нечёсаные патлы. — Когда-нибудь я прилюдно отстригу твои, — злобно прошипел Рон. — Ох, я смотрю, урок не пошел на пользу. Вы так и не научились держать язык за зубами, — равнодушно произнес Малфой, занеся палочку для очередного заклятия, алая вспышка озарила зал, но вместо намеченной цели угодила в потолок, осыпав штукатурку на головы собравшихся. Отряхнув лицо и волосы от побелки, Люциус поднял голову, столкнувшись с решительным янтарным взглядом Гермионы Грейнджер, выскочившей на защиту своего кавалера. — О, даже так. Кто бы мог подумать, что прославленный герой войны будет прятаться за женской юбкой — жалкое зрелище. Стыдно, мистер Уизли, очень стыдно. У меня даже нет желания добивать Вас. — Гермиона, отойди, — прошипел Рон, поднимаясь на ноги, и потянул ее за лямку форменной жилетки, но девушка в ответ дернула плечом, сбрасывая его руку, и приняла боевую стойку. — Похоже, у нас появился еще один доброволец, желающий опробовать свои силы, — язвительно подметил Малфой, сбрасывая на пол мантию, чтобы та не затрудняла движения. — Признаюсь, никогда не умел отказывать женщинам, особенно, когда они проявляют инициативу, — при этих словах он внимательно посмотрел на Гермиону, и она стыдливо увела взгляд, по-своему истолковав смысл этой фразы. — Мистер Уизли, отползите отсюда прочь, взрослым надо поговорить. — Гермиона, — Рон попытался ей что-то сказать, но она раздраженно тряхнула головой, всем своим видом показывая, что не намерена вступать с ним в спор, тем более — здесь. Тем более — при Малфое. — Протего тоталум, — произнес Люциус, окружая поле боя защитным куполом, чтобы оградить остальных студентов от шального заклятия и одновременно расчистить площадку для сражения. И тут же бросил на щит заклинание «Оглохни», чтобы ни одна живая душа не могла услышать ни слова, сказанного противниками. Встав друг против друга, они почтительно поклонились. — Зря Вы это сделали, мисс Грейнджер, — без доли насмешки произнес Люциус. — Сделала что? — Так унизили своего убогого кавалера. Он этого не простит. — Его пытались унизить Вы, а я лишь попыталась прекратить эти подлые игры. — Нет, — он покачал головой, всем своим видом являя участие. Впрочем, в актерском таланте ему природа не отказала — при желании Люциус Малфой мог надеть любую личину. — Я сделал его жертвой невинного розыгрыша, что является лишь малой платой за все те сплетни, что он про меня распускает. И Вам это прекрасно известно. А вот Вы… Вы выставили его слабым, несостоятельным и прячущемся за подружкой перед всеми этими людьми. Вы задели его мужское достоинство и гордость. К утру его волосы отрастут, если Поппи даст ему нужную мазь, а вот самолюбие, ущемленное Вами… — Зачем Вы мне это говорите? — Интересуюсь, что подвигло Вас принять такое решение: сознательное желание защитить парня или бессознательное — расстаться с ним? — Что за глупые вопросы? Я люблю Рона, — пискнула она, но тут же поймала себя на том, что прозвучало оное не очень убедительно. Разумеется, это не ускользнуло и от ехидного взгляда Люциуса. — Тогда почему Вы перестали пользоваться теми отвратительными духами, что он Вам подарил? — при этих словах Гермиона почувствовала, как ее лицо заливается пунцовым румянцем. Мерлин, она же действительно, сама того не осознавая в полной мере, перестала пользоваться духами Рона, причем, в тот же день, как Люциус весьма неделикатным образом раскритиковал приторный ванильный аромат. — Я… я забыла сегодня ими воспользоваться. И вообще, мне нравится этот запах, — возмутилась она, словно ребенок, упорствующий в своем желании. — Нет, мисс Грейнджер, Вам нравится мой запах, — уверенным тоном произнес он, пытаясь понять, сможет ли Гермиона покраснеть еще сильнее. Как оказалось, смогла. Ну что за зрелище… и ведь понимала она, что загнана в тупик собственной реакцией, а все равно продолжала огрызаться и все отрицать из упрямства. Любо-дорого смотреть. — Иначе как объяснить Ваше нежелание возвращать мою мантию? «Не ведись на эту провокацию. Он пытается манипулировать тобой, как и Роном. Только с ним он сыграл на злости, а с тобой — на твоих чувствах. И все ради победы в бою. Мерлин, как это подло и мелко. Чувствах? Ты что, только что призналась себе, что у тебя есть какие-то чувства к этому надменному снобу? Очнись, Гермиона, какие к нему могут быть чувства», — проговорила она сама себе, делая глубокий вздох. «А пахнет он действительно приятно. Твою ж мать, только не вздумай сейчас его нюхать. Почему «сейчас»? Не вздумай вообще его нюхать. Никогда! Поняла?» — Вы слишком самонадеянны, — проговорила она, желая исчезнуть — раствориться в воздухе и не появляться. Лишь бы не ощущать этого смущения, этого волнения, этих мурашек, и этого огня, которые терзали ее тело и разум в присутствии Люциуса Малфоя. — Ну, разумеется, — его лицо озарила ироничная улыбка, мужчина выпрямился во весь рост, горделиво расправив плечи, и повернулся к ней спиной, отсчитывая пятнадцать заветных шагов. — Надеюсь, Вы сможете меня удивить, мисс Грейнджер? — Надеюсь, Вы не переоцениваете себя, мистер Малфой? — проговорила Гермиона, нанося первый удар.       Сражались они невербальными заклятиями, оттого картина, представшая перед студентами, пуще ожидаемого завораживала взгляд. Разноцветные вспышки встречались друг с другом, потоки пламени лились с обеих палочек, пол под ногами волшебников раскалился и покрылся трещинами. Они боролись с такой неудержимой страстью, с какой пылкие любовники предаются плотским утехам, не замечая ничего вокруг. Пожалуй, происходящее больше походило на выяснение отношений после ссоры, чем на дуэль злейших врагов, ибо не было в их глазах ни ненависти, ни злости, скорее в них застыло немое восхищение, уважение и какое-то непонятное удовлетворение, вызванное происходящим. В этом бою они будто общались без слов, без признаний, поддавшись каким-то первобытным инстинктам, кровь их бурлила от азарта и нетерпения, слившихся воедино; волосы растрепались, дыхание сбилось, а на лбу выступили капельки пота.       Со стороны этот бой напоминал настоящую битву стихий: сначала, расправив свои крылья, по залу пронесся пылающий феникс Гермионы, сокрыв фигуру Люциуса в потоках огня. А в следующую секунду перед глазами зрителей вырос ледяной частокол, защищавший колдуна от нестерпимого жара до тех пор, пока пламень не угас, обращая магическую преграду в воду, растекшуюся у ног Малфоя. Ответом на это дерзкое нападение гриффиндорки стал настоящий ураган, закружившийся вокруг девушки и подбросивший ее к самому потолку, но она даже не подумала сдаваться: наслав на противника летучемышиный сглаз, Гермиона сумела вырваться из воздушной сферы и, применив амортизационные чары, вернулась на прежнее место. — Винкула глациесс, — прокричала она, и вода у ног Малфоя обратилась в ледяные оковы, буквально вморозив его в пол до середины голени. «Хороша чертовка», — подумал Люциус, уклоняясь от очередного проклятия, пролетевшего над головой, чудом устояв на ногах. — Акцио, — проговорил он, призывая свою мантию и мгновенно превращая ее в каменную стену, вставшую между ним и Гермионой и попутно высвобождая ноги из ледяного плена. — Бомбарда, — крикнула Гермиона, и это препятствие разлетелось на сотни небольших камушков, подняв над их головами облако пыли. — Так Вы меня совсем без одежды оставите, — ни без намека проговорил он, сверкнув глазами. — Теряю вторую мантию по Вашей вине. — С Вас не убудет, — хмыкнула она. — Инкарцеро, — с наконечника палочки вылетела огромная сеть, от которой Люциус едва успел увернуться. — Конфринго, — ответил Люциус, и зал озарила фиолетовая вспышка, а в следующую секунду огненный шар ударился о щит Гермионы, но то ли удар был слишком сильный, то ли девчонка от волнения не справилась с магией, потому что заклятие пробило ее защиту, отбросив на несколько метров назад. «Да что б тебя», — выругался Люциус, бросившись к Гермионе, краем глаза подметив, что Поттер и Уизли сделали аналогичное движение, но ударились о магический барьер, возведенный в начале боя. — Гермиона, — он сам не заметил, как перешел на «ты», склонившись над потерявшей сознание девушкой. С трудом верилось, что после всех умений, которые она ему продемонстрировала, Грейнджер не смогла отразить простейшее заклинание из учебника шестого курса. Коснувшись ее шеи, он попытался нащупать пульс, тут же ощутив биение жизни кончиками пальцев. «Ничуть не сбился», — в мгновение его осенила страшная догадка, а Гермиона, как ни в чем не бывало, подскочила с места и прокричала: — Импедимента! — слишком поздно Люциус возвел щитовые чары, поток энергии подхватил его и отбросил на добрый десяток метров. На миг в глазах потемнело, он попытался открыть рот, чтобы глотнуть воздуха, но вздох тут же отдался мучительной болью в грудной клетке. «Старый идиот, тебя провели, как сопливого юнца. Не будь таким доверчивым, Малфой», — проговорил он сам себе, поднимаясь на ноги. — Подло, девочка, очень подло, — отирая кровь, хлеставшую из носа, тыльной стороной ладони, произнес Люциус, но в голосе его не слышалось ни капли осуждения. Для него, привыкшего к прямолинейной гриффиндорской отваге, этот удар исподтишка стал неожиданностью, которую он не мог не оценить. Кто бы мог подумать, что Гермиона Грейнджер решится сознательно убрать щит, чтобы заставить его потерять концентрацию. — У меня был хороший учитель, — отозвалась она, довольно вздернув носик. Но в тот же миг взгляд ее застыл на окровавленной рубашке Люциуса в районе груди, и триумф в глазах сменился волнением, которое девушка едва сумела подавить. Видимо она приложила его сильнее, чем рассчитывала, но Малфой, по всей видимости, даже не обратил на это внимания. — Признаю, Вы меня удивили! Не думал, что Вы когда-нибудь решитесь опуститься до уровня, где я задавлю Вас опытом! — он наградил ее ироничной улыбкой. — Впрочем, если уж Вы решили играть грязно, позвольте и мне ответить тем же, — Гермиона одарила его недоверчивым взглядом и попятилась назад, будучи не в силах даже представить, каким образом Люциус решит отомстить ей за свое падение.       Малфой взмахнул палочкой, закружив ее над головой, словно лассо, и из нее вырвалось золотисто-багровое пламя, огненный вихрь закружился внутри магического купола, на мгновение скрыв противников друг от друга. Чтобы защититься от жара, Гермиона заключила огонь в воздушную сферу, постепенно выкачивая оттуда кислород, дабы потушить пламя, и когда последняя искра угасла, девушка с ужасом воззрилась перед собой — ее противник буквально растворился в воздухе. — Гоменум ревелио, — проговорила она, озираясь по сторонам. На один лишь миг Люциус возник перед ней, обратившись в темно-серый дым, и закружился вокруг нее.       Этот трюк Пожирателей смерти она ненавидела еще со времен стычки в Отделе Тайн — все ее старания задеть противника ни к чему не приводили, проклятия пролетали сквозь темный шлейф, тянувшийся за Малфоем, не причиняя никакого вреда, а секунду спустя она почувствовала, как ноги ее отрываются от пола, а незримая сила вырывает из рук волшебную палочку. Голова ее нещадно кружилась, перед глазами начали мерцать яркие пятна, и тошнотворный ком подступил к горлу. «Еще секунда, и тебя вывернет наизнанку. Что ж, хоть какая-то радость: запачкаешь ему еще и рубашку. Малая компенсация за поражение, но это хоть что-то», — но в тот же миг все закончилось, ватными ногами она коснулась пола, буквально повиснув на руке Малфоя. — Я думаю, что Вы не будете отрицать, что я победил, мисс Грейнджер, — сжимая в руках уже три волшебных палочки, произнес Люциус, практически касаясь ее уха своими губами. В ответ она лишь покачала головой, все еще борясь с рвотными позывами.       Малфой оглядел собравшихся триумфальным взглядом, и в тот же миг, воцарившуюся тишину сменили громогласные аплодисменты, принадлежавшие им обоим, ибо даже проиграв Гермиона заслужила их по праву. Что ж, это была его маленькая победа, одержать которую помогла эта миленькая грязнокровка. Студенты могли сколь угодно сильно его ненавидеть, но в тот момент, когда он завладевал их вниманием, он получал над ними такую власть, которую сложно себе вообразить, и осознание оного грело душу Малфоя приятным теплом. — Поттер, помоги подруге, — произнес Люциус, передавая девушку в руки подоспевшего товарища. — Голова будет кружиться еще пару часов, в остальном же она в полном порядке, — Гарри понимающе кивнул, смерив Малфоя недоверчивым взглядом, ибо никак не ожидал от него проявления заботы. — А теперь разбейтесь на пары, — уже обращаясь к классу, проговорил Люциус, — посмотрим, чего стоят остальные.       Остаток занятия студенты с удовольствием оттачивали друг на друге магическое мастерство. Стоило признать, что у них никогда еще не было такого интересного и зрелищного занятия, а потому, когда часы пробили двенадцать, возвестив об окончании занятия, они не сразу начали расходиться. — Герми, ты идешь? — проговорил Гарри, потянув подругу за рукав. — Нет, ступайте с Джинни. Я хочу поговорить с Роном, а после мы вас догоним. — Хорошо, — кивнул он. — Мы будем в главном зале. — Дождавшись пока дуэльный клуб опустеет, Гермиона стала ждать парня, который пытался забрать у Малфоя свою волшебную палочку, стараясь не сорваться на крик, поэтому ей пришлось подождать у дверей еще минут десять. — Рон, — Гермиона поймала его уже у выхода, — мы можем поговорить? — Нам с тобой не о чем говорить после того, что ты сделала! — злобно прошипел он, вырываясь из ее хватки. — Я хотела помочь. — Я об этом не просил, — отрезал он. — Все каникулы ты практически не обращала на меня внимания, а тут защитница нарисовалась. В очередной раз не терпелось покрасоваться перед остальными и доказать, что тебе нет равных?! — от этих слов Гермиона буквально онемела, будучи оскорбленной в лучших побуждениях. Она действительно хотела помочь. Ведь Малфой бы не остановился на одном заклинании, судя по взмаху волшебной палочки, он собирался применить к Рону «Таранталлегру», и тогда бы тот был вынужден танцевать до потери сознания. Она, черт возьми, помогла, и эта его благодарность?! Нет! Это был конец. Конец их отношениям. — Что ж, раз уж ты действительно видишь меня таким слабым и неспособным за себя постоять, возможно, тебе стоить найти себе другого защитника. — Я не нуждаюсь в защитнике, — проговорила она. — В этом-то и проблема, — Рон перекинул ранец через плечо и вышел из зала, даже не оглянувшись, а она так и осталась стоять, проводив его задумчивым взглядом. Но к собственному удивлению, в момент расставания она не испытала ни обиды, ни горечи, а единственным чувством, которое завладело ее душой, было облегчение. — И все-таки я был прав, — за спиной раздался знакомый голос Люциуса Малфоя, заставивший девушку вздрогнуть от неожиданности. — Вы тяготитесь отношениями с ним. — Это ложь, — в очередной раз, пытаясь убедить себя, а заодно и его, произнесла Гермиона. — О, нет. Это чистая правда, иначе бы Вы побежали за ним следом, а не стояли здесь с потерянным видом, сгорая от чувства вины из-за того, что не можете разделить его чувств. Не терзайтесь, Гермиона, Вы бы не были с ним счастливы. — Вы этого не знаете! — Знаю. Скука убивает отношения быстрее, чем измены. А уныние во взгляде я распознаю безошибочно. — Напомните, в какой момент времени Вы превратились в моего психотерапевта, — с вызовом проговорила она, встретившись с его глазами, в которых плясали озорные искорки. — Наверное, в тот момент, когда позволили мне залезть к Вам в голову, — беззлобно заметил он, разведя руками. И хоть на лице его была такая же непроницаемая маска, Гермиона почувствовала, что что-то в нем кардинально поменялось, и это «что-то» против воли и здравого смысла заставляло ее сердце трепетать в груди от волнения. — Вы… да Вы, — она зашлась в приступе возмущения. Нет, спорить с Люциусом Малфоем — это гиблое дело, он мать родную переживет, лишь бы последнее слово сказать. И все же, стоя сейчас рядом с ним, она не чувствовала того негодования, которое так старательно пыталась изобразить. Скорее наоборот, она искренне старалась не позволить радушной улыбке расцвести на ее лице. — До свидания, мистер Малфой, — наконец, совладав со своими нервами, произнесла Гермиона. — Вы ничего не забыли? — игриво поинтересовался он, сверля ей спину пронзительным взглядом. — Уж не желаете ли Вы, чтобы я поцеловала Вас на прощание? — съехидничала она, тут же испугавшись собственной смелости. «Задери тебя пикси, Гермиона. Ты что ж такое несешь? Совсем умом повредилась? Перед тобой не Гарри стоит, и не Джордж — такие шуточки неуместны». — Это был хороший бой, и я хотел вернуть Вам волшебную палочку, — равнодушно произнес он, не без удовольствие наблюдая за тем, как негодование на лице Гермионы сменяется смущением, а щеки вновь розовеют от румянца. Она решила отплатить ему той же монетой, но неопытность не позволяла ей играть с ним в эту игру на равных. — Я… я, — девушка выхватила из его рук волшебную палочку и, попрощавшись, бросилась на утек сгорая со стыда. «Святая простота», — заходясь от беззвучного смеха, подумал Люциус, притворив дверь кабинета. «Это будет интересно!»