Клянусь согласен я отдать Богатство, честь и благодать, За право душу потерять, В уста твои тебя целуя.
– И что? – произнес он, машинально прочитав надпись. – На многих медальонах в старину чеканили надписи. – Я думаю, это медальон Артуровской эпохи, – девушка подошла к высокому книжному шкафу, пробежавшись пальчиками по корешкам увесистых фолиантов и выхватив самый тяжелый, начала листать, – причем медальон непростой, зачарованный магией фей в кузнях Авалона. – Авалон – это вымысел. Старая сказка для детей. – Это не так. Большая часть легенд имеет под собой реальную основу. То, что древние знания дошли до нас лишь в виде сказок и мифов – людское упущение. Поэтому мы с тобой и здесь. Наши исследования превращаюсь эти легенды в быль. Посмотри, – она положила перед ним книгу с зарисовками похожих кулонов. – Ты уже видела подобные ранее? – Нет, но я о них читала, когда училась в Хогвартсе. На последнем курсе меня полностью захватили поиски одной реликвии..., – при этих словах девушка запнулась, а потом, тряхнув головой, продолжила, – в общем, если мое предположение верно, то это один из парных медальонов, принадлежавших Ланселоту и Гвиневре. Этот, – девушка указала на кулон, – был подарен Гвиневре после смерти короля Артура. Легенда гласила, что рыцарь, беззаветно влюбленный в свою королеву, но лишенный возможности связать с ней судьбу, обесчещенный и униженный, отправился за помощью к Озерной Владычице. Он просил умертвить его, чтобы вместе с ним умерло и его греховное чувство, но Владычица этот призыв истолковала по-своему, вырвав из его груди сердце и превратив его в рубин. Затем фейри заключили камень в драгоценную оправу и отправили королеве. Получив этот бесценный дар, Гвиневра едва не лишилась рассудка. К тому времени она уже приняла постриг в монахини и не желала нарушать еще одну клятву. Она осталась верна долгу, но сердце свое решила подарить Ланселоту. Так появился второй медальон. – Это всего лишь легенда. Не стоит воспринимать все так буквально, Грейнджер. Не думаешь же ты, что этот рубин когда-то был сердцем живого человека. Это лишь красивая выдумка, призванная увеличить стоимость реликвии. – Может и так, но сила их любви была столь велика, что сковала медальоны манящими чарами. Смотри, – девушка повернула книгу к нему, – тут написано, что влюбленные, носящие кулоны на своей груди, смогут найти друг друга даже в непроглядном мраке. Интересно, где находится второй? – Скорее всего утерян. Или находится в одной из частных коллекций. Во время первой магической войны из Британии было вывезено много артефактов, которые рассеялись по свету, точно песчинки. И чем больше времени проходит, тем сложнее их отыскать. – Возможно. А кто подарил эту коллекцию архивам? – мельком осмотрев реликвии в коробке, поинтересовалась девушка. – Даритель предпочел остаться неизвестным. Девушка подняла на своего собеседника удивленный взгляд. – Что? – переспросил юноша, не понимая причин ее замешательства. – Ничего, просто это все как-то странно, не находишь? За годы, что я тут работаю, нам еще не приходило таких ценных пожертвований, а те, что приходили, всегда сопровождались пресс-конференциями и громкими речами. А тут тишина. Много ли ты знаешь толстосумов, которые просто так готовы отдать такие артефакты? – Перестань искать во всем тайные заговоры, война окончена, Грейнджер. – Возможно, ты и прав, но иногда прошлое не отпускает, – девушка перевернула медальон, пытаясь вскрыть замочек, но обрезавшись об оправу, нервно вскрикнула, прижав палец губам, а в следующую секунду почувствовала, как пол ушел у нее из-под ног, а перед глазами замелькал вихрь трансгрессии через секунду перенесший девушку в огромный зал, заполненный сверху донизу каким-то магическим хламом. Вдоль стен стояли огромные, покрытые паутиной, стеллажи с книгами; на массивных дубовых столах горой лежали пожелтевшие, частично истлевшие свитки; на постаментах около стеллажей стояли какие-то шкатулки с амулетами, а в центре зала, сваленные в огромную, высотой до самых сводов, кучу, лежали какие-то древние артефакты. Кругом царило удручающее запустение, и все же здесь чувствовалось чье-то незримое присутствие. Словно кто-то пытался разобрать и систематизировать все это богатство, но так и не успел довести начатое до конца. Несмело, с опаской озираясь по сторонам, девушка подошла к столу. Единственному, на котором документы и свитки были аккуратно разложены, единственному на котором не было слоя вековой пыли. В центре лежала ветхая клинописная табличка из глины, а рядом с ней кельтский рунический сборник двенадцатого века, который, судя по всему использовался для того, чтобы расшифровать древние письмена. Еще никогда в жизни Гермиона не видела таких древних свитков, казалось, она очутилась в сокровищнице древних магических знаний, накопленных целыми поколениями волшебников. Но кто был хозяином столь древних артефактов? Притянув к себе сборник древних рун, девушка увидела небольшие заметки на полях, оставленные мелким аккуратным почерком и тут же ощутила, как по спине ее пробежал холодок. До боли знакомые завитки, врезавшиеся в память, словно клинописные письмена на глиняной скрижали, пробудили в душе ощущение, граничащее с неконтролируемым приступом паники. Нервно закрыв книгу, девушка вскочила из-за стола, свалив на пол гору свитков, но вместо тихого шелеста бумаги, упавший на каменные плиты, услышала оглушительный металлический звон. «В разведку тебе не ходить. Ведешь себя, как слон в посудной лавке», – сказала она себе, собирая листы, укрывшие медальон с красным рубином. Точь-в-точь такой же Гермиона до сих пор сжимала в руке. Дрожащей рукой, приподняв реликвию, девушка прочитала надпись, выгравированную на оправе:Верная долгу, но с мертвой душой, Сердце своё оставляю с тобой. Дорогою смертной тени пройдя, В мире загробном найду я тебя.
На несколько мгновений девушка словно остолбенела, пытаясь совладать с собственным волнением, но сделать это не удалось. Осознание, а точнее ощущение надвигающейся опасности отдалось внутри новым приступом паники. Сердце колотилось так быстро, что чечетку можно было танцевать, все тело содрогалось от мелкой дрожи, а тошнотворный ком подступил к горлу. К собственному удивлению, ведомая скорее звериным инстинктом, чем осознанным действием, Гермиона резко развернулась и, выхватив из рукава волшебную палочку, встала в боевою стойку. И сердце, колотившееся, как бешенное, секунду назад замерло и пропустило удар. Пять лет! Она не видела Люциуса Малфоя ровно пять лет. И была уверена, что больше никогда не увидит. Их совместное приключение закончилось, их разделили континенты и океаны, меж ними пролегла пропасть разногласий и обид, и все же жизнь вновь поставила их лицом к лицу. Словно судьба связала их незримой нитью, порвать которую они оказались не властны. Гермиона нервно сглотнула, окинув мужчину с ног до головы. Казалось, Люциус ничуть не изменился, и вкусу своему не изменил. Всё тот же горделивый взгляд и вычурная манерность, всё та же аристократическая бледность и идеально подобранный гардероб. Даже парфюм с легким флёром лавандового масла остался прежним. Время словно было над ним не властно. Со дня их последней встречи он не постарел ни на день. Ни одна новая морщина не залегла на его лице, возможно, чуть больше серебра стало в некогда платиновых волосах, ныне спускавшихся до почти до талии, но в остальном это был прежний Люциус, такой каким она запомнила его в час их последней встречи. Выронив палочку из дрожащей руки, Гермиона отвела взгляд, ухватившись за спинку стула, чтобы не потерять равновесие. Знала ли она, что в этот момент он также жадно разглядывал ее, воскрешая в памяти образ совсем еще юной неопытной девушки, с которой он простился на балу? Нет, волнение завладело ей настолько, что заметить оное Гермиона просто не могла. Тем временем Люциус скользнул взглядом по ее фигуре, отметив безупречный покрой платья, соответствующий последним веяниям моды – четкий силуэт, подчеркивающий достоинства, подол чуть выше колена с неглубоким вырезом, укороченная черная мантия, сколотая на груди серебряной брошью. Стоило отметить, что у девочки наконец появился вкус. Впрочем, само платье Малфоя интересовало мало, однако под шелковистой тканью угадывалось стройное изящное тело, красивая грудь, явно увеличившаяся с их последней встречи; длинные ноги в маленьких туфельках на высоком каблуке. Прежняя угловатость исчезла окончательно, уступив место плавным женственным формам. А вот лицо Гермионы в противовес фигуре стало более резким: щеки впали, подчеркивая острые скулы; линия губ, очерченная помадой, стала четче, впрочем, тут была заслуга контурного карандаша; волосы, прежде напоминавшие львиную гриву, ныне аккуратно обрамляли лицо, придавая ему большую строгость. И только глаза глубокого коньячного цвета сияли как прежде, затрагивая незримые струны души. Движения девушки стали плавнее и грациозней, хотя сейчас в них присутствовала некоторая нервозность, которую Люциус списал на волнение от нежданной встречи. Нежданной для неё! Он-то знал, что рано или поздно Гермиона появится здесь и все же, со злостью для себя осознал, что оказался не готов увидеть ее. Нет, не сам факт встречи обеспокоил Люциуса, то были житейские мелочи. Наиболее раздражающим было озарение, сразившее его, как гром среди ясного неба: с момента расставания с Гермионой он пустился во все тяжкие, в попытке забыть и забыться познал десятки женщин и все же душой остался верен единственной. Сознательно нарушая закон любви он, как оказалось, свято чтил его суть. Чисто мужское оправдание собственного распутства, которое ни одна женщина не могла понять и оправдать. И все же сам факт того, что после стольких лет, проведенных порознь, он все еще был уязвим перед ней, раздражал неимоверно. Молчаливые минуты тянулись, но время для них словно остановилось. Нужно было что-то сказать, нарушить эту оглушающую, сводившую с ума, тишину. Но никто не мог найти в себе сил сделать это, в душе переживая их общую, но для каждого свою, драму. И все же, кто-то должен был начать… Гермиона нервно сглотнула. Все оказалось напрасно. Она так хотела начать жизнь с чистой страницы, и все же год за годом продолжала жить по сценарию, написанному им. Все было не так, как ей представлялось прежде. Это не она уехала в Америку – он отпустил ее. И он же вернул её обратно, когда посчитал нужным. – Где мы? – опустившись на стул, проговорила Гермиона, не поднимая на него глаз. Люциус усмехнулся. – Я вижу, что Америка тоже не смогла привить Вам манеры, – ехидно произнес он. – При встрече принято здороваться, – Люциус сделал небольшую паузу, но, не дождавшись ответа, продолжил, – Мы в Австрии, мисс Грейнджер. – В Австрии? И зачем я здесь? – А Вы как считаете? – с легкой улыбкой произнес он. – Неужели у такой умницы, как Вы, нет ни малейших идей по этому поводу? – Нет, – с неверием проговорила она. – Это же не библиотека Мерлина? – Десять баллов Гриффиндору, – не скрывая торжества в голосе, произнес он. – Вы все-таки ее нашли, – коснувшись пальчиком глиняной таблички на столе, произнесла Гермиона. – Как? Как она оказалась здесь? – Тот, кто ищет, всегда находит. – Как? Люциус опустился на стул против нее, закусив губу. Гермиона была напряжена точно струна, готовая вот-вот лопнуть. Такая близкая, но далекая одновременно. Преодолевшая горы и моря, но воздвигшая пред ним стену. Он-то думал, что девчонка, поняв, что он совершил и почему перенес ее сюда, бросится к нему на шею, а она сидела, точно снежная королева. Красивая, но чужая. «Чужая!» – эта мысль резанула, будто ножом. Он мнил себя хозяином ситуации, но вдруг он ошибся? Вдруг ищейки, которых он подослал следить за ней, сообщали ему мелочи, но упустили что-то важное? «Нет, такого просто не может быть. Самый темный час бывает перед рассветом. Надо запастись терпением». – Как? – повторила Гермиона, не выдержав затянувшегося молчания. – Когда сгорели дневники Дамблдора, мы подумали, что наши поиски зашли в тупик. Так оно и было, и все же эта история не давала мне покоя. Что-то во всем этом не сходилось. Много раз я пробовал поговорить с портретом директора, но картина, хранящая в себе его характер и образ, имела лишь отрывочные воспоминания о его жизни. Так что меня ждало очередное фиаско. Но… я снова и снова прокручивал в голове все события, перечитывал наши записи, пока одна Ваша фраза, брошенная в самом начале наших приключений, не заставила меня посмотреть на всё под другим углом. – Какая фраза? – Помните, что Вы спросили у меня, когда я вытащил Вас из Авалона? Там… у озера… Гермиона на миг прикрыла веки, воскрешая в памяти события того дня. Перед глазами, словно наяву замелькали образы и обрывки фраз. – Я спросила, кто вытащил из Зазеркалья Вас? Вы ответили, что это сделал… – Дамблдор, – Люциус небрежно оборвал ее. – Дальше… что вы спросили дальше? Ну же, мисс Грейнджер. – Кто вытащил Дамблдора? – Именно! – торжествующе произнес Малфой. – Кто вытащил его? Выйти сам он не мог, это мы знаем точно. И если у него был компаньон, возможно не только Дамблдор мог быть хранителем этой тайны. Осознав эту простую истину, я принялся за поиски с новой силой. Ворошил архивы Хогвартса, пытаясь понять в какой период времени это могло произойти и тут меня осенило. Только один человек был в прежние времена близок с Дамблдором настолько, чтобы разделить с ним бремя этой тайны, только один человек мог желать заполучить эти знания с таким же рвением, как и сам Дамблдор. Это Грин-де-Вальд. Гермиона нервно сжала подол собственного платья. Господи, и почему она сама не додумалась до этого. – Да, я слышала, что в прежние времена они были лучшими друзьями, пока… – Да-да… пока Дамблдор не победил его на дуэли и не заточил в Нурменгард, – небрежно бросил Люциус, – эту историю знают все, но сейчас она не важна. Итак, взяв за основу предположение о том, что Грин-де-Вальд больше всех подходит на роль соратника Дамблдора в этой авантюре, я принялся искать его личные архивы, дневники, хоть что-то, что могло пролить свет на их приключения. Но ничего не мог найти. В архивах были лишь вырезки из газет, копии судебных процессов, но ничего личного… ничего важного. Его дом был уничтожен, даже остова здания не осталось. Казалось, эти поиски тоже обречены на неудачу и Грин-де-Вальд, подобно Дамблдору, унес свои секреты в могилу. И все же Грин-де-Вальд погиб узником, а ни один узник не хочет покинуть этот мир просто так. Знаете, о чем я думал, будучи заключенным в Азкабане? Девушка отрицательно покачала головой, не желая прерывать его рассказ. Сам факт того, что Люциус снизошел до повести о своем заточении, уже говорил о многом, в былые времена рассчитывать на такую откровенность ей почти не доводилось. Почти! – Я думал о том, как сохранить свое наследие, как передать знания Драко. Я почти не посвящал его в свои тайны. Безусловно, я обучал его родовой магии, но никогда не объяснял ее суть. А ведь я был носителем знаний, которые могли умереть вместе со мной. А вдруг и Грин-де-Вальд не хотел уходить в безвестность? Хотел сохранить и передать свое наследие? Но его родственники и последователи были мертвы. Так где же узнику хранить свою память? – В тюрьме… Малфой кивнул. – Я три дня провел в Нурменгарде, по камушку исследуя камеру, в которой его содержали. И нашел. Ищущий да обрящет. Если не люди, так Вселенная обязательно его наградит. За одним из кирпичей я нашел склянку с его воспоминаниями, которые привели меня сюда – в старую заколдованную пещеру в сердце Австрийских Альп. В его сокровищницу, – Люциус демонстративно обвел библиотеку рукой. – Здесь вы и нашли эти медальоны? – Гермиона разжала кулак. Острый рубин оставил на ее коже глубокий кровавый след. – Вы подарили один из медальонов архиву Салема, зная, что рано или поздно он приведет меня сюда. Я читала: их магия такова, что они всегда будут искать возможность воссоединиться. Но откуда Вы знали, что медальон переместит сюда именно меня? Любой другой мог быть на моем месте. – Нет, мисс Грейнджер. Не любой. Не медальоны тянутся друг к другу в попытке воссоединиться – они лишь проводники, соединяющие любящие, но снедаемые разлукой сердца. Такова их магия. В руках других они не более, чем драгоценные безделушки. Гермиона была так взволнована, что не смогла осознать смысл его последних слов. Мысли в голове путались. Признаться, половина из того, что он ей рассказал, еще не уложилось в сознании, просочившись, словно песок, сквозь пальцы, ибо сейчас в душе девушки бурлил целый водоворот чувств. Она была зла на себя, что бросила поиски библиотеки; была зла на Люциуса, что он их продолжил без нее; она не понимала причин, по которым Малфой перенес ее сюда. Неужели он хотел сделать ее свидетельницей своего торжества? Что ж, унижать побежденного вполне в его духе. Она отвергла его любовь, а он потратил годы, чтобы ей отомстить. И способом мести он избрал ее давнюю несбывшуюся мечту. – Что ж, Малфой, я поздравляю Вас, Вы добились своего. Впрочем, как и всегда, – поднимаясь с места произнесла Гермиона, повернувшись к нему спиной. – Вы хотели владеть библиотекой единолично. У вас получилось. И что вы собираетесь с ней делать? Закрыть в Мэноре за семью печатями, как когда-то говорили? Люциус подошел к ней так близко, что Гермиона спиной ощущала тепло, исходившее от его тела. Неожиданно для нее, мужчина обхватил ее за плечи и притянул к своей груди, уткнувшись носом в ее макушку. – Я подарю ее тебе, – с выдохом произнес он. При этих словах Гермиона напряглась, точно каменная статуя, не веря своим ушам. Одной лишь фразой он выбил пол из-под ее ног. Никогда, даже в самых смелых своих фантазиях она не смела мечтать о подобном, тем более спустя столько лет. Происходящее казалось сном. «Если это сон, я не хочу просыпаться. Никогда», – подумала она. Когда-то давно, в прежней, как ей казалось навсегда утраченной жизни, Люциус уже признавался ей в любви. Тогда Гермиона, ведомая собственными страхами и убеждениями, не смогла поверить в искренность его чувств. Она отвергла Малфоя и точно знала, что никогда больше не услышит от него слов о любви. Но сделанное им сейчас было красноречивей тысячи признаний. Спустя столько лет, переступив через уязвленную гордыню, свои принципы, переступив через себя, Люциус все еще ее любил. Любил по-настоящему. И признался в своих чувствах так, как умел только он. Осознание произошедшего заставило сердце в ее груди перевернуться, всколыхнув чувства, которые она пыталась убить долгие годы, но не смогла. Несмело повернувшись, Гермиона посмотрела ему в глаза. Малфой хранил молчание, но напряжен был, как струна, ожидая ее ответа, будто приговора. И если бы девушка не вела такую-же внутреннюю войну с собой, непременно бы заметила его волнение. – Я люблю тебя, – сквозь слезы произнесла она, прижавшись к его груди. – Я знаю, – едва сдержав выдох облегчения, прошептал он и, взяв ее за руку, поднес узкую кисть к губам и запечатлел на тыльной стороне ладони легкий поцелуй, а потом, притянув девушку к себе, прильнул к ее губам. Никогда в жизни ее так не целовали. Никто. Даже сам Люциус. Те ласки, которые он дарил ей пять лет назад, не шли ни в какое сравнение с этим властным, требовательным поцелуем. Казалось, будто вся неизрасходованная за долгие годы страсть разом вырвалась на свободу, закружив их в своем вихре. И в эту секунду мир вокруг словно исчез, словно исчезло время, и не было этих долгих лет разлуки, не было пропасти, их разделявшей, не было горького прощания и мучительного одиночества. Была только неиссякаемая радость от долгожданной встречи. Казалось, только вчера они танцевали на выпускном балу в Хогвартсе, а сегодня встретились вновь, решив больше никогда не расставаться. Гермиона словно растворилась в его объятиях, в его ласках, в его руках. Желание, охватившее ее, затмило все доводы разума. Она никогда не думала, что такое может повториться. Длинная черная мантия Люциуса упала на пол, и он притянул девушку к себе, обхватив ладонями ее лицо, заглядывая в глаза. – Что? – неверно истолковав повисшую меж ним и паузу, произнесла Гермиона. – Ты стала настоящей красавицей, – перебирая пальцами шелковистые пряди каштановых волос, произнес Люциус. – И ты моя… Наклонившись, он снова жадно припал к ее губам. Горячая волна желания окатила Гермиону с ног до головы. Его руки ласкали ее тело, сминая шелк мантии, слетевшей на пол, будто по щелчку пальцев. Ни с чем несравнимое ощущение. Опомнилась девушка только когда маленькое черное платье, скользнув по ногам, оказалось на полу. Могла ли она подумать несколько часов назад, что будет стоять пред Люциусом Малфоем нагая на другом конце света? Крамольная мысль! Признаться, она до сих пор не могла поверить в реальность происходящего, поддавшись прекрасному наваждению. Уложив Гермиону на свою мантию, он сдернул с себя шейный платок, сюртук и жилет. Не отрывая взгляда от возлюбленной, расстегнул рубашку. Тело его было удивительно подтянутым, впрочем, он был еще далеко не стар, особенно по меркам волшебного мира. Опустившись подле Гермионы, Малфой рывком притянул ее ближе, вновь припав к ее губам. От удовольствия девушка подалась вперед, блаженно прикрывая глаза. Люциус опустился чуть ниже, обхватив губами девичью грудь. Ощущение было настолько неожиданным и острым, что Гермиона застонала, выгнув спину, словно кошка. Малфой довольно улыбнулся и спустился ниже, прочертив дорожку из поцелуев по ее плоскому животу. Обведя языком пупок, Люциус стал спускаться еще ниже. Он сжал руками бедра Гермионы, обжигая ее кожу горячим дыханием. Предвидев его следующий шаг, девушка попыталась отстраниться, стыдливо сдвинув ноги, но он, буквально придавил ее к полу. – Я же уже сказал тебе, что ты моя, и никуда больше не убежишь. Боже, она и не хотела убегать. Видит бог, сейчас она хотела только одного и стыдилась собственных желаний. Сдвинув ее трусики в сторону, Люциус скользнул языком по влажной плоти, с удовольствием подмечая, что она жаждала его возможно даже сильнее, чем он ее. Удовольствие было настолько острым, что Гермиона вонзила ногти в его плечи. Придерживая ее за бедра, Люциус продолжал ее ласкать, доводя до пика наслаждения. Мгновение спустя девушка хрипло застонала. Она словно вознеслась на небо блаженство и там рассыпалась на тысячу осколков. – Люциус, – простонала она, прижавшись к нему сильнее. Но он неожиданно отстранился, вглядываясь в ее раскрасневшееся лицо, а секунду спустя сбросил с себя оставшуюся одежду и, притянув девушку за бедра, резко вошел в нее. За пять лет у него было много женщин, но в каждой из них он искал черты лишь одной. Той самой, которая посмела его отвергнуть и теперь, воссоединившись с ней, Люциус точно знал, что не отпустит ее, даже если сама земля разверзнется, и все силы небесные восстанут против их союза. Прижав девушку к себе сильнее, Малфой начал медленно двигаться в ней, а она отзываться на каждое его движение. В это мгновение его охватило чувство полнейшего восторга даже не от самого процесса, а от осознания того, что женщина, ради которой он в прах перемолол собственную жизнь и убеждения, не требовала от него этой жертвы. Она просто принимала его. Принимала его таким, каким запомнила много лет назад. Принимала без всяких «но» и «если». Принимала, потому что безоговорочно доверилась ему, не требуя от него признаний и гарантий. Не задавая лишних, бередящих душу вопросов. Ее протяжный стон, отразившийся от высоких сводов библиотеки, заставил Люциуса потерять остатки самообладания. Его движения стали резче, порой причиняя боль, за которой последовало высвобождение, принесшее с собой наслаждение, которого он даже не мог ожидать. Подумать только, у него только что был лучший секс в жизни. И где? На грязном полу в старой библиотеке с главной зубрилой Хогвартса. Мысль настолько абсурдная, что он беззвучно рассмеялся. Повалившись на спину, Люциус притянул Гермиону к себе, укрывая обоих пологом своей мантии. Девушка обхватила его предплечье обеими руками, уткнувшись губами в поблекшую от времени темную метку и блаженно прикрыла глаза. Поддавшись полному умиротворению, Люциус незаметно задремал, проснувшись в тот момент, когда девушка попыталась неуклюже перевернуться в его руках. Он открыл глаза и увидел, как она сжимает в руке его карманные часы, которые через минуту должны были пробить шесть утра. – Я боялась уснуть, – тихо проговорила она, – боялась, что произошедшее окажется сном и проснувшись, я не увижу тебя рядом. – Сказала та, которая убежала из моего дома, оставив на столе кучку золотых монет? О нет, мисс Грейнджер, это мне впору волноваться на этот счет. – Кто старое помянет, тому глаз вон, – как говорится в старой маггловской пословице. – А кто позабудет, оба глаза потеряет. Или, я что-то путаю? – поинтересовался он. – Нет. Ты все верно сказал. Только, – она слегка замялась, – не думала, что Люциус Малфой настолько хорошо знаком с маггловским фольклором. – Не стоит путать мое нежелание соприкасаться с не волшебным миром с невежеством, – откинувшись на спину, произнес он, прикрыв глаза. За те годы, что он возглавлял отряд Пожирателей Смерти, специализирующийся на пытках маглов, слышать ему приходилось и не такое, а видеть и того больше, но говорить об этом не хотелось. Впрочем, как и вспоминать. Тем более сейчас. Притянув Гермиону ближе к себе, Люциус зарылся лицом в копну ее взъерошенных волос. Запах любимой женщины наполнил душу блаженством, впервые за долгое время, даруя четкое представление дальнейшего жизненного пути и иной взгляд на прошлые свершения. Случается же иногда, что жизнь разводит двоих людей только для того, чтобы показать обоим, как они важны друг для друга. Так произошло и с ними, ибо горькая разлука была жертвой, принеся которую они смогли обрести шанс на счастье. Если бы Гермиона тогда, пять лет назад, поддалась на его уговоры, у него и мысли не возникло подарить девчонке библиотеку. Подобная жертвенность в тот миг казалась чем-то из ряда вон выходящим, а сейчас он отдал бесценный кладезь магических артефактов и знаний в ее руки, не ощутив ни капли сожалений, четко понимая, что без самопожертвования не может быть истинного чувства. Без этого поступка едва ли Гермиона поверила бы в реальность метаморфоз, произошедших с его жизненными принципами. Впрочем, и сама Гермиона, не смотря на свою любовь, едва ли была готова разделить с ним жизнь. Нет! Скорее всего, их отношения закончились, не начавшись, столкнувшись со стеной их внутренних неразрешимых противоречий и согнувшись под гнетом общественного мнения. Но время величайший в мире стратег. Оно все расставило по своим местам. И теперь, спустя столько лет прижимая возлюбленную к себе, Люциус точно знал, что место Гермионы рядом с ним. Навсегда! Конец