На улице была середина октября. Теперь чаще шёл дождь, временами сильный ливень, по утрам стояли ледяные туманы, солнце стало реже показываться из-за громоздких и тяжёлых серых туч. Последние косяки птиц покинули эту местность ещё несколько недель назад.
Деревья вздымали свои голые ветви к небу, чётко вырисовываясь в царившем в лесу полумраке, отчего казалось, будто они вырезаны из бумаги.
По утрам иней подмораживал лужи и садился на спутанную космами траву, а вечером на просыревшую от обильного полива землю, укутанную пожухшими, грязными, имеющими самую разную форму листьями, опускался холод, который, никого не щадя, липкими лапами облеплял всё вокруг.
Сейчас было позднее утро. Иней успел растаять, солнце ненадолго выглянуло из своего укрытия и снова спряталось. Дождевые капли барабанили по стеклу.
Диппер сидел за столом и дочитывал книгу. Это был тот самый Кребий «Заблуждения сердца и ума», взятый со стеллажа в библиотеке.
Юному Мелькуру было семнадцать лет, когда он вступил в свет, «обладая всем, что требуется, дабы не остаться незамеченным». От матери его ожидало большое состояние, а от отца он унаследовал прекрасное имя. Юноша жил в мирное время, и потому, ни о чём, кроме удовольствий, не помышлял. Мелькур страдал от сердечной пустоты и мечтал изведать любовь, о которой имел лишь самое смутное представление. Мелькуру приглянулась подруга его матери — маркиза де Люрсе, и он внушил себе, что влюблён в неё. Маркиза некогда слыла кокеткой и ветренницей, но со временем усвоила строгий и добродетельный тон. Маркиза без особого труда догадалась о чувствах Мелькура, и оставаясь с ним наедине, мягко намекала ему, однако тот этого не понимал. Прошло больше двух месяцев. Так они, оба желая одного и того же, никак не могли прийти к заветной цели.
Раздосадовавшись на суровость маркизы, Мелькур пошёл в театр, где увидел девушку, поразившую его своей красотой. Он пытался найти незнакомку после представления, но его попытки не увенчались с успехом.
Мелькур всё никак не мог определиться, с кем ему быть. В итоге он порвал с Гортензией (той самой незнакомкой) и остался с маркизой, продолжая убеждать себя, что любит её.
Самообман длился долго, и Мелькур не думал о неверности. Но в один чудесный день он почувствовал душевную пустоту и возвратился к мыслям о Гортензии. Он ничего не обещал Гортензии, да она его и не любила — и все же он чувствовал перед ней вину. В то же время он не мог бросить маркизу. «Укоры совести портили мне удовольствие, удовольствия заглушали моё раскаяние — я уже не принадлежал себе». Обуреваемый противоречивыми чувствами, он продолжал посещать маркизу и мечтать о Гортензии.
«Да, — подумал Пайнс. — Не хотелось бы мне оказаться на месте Мелькура. Кто же мог знать, что всё так обернётся?».
Диппер отложил книгу в сторону и встал из-за стола.
Задвинув за собой стул, он поспешил выйти из комнаты.
Спускаясь по лестнице, шатен обдумывал свои впечатления о прочитанном произведении. Он был согласен с тем, что главный герой поступил неразумно, убедив себя в любви к маркизе. Мэйбл очень любила романтические истории. Даже сам Диппер читал известного Шекспира «Ромео и Джульетта», будучи заинтересованным в понятии «любовь». Он прекрасно понимал, что это нечто необъяснимое, но всё же надеялся найти ответ в старых добрых книгах, которые ещё ни разу не подводили его. Его дорогая сестра-близнец в свои пятнадцать лет часто любила пересказывать парню самые разные развязки её обожаемых в ту пору книг. И в большинстве случаев герои романа умирали. Так в сознании Пайнса заложилось, что любовь несёт за собой смерти, и он честно недоумевал, почему Мэйбл так гонится завязывать любовные интрижки. И потому, зная, чем может кончиться подобное пристрастие, старался особо не привязываться к Венди, довольствуясь лишь ощущаемой им симпатии к рыжей девушке. Хотя, если подумать, Диппер теперь не мог точно сказать, что действительно, по-настоящему любит эту девушку. Она была с ними с самого детства, поддерживала и смеялась вместе с близнецами. Шатен очень к ней привык, и даже помыслить не хотел о том, что когда-нибудь, как, к примеру, сейчас, ему придётся жить без неё.
Парень чувствовал себя Мелькуром в какой-то степени. Дипперу в своё время тоже хотелось узнать что-нибудь о любви. Он уже жалел о том, что вообще нашёл эту книгу.
Пайнс теперь шёл по полутёмному коридору, на одной из стен которого был подсвечник с горящей свечой, что своим свечением мягко отпугивала мрак, освещая дорогу. Свечи будут гореть тут до самой весны, ибо разбойники будут менять восковые рожки, выковыривая из подсвечника огарок и ставя новую свечу.
Кстати, о разбойниках. Всё-таки, ночью в лесу было очень холодно, и все мужчины перебрались в особняк. Они разложили свои тюфяки прямо на полу в столовой. Это выглядело очень мило и смешно. Диппера тоже хотели определить куда-нибудь в угол, но Корнелиус дипломатично заявил, что девушке нужно личное пространство. С лекарем никто спорить не отважился, а шатен взглядом поблагодарил тогда его. Вот так парень и поселился в спальне. Правда, Биллу пришлось делиться с Пайнсом ключом от шкафа, и, для удобства, блондин забил гвоздик в стене комнаты, куда ключик и повесили. В спальню к подростку, кроме него, Сайфера и Корнелиуса никто не заходил, и поэтому за безопасность ключа можно было ручаться.
Диппер уже видел дверь, ведущую в столовую. Он с утра ничего не ел и теперь надеялся, что там что-нибудь осталось. Длинный стол никто никуда не выносил, и вся приготовленная Томом (который обосновался на кухне) еда содержалась на деревянной плоскости.
На часах и двенадцати не было, а это означало, что, можно сказать, все разбойники сейчас в сборе. А значит, что Билл тоже там.
Кого-кого, а вот Сайфера видеть Пайнсу очень не хотелось. Шатен стал замечать за собой странные и нелепые действия. К примеру, он мог без причины улыбнуться блондину. При этом его сердцебиение каждый раз учащалось, а в животе была необычайная лёгкость. Но самое, пожалуй, интересное, что парень попросту перестал чувствовать к Биллу отвращение.
Диппер видел во всём этом что-то ненормальное. И ему очень не хотелось, чтобы кто-либо, а в особенности Сайфер, заподозрил что-нибудь.
Пайнс открыл дверь. Уши сразу заполонил гомон. И вправду. Все были здесь. И Билл тоже. Он сидел в одном из кружков и играл в карты. На вошедшего парня не обратили внимания.
Кто-то играл, кто-то пил, кто-то травил анекдоты, кто-то смеялся. Джо сидел у окна и задумчиво перебирал струны своей гитары. Аврам пристроился в уголке и курил трубку, пуская кольца дыма. Алана, Ива и Джона не было — те были на своей «работе».
Шатен как ни в чём не бывало прошёлся к столу. Он был завален крошками, косточками и немытой посудой. На счастье Диппера, на столе обнаружилась нетронутая кружка чая. Взяв её, парень продолжил свой обход.
И снова ему повезло — взгляд зацепился за тарелку жареного хлеба, порезанного крупными ломтями. Обрадованный, Пайнс отодвинул ближайший стул и уселся на него.
Диппер неторопливо хрустел хлебом, запивая остывшим чаем и без особого интереса осматривая помещение.
Патрик блаженно спал. Рядом примостился лохматый Рут, с любовью прижимая бутыль с очередным пойлом. Карл, Люк и Бад сидели ото всех отдельно, о чём-то переговариваясь. Карл поглаживал свою бороду, время от времени кивая, Люк без остановки пихал Бада локтем.
Пайнс посмотрел на Билла. Тот сидел, скрестив ноги, полностью увлёкшись игрой. Однако, заметив на себе чужой взгляд, поднял янтарный глаз от карт и кивнул Дипперу в приветствие. Шатен расплылся в улыбке. Но, осознав, что он только что сделал, парень резко отвернулся и красный уставился в тарелку, как-то слишком быстро доев ломоть хлеба.
— Убийство!.. — Прогремело со стороны входа. Диппер узнал голос Янкея. Гомон мгновенно стих.
В оставленную открытой дверь влетел Янкей, причём в прямом смысле слова. Размахивая какой-то бумагой, зажатой в его кулаке, девятнадцатилетний парень споткнулся о собственную ногу и перелетел через порог, после чего растянулся на полу. На Янкее был тёплый дорожный плащ, который после приземления перекинулся через голову своего обладателя, одарив всех присутствующих брызгами. Бумажка вылетела из рук парнишки.
Диппер расслышал испуганный писк Эрика.
Янкей, поднявшись, подобрал газету и осторожно, с таким видом, словно это было единственное, что у него есть, отряхнул её.
— Кого? — Бесцветным голосом спросил Хома.
Янкей прочистил горло.
— Эмили Браун, — громко прочитал он. — Возраст — двадцать четыре года, жила одна, родителей нет, — он приостановился. — Найдена на берегу моря, в рваной одежде и с обилием ушибов на конечностях. Задушена.
Янкей поднял над собой газету, выставляя на обозрение рисунок с изображением девушки с тёмными пятнами на руках и в лохмотьях. Дипперу стало не по себе. Даже если рисунок был выполнен неумело, он смог передать весь ужас произошедшего.
— Ну что, Хью, решил вспомнить былое?! — Внезапно выкрикнул Рут, не выпуская из рук бутыль.
Разбойники заголосили. И без того белый Хью побледнел ещё больше.
— Это не я, Богом клянусь! — Взмолился Хью.
— Ты неверующий, — сухо вымолвил Люк.
Хью не ответил.
— Люди, да вы что?.. — Встал на защиту друга Эндрю. — Да Хью и мухи не обидит!..
— Молчи, собака, ты с ним заодно! — Вдруг посуровел Губа, неожиданно для всех проснувшись.
— Да как ты… — Эндрю сжал кулаки.
— Успокоились, все!.. — Билл поднялся со своего места. — Не будем никого обвинять преждевременно. Но если это будешь действительно ты, Хью, — Сайфер угрожающе хрустнул костяшками пальцев. Хью взвыл.
— Но это ещё не всё! — Встрял Янкей, складывая газету пополам. — В город вернулась Гертруда!
— Старая мошенница! — Выплюнул Корнелиус, оторвавшись от своих склянок. Диппер ещё не видел лекаря таким сердитым.
— Ничего подобного, — возразил Пол. — У меня как-то раз колено разболелось. Так я к ней сходил. Она там заговор какой-то начитала, поплевала и всё прошло.
Корнелиус позеленел.
— А почему ко мне не пошёл?! — Воскликнул он.
— Ну мало ли, какое зелье ты там варил, — поджал плечами Пол. Но, заметив, как лекарь ищет склянку потяжелее, мирно прибавил: — Я тебя отвлекать не хотел.
Мужчина в очках притих.
— А, может, нормальная она? — Вопросил Патрик, подбирая под себя ноги.
Корнелиус взвился.
— И ты туда же?! Да вы издеваетесь! — Однако лекарь быстро взял себя в руки. — Пусть к ней тогда пойдёт тот, кто ни разу не был у Гертруды. Есть такие, кто вообще её в глаза не видел?
Все, как один, переместили взгляды на Пайнса.
— Чего вы все на меня так смотрите? — Спросил тот, поставив свою кружку на стол.
***
С неба падали дождинки. Дождь постепенно сходил на нет. Воздух был сырым. Ноги увязали в грязи, издавая чавкающие звуки.
Особенно тяжело идти было Дипперу. Хоть он и мог ходить, однако немного прихрамывал. Корнелиус сказал, что это пройдёт, но сейчас, когда дорога буквально ехала под обувью из-за смешанной воды с землёй, ходьба шатену удавалась с трудом. Парень старался не отстать от своего спутника, кутаясь в телогрейку, которую неизвестно где раздобыл Аврам.
Билл целенаправленно шёл вперёд, придерживая Пайнса за локоть. Дипперу это особо не помогало, но он был спокоен — если он начнёт падать, его вовремя поймают.
Они прошли по окраине Лиссберга, затем, немного погодя, блондин мягко свернул на едва заметную тропку, ведущую в лес. Дальше шли по ней. Тропинка своей шириной была рассчитана на одного человека, поэтому Сайфер пошёл по траве, уступая Мэй узенькую полосу вытоптанной земли.
Вскоре показался низенький деревянный заборчик с отпертой такой же высоты калиткой. За ним расположился миниатюрный дворик с домом и маленьким огородом. На грядках росла неказистая капуста и свёкла с пожелтевшими листьями. Места между овощами полностью заняли сорняки. Всё было запущено.
Билл по-хозяйски распахнул калитку и пропустил Пайнса.
Они быстро пересекли дворик и оказались на ступеньках крыльца.
Сайфер постучался.
Дверь спустя мгновение приоткрылась, и в щёлочку глянули серые живые глаза.
— Билли, родимой! — Проскрипела старушка, раскрыв дверь полностью. — Проходите, чего на улице стоять.
Диппер протиснулся внутрь. Жильё было скромным, состояло из одной комнаты и кухни. Здесь было всё и сразу: с потолка свисали косицы из чеснока и лука, посередине помещения стоял стол с крынками и горшками. Также на столе горела лучина. В углу комнаты уместилась наспех заправленная кровать. Окна были в зелени самых разных трав. В кухне пыхтела печка. В доме было душно.
Тем временем Гертруда с Биллом успели обняться и перецеловать друг друга в щёки. Пайнс в ожидании стоял возле выхода.
— Ну, милок, что на этот раз? — Поинтересовалась бабушка.
На Гертруде красовалась бывшая когда-то томатно-красной юбка до пола. Некогда светло-голубая блуза. Посеревший старый фартук с кармашком, набитым какой-то сухой зеленью. Седые волосы бабули были завязаны в пучок, и тем не менее они лозами струились по плечам. Испещрённое морщинами лицо улыбалось.
— Да тут такое дело, — блондин кинул взгляд на Диппера. — Мне уехать нужно, а у неё родичей не осталось, приглядеть за ней некому.
— Отчего ж сама за собой не приглядит? — Искренне удивилась Гертруда.
Сайфер наклонился и прошептал что-то бабушке на ухо. Шатен уловил слово «больная». Он чуть не взвыл от досады. Билл, конечно, говорил, что у него есть план по «проникновению», но не такой же, в самом деле! «Сам ты больной», — мысленно огрызнулся Пайнс.
Старушка закивала.
— Мне всё понятно.
— Я заплачу, — блондин потянулся ко внутреннему карману в плаще.
Гертруда чуть не запрыгала на месте.
— Какие деньги?! Какие деньги?! — Восклицала она, всплёскивая руками. — Ты и так для меня много сделал, обойдусь уж как-нибудь. И, обратив внимание на Диппера, сказала, растягивая слова: — Ну и как зовут нашу красавицу?
— Мэй, — ответил Билл, не дав Пайнсу сообразить. — Ну всё, я пошёл.
— До свидания, милок! — Попрощалась Гертруда. Дверь захлопнулась. Старушка потёрла руки. — Ну-с, вот мы и одни. Надеюсь, мы поладим, — «Сомневаюсь,» — хмыкнул парень про себя. — Раздевайся, что ли, — и она направилась в кухонку.
Шатен послушно снял телогрейку и повесил на свободный крючок. Разулся, оставаясь в одних полупрозрачных носках. Не смотря на то, что в помещении было тепло, от пола сильно холодило. Дипперу пришлось смириться с этим.
***
Пайнс сидел на табурете за столом и без интереса слушал болтовню старушки, которая разговаривала сама с собой. Гертруда успела накормить подростка жареными стрелами чеснока, солянкой и странной кашей из фасоли. Будучи «больным», Диппер не смел отказываться.
Наконец, бабушка устало рухнула на стул.
— Ты в огороде копаться умеешь?
Парень покачал головой. Он и не врал. Грядки у особняка привели в порядок ещё в сентябре, и Диппер благополучно пропустил этот момент, пролежав с ногой в кровати.
— Значит, научим, — весело сообщила Гертруда. — Пошли, улица ждёт! — И Гертруда направилась к висящей на стене козьему лёгкому полушубку.
***
Стемнело. Диппер с Гертрудой сидели за столом. Они только что выуживали капусту из сорняков и дёргали за остатки листьев перезревшую свёклу. На хрипло прозвучавший от долгого молчания вопрос Пайнса «Почему не собрать урожай было раньше?» Гертруда сначала громко воскликнула: «Ты разговаривать умеешь?!», а потом пояснила, что по её календарю овощи нужно собирать именно в октябре. А когда шатен снова не вытерпел и спросил, почему она не выдёргивала сорняки, то та ответила, что растения приобретают волшебные свойства, если растут в дикой среде.
В скором времени засвистел закипевший чайник, и старушка побежала на кухню.
***
Попили чай. Диппер уже собирался уносить чашки, как Гертруда остановила его со словами: «Сейчас гадать будем».
Бабушка достала блюдце, перевернула на неё чашку Панса и резко стукнула по ней. Отложив чашку в сторону, она уставилась на фигуру.
Это было нечто, похожее на пятилепестковый цветок с загнутыми краями.
— Концов пять, — начала говорить Гертруда. — Значит, тебя ждёт что-то между удачей и неудачей. Что-то среднее. Запоздалый успех или польза от неприятного события. Кривые линии означают, что в эти события будут вовлечены ещё люди. Много людей. — Изрекла бабушка.
Парень, не сдержавшись, фыркнул. Что уж говорить, а в предсказания он не верил.
Помолчали.
— Знаешь что, — наконец сказала Гертруда, снимая с шеи тоненькую верёвочку. На верёвочке оказалось позолоченное колечко. — Билли очень печётся о тебе. Тебе это понадобится больше, нежели мне, — она задорно подмигнула ему.
Этого Диппер никак не мог ожидать.
— Вы уверены? — Спросил он. Никаких колец ему не нужно. Ни-ка-ких.
— Абсолютно, — ответила Гертруда. — Это кольцо моего мужа. — Она вздохнула. — Мы жили с этим дроздом душа в душу, но, к сожалению, птичий век недолог.
«Так она из моего королевства!», — оттаял Пайнс, трепетно принимая кольцо. В Гравити Фолз существует закон, разрешающий вступать в брак с дроздами. Он даже мог похвастать этими птицами в своей родословной.
Шатен уже собирался задать несколько вопросов Гертруде о своём королевстве, как в дверь постучали. Вот и Билл пришёл. Наскоро повесив себе на шею верёвочку с колечком, Пайнс поспешил встретить Сайфера. Странное дело, но кажется, Диппер соскучился по нему.
