***
След всё петлял и петлял среди деревьев, заставляя Пайнса всё больше и больше выбиваться из сил. Парень уже давно отчаялся найти неизвестного и продолжал идти из чистого упрямства и острой необходимости убедиться в том, что шатен не один, кто не ведает, куда все делись. Казалось, утихшая тревога вновь принялась предупреждающее стучать в мозгу Диппера, заставляя его идти быстрее. Подросток едва не бежал, как вдруг, помимо хруста снега под ногами он услышал совершенно другие звуки. Это было громкое чавканье, разносящееся далеко по лесу. Удивительно, что Пайнс обратил на них внимание только сейчас!.. Шатен поднял глаза от следа и мгновенно похолодел. В двадцати ярдах* от места, где он остановился, повернувшись к парню хвостом из кисти чёрных волос, на четырёх копытах стоял лесной зверь. Животное что-то ело, иногда похрюкивая и переминаясь с ноги на ногу. Обработка пищи выходила такой смачной, что её было попросту невозможно воспринимать без отвращения. Диппер не мог оторвать взгляда от буроватой шерсти и мохнатого загривка. Как зачарованный, он слушал жуткие звуки и смотрел на подрагивающий хвост. Внезапно чавканье прекратилось. Кабан потянул воздух пятачком. Медленно развернулся в сторону шатена. Тому стало дурно. Покрытое густой шерстью рыло было вымазано в чём-то тёмном и липком. Зверь вдруг размеренно, словно раздумывая, пошевелил челюстью. На снег упали красные капли. Однако Пайнс на время забыл как дышать отнюдь не из-за того, что следы неизвестного вели прямо к кабану, и вовсе не из-за кровавого мессива позади животного. Из глазного отверстия лесного обитателя торчало вошедшее туда более чем наполовину древко арбалетной стрелы. Животное стояло на месте, смотря на Диппера оставшимся чёрным глазом. Парень видел, как кабан тяжело вбирал в себя воздух, и как рвано опадали от дыхания его бока. Шатена сковал ужас, и он не мог сдвинуться с места. Зверь вёл себя как-то слишком неестественно. Он напоминал Пайнсу обиженного человека, который через продолжительный период времени встретился со своим обидчиком. Человека, который всем своим существом мечтал свести счёты с тем, кто обидел его. Обидел смертельно, лишив чести и достоинства, осрамив перед собратьями. Некогда убитое животное виделось Дипперу тем, кто всеми силами искал с ним встречи для отмщения. Но притом шатен знал, что существо было вполне разумным, и ему было прекрасно понятно, что его обидели не со зла. И, обладая этим знанием, зверь напряжённо думал, стоит ли возвращать «долг» своему обидчику. Пайнс стоял неподвижно. Ему действительно было совестно перед кабаном. Сказать по правде, он вообще не считал, что в данной ситуации кто-то из них виноват. В кабане он видел законного обитателя этого леса, в себе же — простого нарушителя покоя животного. Однако случившееся произошло достаточно давно, и итогом стало то, что кабан был съеден. Целый глаз зверя принялся медленно темнеть. Кабан задышал чаще. Судя по всему, ему было известно, что стало с ним после его смерти. Этого существо простить не могло. Животное издало пронзительный визг и метнулось по направлению к парню. Тот запоздало отметил, что между ним и кабаном совсем нет деревьев. Древесные стволы находились вокруг, но никоим образом не преграждая дорогу зверю. Шатен закопошился на месте. Снег вдруг оказался густым и плотным, стало очень трудно передвигать ногами. Диппер будто увяз в снежном болоте. Кабан стремительно сокращал расстояние между собой и Пайнсом. Подросток не мог развернуться и бежать — снежная масса крепко держала своего пленника за ноги. Парень почувствовал сильный удар в живот. Пайнс упал, утопая в снегу и пытаясь заслонить голову руками. Он слышал дикий визг зверя и ощущал, как с глухим хрустом ломаются под копытами животного рёбра. Боль разливалась по всему телу, не оставляя возможности пошевелиться. Диппера как будто бы парализовало. Он тщетно пытался заставить двигать свои конечности. Органы под ногами кабана превратились в кровавую кашу. Шатен рвано вздохнул и открыл глаза. На чёрном фоне плясали разноцветные искры. Плохо соображая, парень дёрнулся и, ощутив, что может двигаться, бегло ощупал свою грудь и живот. Ничего раздавленным не оказалось. Это был сон. Сердце стучало бешено, глухо ударяясь о грудную клетку. Дыхание потихоньку выравнивалось, помогая немного успокоиться и расслабить напрягшиеся мышцы. Парень вдохнул поглубже и расслабился окончательно. Глаза привыкли к темноте, и теперь Диппер взглядом скользил по комнате. С потолка на шкаф, со шкафа на письменный стол и далее — правее, на окно. По ту сторону стекла на Пайнса смотрели два круглых глаза с большими расширенными зрачками. Спросонья шатен не смог опознать существо за окном и потому быстро перебрался всем телом в угол кровати, не отводя взгляда от наблюдающих за ним пары глаз. Существо, заприметив движение, вздрогнуло, стукнуло клювом в стекло, громко ухнув, расправило крылья и спрыгнуло вниз. С улицы послышалось глухое хлопанье крыльев. Всего лишь птица. Парень вылез из нагретой постели, подошёл к окну и закрыл форточку. Пожалел, что не занавесил в этот раз окно. Затем, постояв немного и поглядев на заснеженные деревья, задёрнул занавеску и вернулся в кровать. Отвернулся к стенке, завернувшись в тёплое одеяло. Однако заснуть этой ночью у него не получилось.***
Несмотря на то, что остаток сегодняшней ночи Пайнс не спал, утро выдалось на удивление прекрасным. Вместо кофе шатен выпил чая, по привычке заполнив одну пятую кружки молоком. Однако подобное маленькое недоразумение напиток ничуть не испортило. Солнце было ярким, воздух пропитан морозной свежестью, а дом дышал жизнью и беззаботностью. Ночной кошмар был благополучно забыт. Диппер обыкновенно по утрам готовил себе кофе на кухне, попутно разговаривая с Томом и между делом помогая ему в чём-нибудь (парень давно отвык от прежнего режима, того времени, когда он жил во дворце и каждый день вставал примерно в одно и то же время, так что, живя с разбойниками, Пайнс поднимался в разное время, и потому, у Тома не всегда был чайник или котелок горячей воды, и порой приходилось кипятить воду самому). А потом он отправлялся в столовую завтракать. Диппер поначалу завтракал и ужинал один и на кухне, однако со временем он сам не заметил, как привык есть в обществе разбойников. Это утро не было исключением. В столовой практически всегда стоял лёгкий шумок. Обязательно что-нибудь наигрывал на своей любимой гитаре Джо, иногда распевая и песни. Сус что-то вырезал из небольшого деревянного бруска, ловко орудуя карманным ножичком. Каждый раз получалась куколка, маленькая фигурка человечка или какого-либо животного. Эрик раскрашивал вырезанные из дерева игрушки, а Пайнс, если Сус творил человечка, приноровился шить им платьица. Самые первые попытки шитья были неказистыми и смешными, но постепенно у парня получались незатейливые наряды. Сей труд зря не пропадал — Аврам, подумав, предложил игрушки продавать. В какой-то лавочке согласились брать эти изделия. Люк идею не поддержал, и потому именно он получил роль поставщика. Небольшие, но всё-таки деньги разбойники получали без грабежей. После того инцидента в кухне в Рождественскую ночь Корнелиус и шатен не разговаривали. Лекарь вёл себя как ни в чём не бывало, парню же перед ним было ужасно неудобно. Перед врачом за своё поведение Дипперу было очень стыдно. И такие чувства он испытывал не пред одним Корнелиусом. Дипперу было также стыдно и перед Биллом. Корнелиусу вся ситуация была известна, Сайфер же не ведал ни о чём. Почти каждый вечер, когда Пайнс оставался наедине с самим собой, он мучился различными мыслями о признании. Однако, когда он находился с блондином, тягостные мысли отступали на второй план и появлялось слово «потом». Со стороны казалось, словно лекарю всё равно на произошедшее. Тем не менее, шатен не доверял внешнему виду Корнелиуса, и потому предпочёл врача попросту избегать и стараться не попадаться ему на глаза. С Биллом же ситуация была несколько иной. В ту ночь блондин был очень пьян, и Диппер не мог определить, запомнил ли главарь разбойников случившееся. Как выяснилось позже, Сайфер всё хорошо помнил и в одном из своих разговоров аккуратно намекнул ему, что был бы не прочь продолжить начатое как-нибудь в недалёком будущем. Шатен понял намёк не сразу, и Билл по-доброму забавлялся, видя, как залился краской Пайнс. Но в дальнейшем Диппер подобные разговоры старался пресекать, как бы невзначай переводя тему. Блондин глупым не был, и потому через некоторое время смирился и прекратил приставать подобным образом к подростку. Однако это не помешало иногда ненадолго уединяться от чужих глаз и вести между собой тихие разговоры обо всём на свете.***
Он брёл, не останавливаясь. Воздух был сухим, пыльным и тяжёлым. Вдыхать его неприятно. Внутри тела лёгкие становились такими же сухими и грубыми, казалось, что вся пыль, пойманная из воздуха, складывалась в этих дыхательных органах, тонким слоем оседая на их стенках. Однако кашель всё не появлялся. Пайнс чувствовал себя живым фильтром, очищающим воздушное пространство. Грязно-жёлтые тучи стлались над землёй. Солнце сквозь них не пробивалось, но благодаря ему густые облака испускали лёгкое матовое свечение. Подобная атмосфера давила на шатена, наваливаясь на него всей своей массой. Парень шёл. Шёл по прямой, никуда не сворачивая. Он как-то пропустил момент, когда лес изменился, стал странным и каким-то ненормальным. Хотя бы потому, что лес ещё не кончился, а уже перестал напоминать самого себя. Вместо стволов деревьев Диппера окружали швейные манекены. Точно такие же, как манекены в швейной лавочке миссис Вилсон. Все они были строго одинаковой формы. И все женские. Он давно потерял к неживым фигурам интерес. Платьев на манекенах не наблюдалось, тем не менее, абсолютно голыми они не были. На каждом имелся какой-нибудь швейный атрибут. Будь то измерительные ленты, воткнутые иглы или декоративные украшения. Шатен шёл, не смея оборачиваться. Он затылком чувствовал на себе чужой взгляд. Этот взгляд принадлежал опасности. Опасности, по пятам следующей за ним. Лес не желал заканчиваться. Но Пайнсу было известно, что конец у леса был. Манекены были повёрнутой лицевой стороной точно к парню. Безликие, они пустыми глазницами сопровождали каждый сделанный Диппером шаг. А тот двигался, стараясь не обращать на бездушных наблюдателей внимания. Песок, поросший пожухлыми травами, тихо шуршал под ногами идущего. Происходящее сильно нагнетало. Хоть Диппер и знал, что лес рано или поздно подведёт его к своему концу, ему казалось, что серые фигуры не кончатся никогда. Пыль в лёгких медленно, но верно накапливалась, затрудняя дыхание. Если Пайнс не покинет это место прежде, чем пыль заполонит его органы дыхания, он умрёт. Энтузиазма этот факт не прибавлял. Однако, скорости ходьбе — тоже. Шатен боялся сбиться с невидимого пути. Он понятия не имел, какое направление окажется верным, чтобы выйти к границе неправильного леса. Но интуиция подсказывала, в какую сторону нужно шагать. С каждым преодолённым футом парень всё явственнее ощущал чужое присутствие. Некто неотступно продолжал преследовать его. Диппер весь обратился в слух, но кроме собственных шагов он ничего не услышал. Вдруг среди серых фигур краем глаза Пайнс зацепился за что-то белое. Повернув голову, дабы получше рассмотреть появившийся объект, Диппер обомлел. Там был человек! Бросившись к белому силуэту, шатен навсегда потерял незримую тропку, ведущей к выходу из, казалось бы, безграничного пространства, занятого манекенами. Потерял тропку и подарил немое торжество следуемой за ним опасности. Он увидел человека в этом сером месте. Вместе они должны что-нибудь придумать. Пыль взвилась клубами бесцветных ворсинок и белёсых точек, когда Пайнс как вкопанный замер рядом с человеком. Это была Мэйбл. Возникшая было радость оставила его тут же, позволяя едкому страху наполнить трепещущее сердце густой и липкой массой чего-то холодного и тяжёлого. Сестра была такой же странной, как и весь этот непонятный жуткий лес. Более того, девушка оказалась мёртвой. Мэйбл стояла, немного наклонившись вперёд. Опущенная голова не позволяла взглянуть на её лицо. Расслабленные руки висели, как верёвки, слегка покачиваясь от созданного Пайнсом порыва воздуха. Из места, где должен был быть позвоночник, торчал деревянный штатив, позволяющий телу девушки соблюдать вертикальное положение. Шатен дрожащими пальцами осторожно обхватил девичью голову и приподнял её. На парня слепо воззрились остекленевшие зелёные глаза. Внезапно отовсюду стал раздаваться смех. Заливистый, как у мальчишки, чья шалость удалась, и зловещий, как у безумца. Белый подол платья Мэйбл шевелился от возникшего ветра. Казалось, будто этот ветер появился от смеха, который продолжал звучать, не утихая. Вся пыль, которая накопилась в лёгких Диппера, вдруг принялась увеличиваться, разбухать, норовя разорвать грудную клетку. Парень не мог больше дышать, а в глазах стало стремительно темнеть.***
Крик прорезал тишину, царившую в комнате. Пайнс сидел в кровати, плотно прикрыв ладонями уши — недобрый смех ещё не оставил его полусонное сознание. Не сразу поняв, что он не спит, парень затравленно озирался, пытаясь высмотреть в тёмной комнате того, кто так смеялся. Парень дышал глубоко и тяжело — в самом конце сна он задыхался. Через некоторое время, успокоившись, шатен обнаружил, что ничего, кроме громкого стука своего сердца он не слышит, а дыхание стало более ровным. В комнате, помимо Диппера, никого не было.