camera obscura

      Вароне Седрас судьба не дала собственных детей; может, и к лучшему — на бодрумском дне и без её вклада хватало маленьких оборванцев без будущего и шансов на мало-мальски пристойную жизнь. Варона и не жалела, что её чрево — пустоцвет… Ну разве что очень редко, и непременно с почти-уверенным «к лучшему».       Но вот материнского инстинкта судьба Вароне Седрас отсыпала сторицей. «Своих детей» — пусть не кровных и, как правило, давно не детей — она защищала с яростью щенной никс-суки и мужеством Матери Морровинда. Защищала и оберегала со слепой, нерассуждающей любовью… Из-за чего порой и попадала в неловкие ситуации.       Конечно, самым любимым её ребёнком оставался Тай. Это для других хан давно был воплощением силы, защиты, надёжности… Да что там, сам капитан Ратрион не гнушался выказывать вожаку нищих уважение. Только для Вароны Тай был — где-то глубоко-глубоко в душе, там, куда она и сама-то пристально смотреть не осмеливалась — тем несчастным, искалеченным мером, которого нашли много лет назад на берегу Приай. Сейчас-то он крепко держал в руках весь нижний город, но Варона всё равно не могла забыть, как когда-то едва мог удержать себя самого. И, пусть это была глупость несусветная, но всё же Вароне порой казалось, что именно её задача, святая почти миссия — защищать того, кто сам всем защита и опора.       И вот на её глазах обожаемый хан сперва сник, расклеившись от разлуки так, как не расклеивался, наверное, с тех пор, как научился заново ходить; а после, с возвращением блудного капрала Ормейна, скампы его дери во все дыры… шлема, — ожил, словно по волшебству… И хотя, положа руку на сердце, капрал Вароне скорее нравился — но такая его власть над сердцем, чувствами и даже разумом Тая её напугала не на шутку.       Да, Варона и сама понимала, что поступает не очень умно, но ничего с собой поделать не могла. Умно пусть хан действует, а она — она скроена иначе. И однажды вечером Варона Седрас, старательно не думая о последствиях — если Тай прознает о том, что она собиралась сделать, беды не миновать! — подкараулила капрала Ормейна во время дежурства в тихом безлюдном переулке у набережной.       И, хотя сложно было не узнать его, так примелькавшегося за прошедшие месяцы, Варона всё равно окликнула, проверяя, что не ошиблась.       — Сэра? — сдержанно-вежливо отозвался капрал, не подав вида, что тоже её узнал. Но голос чуть сбился, когда, помедлив, спросил: — Что-то случилось? У вас… Или?..       — Нет-нет, капрал, всё в порядке. И у меня, и у нас, — быстро откликнулась Варона. — Просто… Хотела с вами поговорить.       В голове-то всё было просто и понятно: «Слышь, легаш, только посмей обидеть хана — и я тебя на кусочки порежу и грязекрабам скормлю, не спасут ни доспехи, ни капитан, ни всеблагие АльмСиВи!»       А на деле оказалось, что он готов сорваться сейчас с места, оставив пост, если вдруг Таю нужна помощь… С искренней обеспокоенностью — Варону чутьё не подводило — смотрит вот, переживает. Невыносимый мер! Как с таким разговаривать-то?       — Понимаете, капрал, — негромко сказала Варона совсем не то, что собиралась. — Тай, он… Замечательный. Он лучше всех, кого я знаю, он для нас, для нашего дна — как звезда, которая светит, хотя могла бы отвернуть свой лик к более достойным, и мы за эту звезду… Да мы…       В горле запершило, и Варона отвернулась, надеясь, что капрал не заметит в сумерках влажного блеска в её глазах.       — Сэра Седрас, — тихо сказал капрал. — Я и так знаю, что он слишком хорош для меня.       Ну что за невыносимый мер! Впору от души сочувствовать Таю, вынужденному каждый раз общаться с этим сумасшедшим! И ведь не юлит, не лукавит — правда так и считает. Истукан без изъянов, вот он кто, этот Ведам Ормейн!       — Нет, я не то хотела сказать, — неловко исправилась Варона. — Наоборот.       — Наоборот? — неверяще переспросил капрал, и от его голоса потянуло стылой морозной зимой. — Я слишком хорош для него?       — Да нет же, скамп ты плешивый! — не выдержала Варона, здорово погрешив против истины… по крайней мере с «плешивым». — Просто… Мы все надломленные, порченые изнутри или снаружи, с гнильцой и с изъяном. Таков уж наш мир — в белых мантиях по грязи не погуляешь. А хан — он как бриллиант в этой грязи, понимаешь? Но — он наш! Не твой, не твоего идеального, беспорочного, совершенного мира! А ты, капрал — весь такой непогрешимый, правильный…       Варона замолчала, поняв, что наговорила совсем уж лишнего. Дура! Шигорат, что ли, за язык тянул?       — Варона, — неожиданно мягко сказал капрал, отбросив без спросу «сэру Седрас». — Я вас услышал, Варона. Но что, если и у меня есть изъян, тайна и скрытая гниль? Это даст мне право вместе с вами смотреть на звезду?       — Какая у тебя может быть тайна? — усмехнулась почти против воли Варона. — Яблоки в детстве из соседского сада воровал?       — А что, если, — наклоняясь и переходя на заговорщицкий шёпот, продолжил капрал, — я скажу, что не так давно стал убийцей? Что, пользуясь служебным положением, цинично расправился с двумя уважаемыми мерами, а потом замёл следы, уничтожил все улики и избежал наказания? Это достаточная тайна, а, сэра Седрас?       — Врёшь! — выпалила Варона, не успев задуматься. — Ты всё выдумал!       — Ну вот видите, — бесстрастно согласился тот, — я либо преступник, либо лжец. Достаточно ли этого, чтобы иметь право быть частью вашего мира?       Вароне отчаянно захотелось сорвать с него проклятый шлем, заглянуть в глаза — врёт? Не врёт? Издевается сейчас над ней или вполне серьёзен?       И ведь хану-то не расскажешь об этом откровении, иначе в самоуправстве каяться придётся… «Расскажу», решилась Варона, как в омут тёмный прыгнула. Пусть лучше её дурой, не в свои дела лезущей, считает, чем не знает о любовничке такого…       А точно не знает?       — Вам так нужно моё благословение, капрал? — огрызнулась она, скрывая растерянность.       — Нет, — моментально откликнулся тот. — Но мне было бы приятно его получить. Я знаю, что вы дороги Таю, что вы когда-то спасли его — и, верите или нет, вы дороги и мне, сэра Седрас.       Невыносимый, невыносимый мер, подумала Варона.       Подумала, улыбаясь.