Сборник драбблов и однострочников по Колезре, Грейденсу & etc

Рыжее солнце лениво клонилось на запад, расписывая небо яркими теплыми красками, будто матушкин платок, в который она всегда заворачивала для Эзры какие-нибудь сласти вроде карамельных яблок, цукатов или леденцов, которые делала из жженого сахара. Эзра ухватился за длинный колос с еще незрелыми зернами и дернул на себя. Отломав самый кончик, он сунул соломинку в рот и прикрыл глаза, лениво наблюдая за Колином, подкладывающим в костер дрова. Краски становилось темнее и гуще, яркие сполохи взвивались к небу, беснуя в танце теней и пламени на заросшем густой щетиной лице. Эзра любил касаться его небритых щек, любил когда щетина колола его лицо во время жарких как полуденный зной поцелуев. — Ты дурак, — огорошил его Колин внезапным замечанием. Эзра резко перевернулся на живот и хмуро зыркнул. — У меня не было выбора, ты покинул табор! Колин прикрыл глаза и раздосадованно помотал головой, почесывая колючий подбородок. Перед его взором вновь ясно стоял Эзра, мчащий за ним следом во всю прыть, загоняя взмыленного коня и поднимая за собой столб дорожной пыли. Распахнутая цветастая рубашка надулась парашютом, грудь блестела от пота, лицо озаряла ликующая улыбка… — Мне плевать, что отец видел нас! Я хочу быть с тобой. Эзра подполз на четвереньках и ткнулся лбом в плечо. Вздохнув, Колин благосклонно потрепал его по загривку как послушного пса. Стреноженные кони одобрительно фыркнули, вяло жуя покрытую росой сочную траву. — Тебя хватятся, — предостерег Колин, но Эзра не слушал. Его горячая ладонь пробралась под рубашку, погладила обласканную солнцем и ветрами кожу. Он выплюнул колосок, и губы ткнулись в шею. — Я люблю тебя, — прошептал Эзра и прикусил кожу. По плечам Колина сладко прошлись мурашки, и он прерывисто вздохнул. — Скажи, что ты тоже любишь, — попросил он и лизнул соленую от пота шею. Колин вместо ответа дернул Эзру на себя, и они оба повалились на траву. — Тебя будут искать. — Плевать, — шепнул Эзра и накрыл горячими губами рот Колина.