Никто, кроме меня...

— Ну ты представляешь...ик...я его как бы...ну он мне того...нравится... — до невозможного пьяный Романо сидел сейчас в доме брата, на его же невероятно мягкой кровати: младший Варгас очень любил на ней попрыгать и поэтому заставил Германию найти самый мягкий матрац. Феличиано хотел провести этот вечер в тишине, ну по его меркам, и насладиться спокойным сном, без ежеутренних криков Людвига. Расстелив постель и переодевшись ко сну, вернее, просто сняв с себя почти всю одежду, он уже готов был рухнуть на манящую сладким запахом свежевыстиранного белья кровать, как вдруг раздался долгий, нудный и крайне требовательный звонок в дверь, сопровождающийся стуками и матами на родном языке Северной Италии. Сразу подумав о своем брате, он накинул на плечи рубашку и пошел открывать.И действительно, в прихожую ввалился Ловино, причем не в лучшем состоянии: рубашка вся измялась, темные волосы растрепались, точно их несколько часов подряд усиленно трепали рукой, темно-шоколадные глаза заметно помутнели, а под ними красовались различимые синяки, ну а дополняла картину полупустая бутылка вина, накрепко зажатая в правой руке. — Мне...надо с тобой...поговорить... — заплетающимся языком произнес он и опустошил еще четверть бутылки. Не дожидаясь ответа, Романо оттолкнул младшего брата в сторону и пошел к тому в комнату, по пути пару раз запнувшись на ровном месте, познакомившись носом со стенкой, и каждый раз выдавая крайне литературные итальянские слова и выражения. Быстро захлопнув дверь, Венециано побежал следом, так же пару раз грохнувшись — все же, это было у них в крови, и никак не зависело от состояния. — Братик, о чем ты хотел поговорить? — с любопытством спросил Феличиано. — И почему ты пьян? — Не твое дело! Хочу, и пьян! — Южный сделал еще один довольно большой глоток вина. — А поговорить...ну я в общем...об вот этом... — он начал руками показывать человека, — ну тот, который ржет вечно с помидорами... — Братик-Испания? — Ээээ...ну да...ик...братик... Часы пробили одиннадцать. Неужели на то, что бы ворваться в чужой дом, занять чужую кровать и собраться с мыслями Ловино потребовался почти час? Впрочем, для пьяного итальянца это было далеко не рекордом! — Ну вот ему...аб-со-лют-но на меня...того...наплевать... Я ж ему не его друзья-алкаши, как этот волосатый...извращенец и...этот...ходячий питомник для птиц! — за этими словами последовал еще один глоток. — Братик, перестань ерунду говорить, Испания тебя тоже очень любит! Братик Франция и Гилберт для него просто друзья, а ты для него...ну... — Венециано усиленно подбирал слова, ведь он не мог сходу выдать вразумительную речь, если это конечно не бред о пасте или о наклонностях Германии, придуманный от страха под дулом автомата. — Ты больше чем друг! Он ведь о тебе с самого детства заботился... — А с чего это ты взял, что я его...ик...люблю? Он мне просто...это...нравится...слегка...и все... — с последним глотком бутылка покатилась путем неслабого пинка Варгаса-старшего. — И вообще...почему, когда он видит тебя, то сразу как идиот улыбается и начинает тебя тискать? — Ну, братик Испания такой жизнерадостный человек. Он ведь и тебя обнимает, правда? — Ээээ...да...вроде... Причем так, будто меня задушить хочет! — в комнате повисла тишина, длившаяся несколько минут: итальянец что-то обдумывал в своей нетрезвой голове. — Ну ладно... хрен с этим придурком... Как там твой зализанный картофель? — Дойцу? Ой, ну он как всегда очень хороший, он мне сам пасту готовит, все время мне вещи складывает, защищает меня от Англии, даже шнурки мне завязывает! А еще, когда я ночью забираюсь к нему в кровать, он иногда прижимает меня к себе, и тогда мне становится нестрашно. А еще он... Братик, ты чего на меня так смотришь? — Ты такой красивый, Феличиано... — сказал Ловино, проведя рукой по бархатистой щеке младшего брата, а затем, наклонившись чуть ближе, коснулся своим губами его губ и, проведя по ним языком, проник внутрь.Через какое-то время справившись с шоком, любитель белых флагов оттолкнул от себя свою более вредную копию и, испуганно на него посмотрев, прошептал: — Б-братик, с тобой точно все в порядке? — В полном! — заверил Романо, нацепив свою злодейскую ухмылку. — А тогда, что это бы... — договорить ему не дал все такой же требовательный поцелуй, сопровождающийся на этот раз стаскиванием второпях застегнутой рубашки. Совсем скоро Венециано почувствовал, как что-то окутывает его запястья, постепенно затягиваясь в тугой узел. Еще мгновение, и руки оказываются заведены назад без свободы движения. Оторвавшись от мягких и еще совсем детских губ младшего брата, который просто перестал понимать, что с ним происходит, Южная Италия переключился на его шею, прикусывая нежную кожу и оставляя яркие следы. — Б-братик, перестань так делать, мне больно... — сдавленным голосом сказал Венециано, в то время как на его золотистые глаза наворачивались слезы. — Ничего, потерпи... Обещаю, скоро будет лучше... — словно в подтверждение своих слов, Ловино вновь припал к его губам, изучая каждый миллиметр чужого рта своим языком, и теперь Феличиано неловко и неуверенно отвечал на поцелуй, который на этот раз продлился недолго. Влажная дорожка, начавшаяся у уголков рта, переместилась на грудь, еще раз задержавшись на истерзаной шее. С распухших от пьяных и страстных поцелуев губ младшего Варгаса вырывается легкий вскрик, когда его брат прикусывает сосок и тут же продолжает свою пытку языком, гладя руками щуплое тело, покрывшееся легкими мурашками то ли от возбуждения, то ли от холода, поскольку ночь сегодня была не самой теплой. Постепенно спускаясь на уровень живота, Романо стаскивает со своей жертвы, а заодно и с себя, остатки одежды, специально задевая уже довольно возбужденный орган своего двойника, заставляя тем самым вырваться первый стон, который раньше скрывался за плотно сомкнутыми губами. За ним последовали еще несколько, когда Ловино дотронулся языком до головки, медленно спускаясь вниз к основанию и снова поднимаясь вверх, но вскоре эта пытка закончилась, и весь член оказался у него во рту, заставив Северную Италию закрыть глаза и непроизвольно отдаться эмоциям — разум уже перестал говорить о том, что это неправильно, и дал возможность чувствам вырваться наружу и заставить забыть обо всем, хотя щеки были ярко-красного цвета от стыда и возбуждения. Почувствовав, что его брат скоро кончит, Варгас отстранился, показывая этим самым, что все только начинается, даже невзирая на разочарованно-вопросительный стон со стороны партнера. Переместившись повыше, Романо снова поцеловал его все так же требовательно, но уже намного ласковее, поглаживая руками разгоряченное тело. Отстранившись на мгновение, он приложил к губам пальцы, которые Венециано послушно облизал, после чего они опять слились в поцелуе, пока пальцы Ловино пускались все ниже и ниже, а когда, наконец, достигли своей цели и по очереди проникли внутрь, Феличиано вскрикнул и дернулся, из-за чего ткань больно врезалась в покрасневшие запястья. — Расслабься, — шепнул ему на ухо старший брат, облизывая раковину. — Обещаю, что больно не будет. Проникнув еще одним пальцем, Южная Италия начал покрывать грудь младшего поцелуями, стараясь не пропускать ни одного участка чуть загорелой кожи. Подвигав немного пальцами, он вынул их и начал медленно входить в сгорающего от нетерпения Венециано, который выбирался ему навстречу, насколько позволяли связанные руки, изо всей силы прикусив губу, чтобы не закричать. Романо опять поцеловал его, слизывая небольшую алую бусинку крови, постепенно двигаясь внутри брата, который теперь с неприсущей ему страстью отвечал на поцелуй, умоляя о продолжении. Теперь их стоны слились в один, эхом отлетая к потолку, тонкие пальцы старшего цепляются за худое тело под ним, он увеличивает темп, и звуки становятся такими громкими, что их, наверное, слышно даже в Америке. Оргазм накрыл их почти одновременно — в глазах потемнело, каждый нерв в теле затрепетал, а из горла вырвался крик, после чего тела стали ватными и больше не могли служить своим хозяевам опорой. Будучи все еще жутко пьяным, Ловино уснул прямо на Феличиано, даже не развязав его и заставив провести всю ночь без сна, прокручивая в голове картины первого сексуального опыта братьев. *** Утро после большого количества выпитого алкоголя крайне редко бывает добрым, особенно если будучи нетрезвым ты натворил такое, что тебе еще долго будет стыдно. Резкая головная боль заставила Южную Италию выйти из страны грез и распахнуть глаза, наткнувшись взглядом на незнакомую обстановку комнаты, а после чего сесть и схватиться руками за голову, поскольку через черепную коробку будто пропустили мощный заряд тока. - Братик, ты уже проснулся? Повернув голову в направлении звука, Ловино увидел Феличиано с красными от недосыпа глазами. - Ой... Я вчера немного...кхм...переборщил, прости... - он лихорадочно принялся распутывать узел на тонких запястьях брата. - Мне правда очень-очень стыдно! Я...ну... Не знаю, что на меня вчера нашло... - справившись с упрямой тканью, служившей раньше предметом одежды, он обнял Северную Италию, на что тот обвил затекшие руки вокруг его шеи и коснулся губами его щеки. - Ничего... - слабо улыбнулся Венециано. - Как это ничего? - вспылил Романо. - Я же тебя... - Я понимаю, что ты был немного не в себе, - перебил младший - поэтому ничего страшного... Я не обиделся... Вее~~ - его улыбка стала еще жизнерадостнее. - Я, конечно, этому рад... - сказал брюнет с торчащей с правой стороны прядью, не выпуская брата из объятий. - Все равно, я должен искупить перед тобой вину. Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы и пальцем не пошевелил, но ты мне все-таки не чужой человек... - Да ладно тебе, я же сказал, что не обиделся! - Нет, я все равно должен что-то сделать для тебя. - Южная Италия удивлялся собственным словам: никогда раньше он не обещал выполнить что угодно, лишь бы загладить свою вину. - Ну хочешь я...исполню любое твое желание? - Ну, братик, не надо так... Хотя, можешь выполнить одну мою просьбу? - К-конечно... - Иди к братику Испании и скажи ему о своих чувствах. - Да ты охренел, идиот? Да что бы я... этому... уроду... Ни за что!! Да он просто... - Братик-Романо, но ты же обещал... К тому же, так будет лучше и для него, и для тебя. Так что прямо сейчас, а то потом может быть поздно. - Ну я... Ладно, попробую... Но только ради тебя! - разомкнул объятья Ловино встал и, быстро одевшись, собрался было уйти, но, ни с того ни с сего, остановился и развернулся лицом к Феличиано: - И еще... Если ты хочешь быть со своим карто... то есть, с Германией, я не против. Но если он тебя обидит, я его лично на пасту пущу! Никто не в праве обижать моего маленького братика! - он, улыбнувшись, вышел, но, переступив порог дома, добавил почти шепотом со своей злобно-хитроватой улыбочкой на губах: - Никто, кроме меня...