Госпожа Неудача. Шаг в Неведомое

На скрижалях судьба расписана — По ладоням змеятся линии. Как узнать с полуслова истину, Если сказан всего-то минимум? Как шагнуть без страховки в новое? Как смириться с враждебной сущностью? Коль с бедою по жизни скованы, Не сумеешь, поверь, соскучиться. *** — Смотри на меня. Вот так. Хорошо, Кристина. Голова кружится, да? — похожий на плохо пропёкшийся пончик врач водил тонким белым лучом по моему лицу и, поглядывая на прикреплённый к запястью браслет, заученно улыбался. — Показатели почти в норме. Скоро позволю тебе ходить по палате, но, — подняв ладонь, пальцем погрозил строго, — только под присмотром. — Спасибо, доктор Элфорд, — почти прошептала я, тяжело падая на тощий блин больничной подушки. Больше говорить не хотелось. Веки сомкнулись сами собой, даря слабую защиту от солнца, проникающего в узкое окно. С традиционным прощанием доктор вышел, тихо закрылась дверь, и я осталась наедине с навязчивым писком привязанных к телу аппаратов. Он был неизменным, пять дней врывался в уши, заполнял собою пространство палаты и не желал оставлять меня даже во время сна. А спала я долго. Полтора месяца спала — не выспалась отчего-то. До мельчайшей детали помню тот день (странный день), когда, обнаженная, вдруг распахнула глаза. Резким рывком распахнула, сделала рваный, судорожный вздох — мир проявился слишком ярко, чётко, многогранно — а потом исчез. Так ещё раз, и ещё… Говорили: пробуждения моего устали ждать. Говорили: клиническая смерть наступала дважды. Что же помнила я сама? Вопрос этот задавали часто. Всем наверное задают. И все одно отвечают — коридор тёмный, свет в конце. Люди ведь верят. И я верила. Пока сама не шепнула то же. Но зачем? По какой причине? Неожиданно страшно и странно было рассказывать долгий, сумбуром слившийся сон, описывать ангела в одеждах цвета слоновой кости и в воспоминаниях своих вновь окунаться в море нежнейшей пены. Вот и соврала шаблонно. В конце концов, разве правда имеет смысл? В теле всё ещё ощущалась безумная слабость. Иногда мне казалось: я лечу, вращаясь вместе с постелью, но стоило неловко пошевелиться, и реальность возвращалась надёжной опорой вместе с уже привычной обстановкой вокруг. Ничем выдающимся она, впрочем, похвастаться не могла. Простая одиночная палата — мятно-зелёные стены, двурогая люстра, почти прозрачные занавески цвета спелых груш и единственное украшение — пламенеющий осенним огнём букет астр, неизменно занимающий угол светлого подоконника. Цветы приносили посетители. Линда, мама и даже Мэган — лица сменялись одно за другим, но, казалось, каждая надевала одну и ту же маску бесконечной усталости. Мы не говорили почти. Присаживаясь на низкий стул подле моей постели, мама бережно касалась моего запястья — будто невесомым пером гладила, боясь задеть ненароком маленький синий катетер. «Девочка моя», — чуть слышно вздыхала Линда. Мэган же просто молчала, и это, пожалуй, удивляло больше всего, ведь в моей памяти она оставалась говорливым тортиком с непокорными кудрями и добрым взглядом окружённых мелкими морщинками глаз. Ещё каждый день покой мой тревожил пожилой врач, и краткие его визиты с лихвой окупали недостаток общения. Впрочем, я и не жаловалась никогда. Слишком сильно хотелось спать. Сомнамбулическое состояние объяснялось не одной лишь моей болезнью. Трижды в день безликие фигуры, облачённые в неизменно белый, сменяли капельницы, вводили что-то из маленьких разовых шприцов и исчезали безмолвно, а я погружалась в целебный сон. Впрочем, он больше не приносил покоя, будто то невероятное путешествие сквозь шторм и скалы стало последним, и путь в далёкие страны Морфея навсегда теперь был мне заказан. Со временем количество препаратов уменьшили. Сперва смутно, но вскоре всё ясней, я начала вспоминать последний час, проведённый в доме Гилбертов — пряный чай, невыносимый смрад, боль, вонзавшуюся в живот остро заточенной сталью… Одна за другой вязкие, сбивчивые мысли обращались вопросами — что со мной? Отчего я лежу здесь? Я сбежала из Москвы в поисках защиты. Сбежала под прикрытием того, чья сила превосходила моих врагов, так как им удалось меня достать? И им ли?.. Джейк с самого начала нарушил план, влез в мою голову, притащил в свой дом… Господи, только не… Впервые визитёров ждала по-настоящему, и впервые, желая, не могла уснуть. Но вот наконец дверь распахнулась тихонько, и в образовавшийся проём осторожно проскользнула женщина с тёмными волосами, что всегда отливали медью. — Не спишь? — Не сплю, — улыбнулась уголками губ. — Здравствуй, Линда. Снова астры? — Взгляд к яркому букету скосила. Из самого его центра неожиданно и неуместно торчало павлинье перо. — Джен? — Да. — Линда кивнула. — Она наконец сумела взвалить дела фирмы на чужие плечи и примчалась сюда. — Впервые не стала противоречить устоявшемуся? — Но свой след оставила. Можно даже сказать: фирменно подписалась. — С этими словами Линда вышла на несколько минут, а мой тихий смех тотчас слился с ускорившимся писком датчика. Пришлось делать глубокие вдохи — не хватало ещё врачей для полного счастья. Вместе со здравостью ума и воспоминаниями вернулась тревога. — Где Анжи? — спросила я, когда Линда появилась в палате снова. — В твоей квартире вместе с Ирин. Дочка у нас за переводчика. Ругается, конечно, но миссию свою исполняет. — Ирин? — призадумалась я, и лишь через пару секунд осознала, кого так бесцеремонно сократили. Конечно же, принять и понять русское уменьшительное «Ира» Линда не пожелала. Что же, Ирин — тоже ничего. Да и звучит не плохо. — Мама… она ведь не посвящена? — Нет. — Закончив с букетом, Линда наконец присела рядом со мной, запястье погладила мягко, успокаивая. — В этом не было необходимости. Полторацкий, — конечно же, фамилию она произнесла с трудом, — помог в организации перелёта, документы собрал в кратчайший срок. — Это хорошо. Отлично даже, — вздохнула с облегчением я, но тотчас настроение сменилось вместе с новым вопросом: — Линда, почему я здесь? Короткий, быстрый ответ: — Отравилась. И опять в памяти промелькнул пряный вкус сладкого чая. Датчик снова зашёлся рваным писком, а голос сиплым вышел, надтреснутым, как старый кувшин: — Линда, чем? Вот только, поднявшись, она лишь головой качнула отрицательно. — Хватит с тебя треволнений. Не существенно, чем и как. Главное: ты жива. — Линда, ты не понимаешь! — в отчаянном порыве подалась вперёд я. — Отдыхай, Кристина. Тебе нужно набираться сил. Я смотрела на астры. Слушала скрип закрывающейся двери и с не присущей мне педантичностью обводила взглядом растрёпанное павлинье перо. Отчего Линда молчит? Что скрывает? Неужели думает: я настолько маленькая девочка, до такой степени слабая особа? В конце концов, какая правда может быть страшнее собственных женских домыслов? Но своего не внушишь, не втолкуешь — все оберегают, покой хранят, создавая собственный перечень «нельзя» и «можно», коему, предполагается, я должна следовать неукоснительно. А что, если не хочу? Если не стану? «Что ты изменишь, глупая»? — предательски прогнусавил подлый внутренний голосок. Цыкала в ответ яростно, с почти детской обидой. И злилась. Плевать уже было на датчик, препараты, капельницы. Хотелось встать, действовать, жить по-человечески, наконец!.. Не знаю, к каким итоговым результатом привели бы эти размышления, продолжи я их ещё хоть минуту в подобном ключе, но вдруг гладкая дверная ручка бесшумно опустилась, и светлым силуэтом в мою обитель проскользнула невысокая рыжеволосая медсестра. Осмотревшись вокруг, палец к губам приложила, сощурила ясные голубые глаза — и черты лица на миг смазались, потекли, изменяясь… — Анжи? — практически подпрыгнула на постели я. — С возвращением в ряды живущих, — широко улыбнулась сестра, о некровном родстве с которой я давным-давно успела позабыть. — У тебя, знаешь ли, правило тут: один посетитель в день. Пришлось хитрости мудрить. С иллюзиями у меня пока туго, но и того хватило. Назад в окно вылечу. — А почему не влетела? — полюбопытствовала я, осторожно приподнимаясь на локте. — Потому, что… потому… — На миг рыжая призадумалась, покрутила в тонких пальцах длинный локон — и сокрушённо покачала головой. — Дурья башка я, вот почему. — Просто не ищешь лёгких путей. — И это, пожалуй. Но я к тебе не просто так пришла — новости на рыжем хвосте притащила. Ты ж тут, бедолага, выть скоро будешь от вопиющей несправедливости. С этим она — ожидаемо — попала в точку. Я же вдруг ощутила девственную пустоту на том месте, где ещё пять минут назад роилась тьма безумно важных вопросов. Теперь всё казалось несущественным, так что, приготовившись слушать, я произнесла лишь: — Выкладывай, сорока, что принесла. — Схватка, в которой должна была погибнуть ты, состоялась, — почти прострекотала Анжелина. Вдохнула резко, готовясь к новому залпу слов, и понизила тон внезапно. — Всё произошло так, как должно было. Только… фигуры изменились. И понимание опустилось в ладони тяжёлым свинцовым бруском. Я вырвалась из цепи событий, исчезла с доски, сбежала трусливо, но смерть… она не за мной пошла. — Кто? — Хрипло, на выдохе. — Эдгар. Имя выстрелило коротко, оборванно будто. Пронеслось между нами в последний раз — и стихло. Лишь в сознании одна за другой вспыхивали картины. Я не успела привязаться к этому человеку, легко вычеркнула из жизни, но… помнила. И не хотела… так. Виновата ли я в этом? Виновата ли? — Нет, — привычно ответила мыслям Анжелас. Слово это показалось сладкой, единственно нужной пилюлей, и я с благодарностью приняла его, всем естеством желая верить. — Они начали этот бой. А смерти… ответственность за них — на руках агрессора всегда. Не так разве? Но худа без добра нет. Я не хочу сказать, что рада всему, что было. Просто… их потери дали нам отсрочку. Если говорить о центральных фигурах, ранены Александр, Юрий и Смирнова. Джонатану пришлось уползти в тёмный угол. Раны зализывать. Так же, как и нам. — С минуту она молчала. Теребила белоснежный рукав халата, прикусывала уголок губы, раскачивалась на стуле и, лишь приведя что-то, мне пока неведомое, к относительному порядку, продолжила сотрясания воздуха. — Теперь о делах земных — Самойлова собралась замуж. Всё так красиво было, но… она не захотела менять фамилию. Как итог, голубки в ссоре. — Надолго ли? Фыркнув, сестра изящно скрестила длинные ноги. — Знать не знаю, ведать — не ведаю. Но ходит Светка в тоске-печали и на нас злобно косится. Судьбоносной получается эта осень. Как и проект. Одна пара уже устоялась, вторая — наклёвывается: Карлик ведь наш до поры робким был, а как вокруг Даны бродить стал, так и распушился, распетушился — жуть. Заключаем пари с Антоном — как скоро что-нибудь сложится. Но и Тохе сейчас не до рыжих. С Кэт носится, предатель. — Вот тебе и отравилась… — сокрушённо вздохнула я. — Так, глядишь, коллектив уведут, пока лидер в отключке. — Таки да. — С философским кивком Анжи поднялась с насиженного местечка и, не утруждаясь хождением, торжественно поплыла в сантиметре над полом, нацелив загребущие лапки на моё прекрасное перо. В плачевном своём положении защитить собственность я не сумела, так что захват произошёл без боя. С ликом победителя рыжая принялась помахивать добычей, продолжая занимательный рассказ: — Коллектив без присмотра действительно рассыпается. Стоп! Не хватайся за сердце — у тебя катетер, дурочка! Не всё плачевно. Просто… У нас… — И запнулась, подбирая слова. — Метроном группы у нас новый. Языковой барьер любви, знаешь ли, не помеха. Амалия закрутилась с одним из режиссеров театра — серьёзный, скажу тебе, мужчина весьма строгих нравов. Взял нашу воинственную под белы рученьки и к алтарю потащил. Смею заверить, она отбивалась. Да так старательно, что очутилась на втором месяце беременности. Вместо слов изумление моё прекрасно передал датчик. — Мир сошёл с ума, — пробубнила тем не менее я. Вздохнула тотчас. — Верю вам, конечно, но… странно как-то, возвращаться в коллектив с новым, чужим человеком. — И ничего не новым, ничего не чужим, — возмущённо вскинула ладони рыжая. Перо, вплетённое умело, уже красовалось в её волосах, никак не гармонируя с белизной врачебного халата. — Ты его знаешь — он тебя знает. Вот только… кажется… я сделала глупость. Наш барабанщик… — …Джонатан Диккенс? — Свят-свят! — Попытавшись перекреститься, Анжи запуталась в сторонах и, сделав вид, что опасливо озирается по сторонам, трижды стукнула изящной ножкой о деревянную боковину моей кровати. — Значит, ты меня не удивишь, — широко улыбнулась я. И ошиблась. — Ударник наш — Оскар Анвар, — выпалила Анжелина, сощурила голубые глазищи, набрасывая купол невидимости. — Молчи! Ничего не говори! — прозвучало из пустоты, лёгким сквознячком по палате пробежал осенний ветер, и сестрица тихо захлопнула окно, улетев, не прощаясь. Однако же мир действительно свихнулся, раз вместе с известиями о чьей-то смерти мне приносят сводки амурных дел. И кто, Анжи скрывается по-английски, побоявшись услышать вердикт об… Анваре. Чёрт бы побрал. Как, как эта семья постоянно приближается к моей жизни? Но Оскар — не Луи, мне стоит помнить это, не связывая ужасы ночного Гадамеса со славным улыбчивым парнем, на которого некто рыжий явно положил хитрющий голубой глаз.